- Не понимаю, почему ты вечно всех монополизируешь, - пробормотала она.
- Кого, например? Ты про Мэла, да? Да потому что, поверь мне, он не такой хороший человек, как тебе кажется. Он тебе не понравится.
- Чего ж ты в таком случае украла его на весь вечер? - спросила она, и это замечание было не лишено логики. Голос её сорвался на визг. Совладав с ним, она буркнула: - Я бы не возражала, чтобы мне дали шанс самой в этом убедиться. - И горько добавила: - Это нечестно. У тебя все есть. Тебе все само падает в руки. Можешь делать, что захочешь. Так уж позволила бы остальным, по крайней мере, подбирать твои объедки.
В лесу вокруг Ружеарка было темно и тихо. Кроме слабого горьковатого запаха дыма не было никакого намека на то, что в пяти километрах отсюда орудует взбесившееся пламя. Мы въехали в ворота почти в час ночи.
- Ну и вечерок выдался, кошмар, - сказала Селеста, захлопывая дверь. Не знаю, что она имела в виду - неудачу на любовном фронте или пожар. Пойду проведаю Маман, - сказала она.
Франсуаза тихо сказала:
- Не обращай внимания на Селесту.
- А я и не обращаю, - ответила я. И это была правда.
Франсуаза поправила очки и потерла нос.
- Я бы и сама рада не обращать на неё внимания, но она всегда умудряется найти уязвимое место.
Спустя десять минут, когда Франсуаза сказала "спокойной ночи" и поднялась к себе, вошла Селеста и ледяным тоном объявила, что её мать хочет меня видеть.
Я взбиралась по лестнице - медленно, словно у меня до сих пор болели ноги. Они не болели. Мне просто требовалось время подготовиться. План мой был таков: взять инициативу в свои руки, удивить её тем, что я знаю, что она знает.
Я постучала.
- Входи, - крикнула она. Она была полностью одета и сидела за столом.
- Селеста рассказала о пожаре, - сказала она.
- Скорее всего, это какие-то мальчишки устроили, - ответила я, стоя перед ней, как провинившаяся ученица под взглядом учительницы.
Она неодобрительно цокнула языком.
- И так каждый раз: как засуха, так пожар. Такая неосмотрительность, жестом она пригласила меня сесть. Я села. Руки её были сложены на столе. И Ксавьер, разумеется, с пожарниками? - она взволнованно сжала губы. - Не надо было его отпускать. Почему ты его не остановила?
- Я не знала, что он поехал, - сказала я.
- Он жутко устанет, - она нервно сплетала пальцы. - Нужно было его остановить.
- Думаю, никто не смог бы его остановить, если он что-то задумал, сказала я.
- Ну, раз уж ты не смогла, то никто не смог бы, - раздраженно заметила она. Потом выдвинула второй ящик стола. Я догадалась, она собралась выложить передо мной фотографию с вырезкой. Боясь, что она возьмет инициативу в свои руки, я поспешно выпалила:
- Я знаю, что там. Знаю, что вы хотите сказать.
- В самом деле? - удивилась она. - Откуда? - Она держала небольшую шкатулку. И протянула её мне. - Я только хотела тебе отдать это до отъезда. Я ещё вчера собиралась, но нас прервали.
Это была старомодная шкатулка, голубая, выцветшая, на ней стояло имя французского ювелира.
- Открой.
Я была уверена: она задумала подшутить надо мной. Вырезка, должно быть, лежит внутри.
- Открой, - повторила она.
Я знала, что в этой шкатулке; была настолько готова к этому, что увиденное повергло меня в шок. На мятом синем бархате лежало кольцо, старинное золотое кольцо с четырьмя бриллиантами и одним гранатом.
Я онемела. Что все это значит?
- Примерь. Я хочу, чтобы оно было твоим.
Я посмотрела ей прямо в лицо.
- Вы знаете, что я не могу его принять.
- Это всего лишь маленькая благодарность, - сказала она, берясь за свое вышивание. - За хорошее отношение к Франсуазе. И за то, что ты была так добра к Ксавьеру.
- Я была совсем не добра к Ксавьеру, - возразила я, оскорбленная этой мыслью. - Он не нуждается в моей доброте, - я положила кольцо обратно в шкатулку. - Простите. Я не могу его взять. Вы знаете, что не могу.
- Тогда ты меня глубоко обидишь. Его дала мне моя мама, когда я выходила замуж. Оно принадлежит нашей семье со времен революции. Я очень хочу, чтобы оно осталось в семье.
Она обладала удивительной способностью сбивать меня с толку, эта женщина. О чем она говорит? Она прекрасно знает, что я вовсе не из этой семьи.
- Тогда вам следует отдать его Франсуазе, - сказала я. - Или Селесте. Но не мне.
Она сурово подвинула ко мне шкатулку.
- Нет, - сказала она, глядя мне прямо в глаза, словно передавала какое-то кодированное послание и хотела, чтобы я разгадала код. - Нет, я отдаю его тебе, Мари-Кристин.
И я приняла подарок.
- Спасибо, - буркнула я.
- А теперь, - быстро проговорила она, - если ты не слишком устала, будь любезна, приготовь мне отвар. На подоконнике в кухне растет шалфей. А потом ложись спать.
- Нет, я подожду дядю Ксавьера, - и, запинаясь, пробормотала какую-то глупость насчет кольца, что-то вроде: "Даже не знаю, что сказать".
Она подняла на меня глаза и улыбнулась.
- Тогда давай и не будем ничего говорить, ладно?
На кухне я налила в кастрюлю воды и стала ждать, пока закипит. Вынула кольцо из шкатулки. Подержала в руке. Надела на палец. Это было очень красивое, очень тонкое творение мастера ювелирных дел. Срывая листья шалфея и размышляя над совершенно неуместной фразой "чтобы оно осталось в семье", я вдруг поняла содержание кодированного послания: хоть она и знала, что я не Мари-Кристин, она не хотела попасть в такое положение, когда ей придется в этом признаться. Более того, она не хотела, чтобы об этом узнал Ксавьер. Она хотела, чтобы я уехала тихо, ничего ему не объясняя. Она защищала его от разочарования. На самом деле, это кольцо было платой. Она мне платила за услуги: за хорошее отношение к Франсуазе, за "доброту" к Ксавьеру, и, наконец, за молчание. Я сняла кольцо и положила его назад, в шкатулку.
Кухня наполнилась запахом заварившегося шалфея. Меня жгла обида. Я зло отодвинула листья на край кастрюли. Заткнись и убирайся, гласило послание. За что со мной и расплатились, изящно расплатились. Заблаговременно.
Он вернулся уже после четырех. Я услышала хруст колес по гравию. Tante Матильда спустилась встретить его. Лицо у него было серым от усталости. Он удивился, обнаружив, что мы обе его ждем, без конца повторял: