На следующий день это пришлось повторять, но уже в каком-то другом кабинете, где было множество компьютеров, какие-то проводов, коробочек с мигающими лампочками и прочего оборудования. Олегу нацепили на голову кучу датчиков. Допрос вел все тот же лысый в «золотых» очках.
А еще медсестра продолжала водить Олега на разные обследования: рентген, кардиограмма, анализы.
— Я уже давно здесь, но до сих пор даже не знаю, как вас зовут? — спросил он однажды.
— Инна Владимировна, — ответила та.
— Ничего, если я буду звать вас просто Инна?
— Да мы уже давно почти на «ты», — сказала медсестра, наполняя очередной шприц кровью Олега.
Инна поставила пробирки на полку, достала палочку, чтобы взять мазок из горла.
— А когда мне, наконец-то, улучшат условия содержания? — спросил Рыбкин, после того, как палочка отправилась в стеклянный сосуд, который медсестра тут же закрыла и поставила к остальным пробиркам.
— Это не от меня зависит.
— А можно поговорить с теми, от кого зависит?
— Нет. Когда они решат, я сообщу. А пока твоя задача просто говорить на допросах правду и только правду.
Потом Олега увели обратно в камеру. Он долго сидел на кровати, снова и снова вспоминая события, о которых рассказывал уже два раза. Вот он идет по улице, вот ударная волна сбивает его с ног. Возвращение в офис, Даша, израненная стеклами, приезд скорой, которая отказалась везти ее в больницу, а только выписала рецепт. Улицы, полные спешащих машин. Рыбкин идет пешком домой, решил срезать путь. Пустырь, холм, с которого Олег сорвался. И провал в памяти? Или нет? Кажется, Олегу удалось вспомнить, что он просыпался. Пытался даже подняться. И снова потерял сознание. Лай собак. Рыбкин пытается бросить камень в стаю бродячих шавок. Снова вырубается.
Во сне пленник видел продолжение того, о чем рассказывал дознавателю. Вот он бежит от патруля. Стрельба. Сильная боль в ногах от пулевых ранений. Встреча с инопланетянином, чудесное исцеление. Ограбление торгового центра, бегство. Ядерная война. Лена. Вот она стоит перед ним, вся в язвах от лучевой болезни и просит убить ее, дабы прервать мучения. С криком Олег просыпается в холодном поту. Темно. На ночь тут свет отключают, а утро, видимо еще не наступило.
Рыбкин снова засыпает. Опять видит беспокойные сны. Просыпается от того, что лампы на потолке, наконец-то включились.
Пришел солдат. Надел Олегу на голову мешок и куда-то повел. Опять, наверное, на процедуры или на допрос. На этот раз нет. Здесь было влажно. Слышался плеск воды. Конвоир велел снять одежду. Принять душ? Этому Рыбкин сильно обрадовался. Еще бы, сколько дней он не мылся. Парень долго стоял под струями немножко едкой и пахнущей антисептиком воды, пока солдат не поторопил его. Снова куда-то идти с мешком на голове. Оказалось, обратно в камеру. В его отсутствие, здесь помыли. На стенах виднелись капли воды. Пахло хлоркой.
Через некоторое время опять пришлось куда-то идти. Конвоир снял мешок с головы Олега в довольно уютном кабинете. Здесь бы даже ковер на полу. Диван. Журнальный столик. Тумбочка. Два кресла друг против друга. В одно из кресел сидела миниатюрная азиатка в черном платье. Ее рыжие волосы были собраны в култышку, а область декольте украшали большие белые бусы.
— Садись, — пригласила она в соседнее кресло.
Как только Рыбкин уселся, солдат пристегнул его наручниками к ручке кресла и ушел.
— Извини за неудобство, но это для безопасности, — улыбнулась девушка.
— Понимаю, — вздохнул Олег.
— Меня зовут Анжела, я психолог, — представилась она.
— Психолог? Даже так…
— Видеокамеры в твоей палате зафиксировали, что ты кричал во сне, — сказала Анжела.
— В палате?! — гневно воскликнул Рыбкин, — это тюремная камера, а не палата! Даже зэки в лучших условиях содержатся, чем я.
— Я разделяю твою боль, — тихо проговорила девушка.
— Ага! Разделяет она мою боль! Вот ты закончишь рабочий день, пойдешь домой, вся такая чистенькая и опрятная. Примешь душ. Хороший такой душ, с шампунем и прочими мыльно рыльными, а мне разрешают мыться раз в несколько дней. И то какой-то вонючей водой!
— Ну, это ты преувеличил. Ты в курсе, что твориться снаружи?
— Радиоактивная пустыня?
— Ну, что-то типа того. Все, конечно, не так страшно, как пишут в романах жанра постапокалипсис, но ничего хорошего снаружи не происходит. Это факт. Так что, тебе еще повезло, что ты здесь, где тебя кормят. Пусть и невкусной питательной смесью, но кормят. Хотя, ты еще ничего и не сделал для Родины. А снаружи люди убивают друг друга из-за банки тушенки.
— Как это ничего не сделал? Я предоставил свое тело для бесчеловечных медицинских экспериментов. Не добровольно, правда, но если бы кто-то спросил мое согласие, то я бы …
— А вот «бы» не стоит употреблять. Жизнь не терпит сослагательных наклонений. Ты ничего не сделал для Родины. Это факт. Скажу больше. Ты сделал обществу только вред: захват заложников, мародерство, мошенничество, наверняка и угонами автомобилей не брезговал…
— Я всего лишь пытался выжить….
— Это тебя не оправдывает.
— Послушай, Анжела! — взорвался Олег, — ты собираешься вылечить меня или морально опустить?!
— Психолог не лечит, лечит психиатр, — ответила девушка, — я всего лишь пытаюсь помочь тебе.
— Если ты хочешь помочь мне, просто выпусти меня отсюда. Все. Никакая иная помощь мне не требуется.
— Ты же понимаешь, что не я принимаю такие решения.
— Ну так отведи меня к тем, кто может это решить!
— Даже если они захотят с тобой говорить, вряд ли тебя выпустят. С точки зрения общества, ты опасное и агрессивное инопланетное существо. Чтобы тебя выпустить, надо как минимум убедиться, что ты не причинишь никому вреда. Если хочешь быстрее выйти, предложи сам, как общество может в этом убедиться.
— Я не инопланетянин! Я человек! — Олег почти кричал, — я требую, чтобы со мной обращались как с человеком!
— Тише, тише, — ласково сказала психолог, — все будет хорошо.
— Хорошо?! Говоришь, будет хорошо?! Хорошо будет, когда меня выпустят! — Рыбкин попытался встать, но браслеты больно впились в запястье.
В комнату вошел солдат.
— Все в порядке? — спросил он.
— Да, — ответила Анжела, — уведи его в камеру и скажи Инне, чтобы дала ему успокоительного.