Повозившись немного, парню удалось перебросить стянутые за спиной руки перед собой. Речное дно хранило множество подходящих к случаю предметов, и вооружившись надломленной раковиной моллюска, парень принялся перепиливать верёвки.
В голове мелькало множество мыслей, одна шальнее другой. Хотелось выбежать на противоположный берег и крикнуть им что-нибудь. Но Казимир подавил в себе эти желания. Наставник спас его. Спас уже не в первый, но точно последний раз. И это было ценней всего на свете. Конечно же, Казимир хотел, чтобы его приняли. Естественно, что он тосковал, будучи всеобщим изгоем. Но больше всего на свете, он ждал одобрения именно его — старого богатыря, ведуна, который сам научился всему и передавал свои знания из уст в уста. Он всё-таки поверил ему и в него.
Однако же пришлось изрядно потрудиться, покуда злополучные верёвки выпустили несостоявшегося утопленника. Постояв миг в растерянности, парень зашагал прямо по дну, а затем поплыл, толкая тело вперёд размашистыми гребками. Плыть против течения было тяжело, поэтому ведун двинулся по течению, не слишком то раздумывая куда податься после. Поначалу следовало оказаться как можно дальше отсюда. Ощущение времени быстро растворилось в бегстве. Он нервничал. Сколько еще продлится Огнедаров заговор? А ну как он в любой миг хлебнёт студёной водицы, да окочурится? И всё-таки Казимир проплыл версты четыре, прежде, чем решился выйти на берег.
Тяжело выполз на траву и замер, жадно хватая воздух, как загнанная лошадь. Оглядевшись по сторонам, он понял — уже вечереет. Красный солнечный лик медленно полз по небосклону, метя в тёмные воды только выпустившей Казимира из объятий речки. Зачарованно следя за светилом, ведун лежал без движения, жадно дыша. Откуда не возьмись, появились лебеди. Белоснежные и важные птицы, царственно нежились в золотистых отблесках уходящего дня. Их было лишь двое, они плавали неспешно, повторяя движения друг друга как отражения. В какой-то момент их длинные шеи перекрестились, головы смотрели в разные стороны. Красно солнышко опустилося аккурат по центру меж ними и вспыхнуло… Казимир выпучил глаза, не веря себе. На небосклоне на какой-то краткий, ничтожный миг… вспыхнул символ — Чур! Миг был скоротечен, как само время, но столь же величествен и полон стати. Казимир мог бы поклясться сто крат, что знак Чура повис над рекой тогда… для него.
Он так и сидел на берегу, покуда уставшая голова не мотнулась сама собой в сторону, увлекая истерзанное тело. Конечно, следовало отойти от реки подальше. Мало ли что. Но молодой ведун устал, как никогда прежде. Две ночи к ряду не дрыхнуть, такое не каждый сдюжит. Казимир спал неспокойно, но в тоже время беспробудно. Постанывая, что-то бормоча, часто ворочаясь, он провел свою первую ночь в изгнании. Утро показалось новым рождением, покуда не захотелось есть. Покумекав, что будет лучше, если он уйдёт как можно дальше, Казимир побрёл прочь, не разбирая дороги. Голова очистилась от лузги и пыли, тело отдохнуло. Ноги, словно не ведающие усталости, несли его в далёкие дали, в которые ученик ведуна раньше не заглядывал.
То и дело Казимир останавливался, чтобы осмотреться. Впервые в жизни, он чувствовал себя в лесу не в своей тарелке. Прежде за спиной всегда лежала дорога обратно к родной деревне, теперь же он был по-настоящему один супротив всех и вся на белом свете. Сверху послышалась отдалённая перекличка. Подняв голову кверху, ведун пару журавлей, летящих над лесом, словно ему путь указывая.
«Я понял, родимые. Иду».
Первая деревня повстречалась на четвёртый день пути. Она была небольшой всего три дома. Казимир знал кто здесь живёт — семья охотников Ратибора Весёлого. Парень поспешил проскочить мимо незамеченным, едва завидев крыши домов. Ратибор носил много прозвищ. Среди них еще значились Удалой, Лихой, а также Шальной. Все они весьма красноречиво описывали нрав главы семейства, как, впрочем, и его сыновей и даже дочерей. Разум подсказывал, что надо идти дальше. Его словно что-то вело. Зов, ни то мечта из прошлого, о которой ведун позабыл. Дом Ратибора остался позади.
«Нет, не сюда меня ведёт чутьё, — думал Казимир, уверенно шагая дальше. — Кабы знать, куда? Не ведомо, но ещё далече».
Хоть путь дорога и вела в никуда, а ноги шагали будто сами собой, живот требовал жертву. Приходилось ломать голову, как бы не сгинуть с голодухи. Еды очень не хватало. Эх, кабы взять ему хоть узелок какой с собой, сухарей тех же, кабы не гнали в шею, да на убой топить… Но по известным причинам ничего с собой ему Огнедар не выдал, а есть, ой как, хотелось. Казимир питался в основном грибами и кореньями. Бывали дни, когда приходилось топать впроголодь. Бить дичь Казимир был не приучен, да и не любил. Когда не хватало ягод или грибов, он перебивался зелёными еловыми шишками и одной водой. Когда удавалось собрать что-то про запас, непременно зажаривал до румяной корочки все свои находки, разводя костёр на ночь.
Лесная нечисть была к ведуну благосклонна, хотя правдивее сказать, что они попросту не пересекались до поры. Казимир очень боялся повстречать лешего, поскольку не имел при себе доброго гостинца, чтоб откупиться. Опасался русалки, коя могла без труда заграбастать одинокого путника. Но больше всего он страшился встречи с кикиморами, которые еженощно следовали за ним по пятам в ночных кошмарах.
По счастью Казимира, как говаривает народная мудрость, сколько верёвочке не виться, а конец будет. Однажды, обходя болото, он прям-таки наткнулся на большое поселение. Пред ведуном ещё мгновение назад, смотревшим на лесные стены, вдруг вырос добрый берёзовый частокол. Казимиру показалось странным, что его никто не кликнул раньше. Не бывает так, чтоб большое селение и никого вокруг. Однако ж было очень тихо, ни тебе топор, али молот не стучит, а девичий смех не ласкает слух.
Войдя через отворённые ворота, Казимир тотчас смекнул, что тут к чему. Многие брёвна частокола с внутренней стороны были опалены. Никак пожар у них приключился? Неужто столько душ сгинуло, что и встретить некому? Впрочем, он быстро отмёл сии мысли. Отстроился же кто-то по новой! Стал быть есть живые. Наконец, его окликнули, заставив тотчас вздрогнуть.
— Ты кто такой? Дурак совсем, али ума лишённый, а?
Голос незнакомца дрожал, но в то же время говорящий явно пытался казаться устрашающим. У него это весьма плохо получалось, как, впрочем, и целиться из лука, который трепетал в его руках аки стебель травы на ветру.
— Я с миром, добрый человек, — поспешно сообщил Казимир, поднимая ладонь навстречу мужичку. — Ведун я. Казимиром звать. Не нужна ль вам помощь какая, али услужение?
— Хто? — недоверчиво проблеял мужичок. — Ведун? Батьшки, уже ль дождалися… Ведун? Ты не брешешь?
Казимир отчаянно замотал головой.
— Какая напасть у вас? Пожар пожрал?
— Если бы пожар, — из-за спины Казимира раздался ещё один голос.
Говоривший вышел навстречу путнику, открыто, но сжимая в руке меч. Он был не молод, но и не стар. Чернявый муж лет эдак под сорок, может чуть более. Глаза смотрели строго и цепко. Когда он заговорил, деревня словно ожила. Откуда не возьмись, начали появляться люди. Кто-то вылезал из землянки, кто-то спускался с крыши, иные попросту выходили из домов. Впрочем, все были при оружии, у кого дубина, у кого вилы, а кто и при луке со стрелами.
«От кого же вы прячетесь? — подумал Казимир, оглядывая обступающих его селян. — Не мало ж вас… А было-то сколько?».
Конечно же то был староста. Чернявый мужик, подойдя, оглядел Казимира с ног до головы. Наконец, решив, что тот не представляет угрозы, кивнул своим, чтобы оружие убрали подальше.
— Не серчай, путник, что не с хлебом да солью, — проговорил он, внимательно глядя в глаза Казимиру. — Здесь суровая земля, да тяжкая доля! Но мы не жалуемся, как и пришельцев не всегда жалуем. Ты чей будешь и на кой сюда притащился?
— Говорю же, Казимиром меня кличут, — спокойно ответил парень. — Ведун я бродячий. Ничейный я. Сирота.
— Даже сироты чьим-то хлебом вскармливаются, — парировал староста. — Чей ты будешь, ведун? — последнее слово он выговорил довольно странно, словно опасаясь касаться губами букв, составляющих его.
— Из древлян родом, — на удачу буркнул Казимир, вспоминая к какому семейству можно себя приписать.
Ежели говорить по чести, то окромя древлян он никого и не знал. Родня из дреговичей жила ближе всех к ним. Куда он попал теперь, Казимир уже слабо разумел. Дорога была дальней и внезапной, да к тому ж петляла. Но надо было что-то сказать…
— Ну пусть так, — неожиданно ответил староста, почёсывая затылок. — Мы никого не звали, что ль… Не жаловались, ежели так угодно.
Повисла неловкая пауза.
— Я — Святогор. Староста здешний, стал быть, и воевода я же, — снова заговорил мужичок, продолжая с прищуром изучать Казимира. — Таиться не буду, ведун нам от по сих нужен, — продолжил он, рубанув себя ребром ладони по горлу, — да токмо не ведуны, а одни шлыдны нынче забредают. — Староста помолчал. — Поработать охота?
— Можно, — пожал плечами Казимир, в глубине души, танцуя аки жених на свадьбе. — Чем могу — помогу, ежели в моих силах. А силы есть, даром что ль учился!
— Это ещё посмотреть надыть… — буркнул в ответ староста. — Ладно… Будь моим гостем… А там поглядим, что ты за птица.
Напряжение мало-помалу спало. Казимир мысленно ухмыльнулся тому, что завидел робкие улыбки. Его здесь ждали. Селение оказалось даже больше, чем ведун поначалу предполагал. Почти сорок домов стояли плотным строем, сокрытые за отточенным частоколом. Землянки соседствовали с избушками, а дворов-то и не было вовсе. Строились так, будто боялись далеко друг от друга селиться.
— Мы же чай не трутни, работали всегда справно, — рассказывал потом тот самый дедок, что встретил Казимира с луком в руках. — Да выпала та ещё доля, что ни година, то набег. И ладно бы эти окаёмники приходили силушкой молодецкой похлестаться, да уматывали… Всякий раз какая-то новая беда. То печенеги припрутся, чтоб им пусто было! То половцы явятся, ни то свататься, ни то резать. А тута вона и хазары подоспели, данью обложить. Платить-то оно можно! То бы и к лучшему, чтобы они, ерохвосты проклятые, меж собой и выясняли, кто там средь них голова, а не к нам с мечами совалися.
— Ну и как, выяснили? — отозвался Казимир, с удовольствием пережевывая полоску вяленного мяса, принесённую молчаливой девой, которая тотчас же удалилась.
— Куда там… — махнул рукой Мстислав, пожилой плотник. — Кто не придёт, кажет — он голова. Так и живём. Одна голова хорошо, а у нас их три… — Мужик в сердцах сплюнул под ноги.
— Чем же вам ведун поможет в такой напасти? — спросил напрямик Казимир, дождавшись покуда собеседник перестал охать.
— Не знаю, — честно ответил Мстислав, закусив губу. — Да токмо одно я разумею ясно — прокляты мы, Казимир, как есть — прокляты. Кем и как — не знаю я, пойми ж ты? Как бы ума хватало, то разобралися бы. Но не может жизнь такой несправедливости быть полна! Не заслужили мы, уразумеваешь?
Он и правда понимал. Казимир, едва те слова отзвучали, напрягся. Устами Мстислава говорило всё селение. Они молчали, но то молчание красноречивее было всяких слов. А слова те читались в каждом взоре. То словно зов был, что он увидал на реке, будто знак — для него одного. Похоже, будто ему наконец-то истину открыли сокровенную. Да токмо не видать её было от дыма чёрного. Казимир понял, что брёл по наитию именно сюда. Словно, знал куда надо идти. Он вздрогнул, как пробудившийся ото сна. Мысли сами по себе приходили в порядок, как метлой выгоняя прочь всё лишнее и отмершее. Будто жаждущему путнику воды испить налили, едва он порог переступил. Он ничего не ответил. Лишь головой мотнул и принялся ждать.
Меж тем шли дни. Одна миновала неделя, а за ней уже и другая поспешала. Ведун Казимир сидел при Мстислава дворе, не рыпался. Коза не доится? Ну, приведи, посмотрю. Грибы все зачервивели? Расторопней собирай, да не спи, а я лешего умаслю. Дичи мало? Так лови ж, не робей, а за мной, значится, перед богами за тебя, да твою удачу словечко молвить! Порой простые советы Казимира селян раздражали, но со временем старосте он по душе таки пришёлся. Святогор стал часто приглашать его в свою избу, а после и вовсе пожаловал собственное жильё.
— Пущай не новое, но ведь и ты ж у нас не только народился, — с усмешкой заявил он, прихлёбывая квас из дубовой кружки. — Живи, стал быть, Казимир, покуда тебе то надобно. Мужик, ты, я вижу, правильный. Впереди плуга не скачешь, да и за телегою не тащишься. Это по мне. Мне такое любо. Сойдёмси, считай.
Казимир, само собой, благодарствовал, да токмо не было покоя на сердце. Каждую ночь ему виделась кровавая длань, что над селением простирается. А по утру её словно солнышко стирало. Но воспоминание оставалось. Иногда ему было страшно, а порой случалось грустно. Привыкший к тому, что его собственные чаяния ничто перед другими, Казимир даже не сразу осознал, что отныне его настроения стали важны. Селяне чутко следили за тем, как он себя ведёт. Ежели радовался, то и они будто были рады, а коли кручинился, то гляди — словно дождём всех людей посмывало, на улице ни души. Ведуну всё время казалось, будто от него что-то ждут, но он не понимал, чего именно. Всё замерло в ожидании лиха…
Как-то раз Казимир отправился за травами. Как и положено, собравшись по утру, он вышел из дома с первыми лучами солнца. Мягко ступая меж серебрящихся на солнце лепестков, он вышагивал, придирчиво изучая побеги зверобоя, как вдруг за спиной послышалась возня. Казимир в миг обернулся, выбрасывая перед собой короткий кинжал, — его единственное оружие и орудие.
— Прости, ежели напугала, — растерянно проговорила девушка, глядя на ведуна робко и боязливо. — Я всё сделаю, чего прикажешь, токмо помоги!
Девушка была очень красива. Казимир давно её приметил — умница, да скромница! Обычно она была в обществе соседских дев. Они всегда вместе ходили на сбор ягод или грибов, вместе же и работали на полянке, где селяне засевали зерно.
— Что ты хотела? — испросил Казимир, чувствуя, как трясутся поджилки. Вроде бы ничего не способствовало излившей нервозности, но явление девушки задело за живое. Правая нога тихонько затряслась.
Оглянувшись по сторонам, будто боясь начать откровение, она сказала:
— Казимир, горе у нас! И нынче оно повторится… Не от набегов мы мужей мы теряем, а в лесу дев.
Сперва он даже не понял, что тот разговор явь.
— Мира, тебе нечего опасаться! — с улыбкой обронил Казимир. — Яви, что тебя тревожит. Мы разберёмся, чтоб мне пусто было.
— Они того и хотят, — судорожно оглядываясь, заметила девушка. — Ты ж у нас третий ведун… за полгода. Не говаривал Святогор? Дык, то я скажу. Первый сгинул, когда девки начали пропадать. Второй — сын его. Всё отца искал, да тоже исчез, только и слышали… Третий — ты. Ежели и ты сгинешь, на кого нам рассчитывать?
— Почему так делается? — коротко бросил Казимир, призадумавшись. — Уже ль те, кто задают вопросы, пропадают?
— Не всегда… — опасливо прошептала Мира. — Справные девицы исчезают чаще.
— Так вот, почему ты… — пробормотал Казимир.
— Да… И что? — невозмутимо ответствовала Мира. — Я жить хочу… Я любить хочу… Мало этого?
— Хватит, — пробубнил ведун, чувствуя стыд.
Он стал еще чаще бывать в лесу. Высматривал, вынюхивал. Каждый шорох и дуновение ветерка, ведун встречал как нападение стихии. Каждый всплеск ручья и комариный писк казались ему раскатами горных лавин. Казимир умел быть незаметным. Он привык становиться безвестным. Ему свойственно было принимать форму мёртвого камня и смотреть. Он умел вникать и подмечать. Иногда подолгу засиживаясь в раздумьях, Казимир видел лесных духов. Как-то раз его навестил леший.
Парень рассеянно жевал чернику, как вдруг перед ним выскочил заяц. Казалось бы, чего необычного? А то, что заяц тот был, что твой кабан здоровенный. На полянку прыг-скок и пялится. Казимир замер, старясь не подать вида, что опешил. Руку протянул с черникой, мол угостись, чем богат. Заяц только носом повёл, ишь ты, чего удумал дурень деревенский, лесного хозяина его же лакомством потчевать. Потеряв интерес к человеку, здоровенный русак умчался прочь, взметнув ворох пожухлых листьев.
«Добрый он, — подумал ведун, глядя вслед зайцу, — и никто из местных на него не жаловался. Кто ж тогда ваших девок ворует?».
С того самого дня Казимир принялся разнюхивать по другую сторону частокола.
«Угроза таится не в лесу, — смекнул он. — Что-то не так в самой деревне».