ДИЛЛЕНБУРГ. Разве о вас речь... Хотя, конечно... Нет! Не может быть!
ГОЛИЦИН. Что не может быть, Юрий Ильич? Все может быть. Не так, так так. Не так, так этак. Человек просыпается однажды утром, а у него нет будущего. Он стискивает зубы и идет на работу. И это страшнее, чем то, что вы переживаете.
ДИЛЛЕНБУРГ. Как-то... не уйти... Не могу...
ГОЛИЦИН. Ничего, Юрий Ильич. Ничего.
ТАРАСОВА. Паша!
ГОЛИЦИН. И ты держись, Аля. Знаете, как отрывают бинт с засохшей раны? Все, Юрий Ильич. До свидания. _ Дилленбург тоскливо озирается. Уходит. _ Тарасова напряженно вслушивается. Когда машина отъезжает, она вздыхает с облегчением. Голицин в это время мрачно укладывается на матрац, отворачивается, накрывается с головой.
ТАРАСОВА. Ох, Боже мой... Неужели все? (Пауза.) Паша? _ Голицин молчит. _ Ну и молчите. Молчите... (Всхлипывает.)
ГОЛИЦИН (садится). Но так же нельзя, как вас по отчеству! Он же сейчас на переезд въедет и будет ждать поезда!
ТАРАСОВА. Молчите! Не въедет.
ГОЛИЦИН. Но нельзя с таким враньем расставаться!
ТАРАСОВА. Ничего вы не знаете... _ Голицин внимательно смотрит на нее, достает флягу, наливает в крышку от термоса. _ ГОЛИЦИН. Давайте, грамм пятьдесят.
ТАРАСОВА. Что это?
ГОЛИЦИН. А это... на кедровых орешках. Не уступает. Давайте. _ Тарасова нерешительно берет крышку, пьет. _ ГОЛИЦИН. А?.. То-то. (Прячет флягу.)
ТАРАСОВА. Вы кто?
ГОЛИЦИН. Это зачем?
ТАРАСОВА. Любопытно.
ГОЛИЦИН. Я - Голицин, Павел Петрович. Скиталец.
ТАРАСОВА. От кого вы скитаетесь?
ГОЛИЦИН. Ищу место для своей души. И не нахожу.
ТАРАСОВА. Интересно.
ГОЛИЦИН. Зря вы его выгнали.
ТАРАСОВА. Что вы на меня смотрите? Десять лет жизни... так, между прочим! Зато было хорошо. Иногда! Когда жена не видела. Когда не догадывалась. Когда ее не было жалко. А жалко было всегда! Такое вот - абсолютное понимание и сострадание! А я, между прочим, баба, и мне дом нужен, с детьми!
ГОЛИЦИН. Это ваши дела.
ТАРАСОВА (она опьянела). Худо-бедно, а она счастлива: муж, дочь. Он - вдвойне: семья и любовь. А мне? Огрызочек, но зато такой сахарный, с сиропчиком, со стишками, с Гайдном!
ГОЛИЦИН. Это ваши дела.
ТАРАСОВА. Я была... Знаете, какая я была? Как подсолнух. Куда солнце, туда и я. Я была такая... легонькая! А дышала... взахлеб! Во мне все было из трав, для любви, для долгой жизни!
ГОЛИЦИН (скучным голосом). Зато сейчас вы - женщина.
ТАРАСОВА. Женщина... А зачем?
ГОЛИЦИН. Будете рожать детей. Дом будет.
ТАРАСОВА. А я не хочу. Я уже не хочу. Не хочу дома. Я отравлена, вы это понимаете?
ГОЛИЦИН. Тогда возвращайтесь.
ТАРАСОВА (с тоской.) Мне бы только оторваться... Он ведь еще приедет... Вы думаете - он жалкий? Не-ет! Вы его не знаете!
ГОЛИЦИН. И знать не хочу. Я спать хочу.
ТАРАСОВА. Вы обиделись, да? Из-за того, что я о себе и о себе? Да? Давайте о вас поговорим. Хотите?
ГОЛИЦИН. Что обо мне говорить. После ваших катаклизмов.
ТАРАСОВА. Как вы обиделись... красиво... По-детски.
ГОЛИЦИН. Я не ребенок, Галя.
ТАРАСОВА. Вы меня так назвали из-за того, что он меня зовет Алей?
ГОЛИЦИН. Нет. Я назвал вас Галей, потому что вас зовут Галя.
ТАРАСОВА. Почему вы здесь с матрацем?
ГОЛИЦИН. Потому что я хочу жить там, где я хочу.
ТАРАСОВА. И с котлетами. Вы очень одиноки.
ГОЛИЦИН. А вы жестоки.
ТАРАСОВА. Но я не хотела, честное слово. Простите.
ГОЛИЦИН. Ложитесь. Отдыхайте.
ТАРАСОВА. Нет, не хочу. Спасибо. _ Пауза. _ ГОЛИЦИН. Ночью все кошки серы.
ТАРАСОВА. Не понимаю.
ГОЛИЦИН. Это все от жадности. Взять побольше и по возможности лучший кусок.
ТАРАСОВА. А вы разве не хотите лучший кусок?