- Не в деньгах.
Он долго молчал, потом сказал:
- Мне надо подоить коз.
Мы вместе шли по лугам.
- Мне здесь так нравится, - вырвалось у меня, когда я потеряла бдительность.
Я сидела на краю пустой кормушки и смотрела, как он работает.
- Вчера я принял решение, - сказал он.
- Какое?
Он покачал головой и оттолкнул подоенную козу.
- Да так, - сказал он, - неважно какое. Завтра угощаю тебя обедом.
- Это и есть решение, которое вы приняли?
Я смотрела, как он доит другую козу, как его руки, успокаивая, похлопывают её по костлявому крестцу. И тут мне в голову пришла шальная мысль. Она настолько меня поразила - нет, неверное слово - настолько расстроила, что, пробормотав извинение, я побежала в дом.
За обедом дядя Ксавьер снова был самим собой. Он болтал, смеялся, то и дело подливал мне вина, пока я не потеряла счет выпитому, рассказывал непристойные и, скорее всего, вымышленные историйки о праздничном комитете, членом которого он был. У меня кружилась голова от вина, грусти и оттого, что я так много смеялась. От смеха у меня по щекам текли слезы, и вот-вот грозили перейти в нечто более отчаянное и неконтролируемое.
- Простите, - сказала я. - Я слишком много выпила.
Дядя Ксавьер взял мою руку, но тут же отпустил.
- Ты устала, - сказал он. - Тебе надо поспать.
Я извинилась и поднялась к себе, не дожидаясь, пока подадут сыр. Tante Матильда, должно быть, ушла за мной следом, потому что когда я выглянула из комнаты, собравшись в ванную, она стояла на лестничной площадке.
- Какая-то ты сегодня бледная, - сказала она. - У тебя ничего не болит?
Полагаю, она имела в виду последствия аварии.
- Немного ноги ноют, - сказала я.
- Ты что-нибудь принимала?
Я сказала, что в больнице мне дали обезболивающих таблеток, но я уже их все съела.
- Пойдем, заглянем ко мне на минутку, - сказала она. - У меня есть анальгин.
Я пошла за ней по коридору в её спальню, не потому что мне нужны были обезболивающие, а из чистого любопытства. Я почти не обращала на неё внимания с тех пор, как мы поговорили на лестнице в конце моего самого счастливого дня в жизни. Мне казалось, я должна избегать её, разговаривать с ней с уважительной сдержанностью. Честно говоря, я её слегка побаивалась. В ней не было ни капли того тепла, которое переполняло её младших братьев. Было одинаково легко бояться её и в то же время отталкивать, потому что она редко бывала поблизости. Из этой комнаты, где она проводила почти весь день, она вела не только домашние дела, но и практически весь туристический бизнес. Мне было очень интересно посмотреть, как там внутри. Я представляла себе толстую паутину, из центра которой она следит за всеми всевидящим оком. А оказалось, это светлая, бело-золотая комната с обитыми парчой креслами и огромным столом, а по соседству, за двойными дверями, спальня.
- Входи, - сказала она. - Садись.
Я села на маленький позолоченный стул. Очень неудобный.
- Полагаю, я должна перед тобой извиниться, - сказала она, роясь в ящике стола, видимо, в поисках анальгина. - Ты уезжаешь в воскресенье, а мы так толком и не поговорили.
- Боюсь, это я виновата, - вежливо ответила я. - Я нечасто бывала дома.
Она бросила поиски. Возможно, это был всего лишь предлог, и никакого анальгина у неё не водилось. Она уселась за стол, как будто это было официальное интервью.
- Итак? - спросила она.
Мне явно предлагалось сделать некое заявление, но я не поняла, какое, и улыбнулась.
- По-моему, ты сегодня немного расстроена? - напомнила она.
- Да нет, с чего бы, - соврала я.
Она разгладила воображаемые складки на черной юбке. - Конечно, ты будешь скучать по Гастону. - Это что, критика? - Тебе ведь нравились ваши прогулки.
- Очень нравились, - сказала я.
- Мы тебя в последнее время почти не видели.
Все верно, критика.
- Я как-то не подумала, что отнимаю у него все время, - извинилась я.
- Ох, милая моя, ему наверняка было хорошо.
А это что ещё значит?
- А нынче утром, - говорила она, - я стояла у окна и видела, как ты ходишь тут повсюду, и думала: интересно, Мари-Кристин так беспокоится из-за отъезда Гастона, и ей просто скучновато здесь, или есть какая-то другая причина?
Я размышляла, что бы такого ответить, и главное, в чем, собственно, скрытый смысл этого вопроса, но тут в дверь постучали.
- Войдите, - сказала Tante Матильда.
Это была Франсуаза. Она извинилась и сказала, что внизу ждут полицейские, хотят поговорить с Мари-Кристин.
Tante Матильда внимательно посмотрела на меня.
- Ты как себя чувствуешь, в состоянии встречаться с полицией?
- А что им нужно? - спросила я.
Франсуаза покачала головой.
- Они не сказали.