- Хорошо, - согласилась уже не очень трезвая Наталья. - Пока ты будешь вспоминать... Хороший коньяк.
- Поняла.
- А себе? Хотя бы символически.
- Уговорила.
- Ты вспомнила?
- Наверное, это было, когда он мне Тарковского читал. У него в квартире, мы собирали вещи. С каким восторгом он про отца моего говорил... Нет, наверное, в кафетерии. Кстати, он тогда меня искренне удивил. Знаешь чем?
- Чем?
- Я до знакомства с Киреевым была убеждена, что каждый интеллигентный человек обязан любить кофе и разбираться в нем. А этот тип не понял разницы между дешевым баночным кофе и сваренным из элитных сортов. Вот. И в той кафешке он вдруг стал рассказывать мне, что можно видеть и "видеть". Я возьми и спроси его, какой он "видит" меня. Любой из моих прежних знакомых, ты только не подумай, я не хвастаюсь, стал бы мне... ну, да не будем об этом.
- А он?
- Он сказал, что видит маленькую заблудившуюся девочку. Очень одинокую, которой кажется, что, коллекционируя игрушки, одушевленные и неодушевленные, она заглушит тревогу, возникающую в душе. Но девочка ошибается. А потом добавил, что девочка эта - добрая и застенчивая, нежная и верная...
Софья замолчала. Потом, поднимаясь, сказала:
- Спасибо, что выслушала. Приходи почаще.
- Приду. Только коньяк больше не предлагай.
- Почему?
- Сопьюсь.
- Не успеешь. И Боброву приводи.
- Хорошо, что напомнила. Ты не могла бы ей работу подыскать? Вообще-то Ира по образованию учитель начальных классов - с этой работой проблем нет...
- Понимаю. Ей тяжело будет видеть весь день ровесников дочери?
- Да.
- У меня есть знакомая, уже третий или четвертый магазин открывает. Что-то из этой области Иру устроит?
- Спасибо. Думаю, устроит. Ей отвлечься надо. Да и деньги не помешают. Тем более что Виктор...
- Что с ним?
- Не знаю, стоит ли говорить...
- Стоит.
- Раскис он после смерти Лизы совсем.
- Пьет?
- Пьет, козленок. Ему с работы звонили. Он просился в отпуск, а они его послали далеко-далеко. Лето, говорят, на дворе, работы полно, ты у нас и трех месяцев еще не числишься.
- Понятно. Попросить за него?
- Не надо. Он мужик, сам о себе должен позаботиться. А вот Ире помоги, если можешь.
- Договорились.
Уже у двери Котеночкина остановилась.
- Самое главное забыла спросить. Как выставка?
- Мешенков на днях приступит к монтажу экспозиции. Плакаты я уже заказала. Прессу предупредила. Все нормально.
- Когда хочешь ее открыть?
- Двадцать девятого августа.
- Почему именно двадцать девятого?
- Лизе сорок дней исполнится. Да и, как сказал бы Киреев, знак хороший.
- Какой знак?
- Я посмотрела по календарю: двадцать восьмого - Успение Богоматери, а двадцать девятого Нерукотворный Спас.
- Кажется, я понимаю... Счастливая ты, Соня.
- Почему? - искренне удивилась Воронова.
- Ты еще веришь в чудеса.
- Обещаю, что и ты будешь верить, Котик.
- Ты и впрямь еще маленькая девочка... Слушай, а от меня сильно пахнет?
- Совсем не пахнет.
- К одной бабушке я все-таки схожу. Обещала, ждет, наверное, бабуля. Побегу. И Софья вновь осталась одна.
Глава тридцать восьмая
- Говори правду - и все будет нормально, - ответил Киреев Юле на вопрос, что ей говорить в милиции.
- То есть как - правду? - удивилась Селиванова. Она уже рассказала Михаилу свою сагу, начиная с того самого дня, когда к ней домой пришел Гришаня, и заканчивая событиями в Галичьей Горе и на лесной поляне под Задонском. - Рассказать, как они... как мы вас убить хотели? Меня же посадят. Несмотря на то, что на душе у Киреева было очень тяжело, он не мог сдержать улыбки: