- Значит, перевоспитать следует меня? Так, что ли? Может, написать расписку - "Я, Анна Ивановна Бахтадзе, даю пионерское слово...".
- Зачем же вы так, Анна Ивановна? - прервал маму обиженный Кукарача. - Энциклопедию составлял не я, и табак в Грузию завезен не мною... Извините...
Мама опешила, покраснела, быстро повернулась и вышла из комнаты. Не знаю, рассердилась она или ей стало стыдно. Скорее последнее. Кукарача понял, что оставаться ему у нас не стоит. Он взял энциклопедию под мышку и направился к двери. Здесь он остановился, взглянул на меня, и на лице у него появилось выражение, похожее на раскаяние. Я опередил его:
- Шпион ты, Кукарача, шпион! Мильтон несчастный! Ненавижу тебя!
Словно гора свалилась с моих плеч - я высказал Кукараче то, что думал о нем в ту минуту.
Я увидел, как покрылось смертельной бледностью смуглое лицо Кукарачи...
Овощной ларек борчалинского колхоза имени Махарадзе находился на краю Варазисхеви, рядом с нашим домом. Весь персонал ларька состоял из двух азербайджанцев - Али и Ибрагима. Нам нравилось, как они смешно коверкают грузинский язык.
- Ты, малшик, очен хатиш, штобы тебе пабит, да? - беззлобно угрожали они нам, уличив в попытке стащить с прилавка семечки подсолнуха или сушеные сливы.
Ларек торговал всем, что имелось в колхозе, - начиная с винограда и вина и кончая арбузами, иногда даже мясом, так что маме почти не приходилось ходить на базар.
Старший, Али, был примерно в возрасте моего отца, Ибрагим - моложе, лет семнадцати - восемнадцати. Он немного косил, и Али, бывая в дурном настроении, называл его "косой сукинсин".
Сейчас мне трудно сориентироваться в ценах того времени, но помню отлично: на рубль Али давал мне столько зелени, что она не умещалась на нашем кухонном столе. И еще говорил:
- Малшик, ты скажи свой мама - Али сдачи не имел, следующи раз отдал все сразу...
Мама называла Али и Ибрагима жуликами, но поддерживала с ними доброе знакомство. К нам, ребятам, они относились хорошо, нередко угощали нас и семечками, и абрикосами, и сливой.
В середине июля Али и Ибрагим привозили полный фургон арбузов и дынь и сваливали их кучей перед ларьком. А потом Ибрагим весь день без передышки расхваливал свой товар:
- Кому борчалинский харфуз и динь на разрез! Сладкий харфуз! Вах-вах-вах, какой динь!
От покупателей не было отбоя. Но меня прельщали не арбузы и не дыни. С утра до вечера торчал я у ларька и как завороженный смотрел на красовавшийся за поясом Ибрагима кривой турецкий нож с черной рукояткой, которым он делал пробные разрезы на арбузах. Не было для меня на свете вещи более красивой и более желанной, чем этот нож, он преследовал меня во сне и наяву.
Был понедельник, 13 июля - день каверзный и подлый. Мама послала меня за зеленью. Я подошел к ларьку и увидел его - предмет моих вожделений и мечты! Ибрагим и Али хлопотали в ларьке, на улице не было ни души, а на самой макушке арбузной пирамиды сверкал, блестел на солнце воткнутый в огромный арбуз кривой турецкий нож...
Не помню, что произошло со мной, кто вскрыл мой череп, кто вывернул мои мозги и шепнул на ухо.
- Иди, не бойся...
Помню лишь, как нож оказался в моих руках, как рухнула арбузная пирамида, как я ворвался во двор тети Марты, закопал нож под забором и как обомлел, увидев вдруг появившегося словно из-под земли Кукарачу...
- Здорово, Тамаз! - приветствовал он меня.
Вместо того чтобы встать, я сел на землю.
- Как дела? Что нового?
Ссориться с лейтенантом меня сейчас не устраивало никак. Поэтому я глупо улыбнулся и пожал плечами, продолжая сидеть. Тогда Кукарача сам опустился рядом со мной на корточки, чтобы вести беседу, как говорится, на одном уровне.
- Где твои дружки?
- Не знаю... Кто на даче, кто в Тбилиси...
- А ты что здесь делаешь?
- Жду отца. Он должен приехать на днях. Наверно, поедем в Кобулети.
- Да нет, чем ты сейчас занят, каковы твои планы на сегодня?
- На сегодня?.. Пока не знаю... Зайдут, наверно, ребята... Сходим на Вере или в зоопарк...
- А до этого? - не отставал Кукарача.
- Пойду домой, - ответил я.
- Не дождешься ребят?
- Придут - сами позовут.
Где-то в уголочке сердца у меня вспыхнула искорка надежды - а может, он ничего не видел? Может, он пришел случайно? Может, он хочет помириться со мной после той истории с папиросами? Я встал и сказал с наигранным равнодушием:
- Ну, я пошел...
- Сядь! Пока придут ребята, поиграем.
- Поиграем? Во что?
- Ну, хотя бы в орел-решку.
Кукарача достал из нагрудного кармана серебряный рубль, положил его на указательный палец, щелкнул снизу большим пальцем, поймал на лету монету, зажал в кулаке и вопросительно взглянул на меня.
- Решка! - сказал я.
Кукарача разжал кулак.
- Проиграл ты! - Кукарача снова подбросил монету.
- Не хочу больше... - Я встал.
- Погоди! Может, сыграем в ножик? - предложил Кукарача.
- Что?! - Я схватился за сердце.
- В ножик, говорю, сыграем! - повторил Кукарача.
- Что ты пристал ко мне? Что тебе нужно?! - Я был готов расплакаться.
- Ничего, кроме твоей дружбы, чего же еще? - Кукарача встал, нашел в куче мусора кусочек угля и начертил на воротах два круга - один большой, другой поменьше - внутри первого. Потом бросил уголек, вытер руки друг об друга, отсчитал от ворот десять шагов, носком сапога провел по земле черту и обратился ко мне: