Тёплое солнце заходило за горизонт, уступая место предвечерним сумеркам. Оно озаряло наши лица. Становилось прохладно и свежо. Лёгкий ветерок обдувал нас. Он развевал обрывки и клочки рваной и грязной одежды. Ева колыхались волосы, оставляя на губах привкус металла и мокрой земли.
Пэврен отпустил меня и разрешил идти дальше самостоятельно. Мы медленно вошли в лагерь, оглядывая уже знакомые лица. Фирилл и Кэнор встретили нас тёплыми объятиями.
— Вы сильно потрёпаны, — подметил Фирилл. — Что с вами произошло? Вас долго не было, — мы рассказали, что случилось за последнее время.
— Все спаслись? Никто не пострадал? — поинтересовалась я.
— Только Кэнор и Ламиат получили небольшие ссадины. Остальные в полном порядке. Тем более у нас достаточно лекарей.
— Что стало с Дарканой?
̶ Не знаю, — пожал плечами охотник. — Мы успели собраться вместе и телепортироваться сюда до того, как она достала нас своей электрической магией.
Я молча прошла вглубь лагеря. У центрального костра сидела Рэн. Я весьма удивилась, что она не отказалась оказать нам помощь. Я ускорила шаг, заметив, как искренне она улыбается мне, и обняла её своим обессилившим телом, почти навалившись на неё. Подруга придержала меня и начала гладить по волосам.
— Ну привет, заморыш, — шутливо сказала Рэн.
— Рэн… ― я выдохнула. — Как же я рада тебя видеть. Что ты здесь делаешь?
— Пэврен заявился в храм Отливов и Приливов, ― она усадила меня рядом и начала массировать мои ушибы и раны, проходя по этим местам своей самой сильной лекарственной магией. Моя кожа светилась изнутри сиреневым цветом. — Он объяснил старшим жрицам, что ему нужны самые лучшие лекари для крупного и серьёзного задания. Поэтому отправили меня и ещё несколько служительниц.
— Сколько лекарей у нас есть?
— Ну считай, ― Рэн задумалась, — помимо меня и других служителей храма есть ещё Эмили и члены Совета, — мы немного помолчали, а потом моя подруга продолжила: — Слушай, я не знала, что ты обзаведёшься таким красавчиком, — она подмигнула мне.
— Ты это о ком? — не понимала я.
— Ну, Ламиат. Он же твой парень?
— Как ты это поняла?
— Он тут такой разнос устроил. На дорогу вы должны были потратить не больше пары часов, а вас не было целый день. Он уже собирался идти за вами, но все его отговаривали.
Тогда я рассказала Рэн историю своей жизни после побега из храма. Она внимательно слушала, не перебивая, продолжая залечивать мне раны, а затем и отмывая грязную кожу мочалкой, смоченной тёплой водой. Также я рассказала ей и о причине нашего долгого отсутствия.
— А где все? Почему так тихо в лагере? — удивилась я.
— Большинство сейчас уже спит, подъём ранний. С самого утра начнём тренироваться.
— А где Ламиат? Он тоже уже отдыхает? — я понимала, что я должна поговорить с ним, расставить все точки в наших отношениях.
— Он ещё не спит, ему обрабатывают и перевязывают раны в самой дальней палатке справа, — она указала дорогу. Я молча поднялась и уже направилась к своему любимому, как Рэн добавила: — Спокойной ночи, Кана!
— Спокойной ночи! — кивнула я ей в ответ.
Я немного потопталась у палатки, собираясь с мыслями, а затем тихонько вошла. Ламиат сидел с обнажённым торсом на кушетке, откинувшись на спинку, с вытянутой рукой. Его загораживала дама средних лет в длинном изумрудном балахоне. Она обрабатывала раны на теле, руках и лице Ламиата. На его грудной клетке и плечах располагались несколько глубоких ран, на лице и шее были красные ссадины, краешек губ набух из-за синяка. Он шипел от боли и сжимал руки в кулаки, когда женщина промокала раны какой-то едко пахнущей жидкостью. Он не сразу обратил внимание, что кто-то вошёл. Но вскоре Лам увидел, что у входа терпеливо стою я, не смея даже потревожить его. Растрёпанная, в рваной одежде, в ссадинах и синяках, я всё же стояла перед ним, слегка улыбаясь краешком рта.
— Кана… ― Ламиат слегка приподнялся с кушетки, боясь спугнуть меня. Я сделала уверенный шаг к нему, дав понять, что он может оставаться на своём месте.
— Вы можете идти, дальше я сама, — обратилась я к служительнице. Наши взгляды встретились, и стало понятно, что она узнала меня.
— Это ты… — она обомлела и чуть не выронила из рук склянку со спиртом, но Ламиат ловко подхватил её.
— Не беспокойтесь, я помню, как обрабатывать раны и делать перевязки, — женщина без лишних слов оставила аптечку на тумбе, легко развернулась и направилась к выходу.
— Канойя, ― уже у выхода обратилась она ко мне, — я очень горжусь вами. Я уверена, у вас всё получится, — с этими словами она откланялась, не дожидаясь моей реакции.
Я подсела на край кушетки к Ламиату, взяв в руки вату и спиртовую настойку, и продолжила обрабатывать раны своему любимому. Он перестал чувствовать боль и лишь только смотрел на меня, зачёсывая мои растрепавшиеся волосы за уши. Мы молчали, не смея прерывать эту благоговейную тишину, наполненную чуткостью и искренностью.
— Откуда эти раны? — начала я наш разговор.
— От стражи. Не беспокойся, я в полном порядке. А вот откуда у тебя синяки?
— Ну… ― я не особо хотела вдаваться в подробности, но подумала: если я хочу и дальше строить доверительные отношения с Ламиатом, то должна рассказывать обо всём, — Даркана нашла моё слабое место, а потом побег от лучника. Это очень тяжело…
— Эй, ты можешь не рассказывать, если не хочешь, — он приподнял рукой мой подбородок, и наши взгляды наконец-то встретились. В его глазах читался страх вперемешку с беспокойством и нежностью, а мои готовы были излить весь поток солёных эмоций.
Лам, прости меня! Я наговорила тебе глупостей, заставила чувствовать себя ненужным и бесполезным… ― мой голос задрожал. Ламиат обхватил моё лицо двумя руками и притянул ближе к себе. Он боялся моих слёз, вернее он не хотел их видеть когда-либо. Самый ужасный звук — это дрожь в голосе родного человека, который вот-вот расплачется.
— Я никогда не упускал ту мысль, что я тебе очень нужен, потому что я помнил все те счастливые мгновения, проведённые с тобой. Ты не могла так просто взять и отказаться от меня… Ты не такая…
— И ты даже не пытался забыть меня? Даже тогда, когда казалось, что я погибла? — недоумевала я.
— Кана, невозможно стереть из памяти то, что стало её частью, — с этими словами Ламиат притянул меня к себе, и наши губы слились в страстном поцелуе, который мы ждали уже вечность. Он длился забвенно долго. А после Лам добавил: — Даваяй я протяну тебе свою руку, и мы пойдём совершать вмести безумные поступки.
— Давай, — я улыбалась, тяжело дыша, потому что хотела вновь сблизиться с моим родным человеком.
Я хотела залезть в его душу, изучить её заново, почувствовать каждую клеточку его тела. Ламиат чувствовал мои мысли и не заставил долго ждать своей решительности. Он моментально схватил меня и усадил на себя, продолжая целовать каждую часть моего тела. С кушетки на пол полетели лохмотья, грязная одежда, а воздух наполнился чувственным воссоединением.
— Кана, я люблю тебя!
— Лам, я тоже люблю тебя…
— Станешь моей женой?
— Что? — я застыла в шоке.
— Не сейчас, а когда всё это закончится, и если мы не умрём. Естественно, я сделаю всё официально, с кольцом и всей романтикой, как полагается. Но я хотел бы знать сейчас и дать знать тебе, насколько ты важна мне…
— Дурачок… ― я залилась румянцев и игриво заулыбалась ему. — Конечно, да! Я стану твоей женой! Это на всю жизнь, я и ты?
— Это навечно, — утвердительно завершил наш разговор Лам.
Вихрь эмоций кружил нас в танце страсти и нежности. Я не хотела, чтобы эта ночь когда-либо закончилась. Мне было безумно хорошо рядом с Ламом. Я чувствовала себя в полной безопасности, чувствовала себя любимой, и самое главное — я была дома. Рядом с ним было бесконечно уютно и комфортно. Он умел совмещать мужскую силу и грубость с нежностью и чуткостью. Это делало его по-настоящему необычным и ценным для меня. Нежность — это, пожалуй, единственное, что может привязать человека и приручить животного. Я была уверена, что запас наших эмоций не иссякнет, потому что эти чувства были настоящими, построенными на дружбе, абсолютном доверии и взаимном уважении. Эта ночь закончилась так же незаметно, как и началась.
Дымное солнце медленно вставало над нашим лагерем. Утренний туман застилал собой всё, что находилось вблизи нескольких метров. Пение птиц не было слышно, ветер перестал дуть так сильно, как это было ночью. Небо превратилось в пепельное полотно, а воздух наполнился запахом гари и дождя. Время будто застыло и предвещало начало и конец… Начало страшной битвы и конец мёртвого мира.
Лагерь оставался пустым ровно до восьми часов утра. Затем он начал наполняться воинами, магами, лекарями. Все подготавливались к великому сражению. Каждый давал себе отчёт в действиях: либо мы сегодня останемся в живых, либо умрём и унесём с собой в могилу любую надежду на светлое будущее. Пока каждый из нас дышит, он будет надеяться, верить и бороться до последнего за кусочек жизни, который нужно заслужить, отвоевать, отстоять до последнего вздоха, до последнего взмаха ресниц, до последней капли крови. Истинная ценность жизни — сама жизнь…
Я медленно привстала с кровати. Лёгкое одеяло соскользнуло с моего обнажённого тела. Наутро стало прохладно, поэтому я поёжилась от холода. По телу побежали мурашки. Я не обнаружила рядом с собой Ламиата, поэтому начала быстро собираться. Вдруг на меня запрыгнуло что-то очень тёплое и мягкое. В панике я руками схватилась за шерсть непонятного животного, а когда подняла его перед собой, то увидела совершенно забытого мной Лиса. Я обняла его и стала нежно, с большой любовью гладить его. Затем в два движения я натянула рубашку и брюки, сделанные из эластичной ткани. Затем зацепила волосы в небрежный хвост и уже начала надевать ботфорты, как край палатки резко отдёрнулся и показался Ламиат. Он, как всегда, лучезарно улыбался. Я застыла с приподнятой ногой, засунутой в один сапог.
— Доброе утро, принцесса! — подошёл ко мне Лам, обхватил за талию и поцеловал в щеку.
— Доброе утро… ― я застыла от удивления в объятиях своего любимого.
— Всё в порядке, Кана? Ты какая-то неживая.
— Я…
— Её взбодрит утренняя разминка! — в палатку заглянул Пэврен. — Голубки, а ну-ка живее выметайтесь из палатки и бегом на тренировочное поле!
— Может, ты не будешь командовать? — Лам сверлил его взглядом, не отпуская меня. Эта картина смущала меня.
— Конечно же, буду! — усмехнулся Пэврен. — Сейчас я тут глава нашей армии.
Я опустилась, чтобы надеть ботфорты. Парни стояли и оба смотрели на меня.
— Вы можете идти. Я сейчас подойду…
Ламиат послушал меня и сразу же вышел из палатки, а Пэврен подошёл ко мне, пока я шнуровала обувь.
— Все ждут тебя, твоих указаний.
— Почему я? — недоумевала я.
— Потому что ты принцесса, Кана. Ты должна повести за собой людей.
— Но ты лучше справляешься с этим… ― засомневалась я в своих силах и возможностях. — Я никогда не была оратором или полководцем…
— Тебе и не надо им быть или казаться… У тебя есть это в крови! Твой отец — замечательный предводитель армии, тактик и мудрый правитель! Твоя мать — разумнейшая женщина и прекрасный оратор.
— Я даже не имею представлений, о чём мне нужно говорить!
— Кана, ты мой маленький герой, — Пэврен вздохнул и подошёл ко мне. Сначала он положил руку мне на голову, а потом пальцем указал на сердце. — Включи свой разум, а говори от самого сердца. Вот она — формула совершенства.
Я не могла вымолвить и слова. Пэврен молча развернулся и вышел из палатки. Я осталась наедине с собой и своими мыслями. Кто же я? Кто все эти люди, которые верят в меня? Глупцы? Заплутавшие души? Великие люди? Сейчас я знала только одно: те люди надеялись на меня, а я надеялась на то, что завтрашний день всё изменит. Утро вечера мудренее? Нет, это всё враньё! Мы все надеемся на «завтра». Надеемся, что утром всё изменит. А оно не наступит никогда! Мы каждое утро просыпаемся, и наступает сегодня. «Завтра» не существует в настоящем. Именно поэтому мало кто меняет свою жизнь. Все надеются на «завтра», а надеяться надо на «сейчас»!
Поэтому я собралась духом, глубоко вздохнула и вышла навстречу утреннему чувству победы, чувству свободы и истинного счастья. Потому что впереди будет светлое будущее.
В лагере было почти безлюдно. У костра одиноко сидела Рэн, закутавшись в пуховый плед и помешивая что-то в большой, глубокой кастрюле. Я тихо прошла мимо неё, чтобы не отвлекать ни её, ни себя от важного дела. Кто-то таскал воду в лагерь из колодца, стоявшего неподалёку, кто-то чистил и затачивал оружие. Но большинство нашего состава ушли на тренировочное поле. У ворот я встретилась с Лотом, который шёл размеренным шагом с важным и довольным видом. Завидев меня, он помедлил и присоединился ко мне.
— Здравствуй, великая освободительница!
— Доброе утро, Лот! Чем ты занимался?
— Я ставил защиту, невидимый барьер от посторонних глаз, в частности, от Дарканы.
— Я как-то и не подумала, что она может нас обнаружить… ― тут я поняла, что в этом немного просчиталась и выглядела сейчас глупо.
— Не волнуйся. Ты не должна обо всём беспокоиться. Перекладывай часть заданий на других. Твоя голова сейчас забита другими, более важными мыслями.
— Я привыкла всё держать под контролем. Мой девиз: хочешь, чтобы что-то было сделано правильно, ― сделай сам.
Дальше мы шли молча, и почти уже подошли к тренировочному полю. Но я резко остановилась и обратилась к Лоту:
— Скажи, пожалуйста, как ты умер?
— Что? — не совсем понял меня шаман.
— Прости. Опять глупость сказала. Я имела в виду, как так получилось, что все думали, что ты мёртв, а оказалось, что ты живее всех живых?
— А, вот ты о чём! Есть легенда, что первородные люди, или перворождённые, бессмертны. Но это не так! Я нашёл исследования в древних библиотеках, и там говорится, что нас можно убить несколькими способами: серьёзные травмы, при которых невозможно выжить, самопожертвование или искреннее желание прекращения своей бессмертности.
— Но ты же тогда свалился на скалы… ― я стояла неподвижно, с округлившимися глазами и хлопала ресницами.
— Поправочка! На морские скалы. А точнее я угодил прямо в морскую реку, которая и отвела меня от смерти. Шаманы удивительно живучие твари, особенно в воде. Правда, я себе тогда кости отбил… ― он потёр поясницу и неприятно съёжился, вспоминая прошлое.
— Спасибо тебе за откровения… и спасибо за спасение в том лесу.
Лот ничего не сказал, а только сделал глубокий поклон, как воспитанный джентльмен, и стремительно убежал в строй. Несмотря на внешнюю схожесть Лота и Пэврена они были противоположны друг другу. Один — уступчивый и галантный, а другой — бесстыжий и наглый. Казалось бы, что есть схожего в них, что соединило их вместе… Они оба любили жизнь. Я ещё постояла немного, переваривая всю информацию, которую только что получила, и тоже побрела к остальным.
В длинную стройную шеренгу выстроились воины ВЕСОМы, часть армии некоторых королевств, многие из которых были мне ещё не знакомы. От них веяло всей грандиозностью нашего плана по высвобождению Даракара. Рядом расхаживал Пэврен, заложив руки за спину. Чуть поодаль стояли Фирилл и Ламиат, о чём-то серьёзно разговаривая. Я подошла к ним с озадаченным видом, который живописно отразился на моём лице.
— Что происходит?
— Мы все ждём тебя! — обрадовался мне Пэврен.
— Зачем? — не совсем понимала я. — Чего все ждут от меня? Воодушевительной речи?
— Именно её! — щёлкнул он пальцами.
— Я даже не знаю, что говорить! — начала я отпираться.
— Не волнуйся! — он схватил меня за плечо и повёл к строю. — Слова должны исходить из сердца!
Приближаясь к шеренге наших воинов, я заметила одухотворённые лица своих друзей. Аза-лоро готова была подпрыгивать от счастья и хлопать в ладоши, потому что я была жива и для неё тот факт, что скоро мы нападём на Даркану, внушал волнение. Кэнор и Алекса, до этого что-то, как обычно, выяснявши, резко успокоились и с нежностью в глазах стали смотреть на меня. Маги Совета смотрели на меня с почтением, не теряя своей гордости и величия. Возможно, что кто-то из них меня даже презирал. Но я понимала это. Кто я такая? Девочка, взявшаяся из океана, непонимающая, что ей делать, играющая в героя, сейчас будет им приказывать, играть в солдатиков…
Я откашлялась, пошатнулась взад-вперёд на месте, и, наконец, мой мозг решил выдать хоть что-то:
— Через неделю мы выступаем, — совершенно спокойно сказала я. Все стояли и ждали, что я ещё что-то скажу, а в моей голове происходило замешательство: «Что ты ещё должна сказать, Кана!? Думай!». — Мы будем тренироваться, нам нужно восстановить силы, подлечиться. Через неделю мы будем готовы напасть. И эта неделя станет затишьем перед бурей.
— Ты полагаешь, что никто не будет ожидать нас? — кто-то выкрикнул из строя.
— Возможно, что очень даже будут. Но нам нужна тактика и силы. Глупо нападать завтра.
Все начали перешёптываться и кивать головой в знак согласия. Я подошла к мальчикам, которые стояли отдельно от строя. Они начали хвалить меня, мою речь, но я абсолютно не слышала их. Я была погружена в свои собственные мысли, утопая в их бессмысленности. Почему люди любят себя так накручивать? Может потому, что им не хватает той реальности, в которой они живут? Или дело даже в их личных переживаниях о будущем? Это запутанный бесконечный круг. Не стоит сильно заботиться о будущем, потому что ты никогда не сможешь узнать наверняка, что тебя ждёт там, за ширмой неизвестности. Однако если ты не думаешь о своём будущем, то у тебя его и не будет. И вот разрываешься, не зная, что же тебе делать с этим непонятных будущим… Ждать. Остаётся просто ждать, когда оно наступит, но быть готовым встретить ту судьбу, что поджидает тебя на пороге новой эпохи. Не бояться перемен, а сражаться за лучшее, что может быть в жизни: за воздух, за свободу, за любовь, за саму жизнь.
— Кана! — который раз до меня пытались докричаться мои друзья. Лам махал руками перед моими глазами, а Пэврен встряхнул меня. Я только быстро поморгала в ответ, показывая, что слышу их. Мне совершенно не хотелось сейчас с кем-либо разговаривать.
— Чем ты сейчас собираешься заниматься? С тобой очень хотели бы поговорить некоторые маги из Совета, а также твои друзья. Ещё тебе нужно с Фириллом оставить план нападения, — быстро тараторил Пэврен, важно расположившись с пергаментом и пером.
— Что? Откуда ты взял перо?
— Тебя больше всего это сейчас беспокоит? У тебя что, сотряс?
— С каких это пор ты распоряжаешься её временем и делами? — слегка возмущённо спросил Лам.
— С тех самых пор, как я являюсь королевским послом, а значит, что мне необходимо сопровождать принцессу, составлять её график и заниматься её обучением.
— Так! Сейчас я собиралась немного потренироваться. Я совершенно не настроена на общение. Пусть Фирилл сейчас обсудит со мной тактику. Остальные пусть тренируются, лечатся, едят.
Я заметила на тренировочном поле специальное оборудование для сражений и выполнения различных физических упражнений. Развернувшись на пятках, я поспешила размяться. За мной последовал Ламиат.
— Эй, Принцесса! С вами можно? — с улыбкой на лице проговорил он.
— Можно, я Вам разрешаю, — с каплей игривости ответила я.
Мы много о чём беседовали, пока упражнялись, бегали по полю и сражались друг с другом. Нам явно было о чём поговорить друг с другом. Давно нам не приходилось так тепло общаться. Я рассказала ему все подробности того, как я поняла, что я принцесса Амефистии и что происходило в королевском дворце. Мы вспоминали прошлое, смеялись и дурачились. Всё было так же, как и тогда, когда мне было пятнадцать, а ему семнадцать. Абсолютно ничего не изменилось в нас, мы просто повзрослели. Что меняется с человеком, когда он становится старше? Он просто начинает осознавать всю серьёзность своих взглядов и намерений. Он закрывается от этой взрослости, боясь обернуться к себе маленькому и сказать «Не бойся, это ещё не конец! Я не забыл тебя, мы справимся!». Каждый человек должен уметь бороться со своими страхами, со своей закрытостью. Каждый должен воплощать свои мечты в реальность. Иначе в чём тогда смысл существования?