- Нет, я сама виновата, - возразила она.
Я подняла масло, убрала с него пару осколков фарфора, сняла несколько пятнышек грязи, подула и положила на другое блюдце.
- Так нельзя, - сказала она, испуганно распахнув глаза.
- Почему?
- Оно же с пола, - от ужаса она открыла рот, получилась влажная, розовая, круглая буква "о".
- Ты знаешь об этом, - сказала я, - и я знаю, но кроме нас никто не знает.
Она поджала губы, чтобы не расхохотаться. За стеклами очков расползлись веселые морщинки.
Я дерзко добавила:
- Люди видят только то, что ожидают увидеть. - И вилкой нарисовала узор на масле. - Вот, держи.
Она замешкалась в дверях и сказала:
- Мари-Кристин... Не знаю, заинтересует ли это тебя... но чуть позже я еду в город, Maman просила.
- Ой, отлично, - сказала я. - Мне как раз нужно купить какую-нибудь обувь.
Она чуть не подпрыгнула от радости.
- Тогда через полчасика? - спросила она.
Когда она ушла, я съела ещё кусок хлеба. Я оглядывала кухню, изучая, что где лежит. И только собралась помыть посуду, как появилась Селеста, одетая в кимоно. Лицо у неё было того бледно-желтого оттенка, который обычно появляется у очень загорелых людей после бессонной ночи.
- О господи, - сказала она, зевая. И села за стол.
- Доброе утро, - сказала я.
- Кофе горячий?
Осталось на донышке. О чем ей и было доложено.
- Я и сама не отказалась бы выпить ещё чашечку, - сказала я. Вообще-то мне не хотелось, но было интересно, кто из нас сдастся первый и возьмет на себя этот труд. Первой сдалась она.
- Хорошо спала? - вежливо спросила она, наполняя кофеварку.
- Великолепно. Да. А ты?
Она зевнула и провела рукой по волосам, давая понять, что почти не сомкнула глаз.
- Франсуаза отнесла Maman поднос? - спросила она.
Я сказала, что да, отнесла. А еще, сказала я, отвезла детей в школу. Селеста подняла бровь. О, как я жаждала овладеть этим искусством. Бровями можно выразить намного больше, чем другими частями тела.
- Очень умно, - сказала я. - Как тебе это удается ?
- Это что, критика ? - сказала она. - Ты думаешь: почему бы ей самой не возить детей в школу? Почему она взваливает эту обязанность на сестру? она закурила сигарету и холодно спросила: - У тебя ведь нет детей, не так ли?
- Нет, - сказала я. Иногда мы с Тони об этом заговаривали. Иногда думали, что надо бы обратиться к специалисту, но ничего не предпринимали. Не знаю, почему.
- Тогда, думаю, ты не в том положении, чтобы меня критиковать, сказала она.
Пока кофе капал в кувшин, Селеста рассказала мне гораздо больше, чем я хотела знать о её муже-солдате, который, по-видимому, был равнодушным, грубым человеком с ограниченным интеллектом и неуклюжими руками. Он жевал жвачку и совершенно не понимал её. Хуже всего то, что он отказывал ей в деньгах: её финансовое положение было отчаянным. А в таком случае что за радость ей была сидеть в этом болоте? Разумеется, она воспользовалась первой же возможностью и пулей вылетела обратно в Париж.
Мне было скучно.
- Хочешь хлеба? - спросила я в надежде хоть чем-то заткнуть ей рот, но она с отсутствующим видом закурила новую сигарету.
- Найти бы работу, - зевнула она.
Это должна быть, подумала я, очень хорошая работа, чтобы обеспечить деньгами не только саму Селесту и её детей, но и её пристрастие к никотину.
- А чем ты вообще занимаешься? - спросила я.
- Таскаюсь по замку, показывая одно и то же тупым туристам по шесть раз на дню.
- Нет, я имею в виду, где бы ты хотела работать ?
- Ах, в этом смысле... - она отхлебнула кофе, зажмурив глаза, словно первый глоток принел ей несказанное наслаждение. - Пфф... Да где угодно. В каком-нибудь магазине одежды, например. Или в цветочном. Не знаю. - Она открыла глаза и уставилась на меня, ожидая, вероятно, каких-либо комментариев, но я думала о своем. Потом она сказала с неподдельным ужасом: - И как только ты выносишь все эти шрамы? Я бы, наверно, с ума сошла. Они что, так навсегда и останутся ?
До чего трогательная прямолинейность.
- Не знаю, - сказала я. Меня это вообще не волновало. Чем больше шрамов, тем меньше у меня шансов увидеть в зеркале одну мою знакомую.
- А тебе не страшно? - спросила она, пялясь на меня с поразительным обаянием.
- Нет, не очень.
Она поспешно встала, как будто даже находиться в одной комнате со столь обезображенным существом было для неё оскорбительно, и с грохотом поставила свою чашку в сушилку.
- Ну что ж, - сказала она: небольшая шутка между двумя космополитами, - приятно тебе провести день.
Приятно - не то слово. С начала до конца это был день сплошного счастья.
Помню, как-то в школе нам задали сочинение на тему "Мой счастливый день", и я не знала, что писать, потому что уже лет с десяти до меня начало доходить, что счастье - состояние временное. Оно редко могло продержаться в течение дня, и всегда отступало перед малейшими физическими неудобствами, так что посреди чистейшего счастья вдруг начинал болеть зуб, или зудеть комариный укус. Я с легкостью справилась бы с описанием счастливых моментов. Со счастливыми часами было уже труднее, но при желании можно вспомнить. Но счастливые дни... нет, это уже выходило за пределы моих возможностей. Я сидела, уставясь в лист бумаги, парализованная невыполнимостью задания. Все равно что просить меня спрясть золотую нить из соломинки. Но теперь я запросто написала бы такое сочинение, потому что однажды давным-давно у меня был целый день настоящего счастья, с начала и до конца.
Чем я занималась в этот счастливый день? Ну, во-первых, мы с Франсуазой ездили в Фижеак. Было ещё рано: прямые линии и углы, которые в полдень, острые, как бритва, резали глаза, в тот час были ещё мягкими, сглаженными. Дорога петляла между серыми и оранжевыми скалами. Я не могла понять, почему вчера этот ландшафт показался мне таким враждебным.
В Фижеаке было полно машин и людей. Я ждала возле банка, пока Франсуаза положит в банк выручку за субботу-воскресенье, а потом мы зашли купить рыбы. В магазине встретили нескольких знакомых Франсуазы, которым я была представлена как её кузина, Мари-Кристин из Лондона. Мне целовали щеки и жали руку.
- Теперь это станет достоянием всего города, - сказала Франсуаза, когда мы зашли в придорожное кафе, потому что у меня разболелись ноги. Все пожелают с тобой познакомиться.