Концертный график "Компания Шварц и латыши" составила таким образом, чтобы продуктивно использовать все гастрольное время. В Штатах самые "убойные" дни - пятница, суббота, воскресенье. Поэтому уик-энд Лариса пела в крупных городах, в больших залах, где можно было собрать максимум публики, а по будням выступала в глубинке, где придется. Жители небольших городков обычно сетовали: "Жалко, что вы приехали в середине недели, вот если бы в конце - народу бы собралось больше". Но Шварц уже знал: разницы большой не будет, ну придет на полторы калеки больше, так уж лучше выходные в Чикаго или Филадельфии.
Основные проблемы с американскими латышами возникали из-за стоимости билетов. Организаторы гастролей старались "опустить" цены, чтобы обеспечить доступность концертов для комьюнити. "У нас нет денег, одни пенсионеры",оправдывались они. Шварц упорно возражал: "Ничего, один раз могут заплатить и подороже". Он рассчитал правильно, зная, что пик гастролей придется на 18 ноября - национальный праздник латышей, когда наплыв публики будет максимальным.
Первый американский вояж Мондрус включал такие города, как Нью-Йорк, Вашингтон, Филадельфию, Бостон, Чикаго, Детройт, Кливленд (Западное побережье Штатов она "охватит" в следующий раз). Здесь приходится повторять банальность об "ошеломляющем успехе" - именно он, как никогда, сопровождал эти гастроли певицы. Я понимаю, сегодня выросло новое поколение слушателей с совершенно иными вкусами и запросами, весьма далекими от критериев тридцатилетней давности, и поэтому каждому встречному-поперечному надо объяснять, кто такая Лариса Мондрус. Тогда же эмиграция, ненавидевшая коммунизм и шипевшая на СССР, тем не менее жила ностальгическими воспоминаниями о своей молодости, прошедшей в Союзе и неразрывно связанной с песнями, в том числе и этой артистки. Собственно, Мондрус являлась для эмигрантов одним из символов всего ими утраченного - поломанной и оставшейся в далеком космосе жизни. Именно в таком аспекте и следует понимать ее успех.
С латышами дело обстояло сложнее, нежели с евреями, но они, быть может, еще острее проявляли свое любопытство в желании видеть Мондрус ведь это она так блестяще спела "Йедер нетте летте" и прославила их порабощенную родину. Взращенные на дрожжах западной культуры, латыши на концертах Мондрус становились похожими больше на периферийных любителей эстрады где-нибудь в Тамбове или Сарапуле, увидевших вдруг воочию столичную звезду,- тот же неуемный восторг и поклонение.
В Чикаго, когда в антракте поставили в фойе столики, за одним из которых продавались пластинки и кассеты Мондрус, а за другим Лариса раздаривала автографные карточки, в очереди началась такая давка, что на следующих концертах Шварц делал специальное предупреждение:
- У нас сложилась здесь традиция в перерывах продавать записи Ларисы Мондрус. Просим уважаемую публику не волноваться и соблюдать порядок. Кассет и открыток хватит на всех.
В Кливленде зрители не расходились два часа (!) в ожидании певицы. Накладка произошла из-за того, что Шварц, сидевший за рулем вагон-стейшена, выезжая из Детройта, на каком-то отрезке пути перепутал дорогу, свернул не туда, в результате пришлось сделать порядочный крюк. Кстати, пару слов об этом вагон-стейшене марки "щевроле-фьюри". Его взяли напрокат в Нью-Йорке, доверху набив пачками пластинок и кассет. Кое-как втиснулись и сами. Больше всех страдал Кондаков, у него только голова торчала поверх коробок. "Я так больше не могу ехать,- стонал он.- Шварц, ты должен куда-то убрать эти чертовы пластинки". Эгил, усмехаясь, успокаивал его: "Подожди до первого концерта, их сразу убудет..."
Концерт в Кливленде все же состоялся, и через несколько дней в "Новом русском слове" появилась даже симпатичная рецензия, отрывок из которой я процитирую:
"В тот вечер публика выдержала огромный искус - концерт начался на два часа позже против назначенного времени (что-то случилось с машиной Мондрус по дороге из Детройта, где выступала певица). Уже стояла очередь в кассу на возврат билетов, когда руководитель Русского клуба г-н Свирский объявил о приезде ансамбля. Ждали еще более получаса, понимая, что Мондрус нужно переодеться, прийти в себя, чуть отдохнуть после многочасового пути. Но вот раздались звуки аккомпанирующего трио, и со сверкающей и, смело можно сказать, чарующей улыбкой вышла Лариса Мондрус. Сильный, хотя и не очень широкий по диапазону, голос немедленно захватил слушателей, и шумные аплодисменты всего зала были заслуженной наградой артистке за ее попуррийный "антре" из известных эстрадных песен. Физически ощущалось, как усталость от длительного ожидания начала концерта испарялась благодаря огромному сценическому обаянию, присущему Ларисе Мондрус. Моментально возникший творческий контакт, как бы невидимая прекрасная струна между исполнительницей и зрительным залом - то, что индийцы определяют словом "прана", а американцы - "харизма",- было радостно воспринимать.
На протяжении двух отделений концерта артистка щедро пела на русском, английском, латышском и других языках. Едва ли нужно анализировать, что было лучше. Не боясь захвалить, можно сказать "все было лучше" благодаря увлекающему таланту артистки, ее захватывающему исполнению..."
Пребывание в Америке еще больше, чем израильское турне, смахивало не встречу с прошлым. Словно из небытия возникали, казалось бы, навсегда забытые лица. О чем речь, если в первый же день к Мондрус и Шварцу, остановившимся в латышской гостинице в районе Бронкса, сюрпризно заявился трубач Володя Чижик. Он приехал на модном красного цвета спортивном "шевроле" и вместо разговоров о былом и настоящем эстрадного искусства сразу стал хвастаться своей машиной: "Эгил, ты посмотри, какой у меня руль. Нет, ты сядь и попробуй. Баранку можно крутить одним пальцем".
Чижик эмигрировал позже Мондрус, но уже бегло владел английским и был женат на американке, дочери крупного банкира. Поскольку мои гастролеры прибыли в Штаты без аппаратуры, с одним усилителем "Дайнокорд", Володя помог Шварцу купить в Нью-Йорке колонки "Боссе" - самые качественные, компактные и транспортабельные громкоговорители.
Состоялась встреча с музыкантами, которых Шварц не видел по меньшей мере лет пятнадцать. В начале 60-х получил известность в профессиональных кругах музыкальный дуэт Игорь Бирукшкис (бас-гитара) и Борис Мидный (саксофон). В 1963 году к ним присоединили пианиста Кондакова, и это трио собирались послать на гастроли в Японию, на Всемирную выставку. Кондакова в последний момент сняли с поездки, а Бирукшкис и Мидный, оказавшись в Стране восходящего солнца, отказались вернуться на родину, попросили политическое убежище в Штатах. История с токийскими "невозвращенцами" получила шумную огласку и просочилась даже в советские газеты. Теперь обоих музыкантов Шварц увидел на Манхэттене в "Грин виладж", где в стеклянном павильоне черно-белый состав играл свой "джем-сейшн" (там же трубил и Володя Чижик).
А как было не навестить Эмиля Горовца, с которым и в концертах выступали, и плотно общались в последние московские месяцы, когда готовились к отъезду? Горовец со своей женой Мусей занимал государственную квартиру в доме, принадлежавшем городу Нью-Йорку. В таких комьюнити в жилом массиве на берегу Хадсон-ривер селили первоначально эмигрантов из России. Из окон его квартиры на семнадцатом этаже открывалась широкая панорама на Манхэттен.
У Горовца по сравнению с другими исполнителями имелось важное преимущество - еще в Советском Союзе он прославился сначала как чисто еврейский певец. Поэтому в Америке ему удалось значительно легче занять свою исполнительскую нишу. Правда, идиш здесь был почти забыт, но какая-то часть еврейской диаспоры еще пользовалась им, благодаря чему Горовец без концертов не сидел. Его жена устроилась на радио, где вела получасовую передачу для русской колонии. Спустя несколько лет Муся умерла.
В том же многоквартирном комплексе на Хадсон-ривер нашел себе пристанище и лучший администратор Союза Паша Леонидов. Кое-как калякая по-английски, он так и не сумел вписаться в американский образ жизни и был страшно разочарован "капиталистическим раем". Паша жаловался Шварцу: "То, что я могу писать стихи, здесь абсолютно никому не нужно. Если ты певец, дорога одна - в кабак. Если ты конферансье, как Саша Лонгин, или поэт,- то на такси". Ни в кабаке, ни таксистом Леонидов работать не мог, считал ниже своего достоинства. Он предпочитал сидеть на пособии по безработице, а его жене Гале удалось найти место экономки в богатой семье. Тем они и кормились. В Америке у них родился сын.
В конце концов, не выдержав "раздрая" между мечтами и суровой действительностью, Паша решил хлопотать о возвращении на родину - там все-таки он был человеком (в смысле, личностью). Это желание тоже оказалось несбыточным. В посольстве от Леонидова потребовали публичного, так сказать, саморазоблачения. Он написал покаянное письмо, где-то опубликовал, но с ним все равно вели странную игру: когда он хотел уехать - не пускали, "пудрили мозги", а когда разрешили - раздумала возвращаться его жена.
Осенью 75-го, когда Леонидов томился еще в римском "отстойнике", Шварц по телефону предлагал ему приехать в Мюнхен и устроиться на "Свободу". Паша отказался: "Нет, я поеду только в Америку, там большие перспективы". Он рассчитывал на потенциал все разраставшейся русской колонии, пытался "попасть в струю", писал песни о России, о березках и девичьих косах. Но это оказалось действительно никому не нужным - ни нашим эмигрантам, ни тем более американцам. Умер он во второй половине 80-х.
Для Ларисы самой приятной неожиданностью явилась встреча в Вашингтоне с семейством Лекухов: тетей Лизой и дядей Лазарем, их детьми Диной и Эликом. Последний был уже женат на Авиве, работавшей, как я уже говорил, на "Голосе Америки". Эгил вспоминал, что, когда Лариса выступала в Филадельфии, Алик Лекух приезжал к ним на концерт. Потом они провожали его, говорили на злободневные темы, по какому-то поводу упомянули советское посольство, а кто-то проходил мимо, услышал обрывки фраз, "сделал вывод", и вот уже от недоброжелателей пополз слушок: Мондрус и Шварцу доверять нельзя, они русские шпионы; не зря же к ним из Вашингтона приезжал советский резидент (то есть Элик Лекух), говорящий и по-русски, и по-английски, и даже по-латышски. В общем, полнейшая абракадабра! А все потому, что, наверное, каждый из эмигрантов натерпелся в свое время от происков КГБ и хорошо знал, какие длинные руки у этой фирмы. Атмосфера подозрительности, царившая в русской колонии, давно никого не удивляла, и первое чувство, возникавшее к выходцам из СССР,- любопытство, перемешанное с недоверием. Даже если эти люди были известными артистами. Кто знает, с кем вы встречались в Союзе в свободное от работы время? И "народные артисты" могли быть (некоторое точно были) осведомителями. Впрочем, вслух никто никогда ни в каком "шпионаже" Мондрус не обвинял. Нелепость такого предположения понимали вроде бы все, но опять же каждый эмигрант жил на чужой земле с "железобетонным" фучиковским завещанием: "Люди... Будьте бдительны!"
1977 год. Гастрольная круговерть все более захватывает Мондрус. Кроме агентуры Хельги Адлер, сотрудничество с Ларисой начинают известные в Германии прокатные фирмы "Штайнер гастшпиле", "Нордпрограмма", "Штудио-шоу-5". Свою лепту в расширение географических поездок вносит и Шварц, чьи контакты с латышскими эмигрантскими организациями все более расширяются. Мондрус поет у латышей в Швеции и Англии, планируются новые визиты в Америку и Австралию.
Весной Лариса записывает очередной латышский диск "Как в былые дни" со знакомыми ностальгическими мотивами. А что делать? Не забивать же курочку, несущую золотые яйца. Каждый проданный диск - еще одна марка в кармане. Неприлично говорить, но монеты сыпались - за концерты и пластинки - как из недр ошалевшего "однорукого бандита". Впрочем, текли не только деньги И слезы тоже. Мюнхенская газета сообщала в апрельских новостях: "Горе. Пудель Дизи с субботы потерялся. Русская певица Ларисса не может сдержать слезы, когда по радио звучит ее хит "Держи меня крепко". "Почему я не держала его покрепче?" - упрекает она себя". В другой газете: "Мюнхенская шлягер-звезда Ларисса не находит покоя и ищет по улицам Нимфенбурга своего черного пуделя Дизи. Свежеподстриженный, он убежал 23 апреля 1977 года... На две недели была прервана запись второго латышского альбома. От переживаний Ларисса не могла извлечь ни одного звука".
Опять забегая вперед, замечу, что когда Мондрус вояжировала по Германии с ансамблем русских балалаечников (эмигрантов, конечно), ее сопровождал новый четвероногий друг. Немецкая пресса незамедлительно отметила этот факт: "Вчера Ларисса стояла на сцене городского концертного зала в программе "Московские ночи". Сегодня она гуляет по городу Липштадт и отдыхает. С ней ее постоянный спутник - белый пудель Санди... Ларисса говорит (практически без акцента): "Я желала бы, чтобы все продолжалось не хуже, чем до сих пор. Когда я возвращаюсь домой в Мюнхен, у меня начинает биться сердце, как раньше, когда я возвращалась в Москву. Еще я вспоминаю моих родителей. Хотелось бы, чтобы им не пришлось страдать из-за того, что я здесь свободно выражаю свое мнение".
"Вау, вау",- звучит из пасти пуделя. Ларисса объясняет, что Санди, в родословной которого записано "нанук, золотой ангел", собачка хотя и немецкая, но его "родной язык" русский. "Он подтверждает то, что я сказала". Она смеется, и глаза у нее счастливо светятся!"
Шварцу почти всегда удавались комбинации с составлением графиков выступлений Ларисы, когда надо было и "развести" по времени контракты с разными фирмами, и упорядочить нагрузку Мондрус. Он умел найти выход из, казалось бы, безвыходной ситуации.
Характерный случай, когда хотелось заполучить и синицу в руки и журавля в небе. На 7 июля 1977 года было назначено большое телевизионное шоу "Зоммер нахтс бал" ("Бал в летнюю ночь"). Передача программировалась "живьем", и Лариса, по договору, сулившему немалый гонорар, должна исполнять там целый блок старых американских "стандарте", переведенных на немецкий язык. И вдруг из Лос-Анджелеса приходит письмо с приглашением Мондрус выступить на заключительном концерте латышского "праздника песни", который ежегодно проводится на Западном побережье США. Организаторы оплачивали дорогу, гостиницу и обещали приемлемое вознаграждение. Все хорошо, но вот досада - заключительный концерт намечался на 8 июля! Сколько раз в подобных случаях Шварц чертыхался: если поступают несколько выгодных предложений, то все они приходятся на субботу или воскресенье - хоть разорвись, а вся неделя оставалась пустой, незаполненной в плане работы. Ну чем не закон максимальной пакости! Об отказе от участия в популярнейшем кёльнском шоу и думать не стоило. Но терять Лос-Анджелес казалось не менее преступным - такие вещи предлагают нечасто.
Гениальные идеи зачастую до боли просты. Шварца осеняет, что ведь между Федеративной Республикой и Западным побережьем Штатов разница во времени составляет девять часов, то есть если в Дюссельдорфе семь вечера, то в Лос-Анджелесе только четыре утра того же дня. Не попытаться ли использовать эту ситуацию?
Шварц узнает точное время выступлений Мондрус в Кёльне и Лос-Анджелесе, звонит в аэропорт относительно авиарейса - первый самолет в Штаты шел утром из Дюссельдорфа, причем в Лондоне делалась пересадка,- и потом чуть ли не по минутам рассчитывает алгоритм дальнейшего поведения. При удачном стечении обстоятельств, если не произойдет никаких форс-мажоров ни с самим шоу, ни с расписанием вылета, ни с пересадкой в Лондоне, Лариса может успеть на "праздник песни" даже с небольшим запасом времени. Спокойным сном, правда, придется пожертвовать.
В результате тщательно спланированной операции Мондрус отправилась на репетиции в Кёльн, а Шварц вылетел в Лос-Анджелес, чтобы подготовить приезд жены. За неделю он прошел с музыкантами весь репертуар Мондрус.
Наконец настал этот критический день - 7 июля. "Бал в летнюю ночь" благополучно оттрубил фанфары, Лариса выполнила свою договорную миссию и сразу выехала в Дюссельдорф.
Погода, слава Всевышнему, сюрпризов не преподнесла, связь с Лос-Анджелесом тоже была отличной, и Эгил, волнуясь, отслеживал четкое передвижение жены: вылет из Дюссельдорфа, посадка и взлет в Лондоне - все по графику. Оставалось только ждать десяти часов, пока "боинг" не приземлится в Лос-Анджелесе.
- Наконец наступил момент,- вспоминал Шварц,- когда мы с главным администратором "праздника песни" Арнистом Таубе выехали в аэропорт встречать Ларису. Самолет прибывал точно по расписанию. Приехали, ждем не дождемся, у меня просто земля горит под ногами. Объявляют: "боинг" совершил посадку. Пассажиры пошли косяком, а моей Ларисы нет и нет. Вдруг увидел ее - и испытал невероятное облегчение.
- А для меня это было настоящей пыткой,- замечает Лариса.- Петь в двух отделениях после такого долгого перелета, да еще с музыкантами, которых я ни разу в жизни не видела.
- Но учти,- поправляет Эгил,- с американскими музыкантами, настоящими "профи". Организаторы хотели подсунуть нам эмигрантов: они, дескать, стоят намного дешевле. "Зато играют хуже,- возражал я,- нет, давайте самых лучших". И настоял на своем.
Концерт начинался поздно вечером в культурном центре Пассадена, там же была и наша гостиница. Когда мы добрались туда, оставался еще час с небольшим. А Ларе надо сделать прическу, погладить платье. Но ей вдруг так захотелось спать, что она начала бредить: "Дайте мне на полчасика прилечь".
- А в самолете нельзя было отдохнуть?
- Вообще можно. Там и кресла откидываются, но я в полете не могу спать.
- Я-то знаю,- продолжает Шварц,-.что если позволю Ларе дойти до кровати, то ее потом пушкой не разбудишь. Да и петь она хорошо уже не сможет, связки должны быть в разбуженном состоянии. Пришлось чуть ли не силой тащить ее в холл, где полно народу, играет биг-бэнд, танцуют. И моя голубка нашла в себе силы взбодриться.
- У меня перед выступлением вдруг появились жуткие страхи,- говорит Лариса.- В каждой песне есть места, где одну фразу следует затянуть, сдержать - "ритэнуто", а другую исполнять "ад либитум", в свободном темпе, по интуиции. Чем профессиональнее музыканты, тем они больше "схватывают", а дилетанты сразу бросают играть - и тогда "дырка", исполнитель остается наедине со своим голосом. Но мои музыканты оказались "спецами", они умело притормаживали ритм в нужных мне местах.
- Короче, мы провернули эту авантюру с 8 июля очень удачно.
Слушая рассказы о затяжной гастрольной горячке 1977-1981 годов, просматривая в Грюнвальде ворохи рецензий на выступления певицы в разных уголках планеты, прослушивая ее немецкие пластинки, я не мог потом сопоставить все это с мнением Ю. Панича о том, что "ее (т. е. Мондрус) большая западная карьера не состоялась именно потому, что она не была экзотична" и т. д. Согласен, Лариса Мондрус далека от некой экзотики в стиле "а-ля рюсс", но что значит "не состоялась большая западная карьера"? Не понимаю этого, когда читаю, например, рецензию в канадской газете: "Светлым был прошлый вторник для собравшихся на концерт в Оттаве латышей. Звезда германского телевидения Ларисса (родом из России, а теперь живет в Мюнхене) своим фольклорным репертуаром возродила воспоминания о прошлом на родине. Публика "жила" вместе с ней и часто хором присоединялась к пению. Богатым звучанием певица провела весь концерт соло. Она обладает широким по диапазону голосом, силой и чистотой напоминающим Барбару Стрейзанд".
Кто-то может возразить: "Ну это латыши, маленькая диаспора, неумеренная похвальба крошечной нации". На что я отвечу: во-первых, и латышей немало рассеяно по миру, и они, не в пример другим эмигранткам из бывшего СССР, показали себя на редкость сплоченным пародом. Во-вторых, Мондрус выступала в Америке, Израиле Австралии, других странах, причем не только с русскими или латышскими программами. Не будем забывать, что Мондрус - интернациональная исполнительница, свободно поющая и по-немецки, и по-английски, и по-итальянски. Так что ее слушательскую аудиторию в количественном плане подсчитать очень сложно.
В Германии на пике карьеры певицы появился справочник, название которого не нуждается в переводе: "Star szene'77. 1000 top-stars". Там, среди имен Д. Эллингтона, Б. Гудмана, Дж. Ласта, Д. Руссоса, Ф. Синатры, Б. Стрейзанд, К. Готта, "АББА" и других звезд мировой эстрады, я обнаружил и справку о Мондрус: "Настоящая русская, прямо как из книг,- это Лариса. Нет ничего, в чем бы Лариса отставала от своих западных коллег. Будучи еще в СССР, она гастролировала в Польше и ГДР, выступала на телевидении Латвии и Москвы. Снималась в кино, встречалась с космонавтами, разъезжала по бескрайней ее стране и пела при этом песни на английском, немецком и итальянском языках. Она была любимицей подводников во Владивостоке так же, как и подростков от Риги до Казахстана. Ее пластинки выпускались в первом тираже в 700 тысяч штук. За несколько лет Лариса Мондрус, девушка из Риги, стала восточнее Эльбы пользоваться широкой известностью. С ее первой долгоиграющей пластинки под названием "Ларисса" она теперь строит свою карьеру у нас..."
В 1978 году Мондрус в сотрудничестве с молодой поэтессой и продуцентом Андреа Андергаст записывает на фирме "Ариола" новую пластинку с песней "Мистер Потейто", в свое время очень популярной в исполнении итальянки Риты Павоне.
С "Мистером Потейто", а также другими шлягерами - "Тюльпаны из Амстердама" и "Оставайся этой ночью со мной" (эта песня часто звучала на радиоволнах как раз после полуночи) - Мондрус приглашают в телешоу Ганса Шенка "Голубой Овен" ("Дёр блаур бок"). Г. Шенк - известный в ФРГ комик, любимец народа, и попасть к нему в программу, которая выпускалась всего раз в год и транслировалась на всю Германию, было и очень трудно и архипрестижно.
Однако оставим доказательства "звездности" Ларисы Мондрус. Что есть слава? Как заметил поэт, яркая заплата на ветхом рубище певца. На Западе есть и другой показатель творческого успеха - материальное благополучие. Здесь тоже наблюдался прогресс: одни машины менялись на другие, более престижные, строился собственный дом в Грюнвальде, куплен магазин "Веше траум" (об этом позже), приобретена яхта вместе со стоянкой на берегу Адриатики...
Минуло пять лет с того дня, когда Лариса благодаря случайности с балтийским круизом видела своих родных. Единственным утешением после разлуки служили письма да телефонные разговоры. И вот очередной звонок из Риги. Лидия Григорьевна сообщает, что у них на днях состоится туристическая поездка в Польшу, два дня они с отцом проведут в Варшаве, остановятся в гостинице "Москва". Лариса возликовала - снова забрезжила возможность увидеть маму. Варшава хоть и соцлагерь, но это все-таки не Рига, можно нормально встретиться и без страха пообщаться. Она очень ошибалась, думая так. Ведь была и другая логика: Польша - хоть и заграница, но это все-таки соцлагерь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но мы все привыкли верить в лучшее. Так нас воспитали вожди, делая нам бесконечные подлянки и отодвигая это "лучшее" на потом (еще помнится хрущевское обещание: "следующее поколение советских людей будет жить при коммунизме").
Мондрус немедленно оформляет визу, заказывает билеты на поезд, бегает (ездит!) по магазинам, покупая для мамы и папы подарки. Такие хлопоты доставляют ей одно удовольствие. Предвкушение ведь всегда лучше, чем свершение.
Земля совершает в космическом пространстве-времени положенный ей путь, и в варшавской гостинице "Москва" (доводилось и мне бывать в ней) происходит долгожданная встреча Ларисы со своими родителями. Объятия, слезы, поцелуи... Папа и мама немного постарели, но держатся молодцом. Дальнейший ритуал известен: они гуляют по улицам, фотографируются, покупают янтарь, сувениры, вечером ужинают в ресторане.
На следующий день Гарри вносит в программу неожиданный нюанс: