- На здоровье. Кстати, я так и не спросил: вы где остановились? В гостинице?
- Сначала в гостинице. Даже одну ночь в ней переночевал. А потом меня оттуда забрал Федор Новиков, тот шофер... Славный человек.
- Понятно. Сегодня я ночью дежурю, а завтра вечером - милости прошу ко мне в гости.
- Вообще-то, я завтра уходить из Задонска собирался.
- Уйдете послезавтра. У меня есть альбом старых фотографий о Воронеже - пальчики оближете. Я же оттуда родом. А заодно и про Вейнингера договорим. У меня из его работ только "Пол и характер имеется". Вчера перечитал, но той мысли не нашел.
- Какой мысли, Вадим Алексеевич? - не понял Киреев.
- Да вы сами цитировали: никогда человек не бывает в такой степени самим собой, как тогда, когда он любит. Прекрасно сказано, но я - товарищ дотошный, все проверять люблю, а этой мысли, повторяю, не нашел...
- А, вот в чем дело, - догадался Михаил. - Это цитата из его работы "Пер Гюнт" и Ибсен".
- Вот оно что. Не читал.
- А у вас хорошая память, Вадим Алексеевич.
- Не жалуюсь. Ну, ладно. Значит, договорились?
- Спасибо, я с удовольствием к вам зайду.
- Я говорю сейчас о десяти минутах, уважаемый Михаил Прокофьевич. Ровно через десять минут сюда придет Маргарита Петровна, наша старшая медсестра, - и я не завидую вам, если вы вовремя отсюда не ретируетесь.
- Понял. Юля с трудом дождалась, когда словоохотливый хирург уйдет. Ей было не понятно, почему Киреев так спокойно реагирует на ее предупреждения.
- Он страшный человек... берегитесь.
- Кто?
- Гнилой.
- Гнилой Шурик?
- Просто Гнилой. Шурик - это другой. А еще Бугай... Они убьют вас.
- Это ваши друзья? - спросил Селиванову Киреев, глядя ей прямо в глаза. - Вы хотели... забрать у меня икону?
- Раньше хотела. - Юля не отвела взгляда. - Теперь - нет... И разве друзья могут так... поступить, как они со мной?
- Не могут.
- Они не люди. Особенно Гнилой. Я... я покалечила его.
- Покалечили? - удивился Киреев.
- Это... не важно. Вы самое главное услышать не хотите. Они убьют вас, а икону заберут. А что я покалечила его, так он от этого еще злей станет. Киреев взял ее руку в свою.
- Зовут вас как? Впрочем, давай лучше на ты. Похоже, икона слишком сильно нас связала.
- Юля. Селиванова Юля. Но я не могу вам на "ты".
- Как знаешь, а мне так легче. Опростился я в дороге - всем подряд "тыкаю". - А потом добавил:
- Ничего, Юленька, прорвемся. Все будет хорошо. Вот и Вадим Алексеевич, кстати, классный мужик, это он тебя оперировал, говорит, что ты счастливая.
- Как кобыла сивая.
- Ну, если юмор вернулся, значит, точно скоро выздоровеешь. Июль - твой месяц.
- Почему?
- Так он в честь тебя назван. Кстати, надо будет спросить, какое сегодня число... Так вот, Юля, продолжал Киреев, - никого Гнилой больше не убьет. Ни он, ни дружки его. - И замолчал. Глаза, ставшие вдруг незрячими, уставились куда-то поверх Юли. Потом Михаил словно очнулся: - Иван с Андреем последними их жертвами стали... Ты, слава Богу, выжила.
- Это те... из Галичьей Горы?
Киреев едва заметно кивнул.
- Я... не могла их остановить. Хотела, но не могла. Поверьте, Михаил Прокофьевич.
- Давай лучше по имени? А то пока мое отчество произнесешь - последние силы потеряешь. Да и время уходит, нам с тобой отведенное.
- Вы сказали, что Гнилой никого не убьет. Почему? Их задержали?
- Его уже нет. А ты и правда ничего не помнишь? Юля удивленно посмотрела на Киреева.
- Когда мы на грузовике тебя везли, смотрим, машина кверху колесами лежит. И пылает.
- Белый "Сааб"? - Юля боялась поверить своим ушам.
- Ты знаешь, я даже "Москвича" от "Жигулей" не отличаю. Но точно - иномарка. И когда-то была белой.
- А они?
- Сгорели. Жуткая смерть. Федор считает, что, когда машина перевернулась, они еще живы были.
- Есть Бог! Есть! - неожиданно воскликнула Юля. - Спасибо тебе, Господи!
- Юля, они, конечно, подонками были, но нельзя радоваться смерти...
- Подонки? Нет, это мягко сказано, - перебила Киреева Юля. - Считайте меня тоже кем угодно, но сегодня - лучший день в моей жизни. Сгорел! Сгорел! Киреев не стал с ней спорить. В конце концов, он не знает, что довелось пережить этой девушке. Мысль о том, что именно Юля навела бандитов на икону, а значит, и на него, особых эмоций у Михаила не вызывала. А вот себя он не переставал винить за гибель Ивана и Андрея.
- Знаешь, Юленька, наше время, похоже, истекло. Завтра, я надеюсь, мы поговорим побольше и обо всем договоримся.
- Обо всем?