Он шёл долго, хоть и не далече. Мягко ступая с кочки на кочку, словно путая следы, Казимир брёл знакомыми тропинками, углубляясь в чащу. Лапы папоротника местами доходили до пояса, образуя непроглядный подлесок. С ветки на ветку прыгали молодые совсем еще крошечные белки. Они весело суетились, на лету подхватывая раскрывшиеся сосновые шишки. Их задорному пощёлкиванию вторил стук проснувшегося дятла. Сноровистый лесной плотник уже вовсю трудился, старательно выковыривая из-под коры личинок.
Казимир любил бывать в родному бору. Он привык к одиночеству, но тут невольно чувствовал единение с лесными обитателями. Здесь всё жило своей собственной жизнью, независимо и вопреки прочим. Опустив ладонь, молодой ведун осторожно касался стеблей трав кончиками пальцев, будто ласкал. Порой он закрывал глаза, всецело отдаваясь чарующей неге, погружаясь в мир шепчущих на ветру ветвей. Лишь на краткий миг, но ему нравилось растворяться в благоухании особого лесного аромата. В такие моменты пытливый ум силился сбросить смертную оболочку, чтобы унестись далеко-далеко, за пределы возможностей и даже самого сознания.
В стороне послышался хруст и пофыркивание. Статный сохатый выступил вперед, поднимая громадные кустистые рога, напоминающие застывший росчерк молнии. Глядя на вторгшегося в его лесной простор человека, лось изучал того большим глазом, а затем едва заметно склонил голову. Казимир остановился и поклонился в ответ. Сохатый повёл носом, будто собираясь удостовериться в том, достоин ли его гость снисхождения. Нет, никакой опасности. Причмокивая, лось пережёвывал подхваченный губами подберёзовик. Потеряв интерес к человеку, он опустил голову, чтобы сорвать ещё один гриб. Казимир же двинулся в путь, стараясь не беспокоить без нужды хозяина чащобы.
Лес сгущался, становясь всё более непроходимым. То и дело попадались замшелые валуны, на которые Казимир даже не пытался взбираться. Ещё не хватало шею свернуть. Обходить же порой было не просто: с одной стороны ёлки стоят, что твой частокол, с другой болотце. И вроде лужи-то пустяковые, но Казимир знал, что угоди в такую даже одной ногой, и хлопот не оберёшься. Уж больно почва в торфянике податливая и коварная. Хотя за то он её и полюбил. Сюда мало кто хаживал, разве что бывалые хозяйки в годах совались по клюкву, да и то не забредали далече.
Пройдя еще с версту, Казимир вышел к небольшому поросшему тростником лесному озеру. Тёмная и мутная вода была непроглядной даже у самого берега, ладонь опусти — не увидишь. Корни деревьев на обрывистом склоне уходили в водную гладь, словно опутывая озеро крепкими и цепкими объятиями.
«Плохая вода там, мёртвая, — говорили в деревне. — Не то, что пить, даже закупнуться опасно».
Казимир опустился на колени, зачерпнув пригоршню, и с наслаждением принялся глотать. Вода струилась по его щекам и жиденькой бородёнке, а он наполнял ладони снова и снова. Напившись, ведун растёр лицо, довольно фыркая, и поднялся. С другой стороны озера из камышей послышалось недовольное гаканье, внезапный пришелец потревожил семейство уток, которое недавно обзавелось прибавком. Мамаша, величаво загребая перепончатыми лапами, выплыла меж стеблей торчащей из воды травы, чтобы рассмотреть того, кто нарушил их утренний покой. Казимир поднял над головой руку, раскрытой ладонью навстречу птице. Утка недоверчиво крякнула в ответ, всем своим видом показывая, что ни на миг не поверила в искренность намерений человека, но всё же убралась восвояси.
В центре озера был крошечный островок, на котором росли совсем тоненькие березки, утопающие в зарослях вереска. Пройдя вдоль берега, Казимир застыл подле ствола одной из сосен, черпающей массивными корнями тёмную озерную кровь. Войдя в воду по щиколотку, он встал спиной точно напротив ствола дерева, даже оглянувшись, чтобы проверить себя, и пошел. Ведун не смотрел под ноги или по сторонам, его взор был прикован к острову. Ноги послушно ступали выверенными шагами, каждый раз находя невидимую опору. Озеро действительно было опасным, даже опаснее болота. Торфяное дно обнимало стопу, едва та его касалась. Неверный шаг и ты провалишься в чёрную пропасть, которая не отпустит. Когда ил сомкнётся над головой, выхода наверх уже не сыщешь никогда. И всё-таки Казимир шёл вперед с непроницаемым выражением лица, и мускул не дрогнет. Он ли сам создал эту тропу или может отыскал, аль подслушал от кого? Поди ж знай.
Дойдя до островка, Казимир вошёл в пышные заросли вереска и присел, скрываясь в них с головой. Рука потянула верёвочное кольцо, которое нашлось в рыхлой земле. Крышка вкопанного в землю сундука послушно отворилась, являя содержимое. Здесь лежало несколько свёртков грубой ткани. Казимир бережно достал каждый, разворачивая и раскладывая вокруг себя. Это были его драгоценности. Клык оборотня, пожелтевший от времени, крупная чешуйка, принадлежавшая русалке, переливающееся на солнце перо из хвоста птицы гамаюн, пучок зеленоватых волос шишиги, высушенная кувшинка берегини, костяной перст упыря. Осмотрев каждый предмет, Казимир вынул из-за пазухи коготь кикиморы. Взвесив его в ладони, он довольно почмокал, уложив находку на свежую специально приготовленную тряпочку.
Кому-то могло показаться чудным собирать такие вещи. Ещё бы, зачем доброму человеку тянуться к тому, что оставляет после себя нечисть, разве что ради чего злого иль постыдного? Казимир же думал иначе. Рассеянно зевнув, он прикрыл глаза, только теперь сознавая, что очень устал после ночного бдения. Вреди ещё был длинный день, полный тяжелой работы, которая покажется стократ труднее, когда ты не отдохнул. И всё же хотелось задержаться ещё чуточку. Рядом с этим тайником Казимир любил проводить время не ради лишь созерцания. Тут хорошо думалось, а подумать было о чем.
Кикиморы могли по добру да по здорову жить с людьми, оставаясь незримыми для тех. Им вообще не было свойственно являться без нужды. Прикорми приятными мелочами, вроде горбушки хлеба и блюдца молока на ночь, следи за чистотой печи, вовремя выметая золу, да не давая скапливаться нагару сверх меры, и кикимора поселится в доме, да ещё и защищать его станет. Не будет хворей и бессонницы у домочадцев, уйдут разлады и ссоры меж супругами. Так что же случилось? Что вбило клин между добрыми соседями? Огнедар считал, что всему виной их собственная слабость.
— Поредели богатыри нынче, — сетовал он. — Некому на болота заявиться да навести порядок. Никто ж вас ерпылей не боится! — сотрясал воздух старый ведун, потрясая кулаком. — Где это видано, чтобы не ходили всей деревней хоть бы и соседским морду набить? Нет, с такими каши не сваришь. Вы без мамки до ветру пойдёте, так и то пообгадитесь!
Казимир понимал, что в чём-то его наставник всё-таки прав. С нечистью всегда нужно держать ухо востро. Когда надо умасливать, потому как от каждой твари польза бывает. А порой и на место ставить да пожёстче, чтобы на второй раз охоту отбить. Ежели нет чётко проведённой границы между шалостями и разбоем, то рано или поздно прольётся кровь.
Как не убеждал себя Казимир, что пока Огнедар жив — его слушаться положено, а всё никак не шли из души сомнения. Кикиморы хоть бы и трижды мёртвые, а все ж почто им так глупо нарываться? Эка невидаль, уже третью ночь приходили стращать селение. Нет, что-то здесь крылось куда более страшное и даже зловещее, чем непуганность да незадобренность. Нечисть вела себя так… будто что-то знала. Словно почувствовала волю и безнаказанность. Словно гнал её кто-то впереди себя, под себя брод проверяя.
Вдруг Казимир ощутил смутную тревогу. Ничего ещё мгновение назад не нарушало его забвения, но что-то переменилось. Мягкий и тёплый ветер теперь казался резким и колким. Казимир даже привстал, оглядевшись по сторонам. Берега озера оставались спокойны и пусты. Ветви сосен мерно покачивались, то и дело в камыше кряхтели жабы. Вроде спокойно всё, а сердце не на месте. Решительно собрав сокровища обратно в сундук, ведун на скорую руку замёл следы своего пребывания и отправился в обратную дорогу. С каждым шагом он двигался чуточку быстрее, в конце концов перейдя бег. Неясное предчувствие беды накрепко засело в голове, не допуская прочих мыслей. Он бежал без оглядки, прыгая с кочки на кочку, каждый раз норовя сверзнуться в болотину. Острые ветки нещадно хлестали по лицу, порой оставляя порезы, но Казимир их будто не замечал.
Выскочив к воротам поселения, он тотчас увидал взволнованную девицу по имени Анка. Та тоже его заметила, замахала руками, что-то крича. Казимир никак не мог расслышать, потому что уже изрядно запыхался, аж кровью стучало в ушах, но продолжал бежать.
— Где ж тебя носит? — донеслось, едва он приблизился. — Раска вот-вот разродится!
— Дело у меня было… — тяжело дыша, обронил Казимир, пробегая мимо, и тотчас получил звонкую затрещину.
— Какие у тебя дела могут быть, когда баба на сносях и что ни день то стонет, что уже вот-вот? — взревела Анка, бросаясь следом. — Гад ты, Казимирка! Баляба бледная, шлыдна позорная! Вся деревня с утра при деле, а он веником своим помахал и лежебочить в дубраву? — очередная хлёсткая оплеуха догнала затылок ведуна без всякой пощады. — Гляди, староста узнает, будешь до конца своей жизни непутёвой горшки ночные чистить!
Казимир не стал отвечать ни на одно из ругательств и обвинений. Никто его к роженице не привязывал, как и не платил за уход. Он находился в плену весьма незавидной доли. С одной стороны, местные не считали его себе ровней и самостоятельным ведуном, совершенно не питая причитающегося уважения. С другой же, наставник давно стал неходячим и уже не мог делать всё то, что положено знахарю. Вообще бабоньки и сами обычно справлялись, но ежели роды затягивались, или ребёнок шел ножками вперёд… тут без помощи ведуна не получится. Так и Раска уже давно не могла разродиться, хотя дни подошли.
Казимир то и дело слышал своё имя. Мимо мелькали знакомые угрюмые лица, кто-то костерил его по чём свет, кто-то просто махал руками подгоняя. Все уже были в курсе. Влетев в нужную избу, парень бухнулся на колени подле умывальника, наскоро счищая с ладоней и из-под ногтей остатки земли. Дверь распахнулась и ему предстал будущий отец ребенка, деревенский богатырь, могучий кузнец Третьяк. Казимир знал, что мужик он в общем-то незлобный и зря обижать не станет, но тот в раз сгрёб ведуна за шкирку, поднимая к уровню своих глаз.
— Тебя где носит? — прогудел тот басом, гневно и нетерпеливо.
— Травки собирал для настойки, чтоб потом отпаивать твою Раску, — выпалил Казимир первое, что пришло в голову.
— Иди давай, — буркнул в ответ богатырь, но всё же поставил парня на место. — Огнедар уже велел тебя в деревню не пущать, коли б опоздал!
Втянув голову в плечи, Казимир протиснулся мимо могучей груди Третьяка, чтобы из огня прыгнуть да в полымя. Огнедар поймал его взгляд, едва тот шмыгнул в комнату. Раска стояла на коленях на тряпке, которая уже была дюже мокрой, и тяжело дышала. Не дожидаясь, пока наставник раскроет рот, Казимир кинулся к роженице, на ходу отдавая ей же указания:
— Верно всё делаешь! Давай, как мы учили. Бери за руки. Во-о-о-т, так, а теперь на счет три я подталкиваю, а ты встаёшь. Готова?
— Угу-м, — сквозь зубы пропыхтела баба.
— Здорово! Ну, начали, раз, — он с усилием принялся толкать Раску от себя. — Два! — женщина выгнула позвоночник назад. — Три!
Бедняжка охнула, но всё же оказалась на корточках, слегка покачиваясь.
— Молодец, — подбадривал её Казимир. — Теперь дыши, глубоко дыши и каждым выдохом толкай ребёнушку. Давай, миленькая, давай!
Раска и без того красная, пыхтела, тяжко жмурясь. Пот заливал ей глаза, волосы слиплись, то и дело оказываясь на лице. Рубаха была уже вдрызг мокрой. Баба ритмично вздымала грудь на вдох, и с силой опускала на выдох. Вдруг она распахнула глаза и уставилась на Казимира так, будто не ждала его здесь увидеть.
— Небо черное, дожди из крови алой, пашни мёртвые, леса голодные! — прорычала Раска, сжимая ладони Казимира так, что ему сделалось больно.
— Что? — опешил ведун, не ожидая ничего подобного.
— Зверобой чахнет, полынь не нарождается, худо близится, изо трёх ртов землю пожирая, — прошептала Раска, вновь зажмуриваясь и делая глубокий вдох.
— Не говори ничего! — скомандовал Казимир, понимая, что роженица бредит от страха. — Дыши! Только дыши!
Она снова раскрыла глаза да так их выпучила, будто чудо чудное перед собой, а не Казимирку беднягу видела.
— Месяц красный дорожку прочерчивает, как косой саданёт и нет уж поляночек, нет домов, нет околиц, нет ни стен, ни башенок… — она вдруг замерла, и обмякнув пала в объятия Казимира, добавив: — Нет ничего, только чёрные пустые борозды.
Казимир пытался её поднять, тряс за плечи, а потом уж и просто хлестал по щекам. Раска не реагировала, она была без сознания. Ведун уж сам заместо неё трясся как листок на ветру, пытаясь достучаться до роженицы. Всё тщетно, девушка его не слышала. На голову опустился мощный удар. Из глаз полетели искры, а пол вдруг приблизился так, что коснулся лба. Казимир даже не сразу осознал, что лежит. Он потянулся рукой, чтобы коснуться свежей шишки, но замер, увидев собственную кисть. Ладонь была в крови. Казимир пытался подняться, но голова кружилась, руки не слушались, а ног как не было. Над ним кто-то гневно кричал. Яростно и безумно. А потом крик оборвался, перетекая в истошный, полный горя и боли вопль. Ведун снова попытался встать, не понимая ничего из того, что происходило вокруг, когда новый удар обрушился на его голову, лишая сознания. Чернота заполнила мир, в котором остались только широко раскрытые глаза Раски, которая что-то кричала, но потом исчезла и она.
Сознание блуждало во мраке, беспросветного царства пустоты и забытья. Иногда казалось, что вот-вот проглянется луч света, указывающий путь наверх, но каждый раз надежды оказывались тщетными. Со временем торфяное болотное марево начало становиться жиже. Сквозь завесу тьмы проступали силуэты и отзвуки. Вот, чьей-то грубый голос вспыхнул спасительной свечой, но тотчас сгинул. Вот, лошадиное ржание донеслось откуда-то сверху, приглушённое, едва различимое, словно из другого мира или жизни. Вдруг Казимир понял, что окончательно проснулся, — вернулась боль и страх. Он вспомнил всё, что произошло в доме Третьяка.
«Та кровь на руках… Неужели это я… — разум отказывался верить в то, что хранили мысли. — Я же не мог… Не мог… Не мог я!».
— Не мог он, — посетовал знакомый, вечно недовольный голос. — Вот уж где правда, там и правда. Немощный ты у меня, бестолковый.
С видимым усилием разлепив, ставшие невероятно тяжёлыми веки, Казимир уставился туда, откуда доносился голос. Огнедар сидел напротив него прямо на земле, хмуро глядя в упор. Оглядевшись, ведун понял, что они сидят в яме.
— А ты думал, в белокаменных палатах оказаться? — перехватив его взгляд, продолжил давить старый учитель. — Меня, вишь, что, к тебе посадили. Я так разумею, обоих к коням привяжут, да пустят их в галоп.
— Как это к коням? — ошалело отозвался Казимир, всё ещё отказываясь понимать происходящее.
— А вот так. Руки к одному коню, ноги к другому и в разные стороны р-р-р-ыть! — рявкнул старик, гневно сверкая глазами. — Сразу, конечно, ты не подохнешь. Ежели повезёт, то порвёт ровно напополам, стал быть. Тогда немного кровью похаркаешь, да и окочуришься. Хуже, если руки поначалу оторвёт. Такое бывало, видали. Коли сначала руки оторвёт, то, стал быть, повторно будуть привязывать, уже за шею и ноги. Ну, тут, зато, уж точно повезёт, и наверняка, значится, сразу р-р-р-ыть и к праотцам, — старик вновь рыкнул, изображая как рвётся человеческое тело.
Казимир понял, что наставник не собирается облегчать ему участь. Он хорошо знал своего собеседника. В такие моменты было бесполезно добиваться от него ответов. Покорно понурив голову, Казимир замолчал, дожидаясь, когда настанет время.
— Сгубил ты себя, щенок. Да и меня, вестимо, тоже сгубил.
— Раска жива?
— Жива, — тяжело вздохнув, наконец, ответил Огнедар. — И на том, как говорится, спасибо. А дитё душу богам отдало.
— Мальчик или девочка?
— А тебе не всё ль равно, рукожопый ты баламошка? — рассеянно отозвался дед.
— Нет, не всё равно, — упрямо прошипел Казимир, сдерживая слёзы.
К горлу подступил ком. Он никак не мог поверить. Неужели это конец?
— Девочка, — бросил Огнедар, вбивая последний клин в сердце ученика. — Скажи мне, зачем ты притащил эту гадость?
Казимир не сразу понял о чём речь. Он поднял глаза на наставника, ожидая объяснений, но их не последовало.
— Ты глаза-то свои бесстыжие на меня не пырь, — кряхтя рявкнул наставник, выходя из себя. — На кой, я тебя спрашиваю, ты притащил это в дом роженицы? — последние слова Огнедар произнёс, гневно потрясая перед носом Казимира когтём кикиморы.
— Я не брал… — прошептал парень и едва успел увернуться от броска.
Дед со злостью швырнул коготь в ученика, метя тому в лоб.
— У тебя за пазухой нашли, глазопялка ты бестолковая!
— Этого не может быть… — зашептал Казимир, хватаясь за голову. — Этого не может быть!
— Так брал или нет? — накинулся Огнедар.
Неожиданно для себя, парень понял, что старик немного смягчился. В его голосе появилось ещё что-то. Что-то сулящее интерес или… надежду?
— Я ночью его взял, чтобы потом изучить, — с готовностью закивал Казимир, стараясь нащупать брод. — Но потом оставил… На островке за дубравой сохатых закопал.
— Это ещё зачем? — изумился Огнедар, но всё же продолжил слушать.
— У меня там тайник. Храню всякое, что в деревне держать не стоит. Коготь туда же отнёс.
— Ну, умно, конечно, — покивал Огнедар, понимая о каких вещах идёт речь. — Но как он снова при тебе оказался?
Казимир замер. Изо всех сил он старался сконцентрироваться на событиях минувшего дня, шаг за шагом повторяя в голове каждое событие, припоминая каждый прутик да лепесток.
— Я точно оставил его там, — наконец ответил ученик, серьёзно глядя в глаза наставнику.
— Понятно, — бросил Огнедар, почмокивая беззубым ртом. — Мстят, стал быть. Ох и мстят же, Казимирка… Никогда про них такого не думал. Это ж не хиханьки уже, да не хахоньки. Село сейчас без ведунов оставят… Как же это они нас… Так просто… Да-а-а, влипли!
— Делать-то, что? — осторожно спросил Казимир.
— Делать… — рассеянно, протянул Огнедар. — Делать надо, то уж точно.
Некоторое время помолчав, он глянул на ученика так, как не смотрел никогда. В этом взгляде не было привычного пренебрежения и раздражения. Он смотрел на него как друг или даже… отец.
— Будем прощаться, Казимирка, — неожиданно мягко произнёс Огнедар. — Нельзя селу терять ведуна, а тебе голову. Делай всё, что скажу и будешь ещё девок по сеновалам тискать… Ежели, конечно, сможешь поймать, — он усмехнулся. — Э-э-эгей, там! — рявкнул он во весь голос, поднимая голову. — Зовите старосту, злодей во всём сознался!
То, что делалось после превратилось для Казимира в чудовищный и аляповатый кошмар. Его выволокли из ямы и потащили прямо по дороге, так и не подняв на ноги. То и дело в бока, а порой и голову прилетали камни. Селяне не очень-то осторожничали, не боясь зашибить проклятого злодея прежде законного наказания. Кто-то провожал пинком, иные плевком и «добрым словом». Он понял, что его тащат к реке, когда сквозь ругань и гомон толпы донеслось журчание воды.
Наконец, Казимира поставили на ноги. Он тяжело поднял глаза на тех, кто пришел его судить. Они все стояли здесь, буравя полными боли, ярости и гнева взглядами. Сжимая пудовые кулаки, переминался с ноги на ногу раскрасневшийся Третьяк. Рядом стояла его жена… Раска отвела взгляд, когда Казимир попытался раскрыть рот, увидав её.
— Руки вяжите, — скомандовал Огнедар, которого поддерживали двое мужиков.
Кисти Казимира крепко стянули за спиной, да так, что он и пальцы перестал чувствовал.
— Теперь ноги, — продолжал старый ведун, глядя на бывшего ученика бесстрастными и суровыми глазами.
Когда с веревками было покончено, Казимир понял, что ему уготовано. У причала покачивался на тёмных волнах небольшой плот.
— Подведите, — мрачно буркнул Огнедар, и дождавшись, когда парень оказался перед ним, продолжил. — Ты больше не принесёшь зла. Откудова ты к нам пришёл, туда мы тебя и воротим. Понял меня, ты?! — гневно вскричал ведун, хватая Казимира за лицо.
Парень успел заметить в руках старика какой-то крошечный предмет, не больше напёрстка, который тот сунул ему под нос. Жадно вдохнув, Казимир едва не выдал себя, вскричав. Ноздри обожгло болью, глаза тотчас начали слезиться.
— И не пытайся меня разжалобить, — продолжал рубить Огнедар, заметив слёзы. — Поди прочь, русалочий вымесок! — взревел дед и оттолкнул бывшего ученика от себя.
Толпа поддержала ведуна одобрительным гиканьем. Тело взметнулось вверх, уносимое к реке. Казимир трясся от страха, понимая, что вот-вот окажется в воде. В ушах стучали барабаны, и он даже не сразу понял, что это селяне в такт притопывают, провожая его на казнь. Было очень страшно и в тоже время обидно. За что? За какое зло, они платят ему смертью? Оглушительный грохот и… удар.
Голова канула в холодную гладь реки. За ней плечи, грудь, живот, ноги. Время словно замедлилось или вовсе остановилось. Казимир раскрыл было зажмуренные глаза и понял, что тонет. Его благосклонно принимала холодная тьма бурлящего потока. Сердце застучало с неистовой прытью, руки напряглись, силясь порвать верёвку. Нет, тщетно, путы держали на совесть.
«Вот и всё, — подумал Казимир, глядя как приближается дно. — А я на тебя понадеялся… Дурак».
Речной песок коснулся лба. В белоснежные волосы вплелись водоросли. Мимо задорно сновали рыбешки, удивлённо поглядывая на бледного и столь неожиданно гостя. Казимир дёрнулся, пытаясь их отогнать, словно то навязчивые комары, как вдруг понял… Он может дышать… под водой! Не веря себе, делая вздохи вновь и вновь, парень не захлёбывался. Казимир некоторое время смаковал новые ощущения, а потом начал от души хохотать. Изо рва вырывались пузырьки воздуха, голоса не было слышно, но это не было важно. Он будет жить! Конечно, он всё ещё был связан, но теперь то казалось лишь досадным недоразумением. Он будет жить.