Предрассветный туман стелился одеялом по чаще, обволакивая едва различимой пеленой поляну на опушке прекрасного леса.
Капли прошедшего ночью дождя уже играли робкими огнями в лучах просыпающегося дневного светила, намекая обитателям на то, что вот-вот день вступит в свои права и туман исчезнет, обнажив всем, кто в состоянии увидеть, то, что происходит в высокой траве на опушке Великого леса.
Угольно-черный ворон сидел на одной из ветвей, бусинками глаз наблюдая за тем, как в белоснежной мгле мелькает неясный силуэт.
Действия, укрытые до поры до времени за природной пеленой, сопровождались легким позвякиванием металла, утробным рычанием и чавкающими звуками, порой переходящими в ворчание, сменяющееся истошными криками и звуками ударов.
Вековые деревья могучими стволами и непроницаемыми кронами окружали этот участок непроходимой чащи.
Подобно отлично выдрессированным охранникам, они, не шелохнувшись, наблюдали за тем, как тает туман, приоткрывая завесу тайны того, что происходило на поляне.
Кровь и тела — вот что открылось ворону, как только туман рассеялся в лучах могучего рассвета.
Десятки трупов, утыканных толстыми арбалетными стрелами, изрубленных мечами и топорами, небрежно лежали на поляне, устремив свои угасшие взоры к небу.
Их прекрасные лица, словно вылепленные из самого лучшего фарфора, были забрызганы кровью, но от этого не становились отвратительными.
Их длинные белоснежные волосы, подобно части растворившегося тумана, укрывали траву, словно пытались хоть немного прикрыть лужи крови и части порубленных тел, словно дети леса стыдились того, что произошло на этой поляне сегодня ночью.
Даже мертвыми, эльфы были прекрасны.
Но парочка гоблинов, трусливых падальщиков, не интересовались красотой.
Их не волновали ни искусно выполненные латы, пробитые арбалетными болтами, или проломленные могучими боевыми топорами.
Гоблинов не интересовали тончайшие ткани, из которых была выполнена одежда погибших.
Падальщиков даже не привлекали разоренные сундуки и кофры эльфов, разбросанные по всей поляне.
Гоблины с наслаждением пировали мертвечиной, время от времени сражаясь за наиболее аппетитные куски плоти эльфов.
Или же, добивая сильными и точными ударами тех из них, кто не имел совести умереть до прибытия трупоедов.
Такое мясо может еще подождать — гоблины не любят свежую добычу. Мясо эльфа должно быть холодным, а кровь — уже начать сворачиваться. Так вкуснее всего.
Придется ждать, пока некоторые тела, пережившие эту ночь, остынут.
Но ждать недолго — к тому времени как холодные эльфы буду обглоданы так, что их белоснежные кости начнут сверкать на солнце почище их блестящих лат, остынут и добитые воительницы.
И пир продолжится.
Они столь увлеклись этим процессом, что даже не заметили, как за их спинами, всего в нескольких метрах от перевернутой и практически сгоревшей повозки воздух стал рябить подобно воде, в которую крестьянский мальчишка бросил камень.
Оба трупоеда отвлеклись от своего занятия лишь тогда, когда грохот прокатился по опушке леса и на окровавленную поляну ступила высокая фигура в черных одеждах.
Один из гоблинов, смакуя белоснежный пальчик одной из эльфийских воительниц, увидев незваного гостя, толкнул собрата уродливой рукой, привлекая внимание того к непрошенному гостю.
Парочка трупоедев наблюдала за тем, как неизвестный, скрывающий свое лицо под капюшоном черной накидки, потянул носом воздух.
Маленькие глазки парочки внимательно оценивали пришельца.
Они не горели желанием сражаться с человеком в черном. Да, на нем не было доспеха или другой защиты.
Фактически он был облачен лишь в черную рубаху, да такие же черные штаны. Добротные черные сапоги сделали шаг в сторону ближайшего трупа, присел и принялся разглядывать убитую.
— Эльфы, значит, — негромко произнес пришелец, выдавая в себе особь мужского пола. — Плохо дело.
На мгновение он повернулся в сторону гоблинов, позволив им заметить темную щетину на его подбородке.
А затем он отвел взгляд, не придав им значения и принялся обшаривать тело убитой.
Куцых мозгов парочки хватило, чтобы понять кто перед ними.
Человек.
Его волосы черны, как одежда, а у эльфов они всегда белоснежно-молочного цвета. Да и растительность на лице у длинноухих отсутствует.
Гному намного ниже этого гостя, а и бороды столь объемны, что их можно было бы спутать с гривами лошадей.
Но, что делает человек здесь, на границе территории эльфов, где их не видели уже…
Гоблины не ориентировались во времени, а потому не могли понять сенсационности происходящего.
Гораздо больше их привлекало то, что человек принялся раздевать труп, снимая с убитой эльфийки ножны для ее великолепного блестящего в солнечном свете клинка.
Трупоедам это не понравилось.
Своим маленьким мозгом они не могли придумать другой причины нахождения здесь живого и разумного существа, кроме как то, что он намеревался отнять у них часть добычи. И намеревался пожрать тело, обустраивая свой обед, лишая его одежды.
Ну да, старейшина в роду говаривал, что люди туповаты и не разрывают добычу, потому что они еще и слабы, и их когти на подобное не способны. Люди очищают мясо от шкуры, прежде чем начать его пожирать.
Гоблины голодали много дней, прежде чем увидели кружащего над поляной черного ворона и прибыли сюда, следуя древним поверьям о том, что эти птицы держатся вблизи хорошего мяса.
Как раз к тому времени, когда закованные в блестяшки, как и их жертвы, убийцы прекрасных эльфийских воительниц, покидали место расправы, увозя с собой павших соратников и трофеи.
И они намеревались пировать здесь до тех пор, пока есть мясо на костях. Даже когда запах трупных разложений стал бы вызывать рвотные позывы у чистюль, вроде людей или эльфов. Гоблинам наплевать на то. Что мясо протухло и от него смердит. Они ничуть не лучше гниющей мертвичины.
И вкусного мяса убитых эльфийских женщин здесь хватит исключительно на двоих.
Пришельцу здесь не место.
Подобрав свои дубины, получившиеся из увесистых ломанных сучьев, найденных по дороге сюда, трупоеды заверещали, в надежде спугнуть чужака.
Человек оторвал свой взор от эльфийского клинка, переливающегося в лучах дневного светила, и посмотрел на трупоедов.
Из-под его черного капюшона засветились два светло-зеленых глаза.
Гоблины не знали что сие означает, поэтому решили напасть.
Человек ведь слаб.
— Тупые животные, — брезгливо произнес мужчина, вытянув вперед левую руку.
На пальце сверкнул перстень с зеленым изумрудом.
Но беспомощно погас.
Как и свечение в глазах наглого человека, пришедшего за эльфийским мясом!
Гоблины обрадовались, понимая, что в нее можно воткнуть свои гнилые зубы, обломать их и бежать, просто подождав, пока конкурент издохнет.
Нужно еще всего десяток метров пробежать.
— Да ты издеваешься, — зло проговорил человек. — Не работает?! Ладно, решим этот конфликт старой доброй резней.
Человек без страха сделал шаг вперед, перехватив меч двумя руками.
Глупое создание.
Эльфы сражаются одной рукой.
По первым же взмахам блестящего клинка, сторонний наблюдатель мог бы понять, что человек совершенно не умеет владеть мечом.
Но и трупоеды не являлись гениями сражений.
Один из них успел нанести вскользь удар дубиной по ноге человека, но лишь надорвал ему одежду.
Вскоре разрубленные тела обоих гоблинов остались на залитой эльфийской кровью опушке Великого леса.
Черный как ночь ворон сидел на ветвях и наблюдал за тем, как человек в черном обыскивает тела мертвых эльфиек, собирает их оружие.
Ворон не одобрял и не осуждал мародерства.
За свою жизнь ворон видал и не такое.
Ворон дождался, когда человек завершит свою работу и скроется в чаще леса, унося понравившиеся ему вещи.
Черная птица знала, что человек в черной одежде, идя по проторенной убийцами эльфов дороге, выйдет на Большой Тракт, откуда сможет добраться до любой части континента.
Птица поднялась в воздух, надеясь выследить человека, но уже через несколько минут потеряла его, не в силах разглядеть в густых кронах деревьев.
Спускаться ниже ворон не собирался.
В отличие от беспечного путника, тот, кто контролировал ворона, прекрасно знал, что в одиночку в Великом лесу не выжить.
Можно не беспокоиться о случайном свидетеле.
Да и к тому же, вскоре патрули эльфов найдут тела и пойдут по следу за тем, кого сочтут убийцей.
Дело сделано, пора возвращаться.
Впереди у того, кто контролировал птицу, много дел.