Но девушка догоняет его, сует в руки хлеб.
— Ишь какой стеснительный! А сам голодный. До города еще сколько… Как-то дойдешь?
Она проводит жесткой и крепкой ладонью по его волосам. Но Сергей норовисто вздергивает голову и, не оборачиваясь, шагает к Новинску.
Уже перед самым Новинском Сергей вспомнил: парни-то ехали в армию! Надо было им пожелать всего хорошего, а он даже не попрощался.
В Новинске Сергея задержали. Он постучал в калитку рядом с массивными воротами и попросил у пожилой женщины, вышедшей к нему, воды. Пока женщина ходила за водой, Сергей рассматривал двор. Двор был большим, мощеным, с двумя длинными сараями, похожими на гаражи. У крылечка дома, в который вошла женщина, висел медный колокол, а рядом с ним короткий обрезок рельса. Сергей гадал, что это за колокол и для чего предназначается рельс, когда его окликнули. Сергей вздрогнул, потому что окликнувший подошел незаметно и теперь стоял вплотную.
— Кто таков? — спросил он.
— Да я воды прошу, — испугался Сергей.
— Я спрашиваю: кто таков?
Спрашивавшему было лет тридцать. Одет он был в новенькую военную форму, но без петлиц и знаков различия. Лицо его показалось Сергею несерьезным, даже мальчишеским. Во всяком случае, мужчина такого возраста не должен был бы смотреть на мальчика так угрожающе, с таким откровенным желанием запугать.
— Ну, если вы не даете воды, — сказал Сергей, — я уйду.
— Нет, голубчик, — цепкая рука легла на плечо Сергея, — никуда ты отсюда не уйдешь! Говори: кто таков?
— Ну, Сергей Рязанов, — голос Сергея дрожал.
— А настоящее имя? Ганс? Фриц?
— Ты дурак, — рванулся Сергей и увидел перед своим носом толстый, крепко скрученный кулак. — Дурак вонючий!
Сергей не смог вырваться и, набрав полный рот слюны, плюнул. Но цепкая рука успела закрыть ему рот, и вся слюна размазалась по Сергееву лицу. Сильная пятерня сдавила щеки Сергея, приплюснула нос. Сергей задохнулся и, не помня себя, кинулся в драку. Но он только барахтался в сильных руках. Отчаянное, унизительное, еще не испытанное чувство оскорбительного бессилия охватило Сергея. Он бился головой о подставленный локоть, кусал гимнастерку, бил ногами в пустоту. Потом мужчина выкрутил Сергею руки и пригнул его к земле.
— Все равно, — хрипел Сергей, — все равно!
— Что вы делаете, Николай Николаевич? — крикнули с крыльца. — Отпустите мальчонку!
— Шпионенка поймал, — ответил Николай Николаевич, — Я вам говорил, что это шпионенок!
— Да бросьте вы его! Вечно вы, ей-богу!
Этот мужчина вызывал у Сергея совершенно ослепляющую ненависть. В таких людях, как этот мужчина, для Сергея всегда заключалось нечто невыносимо непонятное. Они так легко ошибались нарочно! Они сколько угодно могли ошибаться. Им вообще было неважно, ошибка это или не ошибка! Их, как Гришку Кудюкова, вообще не интересовали всякие доводы «за» и «против». У них была какая-то своя программа, свои доводы, и эти «свои» доводы были Сергею ненавистны.
— Подержите его, Тимофеевна, — начальственным голосом приказал Николай Николаевич. — Я позвоню куда надо.
— Успокойся, парнишка, — сказала Тимофеевна и загородила Сергею дорогу, когда мужчина его отпустил и пошел в дом. — Он у нас один на всю пожарную команду остался. Остальные все на фронте. Вот он и бесится. Оправдаться хочет. Иди своей дорогой. Не бойся.
— А я и не боюсь, — угрюмо ответил Сергей и демонстративно неторопливо двинулся по улице.
По главной улице Новинска — она же и шоссейная дорога, ведущая в город, — Сергей вышел на окраину поселка и там за последними хатами увидел группу людей с узлами и чемоданами, расположившихся у обочины дороги на траве. Люди «голосовали» — просились на попутные машины. Многие из «голосовавших» тоже добирались в город.
Весь день и всю ночь просидел Сергей вместе с ними у околицы Новинска, и только наутро шофер вольного, не военного грузовика согласился их взять с собой. Люди обрадованно швыряли свои вещи в кузов, торопливо переваливались через борт, торопливо рассаживались. «Ничего, ничего! Как-нибудь! Главное — едем». Не веря своему счастью, лез в грузовик и Сергей. Теперь сто восемьдесят — двести километров превращались как бы в один километр. Теперь не нужно было думать о каждом из двухсот километров — как бы пройти его?
Машина мчалась по степной дороге, кренясь то к правой, то к левой обочине, в кузове говорили о бомбежках, о фронте, который уже накатывается на город, а Сергей все переживал свою удачу. Он думал и о бомбежках тоже, но теперь, когда он сам ехал в город, они не казались ему такими страшными, как несколько дней тому назад…
В четвертом часу дня грузовик пристроился к очереди машин и подвод, скопившихся у подходов к городскому мосту.
— Вылазьте, — предложил шофер. — Через мост пойдете пешком. В машине патруль обязательно задержит. А у местных жителей документы не проверяют.
Сергей жадно смотрел на красные кирпичные стены домов, уступами поднимавшиеся на том берегу реки. Цвет кирпича был не просто красный. Он был темный, глухой от времени, обжитой и уютный. На той стороне, где стоят эти черно-красные стены, Сергей сразу же почувствует себя дома, сразу станет своим. Там у него никто не спросит, кто он такой и откуда. Вот только перейти реку…
Сергей хотел расплатиться с шофером, но тот отказался от денег.
— Зачем мне эта корысть? — сказал он. — Тут, в этой очереди, сто раз убьют. Зачем мне смерть на себя накликать?
У моста Сергей нерешительно замешкался.
— Эй, пацан, — крикнул патрульный, — чего топчешься! Проходи быстрее! Быстрее, быстрее!
Как по-домашнему пахнет городской асфальт, когда ступаешь на него после долгой разлуки! Как прочен под ногами после степной пыли и грязи неудобный булыжник! Как четка и знакома планировка улиц! И главное — все на месте: и дом с колоннами, и тень от него, и даже сыростный запах подворотен на теневой стороне улицы. Кажется, именно его тебе так долго и не хватало.
Сергей был счастлив. Если бы ему сейчас поручили быть экскурсоводом! Правда, он не очень-то знал историю города и не мог бы дать справку, кому принадлежали до революции массивы огромных зданий вокруг центрального рынка, к которому он сейчас поднимался от моста, и на чьи сбережения был построен рыночный собор — гигантское предприятие, пропахшее не только ладаном, но и копченой селедкой, гниющими овощами, мучной пылью. Знания Сергея о городе были более земного или, вернее, «асфальтового» характера. Они достигались подробным изучением тротуаров и мостовых — не валяются ли там интересные фантики? — близостью к шершавости стен. Это вовсе не преувеличение — Сергей изучал здания своего города руками, пальцами. Шел куда-нибудь, задумавшись, и вел пальцем по стене. Он помнил каменные глыбы «под гранит», из которых сложено здание государственного банка, гладкий, отлакированный кирпич шестиэтажного Дома Советов. В зависимости от того, как часто перескакивал его палец с камня на камень, с кирпича на кирпич, работала и его фантазия. Он даже заранее настраивался мечтать под стены государственного банка или под стены строительного института.
Степь совсем не понравилась Сергею. Ему вообще еще совсем не нравилась природа. Он и раньше не любил выезжать из города. Томился в пионерских лагерях или где-нибудь в доме отдыха с родителями. Не увлекали его особенно ни Кавказские горы — однажды он был в Пятигорске с отцом, — ни Черное море. Ему больше чем достаточно было своего города, своей реки. Ведь он еще так мало и так плохо знал свой огромный город, свою великую реку. Всего лишь десяток центральных кварталов, всего лишь кусок набережной и пляжа. Огромный мир, увлекательный и яркий мир, полный тайн и загадок, еще продолжал открываться ему в его собственном городе.
Сергей поднимался от моста и с превосходством одержавшего крупную победу человека поглядывал на нервничавших шоферов и возчиков, рвавшихся из города. Сергей их чуточку презирал. Его не заражала их паническая суетливость, их мгновенно загоравшиеся и мгновенно обрывавшиеся споры. Они удирали из города, а он шел в город и собирался надолго здесь остаться. Ему не к чему было суетиться. Кроме того, он прошел уже метров сто по улице, а еще не заметил ничего такого, что оправдывало слухи о тяжелых бомбежках и пожарах. Мост был цел. Вода в реке не хранила следов падавших сюда бомб. Мостовая, поднимавшаяся к рынку, как всегда, остро пахла рыбой и овощной гнилью — сюда после каждого дождя стекала вода с рыночной площади.
И вдруг Сергей наткнулся на яму. Яма была глубокой, словно ее долго и упорно рыли. Неизвестно только, куда девали землю, — края ямы были аккуратно и гладко врезаны в булыжник мостовой. Сергей первый раз в жизни видел такую яму и потому не сразу понял — воронка. Должно быть, бомба была не очень крупной — здания по обе стороны улицы остались целы, лишь вылетели стекла из всех окон да густо иссечены стены от тротуара до второго, а местами и до третьего этажа. Фантазия Сергея испуганно заработала: он представил себя здесь в тот самый момент, когда бомба рванула воздух. Мог бы он как-нибудь спастись? Если бы лег вон там, на тротуаре? Тогда бы его пробили четыре осколка, до костной белизны выщербившие стену. Сергей осматривал рваные следы на штукатурке, мысленно укладывал между ними свое тело и никак не мог уложить. Нигде между этими следами не оказывалось столько места.
Сергей прибавил шагу и опять наткнулся на яму, потом еще на одну. Бомбы, которые взрывались здесь, не уничтожали зданий, для этого им, наверно, не хватало силы. Они рассыпались на множество осколков, и в том, как тщательно прошивали осколки все пространство вокруг воронки, как густо они ложились на стены как раз на уровне человеческого роста, была не оставлявшая места надежде угроза.
Сергей заспешил. Теперь он по-новому услышал торопливые сигналы автомобилей, лязг тележных колес по мостовой, и его тоже охватили настороженность и нетерпение.
Он свернул от потока машин и людей в сторону, на боковую улицу. Эта была старая, булыжная улица с многоэтажными акациями, которым давно уже малы оставленные когда-то в тротуарах оконца. И раньше на этой улице было немного прохожих, а теперь ни одного. Улицу словно выключили. И вообще в городе было что-то выключено. В самом воздухе чего-то не хватало, кислорода, что ли? Во всяком случае, дышалось тут напряжённо. Сергей заметил, что он словно не шёл, а перебегал от подворотни к подворотне. Дойдет до одной и прицеливается, где другая, ближайшая…
И опять натыкался на ямы. Но даже если не было ям, под ногами хрустела стеклянная крошка. Иногда полквартала Сергей ступал по черно-синим осколкам патефонных пластинок. Как будто после дикого кутежа пластинки швыряли с верхних этажей или как будто здесь по соседству — фабрика звукозаписи, с заднего двора которой сюда вывозят бракованную продукцию. Сергей поднял один черно-синий осколок и догадался — обыкновенное оконное стекло, побывавшее в сильном огне.
Иногда Сергею попадались кварталы, почти не затронутые бомбежкой. Но и они были пустынны, и там в воздухе млело напряжение.
Сергей шел в школу. Он свернул на трамвайную линию. Кое-где над улицей тонкая сеть из трамвайных проводов не была потревожена. Местами она спускалась к мостовой. Удивительно, трамвайный провод всегда казался Сергею тонким, а вот тут, на земле, было видно, что проволока очень толста.
Вот и школа. Сергей толкнул калитку и обомлел. Весь двор, вплоть до сараев, которые утром освещаются солнцем, был завален кирпичным мусором и щебнем. Вот куда попадали бомбы, воронок от которых Сергей не видел на проезжих частях улиц! Они попадали в тело города, в его дома!
Бомба разрушила школьную лестничную клетку. Каменные входные приступки были скрыты под обломками стены. Но сама лестница — чугунная широкая лестница — осталась цела. Даже перила с набитыми на них деревянными квадратиками сохранились неприкосновенными. Неестественно расширились входы с лестничных площадок в залы, но боковые стены лестничной клетки тоже остались целы. Даже не обвалилась светло-зеленая штукатурка, даже масляный трафарет не попортился.
— Эй! — крикнул Сергей. — Кто-нибудь!
Он осторожно подошел к пролому и со страхом посмотрел вверх.
— Эй! — подбадривая себя, крикнул Сергей еще раз и полез по кирпичной крошке.