Реву это раздражало.
— Ты предлагаешь мне командовать людьми? Ладно, полагаю, я приказала солдатам. Но они солдаты. Они принимают приказы. Я не заставляла менти…
— Я не это имела в виду, Рева, — Карина протянула руку. — Помнишь, когда мы впервые встретились? Ты была так взбешена, когда сестры причинили боль одной из нас. Ты знала, что это неправильно. Ты была так убедительна, когда планировала нас вызволить. Ты знала, что мы умрем, если останемся. Ты принимала решения за всех нас в пути, и когда ты добралась до Реялона, держу пари, у тебя был сильный голос и в совете. Ты не стесняешься, Рева. Ты знаешь, что правильно, а что нет, и быстро составляешь план, если он не приходит к тебе сам.
Рева не могла перестать думать об Эмми, своей служанке, единственном человеке, которого она не смогла спасти. Эмми всегда помогала ей, когда она выходила замуж за Франциса. В то время Рева чувствовала себя подавленной ограничениями своего брака. Она была пассивна и слаба. Была ли Карина права? Неужели она всегда не могла принять правильное решение для себя?
— Лука взял на себя ответственность за то, что он сделал, — сказала Карина. — Сейчас он кажется другим, но то, что он сделал, было ужасно. Я не знаю, что правильно, а что неправильно. Я только знаю, что если бы это был кто-то из нас, ты бы знала, что делать. Может, подумай об этом так.
Она сжала руку Ревы и ушла.
Рева долго сидела, глядя на бумагу в руках. Она перебирала все оправдания, которые не хотела слышать, все те глупости, которые Лука говорил на заседаниях совета.
Ей не хотелось говорить с ним, или, вернее, слишком хотелось. Увидеть его снова, говорящего честно, несмотря на позор, который это причинит ему. Это напоминало ей о надеждах, которые рухнули, когда она прибыла в Крепость Несры.
Она знала, что должна делать. У нее просто не хватало смелости сделать это. Ей потребовалось много времени, чтобы заставить себя встать и выйти во двор. Ее сердце, казалось, дрогнуло, когда она увидела, как Лука разговаривает с солдатами, и она надеялась, что идет уверенно, приближаясь к нему.
Когда он повернулся и увидел ее, ей показалось, что она увидела те же надежды и тревоги в его глазах.
— Мы поговорим в моем кабинете, — сказала ему Рева. Слова вырвались внезапно и были неуместны, учитывая его статус, но она задрала голову и прошла мимо него в замок, не дожидаясь, что он сделает.
Он последовал за ней, безмолвное присутствие за ее левым плечом. По ее руке побежали мурашки от осознания того, что он был так близко к ней. Она заставила себя не поворачиваться и не смотреть на него, не смотреть в его орехово-зеленые глаза и не видеть, осталась ли в этих глазах тень мальчика, которого она когда-то знала. Вместо этого она получила небольшое удовлетворение, наблюдая, как он вошел в украшенную железом комнату. Его плечи поднялись, а лицо исказилось от отвращения.
— Францис украсил его, — сказала Рева. Она стояла за своим столом и ждала, пока Лука сядет. — Он пытался контролировать то, чем он был, с помощью железа. Он покрывал себя им.
Глаза Луки блуждали по комнате, прежде чем, наконец, остановились на ней. Его рот открывался и закрывался, и она видела все оправдания, которые он хотел привести. Она видела его внутреннее смятение, его стремление к словам, которые не исцелили бы того, что между ними произошло. Вместо того чтобы попытаться, он замер и замолчал.
В этот момент она люто ненавидела его. Она дрожала от ярости, в ее глазах стояли слезы, и она ненавидела каждую часть этого, особенно то, что она скучала по нему, несмотря на все, что произошло. Последние несколько ночей, когда она была уверена, что все спят, она плакала горькими слезами боли и предательства. Она плакала из-за Луки и из-за собственного страха перед тем, что должно было случиться, со Стефаном, с улези.
Прошло много времени, прежде чем она смогла говорить, и когда она это сделала, ее голос был уродлив:
— Они уже приходили. Улези, — она вытерла слезы со своих щек, когда Лука двинулся вперед с открытым ртом. — Не надо, — это все, что она сказала, смогла сказать. Она не могла слушать его протесты. — Когда они атаковали, погибло шесть солдат. Два менти. Они погибли, сражаясь с теми монстрами, которые пришли сюда, потому что ты пообещал им, что они смогут убить каждого дракона, включая меня, Сэма, Карлию и еще одного молодого дракона, только что обретшего свои силы. Ты видел лейтенанта Герраса? Его люди погибли, защищая замок.
Лицо Луки было серым. Она видела, как сильно он хотел заговорить, но сдержался.
— Меньшее, что ты мог сделать, — это спросить меня, — сказала Рева. Она ненавидела то, как потерянно она сейчас звучала. — Ты знал, как я испугалась, когда вернулась из города. Ты мог бы спросить меня, думаю ли я, что их можно настроить против Стефана. Ты мог бы предупредить меня, что пригласил их во дворец. А ты этого не сделал, — рыдание нарастало в ее груди. — Твой отец тоже продал меня. Ты помнишь это? Потому что я — да. Но хотя бы… — она сделала долгий судорожный вдох. — По крайней мере, он бросил меня с целью.
Он ответил потрясенным молчанием. Рева сидела неподвижно, зная, что если она позволит себе сдвинуться хотя бы на дюйм, плотина рухнет, и она потеряется в слезах.
Она не знала, что собиралась сказать, пока это не сорвалось с ее губ, но теперь все вырвалось наружу. Ей снова было тринадцать, и она была в шоке, когда экипажи отъехали от Реялона, и она поняла, что ей не спастись. Она вспомнила ярость Франциса, когда у нее случился выкидыш в первый раз, и то, как она, наконец, поняла, что никто не мог спасти ее. Король сделал выбор, и все остальные решили притвориться, что он правильный.
И Лука снова и снова делал то же самое.
— Рева.
Голос Луки сорвался. Она разрывалась между удовлетворением и ненавистью, когда он встал на колени перед ее креслом и опустил голову на свои руки.
— Рева, прости. Я сожалею, — его голос был приглушен. — Я принял решение, которое принял бы мой отец, и ничто никогда не изменит его. Я подумал: «Они не доберутся до нее. Я придумаю способ убить их после того, как они найдут Стефана». Я хотел, чтобы он испугался. Я… — его голос снова сорвался. — Я был в таком отчаянии и таком страхе, и мне очень жаль, Рева. Я не хотел посылать тебя в бой.
Сердце Ревы наполнилось бурей, билось о стенки ее груди, пока она не подумала, что оно разорвется, но теперь оно утихло, и она изучала его лицо, качая головой. По ее щекам текли слезы.
— Лука, если бы мне пришлось умереть за это, я бы хотела сделать это лицом к лицу со Стефаном. Это был бы мой выбор. Не как цена убийства.
Когда он поднял голову, его лицо показало ей глубину ужаса от того, что он сделал.
— Знаю, — он беспомощно покачал головой. — Я знаю, — повторил он. — То, что я сделал… — он шмыгнул носом. — Это непростительно, — сказал он. Затем он встал и вернулся к своему стулу, где сел, как марионетка с перерезанными нитями. — Я никогда не хотел, чтобы ты узнала. Я думал… Это было по-детски, но я думал, что смогу убить их, и ты никогда не узнаешь.
— Ты не думал, что они придут за мной?
Лука отвернулся. Казалось, он вспоминал.
— Я знал, что они придут, — сказал он. — Я знал, что это рискованно для тебя, потому что, возможно, я не смогу сразиться с ними, но я сказал себе, что это нужно сделать, и это был просто риск. Уверенности не было. Я знал о риске и говорил себе, что это нереально. Я был полон решимости убить Стефана, не рискуя ни кем, кроме себя, и я думал, что он может убить некоторых из них, а я смогу убить остальных. В этом не было никакого смысла. Я пытался торговаться с демонами. Даже ребенок знает лучше.
Воспоминания исчезли, оставив только эту комнату, заполненную железом, и их двоих, и Рева внезапно почувствовала жуткое спокойствие.
— Лука, я… - она замолчала. Она не должна была говорить ему, как сильно хотела доверять ему. — Ты произнес очень красивую речь, но как я могу быть уверена, что ты это имеешь в виду? Что ты не передумаешь?
— Ты не можешь, — решительно сказал Лука. — Я не имел права просить кого-либо из вас драться со мной.
— Даже это ложь! — Рева бросила ему эти слова в ответ. — Ты выбираешь легкий путь, рассказывая мне…
— Я больше никогда не хотел тебя видеть, понимаешь? — лицо Луки было пепельным. — Я умолял Серену прийти сюда вместо меня. Я больше никогда не хочу разочаровывать тебя, понимаешь? Я бы предпочел, чтобы ты ушла туда, где я больше никогда не смогу причинить тебе боль. Я не хочу… — он снова уронил лицо в ладони, горбясь. — Тогда ты не кричала на меня, — пробормотал он. — Ты только ушла. Для тебя было слишком опасно кричать на меня. Ты не знала, что ты в безопасности, поэтому тебе пришлось уйти. Когда я подумал о тебе и захотел вернуть тебя, я вспомнил об этом. Когда я понял, что ты боишься меня, я хотел, чтобы ты исчезла и была в безопасности, подальше от меня.
— Лука, — выдохнула Рева.
Он поднял голову.
— Больше никогда. Я никого не брошу. Те, кто сражается со Стефаном, сделают это по своему выбору. Их не будут приносить в жертву тайно. Больше никаких лагерей менти. Я не… — он запнулся. — Я не знаю, как править таким образом, Рева. Не так правил мой отец. Я боюсь.
И это, наконец, была правда. Ее гнев начал угасать, медленно, но неуклонно.
— Ты сделаешь это, — сказала она ему и слабо улыбнулась.
Это забрало все, что у нее было, но она потянулась через стол и ждала, пока он возьмет ее за руку. Она попыталась не обращать внимания на трепет в животе, когда его пальцы сомкнулись вокруг ее.
— Эмми умерла за меня, — сказала она. — И два стража, которых Францис послал со мной, когда Стефан напал. Я совершила измену, заставила солдат помочь мне, солгав им. Я не сказала Геррасу, кто за мной охотится. Если бы я сказала, он, возможно, был бы лучше подготовлен. Ты хотел убить врага Эсталы, человека, убившего тысячи людей. Я хотела того же. Мы оба пожертвовали другими, чтобы сделать это.
— Больше никогда, — сказал Лука.
— Я знаю, — сказала ему Рева. Теперь она начала плакать, но слезы были рождены не от безнадежности или страха. — Насчет любого из этого. Самое главное, я обещаю тебе: Стефан больше никогда не наденет корону. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы это стало правдой. Мы будем сражаться с тобой, Лука.
18
Бог
Лампа мерцала, и Бог бросил на него раздраженный взгляд. Он смотрел на карту перед собой, казалось, несколько часов, и его глаза мутнели, человеческая слабость, которой у него не должно было быть.