Я удалялся от пляжа, где оставил Игрока, стараясь не оглядываться. Впрочем, это было не особо-то и сложно: дорога становилась всё круче и тяжелее и вела меня всё выше, так что большую часть времени меня беспокоило то, как бы мне преодолеть очередной участок, грозящий осыпаться в пропасть вместе со мной. Можно сказать, мои мысли занимали в основном дела насущные, а прошлое я оставил в прошлом.
Постепенно тропа, что изначально вилась между не слишком высокими холмами, превратилась в настоящий горный серпантин, узкий и петляющий над острыми, как акульи зубы, скалами и бездонными расщелинами. Сами горы тоже вырастали все выше и выше, и каждый раз, переваливая через очередную вершину, я видел за ней новый хребет, еще больше и шире. Казалось, что они занимают все пространство впереди, так же, как раньше во все стороны до самого горизонта тянулись травяные поля. Вот только теперь и горизонта толком не было видно — даже с самых верхушек.
Раньше, несмотря на обилие холмов и скал вокруг, загробный мир оставался по большому счёту равнинным, а то и вовсе напоминал пустыню. Стоило найти хоть какую-то возвышенность, и можно было бы оглядеться — если бы не сумрак, конечно. Сейчас же я как будто оказался запертым в громадном каменном гробу, да и темнота при этом никуда не делась, подливая масла в огонь. Горы, такие высокие, что я сомневался, не должны ли они обрушиться под собственным весом, выплывали из неё так внезапно, словно вырастали из-под земли прямо передо мной. Пусть я уже давно привык к ней, но сейчас, заключённый здесь, я каждой клеткой ощущал, как она вгрызается в меня и, подобно термитам, подтачивающим дерево, ослабляет разум. Из-за неё я едва различал, что находится впереди, даже на самых безопасных участках приходилось идти, прощупывая перед собой каждый шаг.
Всё это немного напоминало ощущение на станции метро, или когда я очутился в пещере, но было как-то… по-другому. Так, будто я уменьшился, а стены пещеры наоборот раздались в стороны, но при этом всё равно оставались сосредоточенными вокруг меня, давя сильнее, чем в том тоннеле, через который я полз на четвереньках. Я старался держать себя в руках, но чувствовал, как мозг постепенно поддаётся иррациональной панике и выходит из-под контроля. Чувствовал и ничего не мог поделать, чтобы этому помешать.
В один момент мне захотелось развернуться и пойти обратно, и я так бы и поступил, не пойми сразу, что дорогу назад найти уже не получится. Скалы словно сдвигались за моей спиной, пряча узкую тропинку, по которой я прошёл только что, и отрезая путь к отступлению. Похоже, сам загробный мир не желал, чтобы я возвращался.
А кто я такой, чтобы спорить с ним? Оставалось лишь покорно брести дальше. И я брёл, стиснутый со всех сторон горами и тьмой. Единственные мгновения просветления наступали, когда я перебирался через очередной хребет и оказывался на вершине, где чувство давления ненадолго улетучивалось и откуда мне открывался хоть какой-то вид. Состоял он, правда, из точно таких же хребтов, конца и края которым так и не было заметно, но на какие-то секунды я переставал чувствовать себя пленником каменного коридора. Этой передышки хватало.
В некоторых местах тропу преграждали бесформенные нагромождения скал, через которые приходилось перелезать, чтобы продолжить путь. Достаточно быстро моя одежда, успешно пережившая шторм и крушение, превратилась в лохмотья. Ботинки пока ещё держались, но я не сомневался, что если так пойдёт и дальше, скоро я буду ползать по острым камням босиком. В какой-то момент я осознал, что настало время отдохнуть и подумать над тем, что я делаю.
Отыскав подходящий для этого валун, возле которого можно было бы присесть, я с удивлением понял, что физически совсем не устал. Сравнивая, например, с тем разом, когда я встретил Счетовода и, пытаясь помочь ему, вызвал лавину, сейчас я прошёл, наверное, раз в десять больше. И при этом ни единого намёка на усталость. Что ж… Возможно, оно и к лучшему. Разбираться в причинах такой благосклонности мира мёртвых мне не хотелось.
Я прислонился к плоской поверхности камня, дающей приятную прохладу, и пробежал глазами по дороге, что змеилась дальше, протискиваясь между двумя сходящимися скалами. Как долго ещё мне по ней идти? И точно ли я иду туда, куда нужно? В такой темени я легко мог заблудиться, если тропа раздвоилась, а я этого не заметил вовремя. Всё же с проводниками, даже из числа Беглецов, было бы удобнее… Хотя я всё равно ни капли не жалел, что фантом избавился от них. Я так и не решил окончательно, стоит ли доверять Капитану. Не говоря уж о его людях… Тем более, что последнее событие, произошедшее на платформе, и вовсе подорвало те крупицы симпатии к лидеру Беглецов, которые ему удалось внушить мне своим рассказом.
Я взглянул в сторону следующего перевала, видневшегося невдалеке и увенчанного шапкой поднимающихся из-за него гор, ещё выше и круче предыдущих. Ещё несколько минут, и я увижу их во всей красе… С моих губ невольно сорвался вздох. Будь я творцом, создавшим загробный мир, я бы и сам выбрал место вроде такого — никому не доступного, куда не заберётся кто-то случайный, по незнанию. Да и специально не факт, что не заберётся. Но с другой стороны, что бы обо мне говорило то, что я отгородился стеной от всего происходящего вокруг и спрятался в глуши ото всех, за кого несу ответ? То, что мне на них наплевать? Конечно, трудно было судить, не имея перед глазами всей картины целиком, но она постепенно вырисовывалась из окружающей темноты всё чётче. Вот почему это место, мир мёртвых, выглядит, как заброшенный полу-сгоревший сарай. Потому что им оно и является. А пепел…
А пепел составляет основу этого мира. Он всюду — в почве, в воздухе, в воде. И даже как будто в нас самих, в мертвецах. Я провёл пальцами по земле, на которой сидел, затем поднёс ладонь к лицу. В царящем сумраке проступали маслянистые чёрные следы, оставшиеся на ней. Ничего удивительного, что он, пепел, забивается везде. В складки одежды, под ногти, в волосы. Здесь, наверное, всё состоит из него.
Недолго думая, я вытер руку о штанину и… встряхнул головой. Внезапно навалилась сонливость, глаза стали слипаться. Что за чёрт?.. Мысли начали путаться и проваливаться куда-то, словно я мог заснуть в любую секунду. Надо идти, а то…
А то останусь тут навсегда, как Курильщик возле своего камня. Я поднялся и… и, зашатавшись, нелепо взмахнул руками, хватаясь за воздух. Ноги налились свинцом и онемели — так тяжело стало их передвигать. Стиснув зубы, я вцепился в валун и переставил сначала одну стопу, потом другую. Затем — ещё раз. После нескольких таких шагов онемение спало, но тяжесть и не думала никуда деваться, как если бы моё тело кто-то заменил телом столетнего старика. Кто-то, не желающий, чтобы я шёл дальше.
«Ладно, — подумал я, — попробуем поиграть в эту игру с твоими правилами». Я отпустил камень и сделал ещё один шаг, в сторону перевала. И он, этот шаг, отозвался новым грузом, незримо повисшим на всех моих конечностях. Не обращая на него внимания, я упорно продолжал плестись вперёд. Идти приходилось в гору, и это превращало каждый следующий метр в настоящую полосу препятствий.
К тому моменту, как я добрался наконец до верхушки перевала, мои колени горели огнём, не хуже, чем травяное поле, когда мы с Игроком впервые садились в лодку. Наградой за проделанный труд стало кое-что, чего я не ожидал увидеть. Там, за горной грядой, открывался спуск, но не к очередному подъёму, как было раньше, а к чуть приподнятой равнине, раскинувшейся внизу, в обширной долине. С такого расстояния она походила на коробку, зажатую со всех боков остриями, стремящимися ввысь. Прищурившись, я разглядел, что ведущая к ней тропа тоже окружена почётным эскортом крошечных скал.
То есть, проходимым оставался только один маршрут, который вёл прямиком на плато. Ни при каких обстоятельствах такая структура не могла возникнуть сама собой. И вся она лежала передо мной, как на ладони. Вся, за исключением единственного участка, расположенного непосредственно перед равниной и скрытого скалами более высокими и плотными. Лишь достигнув этой точки, я мог рассмотреть, что находилось там, за ними.
В общем, всё говорило о том, что я на правильном пути. Хотя, имелся у меня и дополнительный способ это проверить. Я нащупал в кармане компас, достал его и откинул крышку. Стрелка, натянутая, как струна, красноречиво указывала вниз, в долину. Если какие-то сомнения и оставались до сих пор, после этого они окончательно испарились. Тот, кого я ищу, должен быть там.
Я подвигал руками и ногами, дабы понять, в состоянии ли я пройти эту финишную прямую. Боль и оцепенение, охватившее меня после недавнего короткого отдыха и последовавшего за ним подъёма, проходили медленно, но всё же сейчас я чувствовал себя гораздо лучше. Взглянув напоследок туда, откуда пришёл, и убедившись, что дорога назад по-прежнему закрыта, я стал спускаться.
Чем сильнее я углублялся в долину, тем сильнее укреплялся в своём мнении, что окружающий пейзаж был не естественным, а, если можно так выразиться, рукотворным. Не в том смысле, что все эти глыбы кто-то вытесал голыми руками — скорее так, словно кто-то разместил их здесь умышленно. Повсюду мне встречались те же повторения и закономерности, которые я уже замечал когда-то. Узоры, свидетельствующие о том, что даже пыль под моими ногами возникла не сама по себе. И трава — до этого она появлялась всё реже, но редкие клочки всё же периодически попадались на пути, напоминая о прежних бескрайных полях. Здесь же, на этой тропе, она окончательно исчезла. Меня окружали лишь голые серые камни и грязь.
Не считая описанных странностей, это место не особо отличалось от остальных уголков загробного мира. Солнце всё ещё не светило, а в воздухе пахло дымом и золой. И не просто пахло — тут запах усилился. Как если бы я приближался источнику всей этой тысячи костров.
И всё же, спускаясь, я время от времени сверялся с компасом — на всякий случай, чтобы убедиться, что ничего не изменилось. В таком месте, как это, я ни в чём не мог быть уверенным. Я бы не удивился, если бы вдруг оказалось, что перевал и долина поменялись местами, и я иду в обратную сторону. Правда, я и сам совсем недавно думал так поступить, но теперь это было бы скорее хождение по кругу, чем возвращение. Впрочем, компас всё равно сохранял завидное постоянство, и стрелка указывала всё в том же направлении, как бы я его ни вертел.
Чем ближе я оказывался к долине и тому странному участку, скрытому от глаз, тем лучше получалось различить, что на нём находится. Издалека это выглядело как небольшое ущелье, заполненное рощей маленьких, с человеческий рост, деревьев, и это ещё сильнее запутывало. За всё время не встретить в загробном мире почти ни единого деревца, чтобы здесь наткнуться на целые тысячи? Это смотрелось бы не так глупо, будь они рассредоточены по всему маршруту, но вот так, в одной точке… Ладно, возможно, всё станет понятнее, когда я подберусь поближе?
Я ошибался. Когда я всё же добрался до этой теснины, всё наоборот стало ещё непонятнее. То, что я поначалу принял за деревья, было вовсе не ими. На самом деле ущелье заполняли тысячи людей, застывших в странных, нелепых, а порой и неестественных позах. Они стояли плечом к плечу, на некотором расстоянии друг от друга, достаточном, чтобы при желании я или кто-нибудь другой мог пройти между ними. Однако идти я не спешил: всё это казалось каким-то… жутким. Ни на платформе Беглецов, ни при посещении пожарища я не видел в загробном мире столько незнакомцев одновременно. А кроме того, как будто этого не хватало, они вели себя точь-в-точь как фантомы: просто стояли, не двигаясь, и смотрели в одну точку. Но фантомами при этом они явно не были, по крайней мере такими же, каких я видел раньше: они походили скорее на галерею статуй. Замерших, глядящих кто вверх, кто на вход, где я в нерешительности топтался на одном месте, а кто и в землю. Некоторые смотрели друг на друга, и в целом складывалось такое впечатление, словно все они внезапно окаменели в тот самый миг, когда каждый занимался своими делами. Кто-то окоченел, подняв руки в возмущённом жесте, чьи-то губы застыли на полуслове.
Я переминался с ноги на ногу, не решаясь ни пройти дальше, ни обернуться назад. Ущелье казалось какой-то очевидной, и оттого ещё более хитрой ловушкой. Что, если войдя в него, я тоже превращусь в живую статую? Я наклонился вперёд и присмотрелся к ближайшему из людей, стоящему лицом ко мне. Даже его глаза не шевелились, как это было с теми, кого Беглецы вморозили в лёд.
Иного выбора у меня не было, и я это понимал: рано или поздно мне придётся войти туда. Я был уверен, что даже если я попробую развернуться и уйти, скалы не дадут мне этого сделать. И всё же я медлил, размышляя: может быть, всё же найдётся другой путь? В то же время не успело ещё погаснуть воспоминание о том, чем закончилась предыдущая попытка отдохнуть. Меня буквально гнали в двух противоположных направлениях, оставляя между молотом и наковальней.
Отсюда, от входа, конца ущелья видно не было, но судя по тому, что я рассмотрел сверху, я мог бы пройти его быстрым шагом минут за пять. Если, разумеется, не брать в расчёт мешающиеся человеческие фигуры и то, что в загробном мире пространство и время способны искажаться. И тогда потенциальные пять минут рискуют обернуться вечностью. Обойти галерею никак нельзя: окаймляющие её отвесные скалы явно не предназначались для лёгкой увеселительной прогулки, а за ними тянулась бездонная пропасть. Получалось, мой путь к творцу так или иначе лежал сквозь это место. Я вытащил компас из кармана. Да, стрелка показывала именно туда. Что ж…
Я настороженно, не спуская глаз с ближайших «статуй», шагнул внутрь, за границу, отделяющую территорию ущелья от всего остального мира. Ничего не изменилось. Никакого паралича. Люди, стоявшие каждый в своей позе, так и остались недвижимы, никто не пошевелился. Я, по-прежнему собранный, сделал ещё шаг, прислушиваясь к малейшему шороху, готовый в любую секунду пулей выскочить обратно. Но нет, ничего. Тишина, нарушаемая только капающей где-то водой. Похоже, всё было в порядке.
Осмелев, я подошёл к одному из них и принялся его рассматривать. Ничего необычного, за что цеплялся бы взгляд: невысокий парень лет тридцати, одетый так, что запросто затерялся бы в любой толпе. Я не удивился бы, встретив его где-нибудь на станции метро, а здесь, на его месте, легко мог представить Курильщика или Счетовода. Я взял незнакомца за запястье и попробовал разогнуть его руку. Не сдвинулась ни на миллиметр, как у настоящей статуи, хотя под пальцами и чувствовалась плоть. Даже у трупа мышцы не бывают так напряжены. Да, всё было в порядке, но по спине у меня всё равно бежали мурашки. Лучше будет как можно быстрее покинуть это место.
Обогнув фигуру, я направился вглубь галереи, огибая всё новые и новые «статуи», расположенные во всевозможных причудливых позах. Начни они вдруг шевелиться и говорить, как если бы кто-то снял с паузы фильм, это выглядело бы настолько естественно, что сейчас, в замершем состоянии, они, наоборот, вызывали только мороз, крадущийся по коже. Тем более, кроме них здесь было пусто. Никакой мебели, никакого мусора. Только застывшие люди, заключённые между голыми скалами.
Гнетущее ощущение меня не покидало, и я торопился изо всех сил, но при этом словно с места не сдвигался: тянущимся вдаль сводам, нависающим над головой, казалось, конца и края не было, выход всё не появлялся. Я старался не вглядываться в окружающие меня лица, боясь, что какое-нибудь из них вот-вот повернётся ко мне, всё с той же идиотской улыбкой, что на нём застыла, и… И что тогда произойдёт, моя фантазия рисовать услужливо отказывалась.
Порой они стояли так тесно, что приходилось пролезать под чьими-нибудь раскинутыми в стороны руками или протискиваться, прижавшись спиной к стенке, и я вздрагивал каждый раз, когда задевал кого-нибудь из них, как будто дотрагивался до чего-то мерзкого. И чем дальше я продвигался, тем чаще это случалось: похоже, в глубине ущелья их собралось гораздо больше, чем возле входа.
Я пытался не обращать на подобные мысли внимания, но получалось не слишком-то хорошо. И, возможно, именно это в результате меня спасло.
В очередной раз проталкиваясь вдоль стены и оказавшись практически нос к носу с одной из «статуй» — высокой худой девушкой — я заметил, что её глаза следят за мной. В темноте я бы этого даже не рассмотрел, но вплотную к ней видел всё отчётливо — зрачки медленно, но неотрывно шарили по моему лицу. Живые и влажные.
От неожиданности я вскрикнул и замер, но затем понял, что кроме её глаз, ничего так и не движется, и позволил себе задержаться на пару секунд. О чём, впрочем, сразу же пожалел: до этого я был зажат между ней и скалой, но не настолько крепко, чтобы застрять. Сейчас же я почувствовал, как давление с её стороны увеличивается. Она прижимала меня к стене — всё ещё медленно, со скоростью ожившей статуи, но всё же ощутимо. Трудно не ощутить, когда тебя буквально вдавливает в стену нечто твёрдое, как камень.
Я дёрнулся вбок, освобождаясь, и, хоть и не с первой попытки, сумел вырваться. Отпрянул от неё, споткнувшись, и, чтобы не упасть, схватился за первое, что попалось под руку, но сразу же выпустил, осознав, что это чьё-то плечо.
Я уставился на девушку. Во тьме она, как и другие, выглядела обычным силуэтом. И теперь этот силуэт двигался. Заторможено, как минутная — или даже часовая — стрелка, но всё же двигался. И не просто двигался, а поворачивался ко мне. Я судорожно обернулся к остальным — и увидел, что они делают то же самое. Каждый из них мучительно медленно, словно через силу, оборачивался в мою сторону.
Задыхаясь в поднятой пыли, я бросился дальше по галерее — пока ловушка не захлопнулась окончательно. Эти… люди, кем бы они ни были, теперь зашевелились, все до единого. Не знаю, не разыгралось ли у меня от испуга воображение, но мне почудилось, что с каждым мигом их скорость возрастает, а продираться сквозь переплетения их конечностей становится всё сложнее, как будто они намеренно смыкают ряды. Там, где только что стояло двое, сейчас приближалось ещё четверо. Некоторые из них сходились таким образом, чтобы зажать меня с двух сторон — так же, как первая девушка вжимала меня в стену. Порой я успевал почувствовать пальцы, цепляющиеся за одежду, но всё же мне всякий раз удавалось из них выскальзывать…
Я снова споткнулся, на этот раз о чью-то нарочно выставленную ступню, и растянулся на земле. Забарахтался, пытаясь перевернуться на спину и одновременно оказаться подальше от сгрудившихся надо мной «статуй». Они же, точно почуяв мою беспомощность, ещё ускорились, и, хотя они всё равно смотрелись, как актёры в замедленном кино, внутри у меня похолодело от ужаса. Я проскользнул между их ног, отполз на четвереньках на пару метров и только после этого позволил себе подняться и, не оглядываясь, продолжить бегство.
Они действительно двигались всё быстрее и теснее, загоняя меня в тупик. Мне уже не всегда удавалось пройти там, куда я бросался поначалу, и приходилось отчаянно искать обходные пути. Иногда я даже возвращался на несколько шагов обратно, чтобы найти другой маршрут — рискуя при этом быть схваченным. Это скопление тел превратилось в настоящий лабиринт, живой и постоянно движущийся, меняющийся. Я всё чаще ощущал прикосновение чьих-нибудь цепких пальцев, а один раз они и вовсе умудрились оторвать от моего рукава крупный лоскут.
Я опять упал и вскрикнул, когда какой-то толстяк почти достал меня, оттолкнулся от него ногами и перекатился в сторону. Затем, не тратя время на то, чтобы встать, пополз вперёд. Я, правда, уже перестал понимать, где «вперёд» находится, и хотел просто выбраться отсюда. Я по-прежнему не видел выхода, но теперь, вдобавок к темноте и длине ущелья, мне в этом мешали наседающие отовсюду «статуи», старающиеся схватить и раздавить меня. Этого было достаточно для окончательной потери ориентации в пространстве.
Что-то тяжёлое ударило меня сверху по затылку, но я не останавливался. Когда где-то впереди, за толпой, появился просвет, я почувствовал второе дыхание. Уже не пальцы, но чьи-то руки держали меня и тянули назад, и всё труднее становилось вырываться из их хватки. И всё же у меня получалось. Ещё чуть-чуть, последний рывок. Я истошно закричал, выбираясь из чьих-то объятий, чувствуя, как у них в руках остаются новые лоскуты ткани, а вместе с ней и кожи. Последние метры… И…
И толпа выплюнула меня. Я растянулся на земле, затем, опомнившись, перевернулся на спину и принялся отползать назад, подальше от преследователей, снова превратившихся в сборище застывших во времени фигур. Они стояли у самого выхода, все до единого вперившись каменными глазами в меня. Даже отсюда это смотрелось пугающе настолько, что я на всякий случай предпочёл отползти ещё дальше. Лишь убедившись, что они уже не двинутся, я опять распластался в пыли, пытаясь отдышаться. Задетые участки на спине и плечах саднили, дыхание сбивалось.
Отдышавшись, я поднялся на ноги. Мне пришлось ещё несколько секунд посмотреть на ущелье, успокаивая нервы, и только после этого я вспомнил о том, что неплохо бы отряхнуть одежду. Точнее, то, что от неё осталось. Затем я, не переставая краем глаза следить за ущельем, развернулся и окинул взглядом то, что лежало передо мной.
Передо мной раскинулась та самая равнина, которую я видел сверху. При этом она лежала чуть выше, чем пройденное только что ущелье: к ней вела небольшая поднимающаяся кверху тропинка, оканчивающаяся скалами, расположенными в виде некоего подобия ворот.
Я, взглянув туда, наверх, и сглотнул ком, вставший в горле. Что ж, вот и настало окончание моего пути. Чтобы окончательно убедиться, я в последний раз, достал из кармана компас и, откинув крышку, посмотрел на стрелку.
Она указывала туда, в сторону этой тропинки. Похоже, мне это больше не понадобится. Я разжал пальцы, и круглая коробочка упала обратно в землю. Туда, откуда я её в своё время и поднял. Возможно, её найдёт кто-то другой, и ему она тоже пригодится.
Затем, не обременённый больше ничем лишним, я пошёл по тропинке. Отсюда, снизу, я не видел, что располагается на равнине, а до этого её от меня скрывали скалы. С самого верха она выглядела абсолютно пустой, но я предпочитал считать это обманом зрения. Чтобы увидеть, что там действительно располагается, я должен был попасть туда.
И я прошёл каменные ворота.