Долгожданный сквозняк дал о себе знать примерно через две-три тысячи шагов после того места, где я наткнулся на вагон. Лёгкий и едва ощутимый поначалу ветерок быстро превратился в мощный поток воздуха, чуть ли не сбивающий с ног, указав, что выход где-то неподалёку и я к нему приближаюсь. Ещё через какое-то время впереди забрезжил свет. Воодушевлённый этим, я ускорился, насколько мог — идти в полную силу после падения пока не получалось.
По мере того, как я подходил ближе, яркое пятно в конце тоннеля становилось всё больше. Вскоре оно приобрело очертания арки, ведущей… Вообще, я не особо задумывался, куда именно я выберусь, важнее было, откуда. Я, конечно, с самого пробуждения так или иначе оставался в темноте и уже привык к ней, но то была темнота частичная, сумеречная. Сейчас же, с момента спуска в пещеру, меня окружала сплошная тьма, не считая пары минут в поезде-ловушке. Мало того, что передвижение вслепую не прибавляло прыти, тем более в том состоянии, в котором я находился после спасительного прыжка, так ещё и где-то рядом по-прежнему мог быть тот парень, которого я видел, и, судя по тому, что он сделал, вряд ли он искал повода со мной подружиться.
Достигнув арки и выйдя из тоннеля, я сразу понял, куда попал: рельсы, тянущиеся дальше и исчезающие под другим таким же сводом, возвышающаяся сбоку от них платформа и идущий откуда-то сверху свет, тусклый, но достаточный, чтобы всё как следует разглядеть. Я определённо попал на станцию метро, или, по крайней мере, в место, которое казалось ею, за исключением того, что я бы не взялся объяснять, что метро делает в глубине пещеры, уходящей в недра горы. Впрочем, я уже не раз успел убедиться, что здесь, по эту сторону, пространство было лишь условностью, которой можно и пренебречь. Так что мне оставалось просто принять тот факт, что я, поднявшись на гору, а потом пройдя сквозь неё, очутился в подземке; попробуй я теперь развернуться и пойти обратно той же дорогой, вместо равнинного поля угодил бы на берег какого-нибудь озера, а то и в центр мегаполиса.
После продолжительного времени, проведённого в темноте, всё выглядело болезненно резким, как если бы я надел чужие очки. В глаза бросалась каждая мелочь. Я стоял на путях, по которым, похоже, поезда не ездили уже много лет — рельсы где-то заросли густым мхом, а где-то ржавчиной, да и погнуло их изрядно.
Не в лучшем состоянии находилось и всё остальное. Всюду лежали осколки стекла и керамической плитки, куски обвалившейся со стен штукатурки, какие-то металлические детали и прочий мусор, давно покрывшийся не первым и не вторым слоем пыли; из поддерживавших монументальный когда-то потолок колонн сохранилась максимум половина, да и тем, кажется, недолго уже оставалось. Сплошная разруха, на каждом шагу.
Я огляделся в поисках чего-нибудь, что помогло бы забраться на платформу: лестницы или хотя бы достаточно большой груды обломков. И, как назло, ни того, ни другого. Вздохнув, я упёр ступню в одну из множества щелей в стене, затем подпрыгнул и зацепился руками за край платформы — кости по всему телу тотчас заныли с прежней силой. Я напрягся, стараясь не обращать на это внимания, но, оказавшись наверху, всё равно распластался по полу. Потом, отдышавшись немного, сел и снова окинул станцию взглядом, с новой точки обзора. Ничего принципиально нового отсюда я не увидел: те же разрушения и та же грязь, торчащая повсюду арматура и целые клубки толстенных электрических кабелей. Единственное, пожалуй, чего я не заметил снизу, это скамейки, расставленные по всей платформе, да заваленный камнями лестничный пролёт метрах в ста от меня. Иными словами, это место, заброшенное и ветхое, не особенно-то и отличалось от всех остальных, где мне посчастливилось побывать. Обстановка другая, суть та же самая.
Ладно, выбрался на свет — и то хорошо. Я задрал голову и, прищурившись, посмотрел наверх. Странно, но я не увидел никаких ламп или фонарей ни под потолком, ни на стенах. Свет просто… был. Как будто он шёл из самого воздуха. Я пожал плечами — меня это в любом случае устраивало.
Я поднялся на ноги и направился к противоположной стороне платформы, туда, где проходили вторые пути. Всё то же — настоящие руины, покрытые трещинами и пылью. Если на равнине некуда было деться от запаха дыма, а в пещере от темноты и подземной сырости, то тут безраздельно царствовала пыль. И она летала буквально везде, проникая в самые укромные уголки, набиваясь в нос, рот и глаза и оседая на одежде.
По станции, до того погруженной в звенящую тишину, разнёсся отдалённый удар, заставивший меня встрепенуться. Вслед за первым раздались и другие, глухие и равномерные, словно стук молотка, причём они приближались ко мне со стороны заблокированной лестницы. Я шагнул к ней, но затем, подумав, всё же остался ждать там, где стоял. Если там что-то опасное, пусть лучше нас разделяет расстояние побольше.
Вскоре из-за колонн появился человек. Издали трудно было его нормально разглядеть, но передвигался он, опираясь на трость, стук которой я и слышал. Он неторопливо шёл ко мне, и чем ближе подходил, тем яснее становилось, что тростью он пользуется не для красоты: всё его тело было настолько перекручено, что в нём едва угадывалось что-то людское. Неестественно изогнутые ноги, туловище, вывернутое боком вперёд, приплюснутая голова с перекошенным лицом, прижатая подбородком к груди — всё это делало его похожим больше на какого-нибудь кино-монстра, чем на меня или кого-то ещё. Честно сказать, меня удивило то, что он вообще способен ходить.
Однако он определённо был человеком. Безобразным до ужаса, но всё же человеком. Чем-то он напоминал одну из вырезанных мною на мельнице фигурок — такой же угловатый и бесформенный.
Ещё страннее выглядела его улыбка. В ней не было ничего подозрительного или угрожающего, просто слишком уж необычно она смотрелась на фоне такого уродства. То же самое я мог сказать про его голос.
— Ну, — весело проговорил он, смерив меня взглядом. — Билет, пожалуйста.
— Что… Какой ещё билет?
— Ладно, забудь. — Он удивлённо покачал головой, что выглядело так, будто марионетку дёрнули за все нити сразу. — Да уж… Уже и пошутить нельзя.
Он, всё так же опираясь на трость, обошёл вокруг, осматривая меня с ног до макушки, затем снова остановился напротив.
— Так ты, приятель, оттуда? — Спросил он, ткнув тростью в сторону ближайшего тоннеля.
— Да… Точнее, оттуда. — Я указал на противоположные пути. — Я… Я бы представился, но, по правде сказать, без малейшего понятия, как меня зовут.
— Это всё равно не имеет значения. Имена, названия… Важнее то, кто ты самом деле. Суть, если понимаешь, о чём я.
— Понимаю… Кажется.
— Я вот, например, смотритель этой станции. А ты… — Он вопросительно уставился на меня.
— А я… Я не знаю, кто я, — внезапно признался я. — В этом-то и проблема.
— Проблема? — Переспросил он.
— Я ничего не помню о том, кем я был раньше. Ничего, абсолютно. И… И я иду вперёд и надеюсь, что найду хоть какие-то ответы. Надеюсь, что как-то смогу вспомнить. — Я только сейчас осознал, насколько глупо это звучит со стороны. — Иду, и не знаю даже, куда. Знаю, звучит по-дурацки.
— Ничуть. По большому счёту, никто не знает, куда идёт. И для кого-то при этом главная ценность — сама дорога, а не то, куда она приводит. — Выдержав драматическую паузу, он хмыкнул. — Но я всё равно имел в виду не то, кем ты был раньше, при жизни, а то, кто ты сейчас. Для чего ты здесь.
Он деловито огляделся вокруг, постукивая палкой по полу.
— Слушай… Тут — в нашем мире, я имею в виду — бывает иногда такое, что местность за спиной как бы меняется, и там, где ты только что прошёл, возникает что-то другое. Да ты и сам, должно быть, уже в курсе. — Дождавшись моего кивка, он продолжил. — Ага, так вот… Когда будешь отправляться дальше, выбирай любой из тоннелей, хоть тот же, откуда пришёл. Никакой разницы не будет.
Я посмотрел в чернеющий перед нами тоннель и мысленно содрогнулся.
— А может, где-то есть нормальный выход на поверхность? Не хотелось бы опять… Ну, лазить в темноте.
— Нет, друг, все выходы со станции закрыты, пройти нигде нельзя. — Он дал мне знак следовать за ним, и поковылял по платформе. — Во всяком случае, нигде из тех мест, до которых могу добраться я. Тебе-то, сам понимаешь, отыскать лазейку будет полегче.
Он вышагивал достаточно резво, настолько, что я еле за ним поспевал. Похоже, его первоначальная неспешность была именно неспешностью, а не медлительностью. Убедившись, что я не отстаю, он махнул рукой в сторону заваленной лестницы, мимо которой мы как раз прошли:
— Все выходы в таком состоянии. Не то что человек, мышь не пролезет. Но если надо, то проверь, конечно, а я помогу, чем смогу. И да, — добавил он, поколебавшись, — если появится мысль остаться тут на какое-то время, я возражать не стану. А то мне, по правде говоря, скучно бывает, так что… Погоди-ка минуту.
Он прислонил трость к колонне и, подволакивая ногу, приблизился к краю платформы. Не успел я опомниться и спросить, не нужна ли помощь, как он спрыгнул вниз, и сделал это с ловкостью, какую тяжело ожидать от кого-то с его комплекцией. Впрочем, ещё сильнее удивляло то, как проворно он, поправив связку проводов на путях, забрался обратно — гораздо быстрее, чем недавно это же проделал я.
— Так… — Вытерев пот со лба, он подобрал свою палку и как ни в чём не бывало захромал дальше. — На чём мы остановились?
Мы вышли к укрытому тканевым навесом небольшому участку, очищенному от грязи и мусора. Вплотную к перегородке расположился собранный из матраса и тряпок лежак, рядом с ним вместо стола и стула красовались два ящика, а ещё чуть поодаль друг на друга громоздились замотанные клейкой лентой картонные коробки. Кроме них по всему полу валялось столько всякой мелочи, что глаза разбегались.
Мой спутник, зайдя под тент, жестом пригласил и меня.
— Вот тут я живу, — сообщил он мне. — Не дворец, конечно, но меня устраивает. Да и трудновато на заброшенной станции что-то поприличнее раздобыть. От пыли худо-бедно защищает, и то хорошо… В общем, меня устраивает, да.
Я молча смотрел на его пожитки. Судя по ним, на этой платформе он провел гораздо больше времени, чем я в загробном мире в целом.
— Так ты говоришь, — спросил я озадаченно, — ты смотритель? Смотритель станции? По ней что же, поезда ходят?
— Нет-нет, ты что! Поезда, по этим рельсам? Не смеши меня. По ним пешком-то не всегда пройдёшь, какой там поезд. — Он пнул подвернувшийся под ногу камушек.
— Чем тогда ты здесь занимаешься?
— Тем, что слежу за порядком. Кабель там заменить или что-нибудь с путей убрать. Работа и сама по себе нудная, так ведь ещё и станция нерабочая — так какой в этом вообще смысл?
— Не больший, чем в том, что ты до сих пор это не бросил. Ты же сам рассказывал про тоннели и про то, что они могут вывести, куда захочешь.
Он замер на миг, затем вздохнул и присел на один из ящиков.
— Так-то оно так. Я бы и рад уйти, да только… не могу.
— Почему?
— Просто не могу. Считай, это моё наказание.
После этой фразы он помрачнел, и как бы я ни пытался выяснить, что он имел в виду, больше ничего добиться не получилось. Тогда я решил сменить тему.
— Слушай… Я бы хотел узнать кое-что ещё. Насчёт тоннелей, про которые ты говорил.
— Что именно? — Отозвался он.
— То, как местность меняется прямо у меня за спиной… Как это устроено?
— Ах, это… — Он пожал плечами. — Не знаю. Да и никто, наверное, не знает, оно просто так… работает. Какую бы дорогу ты ни выбрал, всё равно придёшь туда, куда положено.
— Но это же звучит, как будто от меня ничего не зависит! Как будто кто-то другой мной управляет.
— Ну, можно и так сказать. Я в этом не вижу ничего неправильного.
Я задумался. Что-то в его толковании не давало мне покоя.
— А что, если эту предопределённость попробовать сломать?
— Сломать? Как?
— Ну… Например, если я вообще никуда не пойду и останусь здесь, как ты предлагал, то никуда и не попаду, правильно?
— Это будет значит, что ты сюда и направлялся. Да и потом, вряд ли ты останешься навсегда, — возразил он. — Рано или поздно ты продолжишь путь. Смотри.
Он поднял из-под ног какую-то железку и вытянул её перед собой, затем, убедившись, что я внимательно наблюдаю, разжал узловатые пальцы, и та с лязгом упала обратно.
— Видишь? — Он нагнулся и снова подобрал её, а потом, размахнувшись, зашвырнул подальше. — Как бы я её ни кидал, она в итоге всё равно упадёт вниз, отличаться будет только траектория. Если я стану держать её в руке, рано или поздно я устану или умру, и тогда она окажется на земле. Спрячу в шкаф — дерево сгниёт, и опять тот же результат. То же самое и с людьми, конец всегда один и тот же.
Я ничего не ответил — на то, чтобы переварить сказанное, требовалось время. Интересная точка зрения, но… Но что-то меня в ней смущало. Мне было неприятно думать, что от меня ничего не зависит, тем более, здесь.
Смотритель, не дождавшись, когда я соберусь с мыслями, добавил:
— Надеюсь, я удовлетворил твоё любопытство.
— Да… Вполне.
— И что-то не похоже, что тебе это понравилось, — заметил он, взглянув на меня.
— Не в том дело, просто… — Я нахмурился, подбирая подходящие слова. — Да нет, всё в порядке.
— Вот и здорово. Ну так… Что скажешь? По поводу того, чтобы остаться тут.
Я ещё раз обвёл глазами станцию, вид которой, сдобренный всеми этими развалинами и мигающим светом, даже немного завораживал. В ней было что-то притягивающее.
— А знаешь… Почему бы и нет? Всё-таки один раз живём, так?
— Именно, — рассмеялся он, вставая. — Тогда, пожалуй, для начала надо всё здесь тебе показать. Пойдём, проведу небольшую экскурсию.
По-прежнему хромая, он направился к дальнему концу платформы.