Terra Insapiens. Дороги - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Часть третья

В ожидании грозы

К берегу причалил плот, Андрон закрепил верёвку, и Писатель сошёл на остров. За собой он вёл тощего быка, спотыкающегося на камнях. Все высыпали на берег поглазеть на покупку.

— Первый раз вижу корову живьём, — трогая впалые бока, говорил Маркус.

— Корова — это автономная фабрика по производству молока из соломы, — пошутил Ньютон.

— Это не корова, а бык, — уточнил Паскаль, заглянув снизу.

— Бык — это корова мужского пола, — поставил точку Судья.

— А зачем нам бык? — вопросил Артур. — От него молока не дождёшься.

— Можно назвать коровой быка, если не ждать от него молока, — с ходу сымпровизировал Поэт.

— Корова была, но совсем худая, — сказал Писатель. — А быка мы откормим и продадим в два раза дороже.

— Нашли — кого на рынок послать! — расстроился Адам. — Лучше бы козу купил… Андрон! А ты куда смотрел?

— Я ему говорил, — нахмурился Андрон. — Да разве его переспоришь! Хороший бык, говорит, лучше плохой коровы.

— Вот бери своего быка и веди в сад, — скомандовал Писателю Паскаль. — Пусть пасётся среди деревьев и ест палые яблоки.

— Я назвал его Маркиз, — гордо сказал Писатель.

В самый полдень, когда солнце стирает с земли тени, Артур с Паскалем загорали на берегу.

— Лето здесь конечно прохладнее, — говорил Паскаль, — а уж зимой, представляю, как здесь неуютно. Не то, что на нашем «индийском» острове… Знаешь, что забавно? Ведь вот прямо сейчас точно такой же остров лежит в Индийском океане.

— Ага! — согласился Артур. — Только нет там ни Замка, ни сада, ни людей, одни буревестники заселяют его берега и редкие пальмы роняют кокосы на землю. Лишь через много веков из-за линии горизонта появится британский корабль и на берег сойдёт молодой граф Редмонд, окинет остров хозяйским взглядом и решит построить на нём Замок для своего отца.

— Может быть, опередим его, переедем туда, откроем бизнес? — улыбнулся Паскаль. — Поставим палатки-бунгало на берегу острова. Распечатаем рекламу — отель на острове в Индийском океане.

— Ты серьёзно? Ты забыл — где мы находимся? Здесь это никому не нужно. У этих людей свои проблемы. Одни выживают, другие грызутся за власть. Ни тем, ни другим — не до курортов в Индийском океане.

— А то можем уплыть в Америку, — продолжал фантазировать Паскаль. — Пока Магеллан доберётся до неё, мы уже там построим свою империю. Ты будешь верховным ацтеком, а я верховным инком. Как тебе такое предложение?

— По-моему, ацтеки появились позже, — засомневался Артур. — Так что я, пожалуй, откажусь.

Адам с Артуром поехали в деревню, чтобы узнать новости. В деревушке всего-то было полтора десятка домов. Они заехали в самый большой дом в деревне, к деревенскому старосте Бедрайону. Он встретил их настороженно, хотя уже видел их раньше в монастыре. Адаму пришлось применить всё своё красноречие, чтобы развеять деревенские предубеждения о «дьявольском замке».

— Сам Виконт де Блуа был гостем в нашем Замке, — убеждал Адам. — Неужели ты думаешь, что Виконт дружит с чёртом?

Бедрайон так не думал. Для него Виконт был всё равно, что король — где-то рядом. Немного успокоившись, он рассказал всё, что ему известно о недавних событиях.

— Монастырь освободили, разбойников повязали, а вот главарь их, называвший себя графом Редмондом — сбежал! Всех разбойников повезли в Блуа — там их будут судить и казнить.

— Демон, значит, сбежал, — нахмурился Адам. — Вот ловкая бестия!

Они купили у крестьянина кувшин с маслом и пообещали приходить за продуктами в дальнейшем.

Мессия покинул Замок, услышав последние новости от Адама. Он вернулся в монастырь, где у него было много работы. Разбойники превратили храм в вертеп, теперь предстояло сделать обратное. Он уехал на телеге и забрал двух лошадей, заявив, что это собственность монастыря. Адам не стал с ним спорить.

Артур с Адамом освободили от ненужного хлама сарай возле мастерской и устроили там конюшню. Конь Адама и кобыла Артура теперь жевали сено, переминаясь с ноги на ногу и фыркая друг на друга.

Адам научил Андрона, Паскаля и Шута пользоваться банданой.

— Нам предстоит несколько месяцев прожить здесь, и вам надо научиться понимать местных жителей, — заявил он. — Я составлю график, и раз в неделю один из вас будет ходить в ближайшую деревню за продуктами — молоком, мясом, овощами.

Шут очень заинтересовался волшебным ремешком и вызвался первым.

— А вам-то зачем? — удивился Артур. — Вы же прекрасно знаете местный язык.

— Но я хочу понимать вашу речь, — разумно ответил Шут, — когда вы говорите между собой.

— Ах, да! — засмеялся Артур. — Я и забыл, что вас оставили шпионить за нами.

— Ну вот… Вовсе не за этим! — обиделся Шут.

Во дворе за столом Шут играл в шахматы с Адамом. Проиграв одну партию, Адам искренне изумился и сказал:

— Наконец у меня появился достойный соперник!

— Но до этого я вам три раза проиграл, — поскромничал Шут. — Мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к вашим правилам. Та игра, в которую играл я, называется шатрандж. Её завезли к нам мавры из Кордовы. Впрочем, ваши шахматы мне понравились. Обязательно покажу их Виконту.

Шут, улыбнувшись, поведал Артуру, сидящему рядом:

— Старый граф был большой любитель этой игры, и меня с малолетства обучил ей. Сначала я, конечно, проигрывал, а потом постепенно стал брать верх, чем очень злил и раззадоривал графа. Но он стал убирать с доски одну мою башню перед началом игры, и выигрывать стало сложнее.

— Башню? — не понял Артур. — А! В смысле — ладью. Это называется — дать фору… А он не наказывал вас за свой проигрыш?

— Нет! Человек был достаточно умный, чтобы не делать этого. Однажды только, когда я обыграл его в присутствии Анжуйского графа, он скинул доску с фигурами на пол, и посмотрел на меня так, что я приготовился проститься с жизнью. Но потом расхохотался и стукнул кулаком по столу.

— Вот какие у меня слуги! А твои, — обратился он к соседу, — могут только в носу ковырять.

Все рассмеялись.

— Весело вам жилось при старом графе! — сказал Артур.

— А мне всегда весело жилось. Это от человека зависит, от его отношения к миру и к себе.

— И какое же у вас отношение? — спросил Адам.

— С иронией, — ответил Шут. — И к миру, и к себе надо относиться с иронией. И с улыбкой, — добавил он. — Если ты улыбаешься миру, он обязательно улыбнётся тебе в ответ.

— А какие ещё, кроме шахмат, были у вас обязанности при дворе?

— Рассказывать графу байки, новости, сплетни — веселить его, одним словом. Это было мне не трудно, характер у меня смешливый, а глаз наблюдательный. Мне позволялось сказать такое, за что другие могли и головой поплатиться.

Шут улыбнулся, вспомнив свою юность.

— В мои обязанности также входило пробовать еду с графского стола. У старого графа было много влиятельных врагов, и он опасался, что его могут отравить.

— Вот это уже менее весело, — удивился Артур.

— Ну, это опять же — смотря, как к этому относиться? — развёл руками Шут. — Лучше умереть за обильным столом в графском замке, чем от голода в крестьянской избе.

На спину «Мыслителю» Паскаль укрепил квадратный кусок фанеры с нарисованной на ней мишенью, и они, вместе с Шутом и с Артуром, начали соревноваться в стрельбе из лука. Заинтересовавшись, к ним присоединился Андрон. Адам с беспокойством наблюдал за действием, сидя за столом.

— Вы смотрите, Сократа не подстрелите ненароком! — беспокоился он.

Подошёл Судья и тоже захотел попробовать. Первая попытка была неудачной, стрела попала за круг мишени. Терпеливо выслушав советы Шута, как надо прицеливаться и как отпускать тетиву, Судья попробовал снова. Вторая попытка, на удивление, получилась гораздо лучше. Стрела угодила в «яблочко», и Судья, гордо посмотрев на «молодёжь», сказал — «To bull’s eye!» — и отдал лук Артуру. Величие британской империи было восстановлено.

Подошёл Поэт и Артур протянул ему лук.

— Вы думаете — у меня получится? — засомневался Поэт. — Я даже не знаю, как его взять.

— А я вам помогу, — подбодрил его Артур.

— Подождите, тогда мне понадобятся очки.

Поэт вытащил из нагрудного кармана очки в лёгкой оправе и нацепил их на переносицу. Левое стекло очков было треснутым.

Артур помог ему занять правильную стойку и, после недолгого обучения, Поэт выпустил стрелу по мишени, точнее мимо мишени.

— Надо плавно отпускать тетиву, — сказал Шут, — а вы руку дёрнули. Вот стрела и ушла в молоко.

Поэт снял очки и положил их обратно в карман.

— Лучше без них.

Он, близоруко щурясь, сделал вторую попытку и попал-таки в мишень, хоть и далеко от центра.

— Нет, стрелок из меня аховый! — он протянул лук Шуту. — Заберите, пока я, в самом деле, кого-нибудь не подстрелил.

Он сел за стол напротив Адама. Артур присел рядом.

— Я не знал, что вы носите очки, — сказал Артур.

— А я и не ношу, — ответил Поэт, — без особой надобности… У меня близорукость. Но я к ней привык. Мне в ней уютно. Мир вокруг теряет свою резкость и свою важность… У меня это наследственное по материнской линии. У матери «минус два» было всю жизнь, и у меня тоже.

Он легко улыбнулся и рассказал:

— Моя бабушка в старости часто теряла свои очки. Положит где-то и забудет — куда положила? Потом ходит по комнатам и ищет. В конце концов, лезет в комод, достаёт из него запасные очки, вздыхает и говорит: «чтобы найти одни очки, надо надеть другие».

— Считается, что близорукость обедняет человеческую жизнь, — разговорился он. — На самом деле, всё наоборот. У близорукого человека два мира. Один, когда он наденет очки, практически ничем не отличается от мира людей с хорошим зрением. Другой, когда он снимает очки, неизвестен людям с хорошим зрением, но этот мир обладает своими преимуществами. Он позволяет отрешиться от суетного мельтешения вокруг человека, позволяет ему сосредоточиться на действительно важных для него вещах.

— Как интересно! — заинтересовался Артур.

— Я вам больше скажу! — оживился Поэт. — На самом деле мир близоруких ещё разнообразней, ведь он зависит от их очков. Уверяю вас, если вы имеете несколько очков, пусть даже их выписал один и тот же врач, мир через них будет отличаться один от другого. Так что пусть люди с хорошим зрением нам близоруким ещё позавидуют!

Адам составил график дежурства по кухне, и первым вызвался Ньютон. Он пообещал сообществу макароны по-флотски и отправился в подвал — готовить обед. Адам пошёл следом, чтобы проверить работу дизеля.

— Пока ждём обеда, расскажите нам какую-нибудь историю, — попросил Шута Артур.

Шут устроился поудобней и обвёл весёлым взглядом всех собравшихся.

— Расскажу я вам историю об умном крокодиле, — начал Шут. — Крокодил — это в Индии есть такая огромная рыба с большими зубами, — пояснил он.

— Вы крокодила с акулой не путаете? — усомнился Артур.

— Ничего я не путаю! — возмутился Шут и добавил. — Что я акул не знаю? Я на северном море на рыбацкой шхуне целых три дня плавал. На четвёртый день она затонула… Акула — морская рыба, а крокодил — речная. Он конечно похож на ящерицу, но ящерицы не плавают… Так вот — не сбивай меня — расскажу вам историю про умного крокодила. Рыба эта, крокодил, не только плавает, но и по земле ходит. Живёт, так сказать, на два дома. И вот лежит крокодил на берегу реки, сытый, довольный. Видит — к реке человек подходит с удочкой. Заметил рыбак крокодила, испугался, хотел убежать. А крокодил ему говорит.

— Не бойся меня, мил человек, я сегодня сытый. Тебе ничего не угрожает.

Человек немного осмелел, подошёл поближе.

— Рыбки решил половить? — спросил крокодил. — Зря только время потратишь. У берега рыбы нет, а в середину реки без лодки не суйся. Тебя мои сородичи без «спасиба» сожрут… И вообще — что за еда рыба? Мясом надо питаться.

— Так я же не против, — осмелел человек, — но на мясо деньги нужны.

— Глупые вы люди! — зевнул крокодил. — Мне не нужны деньги, чтобы каждый день мясом питаться.

— Впрочем, — вспомнил он, — деньги у меня есть. Плыл как-то по реке на лодке один купец. Возвращался домой с удачной торговли. Лодку я его перевернул, купца съел, а золотишко его на дно реки легло. Мне-то оно без надобности, а тебе, если нужно, так я принесу.

— Нужно, нужно! — обрадовался человек. — Принеси мне деньги, я на них мяса куплю и с тобой поделюсь.

— Хорошо, — согласился крокодил, — только давай не сегодня. Разморило меня после еды, лень на дно нырять. Давай завтра приходи в это же время. Я тебе мешочек с монетами в зубах принесу.

Обрадовался человек, домой побежал.

Цапля по берегу ходит и удивлённо на крокодила поглядывает.

— С чего это ты такой добренький стал?

— Я не добрый, я умный, — ответил крокодил. — Сегодня я сыт, а на завтра я себе обед приготовил.

Сказал и задремал на берегу, греясь на солнышке.

Шут закончил рассказ и снова обвёл всех весёлым взглядом. Артур засмеялся, а Андрон недоверчиво спросил:

— Какой же он умный? Деньги он отдаст, а человек унесёт их и оставит крокодила с носом.

— Вот видать простака сразу! — воскликнул Шут. — Человек-то и есть его завтрашний обед.

Через полчаса вернулся Адам.

— Что там — на кухне? — поинтересовался Паскаль. — Скоро будут макароны по-флотски?

— О, да! Вас ждёт сюрприз… — загадочно улыбаясь, сообщил Адам. — Напрасно мы доверили кухню закоренелому холостяку.

— А что такое? — забеспокоился Паскаль. — Я думал холостяки — хорошие повара. Ведь они сами себе готовят.

— Всё так, но, как говорится, есть нюансы… Знаете, что использует закоренелый холостяк как кухонную тряпочку? Ну, тряпочку, чтобы протереть посуду или взять горячую сковородку?

— И что? — непонимающе уставился на Адама Паскаль.

— Дырявый носок… — невозмутимо сказал Адам и пояснил. — Носок прохудился, а выбросить жалко — чем не кухонная тряпочка?

— Вы серьёзно? — не поверил Артур. — У меня уже пропал аппетит.

— Так я тебе его верну, — пообещал Адам. — У Ньютона своеобразное понимание — что такое макароны по-флотски.

— А что тут понимать? — удивился Артур. — Сварил макароны, бухнул туда тушёнку и размешал.

— Из тебя повар тоже не получится, — ткнул в сторону Артура пальцем Адам. — Но у Ньютона рецепт покруче… Он сварил макароны и сварил рыбу. А потом всё перемешал… У меня глаза на лоб полезли, когда я «это» увидел. — Адам подчеркнул слово «это». — Я сказал Ньютону, что вообще-то макароны по-флотски делают с мясом. Он неподдельно удивился и возразил: «Какое же мясо на корабле? На корабле может быть только рыба».

— Никогда не ел макароны с рыбой, — задумчиво произнёс Сократ. — Надо попробовать — вдруг понравится?

— Через пять минут у вас будет такая возможность, — заверил Адам. — Готовьте столы, а мы с Артуром поможем Ньютону принести кастрюлю и тарелки.

— Ну как вам мои макароны по-флотски? — спросил Ньютон, когда все поели.

— Весьма оригинально, — ответил за всех Адам. — Но в следующий раз сварите, пожалуйста, что-нибудь другое.

— У меня много оригинальных рецептов, — гордо сказал Ньютон. — Я бы сварил свой фирменный суп — овощной «бурден». Но в этой дикой стране никто не знает — что такое картофель?

— Овощной «бурден»?

— Да. Это моё изобретение, — также гордо сказал Ньютон. — Основные составляющие — мясо, картофель, лук и зелёный перец. Всё остальное — любые овощи, какие завалялись в холодильнике — морковь, капуста, баклажаны — что угодно.

— Представляю, — слегка кивнув, сказал Адам. — Должно быть, это блюдо соответствует своему названию.

— Я уже соскучился по картошке, — сказал Паскаль. — Раньше нам её привозили на корабле вместе с другими продуктами, а теперь нужно плыть за ней аж в Америку.

— А я соскучился по колбасе, — вздохнул Писатель. — Мне вчера приснилась копчёная колбаска… Я на ярмарке хотел купить колбасы, подошёл, понюхал — нет, совсем не то, у неё даже запах неприятный.

— Я одно время был вегетарианцем, — оживился Писатель. — Ну, знаете, — это было модно в интеллектуальной среде. Но потом один умный человек объяснил мне — в чём я ошибаюсь. Вегетарианцы-то, оказывается, не друзья, а враги животных! Если люди не будут есть мясо, никто не будет выращивать коров, и они быстро попадут в Красную Книгу. То есть, покупая колбасу, ты помогаешь коровам.

Разглядывая горящий светильник на потолке, Шут указал на него пальцем и посмотрел на Артура.

— Горючий воздух?

— Нет, это электричество, — рассмеялся Артур.

— А это что такое?

— Ну… Это такая домашняя, приручённая человеком молния. Только двигается она не по воздуху, а по медным проводам.

— По медным — чего?

— По медным… верёвкам, — подобрал слово Артур.

— А по воздуху не проще?

— По воздуху только Зевс-громовержец может, — пошутил Артур.

Ещё Шуту очень понравились спички. Он зажигал их одну за другой, наблюдая, как они горят. Когда Артур показал ему, что их можно зажечь, чиркнув о камень или о мрамор, он перепробовал всё, что возможно, всё, что было под рукой, с детской радостью восторгаясь после каждой удачной попытки.

— Отберите у него спички, — сердился Адам, — пока он их все не истратил. Ещё Замок подожжёт. Как ребёнок, право слово!

Шут оказался знаком с поэзией Овидия и Вергилия. На этой почве они с Поэтом сблизились и почти подружились. Как-то раз Артур был свидетелем их разговора. Обсуждали Маркуса, и Шут поддержал его убеждение об отсутствии истин.

— Ничего сумасшедшего в этом не вижу, — говорил Шут. — Это старинное убеждение скептиков. Пиррон полагал вещи непознаваемыми и предпочитал воздерживаться от суждений о них… А я так рассуждаю. Вот послушай! Существует истина и существует правда. Если это разные понятия, то они не совпадают. Значит, истина — это не правда?

— Ты занимаешься софистикой, — укорял его Поэт. — «Правда» — это понятие житейское, а «Истина» — понятие философское.

— Вовсе нет. И я тебе докажу. Существуют прописные истины — при чём тут философия? Возьмём любую прописную истину, например — лошади едят овёс. Прекрасно. Разве можно сомневаться в такой неоспоримой истине? Можно. Я привожу тебе лошадь, ты подносишь ей овёс — она не ест. Она просто сыта — но истина опровергнута. Делать нечего — ты сочиняешь другую истину: лошади едят овёс, когда они голодны. Превосходно. Ждём, когда лошадь проголодается, затем я вывожу её на зелёное поле, ты подносишь ей овёс — она отворачивается и ест клевер. Снова истина опровергнута. Ты, конечно, возмущаешься, но потом сочиняешь новую истину: лошади едят овёс, когда они голодны и нет ничего лучшего… Если хочешь, я могу продолжить, но, надеюсь, ты уже понял: всякое абсолютное утверждение — ложно. В каждой «истине» на порцию правды приходится порция лжи. Впрочем, меня удивляет, что ты этого не знаешь. Ведь это ты мне читал стихи: «мысль изречённая есть ложь».

— Что ты хочешь мне доказать — что истин не существует?

— Как-то с возрастом я стал относиться к ним с подозрением. Вот я был уверен, что Солнце вращается вокруг Земли, а Ньютон мне буквально на пальцах объяснил, что это не так. А ведь я это считал очевидной истиной. Теперь я уже ко всем «истинам» подхожу настороженно — в чём тут подвох?

— Не будем спорить о научных истинах, об этом действительно лучше говорить с Ньютоном, но существуют моральные истины, существует истина чувств. Когда я чувствую сострадание, я знаю, что это истина человеческого единства, человеческого родства.

— Извини, это для меня слишком возвышенно. Я знаю немало неприятных людей, с которыми я не хотел бы иметь никакого родства. Так что ты меня не убедил.

Артур, слушавший их беседу за соседним столом, подошёл к ним и спросил Шута.

— Не хотите съездить в Кардерлин на ярмарку?

— Я недавно был там, опять поругался с Петром. Вон Поэту предложи прокатиться.

Артур повернулся к Поэту.

— Хотите составить мне компанию?

— На ярмарку? — нахмурился Поэт. — Там наверно много народу?

— Много! — согласился Артур. — Со всех окрестностей люди съезжаются.

Поэт покачал головой.

— Это я не люблю. Я боюсь всякой толпы, пусть даже собравшейся с самыми благими намерениями… Печально не когда люди разные, а когда они похожие. Толпа всех делает одинаковыми. Это закон толпы… Вот знаете, есть такие бардовские съезды. Я видел по телевизору. Сидит тысяча человек, поют песни. Я вижу одухотворённые лица, я чувствую острую зависть, желание слиться с этой толпой единомышленников, растворённых в музыке и стихах. Но знаю, что этому не бывать. Мне там будет просто плохо, как плохо мне в любой толпе. И мне уже будет не до песен и стихов, я буду задыхаться. Я буду мечтать — скорее, скорее сбежать отсюда, от этой толпы замечательных людей… Так рыбы не понимают — как это люди дышат без воды? Так я не понимаю — как это люди дышат в толпе? Я задыхаюсь… Пусть люди будут разные, но пусть пореже собираются в толпу — по любым, даже самым замечательным поводам.

Писатель, издали наблюдая за беседами Поэта с Шутом, ревновал к их дружбе, и пытался склонить Шута в свою сторону.

— Что вы нашли в этом рифмоплёте? — выговаривал он Шуту.

— Он умный человек.

— Но он сумасшедший!

— Одно другому не мешает, — высказал Шут и добавил, лукаво посмотрев на Писателя. — Некоторые сходят с ума, не имея оного.

Однажды Артур увидел Поэта о чём-то беседующим с Писателем. Для Артура это было удивительно, потому что он знал — два служителя Муз недолюбливали друг друга. Особенно у Писателя всегда было настороженно ревнивое отношение к Поэту.

— У вас появились общие интересы? — спросил он Писателя, когда тот подошёл.

— У нас всегда были общие интересы — наша жизнь в искусстве. Хотя я не могу себя назвать любителем поэзии, но… признаю за ней право на существование.

— Она вам очень благодарна! — не смог удержаться Артур. — О чём вы беседовали?

— Я посоветовал ему использовать начальные рифмы, и даже подарил ему одну такую.

Писатель гордо посмотрел на Артура, ожидая, что он поинтересуется. Артур не стал разочаровывать его ожидание и спросил:

— И что же это за рифма?

— Украл укроп, — продекламировал Писатель.

— Надо же! Какая забавная рифма. Вы открываете новое направление в поэзии. Может быть, вам самому попробовать что-то написать в этом роде?

— Я не опускаюсь до поэзии, — гордо сказал Писатель. — Связывать свою мысль рифмой, значит насиловать её.

— Поэзия — это не только мысль, — не согласился Артур, — и даже не столько мысль, сколько чувство. Некоторые вещи можно понять, только прочувствовав их. Осмыслить их невозможно.

— Поэзия, поэзия… — пробурчал Писатель. — Я отношусь к рифмованию, как к интеллектуальной игре. Я однажды подарил Поэту рифму: красивый — как мерин сивый. Так он на меня рассердился. Смешной чудак.

Артур чуть позже подошёл к Поэту и поинтересовался:

— Как вам свежая рифма от Писателя?

— Да ну его! С умным видом изобретает велосипед. У талантливых авторов звуки переливаются и перекликаются по всему телу стиха. Это музыка слов. Я вообще делю поэтов на рассказчиков и музыкантов. Первые составляют большинство. Они сочиняют маленькие рассказики, приукрашивая их конечными рифмами. Великие поэты — всегда музыканты. Именно музыка стиха является очарованием поэзии.

Постепенно все расслабились и вернулись к привычным для себя занятиям. Сократ продолжал свои прогулки с невидимым собеседником. Судья листал книги о средневековой Франции, размышляя — кого бы привлечь к суду? Паскаль засел за свой ноутбук.

— Что он такой озабоченный? — спросил у Артура Шут, наблюдая Паскаля, который вечером во дворе, положив голову на ладонь, задумчиво разглядывал щербатую лунную поверхность стола.

— Он смысл жизни ищет.

Шут посмотрел на Артура удивлённо и вопросительно.

— Да?.. И что он будет с ним делать?

— Радоваться… — Артур неуверенно пожал плечами.

— А просто так радоваться нельзя?

— У него не получается, — вздохнул Артур.

Шут задумался.

— Это же не нормально.

Теперь задумался Артур.

— Что такое норма? Нормальны вот эти камни, — он указал на стену, — вот эти мраморные истуканы, — досталось Аполлону, — нормально мёртвое. Живое — это уже отклонение, уже ненормально.

— Один ищет Бога, другой ищет смысла, — рассуждал Шут. — Все чего-то потеряли! А я вот ничего не ищу, потому что ничего не терял.

Мимо прошёл Писатель с лопатой на плече.

— Он у вас садовник, что ли? Ты же говорил, что он Писатель. Чего он всё копает?

— Он пытается найти на острове клад. Недавно он откопал серебряную монету, страшно обрадовался и перерыл в том месте всё на два метра вглубь, но больше ничего не нашёл. Теперь ходит и жалуется, что натёр мозоли и не может писать.

Поднявшись на третий уровень Замка, Артур прошёлся по пустым комнатам, зашёл в комнату Евы и с грустью оглядел её. Смятая постель, брошенные на пол куклы, дохлые рыбки в аквариуме. Вздохнув, он вышел и прикрыл дверь. Он прошёлся по коридору и увидел Маркуса. Маркус стоял в картинной галерее и рассматривал «Мону Лизу». Артур подошёл к нему.

— Как безжалостно время! — глядя на картину, слегка наклонив голову, сказал Маркус. — Ничто не может избежать старения… Вы знаете, изначально эта картина была совсем иной. Ни один из оттенков её уже не соответствует тому, что было раньше. Если бы Леонардо увидел её теперь, он бы её не признал. Подумал бы, что это чья-то бездарная подделка.

— Хозяин уверял меня, что это подлинник, — вспомнил Артур.

Маркус недоверчиво посмотрел на него и пожал плечами.

— В это трудно поверить. Хотя… после всего, что произошло с нами, я уже ничему не удивлюсь.

— Предположим, у нас есть копир, — стал размышлять Маркус, — устройство, позволяющее делать точную копию предметов. Предположим, мы сделали точную копию этой картины. Будет ли она обладать в наших глазах той же ценностью, что и оригинал?

— Тут важные слова — «в наших глазах», — заметил Артур. — Ценность произведения искусства всегда субъективна. Поэтому в моих глазах копия не будет обладать той же ценностью.

— Но ваши глаза не смогут отличить копию от оригинала. Более того, через некоторое время вы неизбежно начнёте сомневаться — а не перепутали ли вы копию с оригиналом? А не смотрите ли вы с любовью и восхищением на подделку?

— Что вы этим хотите сказать? — уставился на Маркуса недоумённым взглядом Артур.

— Ничего, — смутился Маркус. — Кроме того, что все наши ценности субъективны и не имеют вне нас никакой цены.

Поздним вечером собрались у костра на берегу, пекли картошку, пили горячий чай, и Артур предложил:

— Давайте, каждый расскажет — как он попал в этот Замок. Андрон, начните вы.

Андрон пожал плечами и, слегка смущаясь, сказал:

— Я стукнул по голове свою подругу, как стучат по телевизору, когда он плохо показывает.

Он невинно посмотрел на слушателей.

— Я её починить хотел. А она в больницу попала, чуть не померла.

— Как это ты её починить хотел?

— Самый простой способ ремонта неисправного механизма, который применяют даже опытные мастера… У меня как-то не работал телевизор. Позвал приятеля, он обошёл вокруг телевизора, стукнул куда-то сбоку, тот заработал. Ну, ушёл приятель, через час — телевизор опять не работает. Я уж его и стучал, и тряс — ничего не помогает. Позвал опять приятеля, тот подошёл, один раз стукнул — телевизор работает. Чудеса, да и только. А он мне говорит: «стукнуть каждый может, но только мастер знает — куда и как!»

Адам засмеялся.

— Значит, ты плохой мастер. Стукнул свою подругу не туда и не так… А с чего ты решил, что твоя подруга сломалась?

— Да достала совсем — и пилит, и пилит. То ей не так, это ей не так. Я говорю: «что-то ты, подруга, скрипеть стала много, надо твои шестерёнки смазать». Она ещё хуже взбеленилась. Ну, я её и стукнул. Чтобы починить…

— Домашнее насилие, от одного года до пяти лет лишения свободы, — рассудительно сказал Судья.

— Да я тоже надеялся, дадут мне годик — ну и ладно! Так она меня в сумасшествии обвинила. «Посмотрите», — говорит, — «что он из нашей квартиры сделал! Посреди комнаты землю навалил, и муравейник развёл. Я», — говорит, — «даже спать не могу — муравьи по мне ползают».

— Это безобразие, — нахмурился Судья. — Это уже издевательство над человеком, другая статья.

Он покачал головой.

— Я лично попал сюда исключительно по злой воле моих врагов. Это судья Рочестер, мой давний недруг, упрятал меня в сумасшедший дом. Я всего лишь хотел навести элементарный юридический порядок в мире. Это здравое, нормальное желание человека моей профессии.

— В мире надо навести человеческий порядок, а не юридический, — выразил своё мнение Поэт. — Будет нравственный закон — юридический и не понадобится.

— Ой, только не начинайте этот спор заново, — запротестовал Артур. — Лучше расскажите — как вы сюда попали? — обратился он к Поэту. — Вы такой мирный, нормальный человек. Как вас угораздило?

— Мирный, нормальный? Спасибо, конечно. Но, видимо, у тех, кто меня отправил в сумасшедший дом, было другое мнение. Я сюда попал за злостное хулиганство, — заявил Поэт с видимой гордостью.

— Вот это да! — изумился Артур. — Вы, такой интеллигентный человек, и злостное хулиганство? Это не совмещается в моей голове.

— Меня дважды сажали на пятнадцать суток, а на третий раз у них лопнуло терпение, и они закатали меня в Кащенко.

— Что же вы такое натворили — даже представить себе не могу?

— Меня отказывались печатать, и я нашёл другой путь к широким читательским массам. Я стал писать свои стихи краской на стенах домов вдоль дороги, где ходят люди. Это же для них было очень удобно! — воскликнул Поэт. — Пока идёшь на работу, можно прочитать целый сборник стихов. Кому это могло помешать? Тем более стихи лирические, меня никогда не интересовала политика.

— Это безобразие! — поддержал Поэта Паскаль. — Тогда надо упрятать в психушку всех любителей граффити.

— Были, конечно, и другие обстоятельства, — замялся Поэт. — Я на стене камеры, где отсиживал пятнадцать суток, написал эпиграмму про начальника полиции, чем очень сильно его разозлил.

— Вот это уже было опрометчиво с вашей стороны, — с иронией заметил Адам. — Власть требует к себе уважения.

— Начальника полиции, его же подчинённые называли Янус. Начальник полиции был двулик. Когда он стоял к вам левым профилем — это было банальное лицо. Как говорил Зощенко: таких в каждом трамвае по десять штук ездят. А с правой стороны его лицо уродовал безобразный шрам от ожога. Сам он говорил, что получил его на пожаре, спасая людей, но подчинённые за спиной злословили, что это жена приложила его горячим утюгом. Впрочем, бравый майор не комплексовал и даже где-то гордился своей двуликостью. Он говорил, что без чужой помощи может разыграть известную сценку с добрым и злым следователем — достаточно только повернуть голову.

— Помните эпиграмму, из-за которой пострадали? — улыбаясь, спросил Артур.

Поэт покраснел.

— Помню… Но читать не буду. Там есть нецензурные слова.

— Браво! — восхитился Паскаль. — А говорите — лирический поэт. Да вы — декабрист, Рылеев!

— Ну, вы преувеличиваете! — заскромничал Поэт.

Оглядев собравшихся, Артур обратился к Сократу:

— А вы как оказались здесь?

Сократ смутился и махнул рукой.

— Ну, расскажите, расскажите, — поддержал Артура Судья.

— Да нечего рассказывать. Живи я в Древней Греции, никто бы меня пальцем не тронул, только что посмеялись бы.

Он вздохнул.

— Решил я тогда жизнью Диогена пожить. Купил большую бочку, в какой огурцы засаливают, вытащил её на улицу, ну и залез в неё.

Андрон захихикал. Сократ сердито посмотрел на него.

— Я никому не мешал. Я не загораживал проход, я тихо, смирно сидел в своей бочке. Нет, нашлись какие-то злыдни, позвонили — куда не надо, и через полчаса меня увезли в сумасшедший дом.

— А зачем вы залезли в бочку? — удивился Артур. — Вы же Сократ, а не Диоген.

— Не знаю, — пожал плечами Сократ. — Я тогда был в поиске, пробовал на зуб все учения античности. Вот Диоген меня и подвёл под монастырь.

— Диоген был циником и довольно неприятным человеком, — выразил своё мнение Паскаль. — Платон называл Диогена сумасшедшим Сократом.

— Почему вам так дорога античность? — спросил Артур. — Потому что вы — грек? Извините за прямоту.

— Античность — это колыбель человечества.

— Но нельзя же всю жизнь прожить в колыбели!

Сократ вздохнул.

— Детство лучшая пора любой жизни. Тогда небо выше, звёзды ярче, мир прекрасней… Современная нам цивилизация зашла в тупик. Убегая от неё, я и полез в бочку.

— Ну да… — согласился Паскаль. — Общество не любит и не прощает идущих наперекор. Оно называет безумными тех, кто хочет идти своей дорогой. Только строем, только глядя в рот говорящим головам в телевизоре.

Паскаль поднялся и собрался идти в Замок.

— Нет, нет — так не честно! — заявил Артур. — Давай и ты делись, как дошёл до жизни такой?

— У меня слишком грустная история, не хочется портить вечер такими воспоминаниями.

— А ты отнесись к этому, как к психотерапии. Сам же знаешь, выговоришься, и становится легче.

— Вряд ли… Но если хотите…

Он снова присел у костра и задумался, глядя на огонь.

— Я помню, как в тумане, последний день прошлой жизни… На душе было тяжело. Родители развелись, разругавшись и разбив посуду. Девушка, в которую я был влюблён, меня бросила без объяснений. Шёл я один по улице и думал о бессмысленности своего существования. Встретился мне приятель и, видя моё настроение, затащил меня в бар… В баре было шумно и весело. И это так контрастировало с моим внутренним состоянием, что мне стало ещё хуже. Приятель увидел свою знакомую и оставил меня. Я тупо напился, чтобы забыться, глядя на чужой мне праздник жизни. Я пил и думал:

— Вот в моей душе «дыра в форме Бога», и я не хочу жить в мире, который является безупречным часовым механизмом. Я, как рыба, выброшенная на прибрежный песок — судорожно открывает она рот — ей тут нечем дышать!.. А они пьют пиво, танцуют и смотрят футбол по телеку. Так кто из нас безумен?..

— Волна злобы и отчаяния накатила на меня. Я схватил бутылку, стоящую на столе, и швырнул в телевизор. Экран треснул и погас, что-то задымилось. Люди закричали, хотели меня схватить, но я вырвался и убежал. Потом долго бродил по улицам, страшно замёрз, купил бутылку водки и первый раз в жизни пил с горла. Шёл по улице и пил водку. Прохожие шарахались от меня, а мне было всё равно… Потом меня задержала полиция, я бил кого-то по морде, били меня… В общем, ничего хорошего. Хотели сначала меня засадить, а потом решили, что место моё в гнезде кукушки. Так я оказался здесь.

Молчание затянулось.

Шут покачал головой и улыбнулся.

— Послушал я вас, люди, и понял — какой я счастливый человек!.. А всё потому, что у меня нет таких тараканов в голове, как у вас.

— Адам, а вы чего отмалчиваетесь? — шутливо спросил Артур. — Давайте, расскажите — как вы сюда попали?

— Моя история проста и неинтересна. Я вам лучше расскажу про Мерлина. Его историю я слышал от него самого… Потеряв своих родных, он всерьёз задумался о вечных вопросах. Одно время был последователем идей Фёдорова. Потом увлёкся индуизмом, буддизмом. Ездил в Индию, в Лаос, на Шри-Ланку. От всего этого у него поехала крыша, он пришёл к убеждению, что главный враг человека — время. Он стал мечтать о вечности. И начал останавливать все часы, какие только оказывались в поле его зрения. Сначала к этому относились как к забавной причуде, но затем его мания перешла все границы и кончилось тем, что он оказался в Бедламе… Он ведь англичанин, как и Судья… Там его подлечили и через пару лет выпустили. Но лечение помогло ненадолго. Он решил остановить главные часы на Земле. Как англичанин и патриот, он имел в виду, разумеется, Биг-Бен… Ну и недолго думая, взял альпинистское снаряжение и ночью направился к цели. Тогда он был помоложе, но силы свои не рассчитал. Не добравшись до часов, он сорвался вниз, а на земле его, с переломанной ногой, подобрали полицейские. Так он опять оказался в Бедламе, и уже надолго. Потом наш Хозяин, заинтересовавшись его историей, пользуясь своими связями, перевёл его сюда. Первое время он ещё немного общался со всеми, рассказывал Еве историю короля Артура, особенно упирая на то, что без волшебника Мерлина, Артур ничего бы не добился. Вот к нему и прицепилось прозвище — Мерлин.

— Это я его так назвал! — гордо сказал Маркус. — А всем понравилось.

— А вас что сюда привело? — обратился к Маркусу Артур.

— Меня сюда привели, — нахмурился Маркус. — Жил себе спокойно, читал книжки, смотрел телевизор. Так нет же — вломились, скрутили и вот я тут.

— Так не бывает! — усомнился Артур. — Что-то вы скрываете, Маркус.

— Ничего я не скрываю! Поставили меня перед комиссией. Сидят трое в белых халатах — смотрят на меня. Я подул на них, а они спрашивают: «Что это вы делаете?» Я говорю: «Проверяю — привидения вы или сон? Вы же мне руки связали, я не могу вас потрогать». Они заулыбались и один, самый старший из них ехидно так спрашивает: «А если потрогаете? — какое будет ваше решение?» «Если потрогаю», — говорю, — «тогда точно — сон. Привидения они бесплотны». Они ещё больше заулыбались и этот старший головой кивает и своим соседям говорит: «perturbatio mentis, коллеги, думаю, тут всё ясно».

Маркус вздохнул и загрустил.

— Им всё ясно… Мне ничего не ясно, а им всё ясно.

— А где Писатель? — покрутил головой Артур. — Хотелось бы его историю послушать.

— Заходил я к нему, — сказал Андрон. — Свет выключил, сидит в темноте при свечке — и пишет, и пишет! Вдохновение, значит, нахлынуло.

— Я знаю его историю, — сказал Паскаль. — Мне медсестра рассказывала.

— Ну-ка, ну-ка — поделись! — заинтересовался Артур.

— Он написал в газету, что нашёл неизданный роман Достоевского. Журналистам предъявил рукопись очень хорошо подделанную — на старинной бумаге, с ятями, с ерами, и почерк, похожий на почерк Фёдор Михалыча. Но тут он-таки прокололся — экспертизу почерка рукопись не прошла. Его обвинили в подлоге. Тогда он начал нести какой-то бред — дескать, ему во сне явился Достоевский и продиктовал свой роман, а он его только записал. Тут уже направили на экспертизу его самого. В психушке он провёл год, потом его выпустили. Но он на этом не успокоился. Взял в библиотеке один из томов полного собрания сочинений Достоевского и добавил туда свой роман.

— Как это возможно? — не поверил Поэт.

— А вот так — аккуратно разобрал книгу на листы, что-то выкинул, а свой роман вставил. Потом вернул книгу в библиотеку. Когда история обнаружилась, подозрение пало на него. Он опять начал рассказывать, что этот роман написан Достоевским и продиктован ему во сне. В общем, после этого рецидива он уже поселился в психушке надолго.

— Может, ему действительно приснилось, что Достоевский надиктовал ему роман? — попробовал защитить Писателя Поэт. — Сны бывают такие убедительные.

— Я могу представить — что это был за роман! — съязвил Паскаль. — Там наверно от хохота чуть все врачи не померли.

Возвращаясь в Замок, Шут осторожно спросил у Артура:

— У вас там, в будущем, все такие?

— Какие?

— С прибабахом.

Артур засмеялся.

— Нет, не все. Большинство как раз-таки вполне нормальные. Присутствие или отсутствие на небе Бога не портит им аппетит.

Паскаль, услышав, пояснил:

— Нормальные люди ищут счастья, ненормальные ищут смысла.

— А разве смысл не в счастье? — удивился Шут.

— Поздравляю вас, — с лёгкой иронией диагностировал Паскаль, — вы — нормальный человек.

— Ну, слава богу! А то я уже начал сомневаться.

Перед завтраком Артур завёл обычай купаться в озере. К ежедневной зарядке он себя приучить не смог, и решил, что плавание по утрам будет хорошей альтернативой — и зарядка, и закалка.

Вернувшись после купания, подошёл к Писателю, гулявшему во дворе.

— Как идёт работа над вашим романом?

— Я переделал всю первую главу! — охотно поделился Писатель. — У меня возник гениальный, мистический замысел.

Он наклонился к уху Артура, чтобы никто не подслушал, и произнёс.

— Не было ни писателя Толстого, ни писателя Достоевского. Был писатель Толстоевский, и вся сцена дуэли — это его мысленная попытка самоубийства.

Он выпрямился и гордо посмотрел на Артура.

— Ну как? Сильный ход?

— Да-а… — озадаченно протянул Артур и, сдержав улыбку, добавил. — Великий русский писатель Толстоевский, автор романа «Анна Карамазова».

— Я сейчас начал вторую главу, — продолжил Писатель, — и она имеет оригинальный детективный сюжет.

— Ну-ка, ну-ка! Это интересно — какой оригинальный сюжет вы смогли придумать после Агаты Кристи и Конан Дойла?

— Вот скажите, как вы думаете, возможно ли преступление без мотива?

Артур задумался.

— Ну-у… Преступник может убить не для того, чтобы ограбить, а мимоходом, по злобе.

— Не-е-т! Злоба — это сильный мотив. Вот Демон не любит людей, и это один из мотивов его поступков.

— Случайное преступление? — предложил Артур. — Убийство по неосторожности.

— Не то, не то! Имеется в виду, может ли преступник осознанно спланировать и совершить преступление, не имея никакого мотива?

— Тогда это сумасшедший преступник.

— Возможно… Но он живёт в обществе, занимает хорошее положение, и никто не сомневается в его порядочности и здравом уме. Он совершает убийство и обеспечивает себе железное, я бы даже сказал — железобетонное алиби. В момент преступления он находился далеко от места преступления в компании судьи, которому потом поручают это дело.

— Как ему это удалось?

— Я не буду спойлерить свой сюжет. Когда мой роман будет закончен, у вас будет нелишний стимул его купить.

— А дорого будет стоить ваша книга?

— О, да! Мне нужно накопить деньги на собственный остров. Поэтому цена будет не маленькая.

Артур понимающе закивал.

— Впрочем, вам, так и быть, я обещаю авторский экземпляр, — расщедрился Писатель. — Вы единственный в Замке, кто интересуется моим творчеством.

Он оглянулся вокруг, развёл руками и с доверительной грустью сказал:

— Тёмные люди!

— Надо сходить в деревню, — обратился к Артуру Адам. — У нас закончилась мука. Сходите с Паскалем в деревню, купите полмешка муки.

— Паскаль с утра уехал в монастырь.

— Что он там забыл? — удивился Адам.

— Наверно с Дени пообщаться хочет.

Артур не стал говорить об истинной причине, потому что Паскаль просил его не распространяться об этом.

— Тогда возьми Ньютона за компанию и будьте осторожны. Демон всё ещё на свободе.

Артур кивнул и пошёл в комнату Ньютона. Там с удивлением увидел Писателя, которому Ньютон объяснял принцип работы своих «вечных» часов. Писатель поджимал губы, делал серьёзное выражение лица и многозначительно кивал. Артур предложил Ньютону прогуляться до деревни.

— Пойдёте за продуктами? Купите мне круассаны, — попросил Писатель.

— Не-е! — помотал головой Артур. — До Парижа мы не дойдём. Да и туда круассаны, наверно, ещё не завезли.

Через полчаса Артур с Ньютоном шагали по тропинке в деревню. Солнце клонилось к закату, в кронах деревьев щебетали птицы, обсуждая дневные дела. Пахло скошенной травой с ближайших полей. Деревенские куры бродили по дороге, выискивая что-то в пыли.

— Как вы решаете проблему, что было первым: курица или яйцо? — озадачил Ньютона Артур.

— Очень просто, — улыбнулся Ньютон. — Давай, я поясню аналогией. Задам другой вопрос. Каким молотом был выкован первый молот?

— Возможно, он был сделан иным способом. Металл могли вылить в глиняную форму.

— Хороший ответ. Так может быть и курицу первую сделали «иным способом»? — хитро прищурился Ньютон.

Артур рассмеялся.

— Затрудняюсь представить — как это выглядело?

— Да по-разному это могло быть, — продолжил Ньютон. — И про молот у меня был другой ответ. Первый молот был выкован камнем.

Деревенский староста Бедрайон встретил их приветливо, они уже покупали у него продукты. Поторговавшись, купили полмешка муки и бурдюк с кислым молоком. Из соседней комнаты выглядывали любопытные мордашки двух малолетних дочерей старосты.

— Какие красивые у вас девчонки, — заметил Ньютон.

— У меня и два сына есть! — с гордостью сказал Бедрайон. — Взрослые уже — на поле работают.

Уходя, Артур угостил девчонок конфетами, так, чтобы Бедрайон не заметил.

Когда возвращались, уже вечерело. Закатный свет пробивался сквозь кусты, и Ньютон указал на них рукой.

— Смотри — неопалимая купина.

Присмотревшись, Артур воскликнул:

— Действительно, при некотором воображении можно представить, что куст горит… Может быть, так и было у Моисея? — задумался он. — А что такое неопалимая купина?

— Да, это она и есть, — кивнул на кусты Ньютон, — это терновник, дикорастущая кустарниковая слива.

— Ты знаешь — что общего между этим кустом и яблоней? — он указал на маленькую яблоню, стоящую у тропы.

— А есть что-то общее? То кустарник, а это дерево. И плоды совсем разные.

— Они «родственники», принадлежат к семейству «розовые». Да, да. Розы тоже в этом семействе.

— Какие познания у вас в биологии, — удивился Артур. — А я думал, вы только физикой увлекаетесь.

— Жена у меня биологом была… «Биологиня», — улыбнулся он. — Так я её называл… Ей нравилось. Говорила: «это похоже на богиню».

Он улыбнулся с грустной радостью воспоминанья.

Выйдя к озеру, заметили сидящего на берегу человека. Артур насторожился, но, когда подошли ближе, обрадовался.

— Да это же наш Мессия!

Это действительно был он. Худощавый и поникший, он сидел на камне и задумчиво смотрел на Замок.

— Что случилось, монсеньор? — шутливо спросил Артур. — Что заставило вас покинуть монастырь?

Мессия обернулся и встал.

— Меня выгнали из монастыря. Точнее, хотели меня связать, но я вырвался и убежал.

— Пойдёмте в лодку, потом расскажете всё подробно, — пригласил Артур.

— Да нечего особо рассказывать. Приехал епископский посланник, молча прослушал мою проповедь, а потом вышел на амвон, и битый час меня клеймил разными словами и ворохом цитат из Библии, слова не давая мне вставить. Так запугал монахов карами небесными, что они тоже все притихли, ни один за меня не вступился… Грозил мне поднятой Библией. Ехидно спрашивал — читал ли я эту книгу? Я ему сказал: «Положи книгу… Я слова знаю… Я не слова, я Бога ищу».

Мессия вздохнул.

— Он приказал меня схватить, чтобы отправить к епископу на суд, но мне удалось вырваться.

— Sic transit gloria mundi, — сказал Ньютон.

— Кто к нам вернулся! — воскликнул Адам, увидев заходящего в ворота Мессию. — С щитом или на щите?.. Впрочем, можете не отвечать. Читаю по вашему лицу. Выгнали?!

Мессия устало махнул рукой, не стал ничего объяснять, и прошёл в свою комнату.

Вечером Мессия вышел во двор, подошёл к столу, где пили чай, и сел на скамью. Артур налил ему чая и пододвинул тарелку с кашей. Кашу Мессия есть не стал, а чай выпил.

— Я знал, что у вас ничего не получится, — заявил Паскаль Мессии. — И кому вы читали свои проповеди?! Они ждут второго пришествия, они считают дни, заглядывают в мир иной, а вы проповедуете им мир этот. Не нужен им этот мир, где жизнь коротка и мучительна!.. Сказать им, что второе пришествие отменяется, что у них ещё, по крайней мере, тысяча лет, так они расстроятся. Они не знают — что им делать с этой жизнью? Это потерянные для земной жизни люди. Всё их упование — загробное. «Как же долго приходится ждать!» — тосковала одна монашка, томясь по Царству Небесному.

Мессия молчал, никак не реагируя на слова Паскаля.

— Что теперь будете делать? — спросил Артур.

— Не знаю… — не сразу и неохотно ответил Мессия.

— Вам надо плыть в Америку, — то ли в шутку, то ли всерьёз посоветовал Паскаль. — Там для вашей проповеди поле непаханое. И конкурентов в виде католической церкви нет.

Мессия не отвечал. Он, казалось, был погружён в свои мысли и не слушал то, что ему говорил Паскаль. А тот заводился всё больше и больше.

— Знаете, чего вам не хватает? Вам обязательно надо стать фокусником. Люди ждут чуда. Кто помнил бы Христа, если бы он не творил чудес? Если бы он не оживил Лазаря, не накормил пятью хлебами пять тысяч человек, не превратил воду в вино, не ходил по воде… Скажите, только честно, разве восторжествовало бы христианство без веры в чудо? Они ждут чудес.

— Мне Дени рассказывал, — обратился он к Артуру, — как он свою веру испытывал. «Два дня без сна и еды я молился, стоя перед горой, желая, чтоб вера моя сдвинула гору. Но не свершилось, гора не сдвинулась ни на пядь. Тогда я утратил веру в свою веру». И так горестно это рассказывал, видно было, что для него это — трагедия.

Мессия поднялся, постоял минуту, словно собираясь что-то ответить, но ничего не сказал и вернулся в свою комнату.

— Что ты его троллишь? — укорил друга Артур. — Ему сейчас и так не сладко. Никто не хочет его Бога принять.

— Значит, Бог у него дефектный, неудобный. Вон христиане придумали себе удобного Бога, и тысячу лет уже довольны им. И ещё тысячу лет будут довольны.

Ранним утром Артур вышел во двор, когда все ещё спали. Он направился к озеру, чтобы поплавать по уже устоявшейся привычке. Подходя к озеру, он почувствовал дежавю. На белом камне у воды сидел Мессия. У его ног лежал холщовый мешок.

— Вы уходите?

— Отвезите меня на тот берег. В Замке мне нечего делать. Пойду куда-нибудь в глухие края, проповедовать простым людям, чьё сердце ещё открыто вере.

— Пропадёте вы в этом суровом мире.

Мессия заглянул Артуру в глаза, а потом опустил голову и спокойно сказал:

— Ну, значит, так тому и быть.

— Останьтесь! — искренне захотел Артур. — Мы вместе увидим будущее!

Мессия медленно покачал головой.

— Мне нечего делать в будущем. Здесь ещё горит огонь веры, а в будущем он потух. Моё место здесь… Вот решил я на следующий год идти в Рим, поживу там немного, послушаю папу Сильвестра — говорят, умный человек. А потом поплыву на Святую Землю, в Иерусалим.

— Не лучшая мысль, — покачал головой Артур. — Там сейчас сарацины. До первых крестовых походов ещё сотня лет.

— Я знаю… Хочу посмотреть всё своими глазами. Увидеть Голгофу.

Артур внимательно посмотрел ему в лицо.

— Увидеть Голгофу и умереть? — неудачно пошутил он. — Голгофа свободна.

Мессия поднялся, закинул мешок на плечо и пошёл к лодке. Артур последовал за ним. Мессия сел вперёд, Артур сел за вёсла. Налегая на них, он поглядывал на Мессию. Тот был спокоен и сосредоточен. Он не смотрел на Артура.

На другом берегу они попрощались, неловко обнявшись, и Мессия сказал:

— Я не желаю вам счастья. Ибо счастье — это маленький обман. Для тех, кто не знает — что ему делать с этой жизнью? Я желаю вам найти своё место в этом мире… Мир большой. Каждый может найти в нём своё место.

Он повернулся и пошёл вдоль берега озера. Нагнулся, подобрал с земли палку, и дальше пошёл уже с ней. Артур долго ещё стоял и смотрел вслед уходящему. Ему было грустно.

Собирая последние яблоки с деревьев в саду, Андрон спорил с Поэтом.

— Какой только ерундой не занимаются люди! — рассуждал Андрон. — Человек пришёл в мир, как в комнату, где на полу валяется много безделушек. Человек выбирает одну из них и начинает начищать, надраивать до блеска… Вот, например, балерина или, упаси Господи, балерун. Смешное ведь занятие — прыгать по сцене и задирать ноги. Но если заниматься этим со всей серьёзностью, с верой и упорством — родится красота, удивляющая людей… Всякая безделушка может стать красивой, если к ней душа приложена.

— Вот не читаю я поэзию, не нужна она мне, — продолжил он свои рассуждения. — Но я любую работу уважаю, если она сделана с толком и с любовью. Работа поэта, как я понимаю, состоит в том, чтобы расставить нужные слова в нужном порядке. В этом он близок к каменщику, который делает то же самое, только вместо слов у него кирпичи.

— Я не согласен с вами, — мотал головой Поэт. — Когда хвалят мастерство каменщика, это одобрение. Когда подчёркивают мастерство поэта, это оскорбление. Поэт не должен быть мастеровым. Создавать рифмованное здание из слов — плохое занятие. «Когда б вы знали, из какого сора…» Не из добротных кирпичей, не по задуманному плану создаются строки, способные взволновать сердца. Вдохновение, а не упорный труд, — вот что рождает поэзию. Это непостижимая сила, а не точный расчёт. Рильке считал поэзию пятой стихией.

— Ну, не знаю, не знаю… Когда строитель строит мост, у него есть план этого моста, есть чертежи. Попробовал бы он построить мост из одного «вдохновения»!

— Так я вам и говорю, что работа поэта особого рода, и нельзя её сравнивать с ремеслом.

— Этого я не понимаю, — продолжал Андрон. — А если нет вдохновения? Всё — работа встала?

— Да! — ответил Поэт. — Если чувствую, что нет вдохновения, я займусь чем-то другим, но стихи писать не буду.

— Хорошо устроились! — подсмеивался Андрон. — Хочу — работаю, хочу — не работаю. А как тогда на жизнь зарабатывать? Непонятно.

— А поэзией и нельзя заработать, как вы говорите, «на жизнь». Поэзия не про это.

— Значит, у поэта должна быть вторая работа, и уже «без дураков» — от звонка до звонка. Вот вы где работали, чем зарабатывали?

— Сторожем в детском саду, — буркнул Поэт.

— Вот! Хоть какая-то польза, значит, от вас была обществу… А то «поэзия», «поэзия»! Толку от этой поэзии?

— Зачем вы рассуждаете о том, чего не понимаете! — завёлся Поэт. — «Илиада» Гомера важнее пирамиды Хеопса для человечества. Бог создал мир чёрно-белым, а поэты сделали его цветным. Если вы не чувствуете поэзию, я могу вас только пожалеть — вы не знаете, чего вы лишены!

— И чего я лишён? Рифмоплётства словесного? Так вы уже все рифмы по тысячу раз использовали, ничего нового уже придумать нельзя. А всё никак не успокоитесь, всё рифмуете, рифмуете. Да людям головы морочите.

— Я поражаюсь вашему невежеству! — оскорбился Поэт. — Прочитайте хотя бы Пушкина. Даже такая бесчувственная душа, как ваша, непременно будет задета и потревожена.

— Да читал я вашего Пушкина! «Мой дядя самых честных правил»… Я не против Пушкина. Пусть его дети читают. Но на мой вкус, это не съедобно.

— А поэзия не котлета! Что значит — не съедобно? Какой такой вкус вам нужен? Что за гастрономия в искусстве?

— Всё должно быть вкусным. А иначе, зачем оно — невкусное?

— Как вы собираетесь определять вкус поэзии? — вознегодовал Поэт.

Андрон спрыгнул с дерева, поднял ведра с яблоками и с улыбкой ответил:

— Мыши могут съесть томик стихов Пушкина, и рассказать — какова его поэзия на вкус?

— Нет, я его когда-нибудь прибью! — взмахнул руками Поэт.

Артур обшарил книжные полки в своей комнате в поисках недочитанной книги и не нашёл её.

— Странно! Куда она могла деться? Так и не узнаю больше — каким может быть мир? Придётся придумывать самому.

Он вышел во двор. Адам с Шутом играли в шахматы, Сократ прогуливался по коридору, покачивая пальцем, доказывая что-то своему невидимому собеседнику. Судья читал книгу. По лестнице спустился Паскаль и вышел во двор.

— А где вообще Никто? — спросил друга Артур. — Что-то я давно не видел его.

— Он в лесу, в шалаше живёт, — ответил Паскаль. — Я один раз наблюдал, как он силки на зайцев расставляет. Да и костёр его ночью с берега видно… Его окрестные крестьяне боятся, обходят стороной. Меж собой говорят: чёрный монах в лесу поселился, это к беде.

Артур заинтересовался и решил вечером навестить отшельника.

Небольшая поляна, где стоял шалаш, была обложена по периметру камнями. Камни были вдавлены в землю, чтобы о них не спотыкаться. Артур оглядел это сооружение и спросил:

— Зачем вы принесли эти камни?

— Это оберег. Магический круг.

— Вы боитесь злых духов?

— Я ничего не боюсь. Я защищаюсь от внешнего мира.

— Ну, не знаю, как духов, а злых людей этот «магический круг» не остановит. Тут в лесах много лихих разбойников.

— Зачем им я? У меня ничего нет. И потом… Я мёртвое слово знаю.

— Мёртвое слово? — удивился Артур, и Никто кивнул.

— Кто его слышит, падает замертво.

— И что же это за слово?

Никто приблизился к нему вплотную и сказал на ухо:

— Вы действительно хотите его услышать? Вы готовы умереть?

— Почему же оно не убивает вас? — недоверчиво спросил Артур.

— Оно не убивает своего владельца. Оно убивает других. Тех, кто его слышит.

— Хорошее оружие, — Артур попытался скрыть иронию. — Почему бы вам не вернуться в Замок?

— Он мне надоел… Я хочу одиночества.

Никто сел на камень у кострища и стал разгребать палкой золу.

— Одиночество каждому дано от рождения, — сказал Артур. — Человеческое общение — это попытки забыть об одиночестве.

— Мне это не нужно. Я наслаждаюсь одиночеством.

— Вам не скучно здесь одному?

— Мне не скучно… Я работу делаю, как говорил Раскольников. Я много думаю.

— Здесь недалеко, — он повёл головой в сторону, — деревенское кладбище. Я вчера гулял по кладбищу и размышлял о счастливых мертвецах.

— О счастливых мертвецах? — удивился Артур.

— Люди боятся смерти, как боятся всего неизвестного. Надо понять смерть, полюбить её и тогда развеется страх и случится желание смерти… Тяжела человеку жизнь. Сколько тягот, забот, лишений! Наслаждения кратки, чего не скажешь о разочарованиях… Человек мечтает о счастье. Он ищет его повсюду. Шарит по пыльным углам страстей… Грызут его тело изнутри черви любви и голода. Бросает он им куски коровьего и женского мяса. Стонет от вожделения — вгрызаются черви в мясо. Наедаются и оставляют его ненадолго в покое. Но прожорливы черви, и снова требуют пищи. Такая смертная тоска в этом убогом счастье: кормить своих червей.

— В юности человек считает, что счастье — это жизнь, — продолжил он. — В зрелости он уже не чувствует радости жизни, а ищет наслаждений. Счастье его — это сладкая жизнь. И только в старости, разочарованный и опустошённый, он начинает понимать, что счастье — это не жизнь. Это состояние покоя и тишины. Когда ничего не болит, ничего не нужно, и никто не считает тебя своей вещью. Счастье — это смерть. И самые счастливые люди — покойники. Жаль только, что сами они об этом не знают. Поэтому надо жить и мечтать о смерти — единственном счастье, которое никого не обманывает.

Артур даже не стал спорить, настолько это было безумно.

— Вы же знаете, что мы оказались в прошлом? — Артур присел рядом с Никто.

— Я не знаю — где вы оказались. Мне всё равно, — он кивнул куда-то в сторону, — бегают там мамонты или ездят электромобили. Это выдумка человеческая — будущее и прошлое. Прошлое — это мысли о прошлом, будущее — это мысли о будущем. Существует только настоящее.

— Я могу это понять. Но… Всё так и не так, — Артур сел на камень. — Прошлое можно потрогать руками, как экспонат музея или древнюю рукопись. Будущее можно представить в своём воображении, вывести из непреложных законов логики развития и до определённой степени предсказать. И только настоящее всегда ускользает от нас, хотя только им мы и живём.

Он огляделся вокруг и спросил:

— Можно я останусь у вас ночевать? Утром я уйду.

— Не люблю я этого, — нахмурился Никто, но потом, помолчав, сказал: — Ладно. Оставайтесь.

Они разожгли костёр, сели вокруг него и молча смотрели в огонь. Языки пламени танцевали самый древний танец на Земле, причудливо извиваясь и разбрасывая искры. Потом Никто поставил на огонь закопчённый чайник, и он сразу же запел свою песню, согреваемый огненным танцем. Скоро они грелись горячим чаем и разговаривали.

— Всё придуманное, — говорил Никто. — Мы придуманные, весь мир придуманный. Бог не творил мира. Он его придумал. Этого достаточно. Всё придуманное обретает жизнь.

— Раньше вы говорили мне, что мир — это сон Бога.

— Это говорил не я. Тот человек уже умер.

— Ах, да! Мы рождаемся и умираем каждую минуту. Жизнь — это смерть. Да, я помню, что говорил он.

— Он уже умер.

— Я понял. Но вы его родственник? Или наследник?

Никто угрюмо молчал. Артур подбросил сухие ветки в костёр и присел рядом.

— Почему вы встали на сторону Демона? Чем он вас привлёк?

— Он сильный… Так много на свете слабых людей, что любая сила вызывает удивление и уважение… Он не лицемер. Всё, что он делает, делают все сильные мира сего. Просто все это делают тайно, а он не скрывается. Все хотят власти, но объясняют свои поступки другими, более благовидными мотивами.

Никто поправил палкой дрова в костре, и огонь вспыхнул с новой силой, рассыпав вокруг брызги искр.

— Воля к власти? — сказал Артур, на секунду задумавшись. — Не знаю… В себе я её не чувствую.

— Человек в этом мире похож на наглого завоевателя, у которого нет никаких прав, кроме права силы — силы разума. Но обычно люди прячутся от этой мысли, а Демон не прячется, он идёт напролом. Он верит в силу.

— Сила — это оружие, но не цель, — возразил Артур. — Понятно, что человек сильный и духом, и телом — вызывает уважение. Но… На что он её, свою силу, использует? Куда он идёт? Куда он ведёт за собой?

Он внимательно поглядел на Никто.

— Надеюсь, вы не обидитесь, но я вижу у вас, и у Демона что-то общее. Вы тоже не любите человечество, не верите в цивилизацию и в прогресс.

— Рай земной невозможен и не нужен. Цивилизация — это строительство земного рая. В этом смысле она — тупик.

— Значит, что? Опять распадаться на племена и прятаться по пещерам?

— Как хотите. Это не важно. Какая разница — как живут придуманные люди в придуманном мире?

— Ну, не знаю… Может быть, они кем-то и придуманные. Но для себя они — центр и смысл мироздания. В них течёт горячая кровь и стучит сердце. Они знают радость и боль. Они могут задавать миру вопросы и искать ответы. Они могут, наконец, обживать и обустраивать этот мир. А для этого им надо быть вместе. Одиночка рождается и исчезает, как искра. Он один не имеет смысла. Только вместе мы можем разжечь костёр — осветить и обогреть мир.

— Сколько пафоса и красивых слов! А вы никогда не думали, — он посмотрел на Артура с какой-то странной проникновенностью, — может быть, мы — ошибка?

— Кто? — выдохнул Артур.

— Ну… люди. Может быть, нас не должно быть? И этот мир задуман не для нас? Мы, как сорняки на поле, где могла бы расти пшеница… Ведь какие основания нашей уверенности в собственной важности, нужности, смысле? Никаких… Кроме глупого самомнения и самолюбия.

Артур только пожал плечами.

— Единственное, чем утверждалось и утверждается человечество в этом мире, есть право силы, — продолжил Никто, глядя в огонь. — Всё мировоззрение человека основано на желании быть. И если завтра сам Господь Бог объявит нас своей ошибкой, человечество переименует Его в Дьявола и объявит Ему войну… Готовы ли вы пожертвовать собой ради Истины? Готовы ли вы допустить, что человечество может быть ошибкой?.. Я вовсе не хочу пошатнуть вашу веру в человечество, я хочу указать, что это всего лишь вера и не более.

— Все во что-то верят, — согласился Артур. — Человеку естественно верить в человечество, в разум.

— Разум?.. Да кто вам сказал, что разум — это хорошо? Не сам ли он об этом заявил? И можно ли ему в этом случае верить? — Никто посмотрел на Артура в упор, и он почувствовал лёгкий озноб от этого взгляда. — Разум — это болезнь материи. Это раковая опухоль, которая расползается по миру. Мир болен. Он болен разумом.

— Как вы можете так говорить! — Артур был поражён. — Мы нужны этому миру. Только наше присутствие делает этот мир видимым, осязаемым, осмысленным; делает этот мир существующим.

— Мы не нужны этому миру. Он прекрасно себя чувствовал без нас. И сейчас он мечтает избавиться от нас, как от ужасной болезни, поразившей его.

Лицо Никто окаменело и утратило свою обычную подвижность. Он стал похож на внезапно заговорившую каменную гарпию.

— Разум — это злокачественная опухоль на теле Вселенной. Она растёт и расползается вширь и вглубь, захватывая всё новые и новые области мира. Она уже ищет смысл в себе. Она уже хочет превратить весь мир в большую, зловонную опухоль. Разум — это болезнь.

Артур смотрел на него, открыв рот, не зная, что возразить. Да и смысла в этом, наверно, не было.

Костер догорел. Раскалённые угли покрылись пеплом. Лёжа в шалаше, пытаясь заснуть, Артур наблюдал, как Никто бродит по поляне, делая какие-то странные движения, словно заклиная духов.

Артур уже закрыл глаза и начал проваливаться в сон, как внезапно из леса, где-то совсем недалеко, послышался долгий, протяжный вой. Артур открыл глаза и резко сел. Сон, как рукой сняло.

— Это волк!

Он поднялся и подошёл к Никто.

— Надо разжечь костёр.

— Не надо! — глухо сказал Никто. — Это мой друг. Он пришёл ко мне.

Артур снова вернулся в шалаш и сел, укутавшись одеялом. О том, чтобы заснуть, уже не было речи. Он сидел, наблюдая за Никто, который обходил поляну по своему «магическому кругу» и пристально смотрел в лесной сумрак. И вдруг озноб пробежал по телу Артура. Из ближайших кустов медленно вышел крупный волк и подошёл к Никто. В лунном свете отчётливо горели его жёлтые глаза. Никто присел на корточки и положил что-то перед ним. Волк схватил это и также медленно ушёл в кусты.

— Скажи мне, кто твой друг, — подумал Артур.

Он долго ещё не мог заснуть, напряжённо глядя в кусты, куда ушёл волк. Но тот больше не появился. Никто сидел неподвижно у потухшего костра. Артур вышел из шалаша и подошёл к нему.

— Вы дружите с волками?

Никто медленно повернул голову и посмотрел на него отсутствующим взглядом.

— Они сильные… Они знают, чего хотят… У них свой мир.

— Это другой мир. Где человек — добыча… Не дружите с волками, это закончится плохо.

Никто не ответил и отвернулся. Он сидел, как вытесанная из чёрного мрамора статуя. Лунный свет стекал по нему и чернел, проливаясь на землю тенью.

Артур вернулся в шалаш. Постепенно тревога ушла, усталость взяла своё. Артур опустил голову на подушку из соломы и заснул.

Наутро, когда он проснулся и вылез из шалаша, Никто на поляне не было. Артур не стал его дожидаться и искать. Он отряхнул от соломы голову и пошёл к озеру. Выйдя к озеру, он сразу увидел плывущую к берегу лодку. Андрон отправился за продуктами. Артур подождал, пока он причалит, и, поздоровавшись, решил прогуляться с ним до деревни.

Андрон был в хорошем настроении. Рана уже зажила, Замок был в безопасности. Андрон строил планы на будущее.

— Я посоветовался с Адамом, — рассказывал он, — что мы можем продать на ярмарке? У нас много разного барахла на складе. Мы составили список, и завтра я поеду в Кардерлин — торговать. Писаку не возьму, от него толку нет.

Он наклонился к Артуру и хитро прищурился.

— Я там, в корчме, приметил одну рыженькую девицу. Я уже с ней столковался, но Писака, зараза, всё испортил. Деньги-то у него все были. Дай мне, говорю, пять денье и иди, погуляй по ярмарке. Так он ни в какую! Посмотрел на девицу и говорит: «Нет! Это деньги на другую корову».

Торгуясь с Бедрайоном, Андрон начинал говорить по-французски, но, убедившись, что его не понимают, переходил на коверканный язык, как это делают, наверно, все, пытаясь поговорить с иностранцем, — «шьорт побьери»! Артуру надоела эта галиматья, и он взял инициативу в свои руки. Купив то, что хотели, они вышли на деревенскую дорогу.

— Какие же это французы, — возмущался Андрон, — по-французски не понимают! Какие-то недоделанные французы!

— Вам надо было надеть бандану!

— Не понравилась мне она, — поморщился Андрон. — Как будто кто-то залез в мою голову и вместо меня говорит.

— Ты где пропадал ночью? — спросил Артура Паскаль. — Я хотел попросить твою лошадь — съездить в монастырь. Захожу к тебе вечером — тебя нет, захожу утром — опять нет.

— Я ночевал в шалаше в лесу.

— А-а, у этого ненормального? — спросил Паскаль. — Нет, я люблю ненормальных, сам такой, но это уже коронованный псих. Как-нибудь расскажу тебе одну историю, после которой я его обходил стороной, также как Писака обходит стороной меня… Ну и как он там поживает?

Артур рассказал ему про ночного волка. После чего сказал:

— А насчёт Звёздочки — бери, конечно. Даже не спрашивай. Только учти, что в монастыре уже новый аббат, и тебе лучше не попадаться ему на глаза.

Паскаль уехал в монастырь. Артур, искупавшись, вернулся в Замок, сел за столом возле «Мыслителя» и разговорился с Судьёй.

— Я решил, раз мы во Франции, выдвинуть обвинение против Робеспьера, — сказал Судья.

— Понимаю, — не стал удивляться Артур, — только как-то неудобно — он ещё не родился.

— Это будет судебный прецедент, — заявил Судья. — Он же, в конце концов, родится, совершит революцию, а потом якобинский террор. Вот за эти будущие преступления буду его судить.

— Французскую революцию почитают в современной нам Франции, — усомнился Артур. — Вряд ли можно её назвать преступлением. А террор, увы, неизбежное следствие любой революции.

— Я не француз, — настаивал Судья. — Англичане считали французскую революцию преступлением и воевали с армией Конвента. Так что мои предки меня бы поддержали.

— Робеспьер — это голова! — подключился к дискуссии Ньютон. — Революции случаются, когда у бунта есть голова, а у власти головы нет. Когда придёт сильный человек с пушками за спиной, вроде Наполеона, революции кончаются.

— И какое наказание к ещё не родившемуся Робеспьеру вы намерены предложить? — спросил Артур.

— Отложенное наказание — есть такой термин. Когда родится и окончит школу, отправить малолетнего Робеспьера в колонию для несовершеннолетних на один год. Даже если это не исправит его, он не сможет получить юридическое образование и стать главой Конвента.

— Ну, — призадумался Ньютон, — вполне гуманный приговор.

— Надо поставить машину времени на службу юстиции! — возмечтал Судья. — Представляете, как это здорово — наказывать за ещё не совершённое преступление! И наказание будет гуманным, и преступления можно избежать.

Артур с Адамом вышли прогуляться в сад и уселись в гамаке. Они разговаривали о Паскале. Чуть позже к ним подошёл Сократ.

— Вы слишком строги к нему, — сказал Артур Адаму. — Паскаль не сумасшедший, он ненормальный. Это совсем другая история. Он говорил мне: «Я знаю, что я неправильный. Но ведь могут быть исключения? Предположи, что я исключение. В этом нет ни обиды, ни заслуги — только факт».

— Дело не в том, что он неправильный, а в том, что больной, — возразил Адам. — У него в диагнозе стоит — маниакально-депрессивный психоз. Неправильных я люблю. Да и к сумасшедшим у меня нет отторжения. Сумасшедший, называющий себя Наполеоном, для меня осмысленней какого-нибудь Ивана Ивановича, называющего себя бухгалтером.

— Я не врач, — настаивал Артур, — но я общаюсь с ним достаточно долго — нет у него никакого психоза. Депрессия бывает, мания в поисках «Сокровенной книги» — допустим, а психоза никакого я за ним не замечал.

— Ну, значит, у него маниакально-депрессивный «непсихоз», — улыбнулся Адам. — Скажи Хозяину, когда он вернётся, чтобы исправил диагноз.

— Нет, он не сумасшедший, — упорно защищал друга Артур. — Он ненормальный. Я уже научился различать эти понятия. Ненормальность нарушает общепринятые правила, но не является болезнью.

— Правила — это такая лукавая штука, — заметил подошедший Сократ. — Правила обязуются иметь исключения. На правилах этот мир стоит, на исключениях он живёт. Правилом всё держится, исключением всё движется.

— Не считаю себя всеведущим мудрецом и не сужу людей, — добавил он. — Если кто-то не знает мне очевидных вещей, живёт не так, как я считаю должным для человека, — это не значит, что он прожигает жизнь зря. Возможно, он учится чему-то другому в этой жизни, чему-то, что не мешало бы знать и мне. Мы просто сидим на разных уроках в школе жизни.

— Чему он учится, сидя за своим ноутбуком часами? — сердито сказал Адам. — Ищет смысл в бессмысленной куче цифр.

— Он показал Шуту кино на ноутбуке, — попробовал успокоить Адама Артур. — Шут качал головой и цокал языком. «Ну надо же — что придумали! А поговорить с ними можно?» И показал рукой на актёра. Мы объяснили ему, что это только картинки. Он расстроился. «А я думал, они живые. Ещё удивился — как вы их в такой маленький ящик запихнули?»

— Мне нравится Шут, — усмехнулся Адам. — Я люблю людей с чувством юмора и тонкой иронией. Ирония — это здоровое отношение к миру.

Вечером вернулся Паскаль и успел к ужину. Ньютон сварил свой «бурден», хоть и без картошки, и он, на удивление, оказался вкусным.

На закате Сократ вытащил из комнаты свою постель вместе с матрасом и расстелил на траве.

— Такая теплынь, — пожаловался он, — в комнате спать душно!

Посмотрев на него, Судья сделал то же самое. Дальше сработал принцип домино. Через полчаса уже все разлеглись во дворе. Даже Маркус, не удержавшись, присоединился к флешмобу, и притащил поломанную картонную коробку, в которой укрылся, как в собачьей будке.

— Давайте поговорим о политике, — предложил Судья, — или о футболе.

— Вот сразу видать англичанина, — заметил Адам. — Только не о политике, это скучно. Впрочем, в футболе я тоже ничего не понимаю. Как говорил Хоттабыч: «Почему двадцать человек бегают за одним мячом? Надо каждому дать по мячу и пусть бегают, не мешая друг другу».

— У меня другое предложение, — робко внёс свою лепту Маркус, выглядывая из коробки. — Давайте рассказывать свои сны! Они иногда бывают такие странные.

— Ну, вы предложили, вам и начинать! — согласился Артур.

— Мне вчера приснилось, что я куда-то иду, а мне навстречу идут ноги. Не весь человек, а только его сапоги. Приснится же такое!

— Отрубленные ноги гуляли по дороге, — задумчиво произнёс Поэт. — Маркус, вы явный сюрреалист.

— Как это ноги могут гулять без человека? — возмутился Сократ.

— Мышечная память? — предположил Артур. — Человек пропал, а ноги-то помнят…

— Это был чеширский кот в сапогах, — в свою очередь предположил Паскаль. — Кот исчез, а сапоги остались… Или человек-невидимка. Он забыл наваксить обувь своей волшебной мазью.

Все посмеялись.

— Однажды я видел ещё один странный сон, — продолжил Маркус. — Во всём городе дома исчезли — стали невидимы. И люди ходили по воздуху, над головой друг у друга, под ногами. В воздухе парили их кровати, как гробы пророков. Висели телевизоры, шкафы. Люди шлёпали в тапочках по воздуху. Это было забавно и страшно.

— Не люблю города, — нахмурился Поэт, — они меня угнетают. Мне гораздо комфортней было на даче, на природе… У меня даже был цикл белых стихов «Проклятье городам».

— Прочитайте что-нибудь, — попросил Артур.

— Если вспомню, — засомневался Поэт, но сделал попытку.

«Проклятье городам! Они нас убивают. Они хоронят заживо в гробах — в своих бетонных, каменных коробках. Мы пойманы в их сети проводов, в объятьях кольцевых дорог мы задыхаемся. Нам нет пощады.

Здесь нет орлов — лишь воробьи да галки. Орлы сюда не залетают. Ведь небо ниже здесь. И воздух душен. Им страшно здесь. Бесстрашным страшно здесь».

— Ну, как-то так, — стушевался Поэт. — Возможно, я что-то наврал — давно это было.

— А какие вам снились сны? — спросил Артур, возвращаясь к начальной теме.

— Мне в детстве часто снилось, что я летаю, — вспомнил Поэт и смутился. — Понимаю, что это банально. У всех в детстве, вероятно, были такие сны. Но… Иногда эти сны были настолько достоверными и убедительными, что, проснувшись, я не мог поверить, что это был сон. Я думал, что душа моя действительно летает во сне над Землёй, принимая разные очертания. Иногда это был я. Раскинув руки, я летел на потоке ветра, наблюдая убегающую подо мной землю. Не было страха — только спокойствие и радость… А однажды я был большой и гордой птицей. Горные орлы рядом со мной казались воробьями. И не было у меня рук, но были два могучих крыла. Как царь небес я парил в океане воздушном, и тень моих крыльев скользила по земле. Свирепые звери пригибали головы, когда задевала их тень моих крыльев. Трусливые лани бросались вскачь. Но я не спускался к ним, я парил между землёй и облаками… Проснувшись тогда, я пожалел, что проснулся. Мне захотелось остаться там — в удивительном сне, где я был птицей.

Поэт смущённо улыбнулся и продолжил.

— Увы! Я давно уже не вижу этих снов… И тоскую по ним… Они остались где-то в далёком детстве… Только однажды я вдруг подумал: а может, это действительно было со мной — ну тогда, в детстве, — а повзрослев, я забыл об этом и придумал, что это был сон. Понятное желание взрослого человека объяснить необъяснимое.

— Конечно, вы это придумали себе, насочиняли, — сварливо отреагировал Писатель. — Я вам таких снов могу насочинять сколько угодно.

— Ну, тогда давайте, рассказывайте свой сон, — погасил назревающий конфликт Артур. — Только не сочиняйте на ходу, не надо. Что-нибудь интересное вам наверняка тоже снилось.

Писатель не стал кочевряжиться и начал свой рассказ.

— Мне приснился Фёдор Михайлович Достоевский, — мечтательно произнёс он.

— Кто бы сомневался, — усмехнулся Адам.

— Вы мне не верите? Вы думаете, я придумываю?

— Я верю, верю. Я бы очень удивился, если бы вам приснился кто-то другой.

— Рассказывайте, рассказывайте! — поддержал Писателя Артур.

— У меня в спальной комнате висел большой портрет Фёдора Михайловича. Копия известной картины Перова. Хорошая копия в красивой раме. Ещё когда гости приходили, удивлялись, глядя на портрет, — «ты что, Третьяковку ограбил»?.. И вот однажды ночью сплю я и вижу сон. Достоевский на портрете пошевелился, встал, перекинул одну ногу через раму и спрыгнул на пол. Подошёл ко мне и укоризненно так головой качает, но ничего не говорит. Смотрю я, а у него на голове, как у евреев кипа, — бублик лежит. Ну, думаю — чтобы это значило?

Писатель оглядел собравшихся, словно спрашивая у них. Паскаль тихо давился от смеха, отвернувшись, чтобы не выдать себя.

— Если бы у него на голове была кипа, — продолжил Писатель, — я бы подумал, что он еврей, но если на голове у него лежал бублик, что я должен был подумать?

Паскаль уже не выдержал и прыснул от смеха. Писатель нахмурился.

— Кипа — это знак причастности к еврейской религии и культуре, — рассудительно заметил Судья. — А бублик — знак причастности к русской религии и культуре.

— Вы как-то слишком упростили русскую культуру, — обиделся Писатель.

— А что тогда должно быть на голове англичанина? — с иронией спросил Адам. — Чашка чая или кружка пива?

Судья только неопределённо пожал плечами.

— Нет, даже на западе русского никто не представляет с бубликом, тем более на голове, — возразил Паскаль, — скорее, с балалайкой в одной руке и с бутылкой водки в другой.

— Да ну вас! — надулся Писатель. — Не буду я дальше рассказывать!

— Нет, рассказывайте, рассказывайте! — подстегнул Писателя Артур. — Нам интересно — что там с бубликом?

Но обиженный Писатель насупился и отвернулся от всех. Артур посмотрел на Ньютона.

— А что снится учёным?.. Ну, кроме периодических таблиц и доказательств теорем.

— Должен вас разочаровать. Никогда мне не снились никакие таблицы и теоремы… Мне часто снится моя жена… Я вижу её молодой, такой, какой она была в год нашего знакомства; такой, какой я её полюбил.

Он смущённо улыбнулся и продолжил.

— Во сне мы беседуем с ней о мироздании, о квантовой физике, о запутанных фотонах.

— Боже мой! Какая продвинутая у вас была жена! — удивился Адам.

— Да ничего подобного! В том то и дело, при жизни все разговоры были только про шмотки, курорты и общих знакомых… Я её любил, прекрасно понимая — насколько мы разные люди, но ничего не мог с этим поделать — любил!

Паскаль задумался.

— Кому-то снится любимая женщина, кому-то Достоевский… Я не помню свои сны. Могу взамен рассказать притчу, которая привиделась мне в полусне.

— Ну, давай притчу, — согласился Артур.

Паскаль на секунду задумался и начал говорить.

— Мне приснился старик, сидящий у дороги рядом с огромным валуном у подножия горы. Он спросил меня:

— Куда идёшь ты, смертный человек, чего ты ищешь?

— Брожу по свету, старик, ищу мудрых людей, кто обладает высшим знанием, кому открыта Истина.

— Ты ищешь Истину? Зачем она тебе?

— Люди разное собирают на Земле. Кто копит золото, кто копит любовниц, кто копит злобу, кто копит радость, а я всю жизнь собирал вопросы. Много острых, холодных, тяжёлых вопросов накопилось в моей душе. Они сдавили мою грудь, они согнули мою спину, от них у меня темнеет в глазах. Нет возможности скинуть с души этот груз. Все ответы, которые я нашёл, лишь удваивали вопросы. И тогда я понял — должна быть одна великая Истина, которая разом ответит на всё. Под ярким, могучим её лучом растает холодный лёд сомнений. Вот чего я ищу, старик.

— Мне жаль, сынок, я должен тебя огорчить. Ты ищешь облегчения душе. А это не тот путь, который ведёт к Истине. Тебе непосильны сомнения. Знал бы ты — насколько тяжелее их Истина!

— Посмотри, — он указал рукой, — можешь ли ты поднять этот камень? Нет… Тогда зачем ты его ищешь?

Паскаль замолчал, и все помолчали, каждый по-своему понимая услышанное.

— Человек называет Истиной предмет своей веры, — убеждённо заметил Маркус. — Все человеческие «истины» надо писать с маленькой буквы и лучше всего в кавычках.

— «В многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь», — процитировал Соломона Шут.

— Расскажите ваш сон! — попросил Шута Артур.

Шут наклонил голову с хитрой улыбкой.

— Я однажды увидел во сне королевский стол: форель под сметаной, копчёную буженину, икру красную и чёрную, аж слюнки потекли. Проснулся — на столе вчерашняя похлёбка стоит, прокисла уже.

— Ну и? — не понял Артур.

— Повернулся на другой бок и опять заснул. Может, ещё что-нибудь вкусненькое приснится.

Паскаль фыркнул, не удержавшись. Шут лукаво посмотрел на него.

— Что поделать?! У дурака и сны дурацкие.

Помолчали, улыбаясь.

— А я себе сны заказываю, — нарушил молчание Андрон.

— Заказываете? — удивился Артур. — Как это?

— Ложусь в кровать, закрываю глаза и думаю — что я хотел бы сегодня увидеть во сне? Если крепко загадаешь, обязательно приснится.

— Так вы можете бизнес открыть — курс практических занятий по визуализации своих «мечт»! — оживился Писатель. — Это же доходное дело! Знаете, сколько у вас будет клиентов?! Я бы сам на такие курсы записался.

— Интересно, интересно — что бы вы хотели визуализировать? — поддел Писателя Паскаль. — Неужели опять Достоевского?

— Да ну вас! — отмахнулся Писатель. — Я бы придумал себе женщину своей мечты и провёл бы с ней ночь. Кто от этого может отказаться?

— Хотел бы я посмотреть — как выглядит женщина вашей мечты? — продолжал подзуживать Писателя Паскаль. — Она похожа на ту медсестру, что подсунула вам слабительное вместо лекарства?

— Да ну вас ещё раз! Что он ко мне пристаёт? — обиделся Писатель.

— Слушай, Писатель, — сказал Андрон, — а у тебя в романе эротические сцены есть?

— Ну, есть, — слегка нерешительно и смущённо ответил Писатель. — Я пишу многогранный, универсальный роман. И ничто человеческое мне не чуждо.

— Давай, прочитай что-нибудь… эротическое, — попросил Андрон. — Может, сны потом весёлые приснятся.

— Не буду, — буркнул Писатель. — Я вам не Мопассан какой-нибудь. У меня даже эротика с философским подтекстом.

— Это как? — удивился Андрон.

— Вам не понять, — ответил Писатель и отвернулся.

— Всё! Давайте спать! — приказал Адам. — Отбой!

Все замолчали и вскоре ночную тишину заполнило ровное дыхание засыпающих.

Маркус вздохнул и сказал:

— Я вот в детстве боялся засыпать. Думал, вдруг засну, и во сне забуду дышать.

— Это автоматический процесс, — успокоил Маркуса Ньютон. — Об этом можешь не беспокоиться.

Через пять минут все уже спали без задних ног. Только Ньютону не спалось, он разглядывал звёзды и от бессонницы в голову лез всякий вздор, вроде того, что же такое — эти загадочные «задние ноги»? И есть ли ещё «передние»?

Изучая латынь, Паскаль с Поэтом читали «Географию» Страбона. В монастырской библиотеке Поэт позаимствовал книгу на латыни, разумеется, с разрешения Мессии, а Паскаль нашёл в книжных шкафах Хозяина переводное издание. Теперь они читали по одному предложению из обеих книг, и такое обучение оказалось эффективным.

— Много нового узнаю. Вот послушай! — обратился Паскаль к вошедшему Артуру.

«Что обитаемая земля есть остров, можно заключить из свидетельства наших чувств, а также из опыта. Везде, где человеку возможно было проникнуть до самых пределов земли, находится море, которое мы и называем океаном. Там же, где этого нельзя воспринять чувством, убеждает разум».

Поэт гордо заявил:

— Страбон утверждал, что поэты были первыми философами, а тогда так называли вообще всех людей учёных.

— Где ты эту книгу откопал? — поинтересовался Артур у Паскаля, рассматривая здоровенный фолиант в обложке из овечьей кожи.

— В монастырской библиотеке. В монастыре неплохая библиотека. Между прочим, я в ней нашёл полный текст «Сатирикона» Петрония. До наших времён он не дошёл.

— «Сатирикон» в монастыре?!

— Да, да! — подтвердил Поэт. — Монахи — они такие. В каком-то смысле — средневековая интеллигенция.

— Тоже мне — интеллигенция, — усмехнулся Паскаль. — Монах, читающий «Сатирикон» — это всё равно, что евнух, листающий «Плейбой».

Лето подходило к концу, и друзья старались использовать его без остатка. Целыми днями они валялись на «пляже», как называли очищенный от камней кусочек берега, купались, загорали, ловили рыбу.

— Если Гомера почитать или Рабле, то на каждом острове свой король, — заявил Паскаль, оглядываясь вокруг. — А на нашем острове — кто король?

— Раньше был Хозяин, а теперь у нас демократия, — предположил Андрон, выходя из воды и обтираясь полотенцем. Он присел на песок рядом с друзьями.

— Демократия? — задумался Паскаль. — Тогда надо проводить собрания и голосовать по любым вопросам. А мы, по-моему, всё передоверили Адаму. Как он скажет, так и будет. Так что у нас скорей тирания или просвещённая монархия.

— Я не против просвещённой монархии, — улыбнулся Артур. — Но где взять просвещённых монархов?

— Надо вернуться к традициям римской республики, — сказал Андрон. — Ничего лучшего с тех пор не придумали. Рим стал великой империей именно во времена республики.

— Если бы это было так, не было бы гражданских войн Мария и Суллы, Цезаря и Помпея, — вспомнил историю Артур. — Республика была хороша для маленькой, однородной страны. А когда Рим разросся от Англии до Египта, республика начала разваливаться. Империей может управлять только тиран — монарх или император.

— Значит, ты монархист, а я республиканец, — рассудил Андрон. — А ты за кого? — обратился он к Паскалю.

— Я ни за белых, ни за красных, ни за коричневых, ни за чёрных, — сказал Паскаль. — Я за человека.

— Не понял, — недоумённо посмотрел на Паскаля Андрон, — ты аполитичный или прекраснодушный? Впрочем, и то, и другое — глупость. Рано или поздно всегда приходится выбирать один из цветов. Сам не покрасишься, так тебя покрасят.

— Я могу выбирать только между голубыми и зелёными, — сказал Паскаль. — Если ты понимаешь — о чём я?

— Не-е, — помотал головой Андрон, — не понимаю… Но голубых я точно выбирать не буду.

— Странные мы какие-то Попаданцы, не типичные, — размышлял Паскаль. — Сидим на попе ровно, не пытаемся прогнуть этот мир под себя. Мечтаем только сбежать отсюда.

— Почему же, Демон в этом смысле типичный Попаданец, — возразил Артур. — Он как раз хочет захомутать этот мир.

— Ничего у него не получится, — махнул рукой Андрон. — Он конечно человек сильный, волевой, но одиночка по натуре. Он не соберёт себе команду единомышленников, а одиночкам то, что он задумал, не под силу.

Артур рассказал им о замыслах Демона, чем только насмешил Паскаля.

— Это могло бы получиться, если б он был бессмертен. Все тираны смертны — и слава Богу! Вспомните Македонского — достиг небывалой власти, создал огромную империю ещё до римлян, а потом банальная лихорадка и вся громадная империя после его смерти рассыпалась, как карточный домик.

Подошёл Ньютон, разделся, расстелил полотенце и улёгся загорать с книжкой в руках.

— Вы читаете Чехова? — удивился и в то же время обрадовался Артур. — Мой любимый писатель. Толстого и Достоевского я уважаю, а Чехова люблю.

— Такого пессимиста, как Чехов, надо ещё поискать! — категорично заявил Паскаль. — Я однажды прочитал томик Чехова и мне захотелось повеситься. Даже странно, что начинал он, как юморист. Правду говорят, что юмористы в жизни — самые мрачные люди.

— Я ровно отношусь к Чехову, — сказал Ньютон. — Но это классика… Человек ленив. Иногда приходится себя заставлять. Я заставляю себя раз в месяц прочесть одну классическую книгу. У меня уже длинный список составлен — хватит на три жизни.

— Нелюбовь к классической литературе я вынес из школы, — сказал Паскаль. — Классика — это то, что заставляют учить в школе. И само это «заставление» уже придаёт классике негативный бэкграунд.

— Классика — это то, что проверено временем, — не согласился с другом Артур. — Если книга переживает автора на сто лет, она по определению становится классикой.

— Мне вообще непонятно — чего вы спорите? — выразил своё мнение Андрон. — С книгой, как с женщиной — она тебе нравится или нет. Если я не хочу эту книгу, то будь она хоть сто раз классика, читать не буду.

Разговор о литературе неожиданно продолжился после обеда во дворе Замка. Писатель поймал Артура за руку.

— Послушайте один абзац. Мне нужен ваш совет.

Делать было нечего, пришлось слушать. За цветастыми фразами и потоками слов было трудно уловить смысл.

— «Что ты глядишь на меня огнедышащим драконом!» — надрывался Писатель в стиле дешёвой аудиокниги. — «Сказал он, пронзая взглядом её хмурое лицо, изборождённое грубыми морщинами, которые покрывали её лицо, как годовые кольца деревьев, свидетельствуя о её преклонном возрасте».

— Писатель! Пишите проще! — лопнуло терпение Артура. — Пишите, как Фолкнер: он сказал, она сказала.

— Но это же примитивно! — возмутился Писатель.

— Фолкнера признали классиком? Всё! Значит, это нормально.

— Это Фолкнер классик?! — опять возмутился Писатель. — Нашли классика!.. Не-е-т! Этот огород зарос сорняками! Литературные грядки надо прополоть.

— Так какой совет вы от меня ждёте? — поторопил Писателя Артур.

— Спасибо! Вы мне уже дали совет.

Обиженный Писатель удалился.

На следующий день Шут решил съездить в Кардерлин, и Артур присоединился к нему. Они выехали после завтрака и к обеду были на месте. Шут отправился в гости к своей «любезной» и просил Артура его не ждать. Артур поглазел на бродячих акробатов, погулял по ярмарке и вышел в самый конец площади, где среди шумной толпы старьёвщиков увидел гадалку. Старуха сидела на деревянном ящике. Глаза её были закрыты. Казалось, она, сидя, спала.

Артур обрадовался ей, как старой знакомой, подошёл и присел перед ней.

— Погадаете мне ещё раз? — протянул он ей свою ладонь.

Старуха приоткрыла глаза, посмотрела сквозь него и снова закрыла глаза.

Артур уже хотел уйти, но старуха вдруг снова открыла глаза и взяла его руку. Она не стала её рассматривать, она сжала её в своей руке. Она сжимала её всё сильней и сильней. Артур снова почувствовал, какой сильной может быть рука этой женщины. Это длилось несколько минут. Старуха тряслась и что-то невнятно бормотала.

— Эмпокасипабль! — вдруг расслышал Артур.

— Эмпокасипабль! — твердила безумная старуха, как заклинание. — Эмпокасипабль!

— Что? Что это значит? — Артур схватил её за руку, но старуха вырвала руку и сильно оттолкнула его.

Артур упал на спину, ударившись затылком об землю. Когда он поднялся, старухи уже не было. Отчаянно озираясь, Артур ужом вертелся на месте. Люди испуганно глядели на него. Старуха — как провалилась под землю.

Он несколько раз обошёл площадь. Зашёл в корчму, где было много народа. Прошёлся по улице, где на месте сгоревших отстраивали новые дома. Всё напрасно.

Артур возвращался в Замок раздосадованный. Он проехал уже полпути, когда вдруг заметил вдали у обочины человека. Подъехав ближе, он понял, что это старая гадалка, которую он битый час искал на площади. Она сидела спиной к дороге на трухлявом пеньке. Артур слез с лошади, подошёл и сел рядом. Несколько минут они молчали. Артур искоса наблюдал за старухой. Она сидела с открытыми глазами, но ничего не шевелилось на её лице, не чувствовалось даже её дыхание. Она как будто была здесь и не здесь. Артур прикоснулся к морщинистой кисти её руки. Она слегка вздрогнула, моргнула и медленно повернула голову.

— Что такое Эмпокасипабль? — спросил Артур.

Старуха молчала минуты две, Артур уже решил, что она заснула, но она заговорила.

— Не знаю, — сказала она. — Я нашла это слово в твоей голове.

Голос её звучал глухо, как из-под земли.

Артур вздохнул, но потом снова с любопытством поглядел на старуху.

— Как вы предсказываете будущее, можно ли этому научиться? — понимая, что это наивно, всё же спросил он.

— Я не предсказываю то, что будет, — старуха, кажется, начала оживать. — Я предсказываю то, что может быть… Чтобы знать будущее, надо знать прошлое. Люди не могут предвидеть будущее, потому что не помнят прошлого.

Она наклонила голову, как будто прислушиваясь к чему-то в небе, и подняла палец вверх.

— Слушай ветер! Ветер носит все слова, когда-либо сказанные на Земле. Тот, у кого хороший слух, может услышать их даже спустя сотни лет. Прислушайся к ветру. Ты слышишь, как шепчут миллионы влюблённых, как стонут миллионы умирающих, как плачут миллионы младенцев? Ты всё это можешь услышать в ветре. Ветер единственный свидетель всего, что когда-либо случалось на Земле. Даже сквозь запертые двери и затворённые окна проникает его дыхание. Можно спрятаться от людей, некуда спрятаться от ветра — только в могилу.

Она нагнулась и покопалась в пыльном мешке у своих ног.

— Возьми вот это, — она протянула ему что-то в руке.

— Что это? — Артур взял и повертел в руке маленький деревянный пузырёк. Он вытащил пробку и увидел, что пузырёк заполнен тёмной, густой жидкостью.

— Настойка из корня мандрагоры, листьев белладонны и семян белены. Она замедляет время.

— Как она может замедлить время?

— Для тебя — может. Она ускоряет твоё сознание. Время становится медленным и тягучим, как густая сметана. Ты не можешь двигаться быстрее, но повышается твоя реакция, а это бывает очень важно в трудную минуту. Как в фильмах, которые ты любишь, где герои в замедленной съёмке уворачиваются от пуль.

— Вы знаете эти фильмы?! Этого не может быть! — Артур был поражён.

— Года всё знает, — старуха не смотрела на него, она говорила куда-то в пространство. — Года живёт в твоей голове, как в своём дому. Все запертые ящички твоей души для меня открыты… Моя голова пуста. Все, кто приходят ко мне, заполняют её своим мусором. Но когда они уходят, они уносят свой мусор с собой, и моя голова снова пуста.

— Расскажи мне — что ждёт меня? — спросил Артур.

— Хочешь знать, что будет? — Старуха повернула голову к нему и вновь отвернулась. — Никто тебе не скажет. А если скажет — соврёт… Это тебе решать. Будет то, что ты выберешь. Каждый твой шаг — это выбор. Каждое слово, каждый взгляд — это твой выбор. Определи сам, каким ты хочешь видеть своё будущее, и делай шаги ему навстречу.

— Но как определить — правильно ли я иду? Не сбился ли я в своём пути?

— Слушай ветер. Он подскажет. Он знает прошлое. А кто знает прошлое, предвидит будущее.

Старуха медленно, тяжело поднялась с пенька и, не прощаясь, пошла, ковыляя и опираясь на палку, в лес. Артур смотрел ей вслед, пока она не скрылась среди деревьев. Потом сел на лошадь и поехал по дороге к озеру.

Осень выдалась тёплая и сухая. Дождей почти не было. Адам ходил хмурый, бросая взгляды в небо.

— Проклятие! Руками что ли мне тучи собирать?! Как назло, Господь закрутил все краны небесные.

Однажды тучи таки собрались. Адам оживился, засуетился.

— Готовьтесь, ребята, готовьтесь. Сегодня будет знатная гроза.

Но всё закончилось проливным дождём на всю ночь, а молнии мерцали где-то вдалеке — до Замка они не добрались.

В конце сентября Артур посетил монастырь. Он сидел на хорах, слушая проповедь нового молодого аббата, наблюдая молящихся крестьян и монахов. В храме было тепло и уютно. Размеренное и торжественное богослужение погружало в сладостное томление и обещало неведомое счастье.

Он очнулся от грёз, когда рядом с ним сел человек. Бросив взгляд на него, Артур вздрогнул. Это был Демон.

— Давно не виделись. Как поживает безумная братия? Я, признаться, скучаю по старым временам.

— Что вы здесь делаете? Вас же схватят, как разбойника.

— Но ты ведь не выдашь меня? Тебе совесть не позволит стать стукачом. Хорошая это придумка — совесть! Ею только надо правильно пользоваться.

Он посмотрел вниз — на молящихся и монахов.

— Все хотят в рай, — усмехнулся Демон. — А я, как представил себе вечную жизнь в раю, так меня затошнило. Я бы вырвал какую-нибудь райскую яблоню с корнями и пошёл молотить ею по головам всех святых и угодников.

Демон разглядывал нехитрое церковное убранство с лёгкой, насмешливой улыбкой.

— Да… Это не собор святого Петра. Это гораздо хуже… Вон тот седой старикан, сидящий на облаке, свесив ножки, видимо, и есть Бог? — указал он кивком на фреску какого-то местного Леонардо, и снова стал разглядывать прихожан и монахов, сидящих на скамьях.

— Чего они молятся? — наклонился он к уху Артура. — Чего они вымаливают себе? Разве они не читали Библию? Разве они не знают, что всё в мире совершается по воле Божьей, нам неведомой и непостижимой? Ведь каждая молитва — это просьба к Богу — поменяй свои планы ради меня! Какая невинная наглость!

— Не сомневаюсь, — он поднял голову и выпрямился, — что Богу давно надоел этот бесконечный людской скулёж ему в уши. Он давно воткнул в уши затычки и слушает ангельское пение.

— Вот та женщина в чёрном платке, — он указал пальцем, — возможно, молится о здоровье своего больного ребёнка. Кто бы ей объяснил, что она зря теряет время? Что болезнь на её ребёнка наслал тот самый Бог, которому она молится. Это входит в Его планы, и он не станет их менять, потому что об этом его просит глупая женщина.

— И просят, и плачут, и просят, и плачут, — продолжил он. — Даже ангельское терпение лопнет — слушать это изо дня в день… Ну да бог с ними! Мне надо встретиться с Адамом. Я должен поговорить с ним.

— Но захочет ли он разговаривать с вами?

— Захочет… Скажи ему: Хозяин со своей семьёй в моих руках. Я могу отдать их в обмен на маленькую услугу. Какую? — я расскажу ему при личной встрече. Завтра утром я буду у озера. Пусть приплывёт на лодке один, и мы поговорим.

Демон встал и вышел, не прощаясь.

Вернувшись в Замок, Артур пересказал свой разговор с Демоном Адаму.

— Чего ему надо? — нахмурился Адам. — Если снова будет просить достать ему оружия, я не могу пойти на это. С другой стороны, я чувствую свою вину перед Хозяином и его семьёй. Мы не можем бросить их здесь.

Адам задумался.

— Где моя бандана?

— Все, кто хотел, уже выучили местный язык, и бандана лежит у меня. Принести?

— Принеси. В любом случае надо будет ему что-то предложить. Возможность общаться на всех языках дорогого стоит. Надеюсь, он согласится с этим.

На следующий день Адам отправился на лодке на тот берег и вернулся спустя час. Артуру не терпелось расспросить его, но Адам сказал:

— Пойдём завтракать. Потом расскажу.

Садясь за стол во дворе Замка, Адам сказал:

— Андрон! Поглядывай на тот берег. К вечеру Демон обещал отпустить Хозяина с его семьёй. Перевезёшь их в Замок.

— И Ева вернётся? — обрадовался Паскаль.

— Надеюсь… Раз он обещал.

— А он не обманет? — спросил Андрон.

Адам на мгновенье задумался и ответил:

— Не думаю… Ты же его хорошо знаешь. Он, конечно, убьёт любого, оказавшегося у него на пути, но из гордости не станет врать и обманывать без особой нужды… Он когда-то сказал мне: «сильный может позволить себе роскошь быть честным».

— А что вы ему дали взамен? — спросил Андрон.

— Я его сразу предупредил, если ты хочешь, чтобы я добыл тебе оружия — этого не будет. Он не стал спорить, на уме у него было другое. Он сказал мне:

— «Я знаю, что ты смертен, ты не вечен, но ты умеешь продлевать свою жизнь. Научи меня этому. Я тоже хочу жить полторы тысячи лет и больше. Дай мне это, и я верну вам свою добычу и навсегда оставлю вас».

Адам хлебнул чаю и хитро улыбнулся.

— Я отдал ему бандану. Объяснил, что вся сила в ней. Она не только помогает общаться, но и продлевает жизнь… Он недоверчиво спросил, почему я не носил её в Замке? Я сказал, что достаточно одевать её на ночь. Кажется, он поверил. Я продемонстрировал ему — что она ещё умеет, и это его впечатлило. Забрал бандану и сказал, что отпустит Хозяина с семьёй сегодня… Я спросил его: что ты намерен делать? Он сказал:

— «За меня не беспокойся, я не пропаду. В этом мире мне есть, где развернуться».

Артур пригладил рукой свои непослушные волосы, и поделился сомнением.

— Я вот думаю — какую опасность мы оставляем миру в лице Демона. Что если ему удастся его план, если он сможет приблизиться к Папе Сильвестру? Ох, и натворит он тогда дел!

— Папа Сильвестр не дурак. Он быстро сообразит, что «этот» пришёл с тёмной стороны силы… А потом — не переживай за мир. То, что ты видишь, это очень малая часть мира. Ты даже не подозреваешь — насколько малая.

Вечером Андрон вернулся на лодке с хозяйской семьёй.

Хозяина трудно было узнать. Плечи его поникли, взгляд был напуганный. Артуру даже стало его жалко.

Если Хозяин осунулся, то Ева наоборот, как будто стала выше на голову. Во взгляде появилось что-то серьёзное и вопрошающее, чего не было в беззаботной девочке, которую знал Артур.

Не изменилась только Офелия. По-прежнему задумчивая и рассеянная, она радостно улыбнулась Артуру и поцеловала его в макушку.

Ева первым делом расцеловала своего Филипа, который пихался и отталкивался всеми лапами, поскольку уже отвык от таких фамильярностей. Шут разговорился с Евой и развеселил её своими шутками. Она наконец заулыбалась и стала оттаивать. Взяв три ракетки, они вместе с Паскалем стали играть в бадминтон на троих, по кругу. Потом они все втроём побежали в сад, качаться на качелях.

— У вас получается ладить с детьми, — сказал Артур Шуту, когда он вернулся из сада.

— Я люблю детей. Пообщаешься с ними, и как будто душой искупался. Есть какая-то врождённая мудрость и чистота, данная детям, которую мы потом с годами утрачиваем.

— Чистота — согласен. Не зря на картинах рисуют ангелочков. А в чём вы видите мудрость?

— В чём ребёнок мудрее своих родителей? В том, что, не зная ничего, он не знает и их заблуждений.

Шут уселся за стол напротив Артура.

— Я ведь был воспитателем и нянькой при всех детях старого графа. А их у него, вместе с Виконтом, было девять человек! Правда, выжили не все… Ева мне напоминает Берту, младшую дочь графа. Виконт её очень любит и балует.

— Виконта зовут Рене, — вспомнил Артур.

— Мне ли не знать, — улыбнулся Шут. — Так я его и звал, пока был его воспитателем. Но потом… Привык уже называть его по титулу.

— У нашей знати, — пояснил Шут, — имена существуют внутри семьи и в ближнем кругу. Для всех остальных существует титул.

— А своих детей у вас нет?

— Бог не дал. Жена моя умерла от холеры, когда я в Бретани воевал.

— Извините, — смутился Артур.

— Да ничего! Я человек по характеру лёгкий, долго грустить не умею и на жизнь не сетую… Мы договорились с Евой, что завтра я буду учить её ездить на лошади. Забавная девчонка! Она рассказала мне про какого-то короля Артура, у которого в замке есть круглый стол. Ты не собираешься стать королём? — он лукаво посмотрел на Артура.

— Нет, — засмеялся Артур, — это не я.

— Ну и слава Богу! Хватит с нас одного Бродячего Короля. Так вот — умная девчонка, по глазам видно. А вот папаша у неё какой-то мутный. Ходит, в глаза не смотрит, бурчит чего-то.

— Он расстроен, и его можно понять. Ведь это он — хозяин Замка. Мы его так и называем — Хозяин. А теперь он сам не понимает — кто он такой и что он здесь делает?

— Это его Замок? — удивился Шут. — Это он, значит, граф Редмонд?

— Вообще-то он врач. Он из графского рода, но Адам рассказал мне, что свой титул их род утратил давно.

— Значит, чем-то его предки разозлили короля, — кивнул Шут.

— Возможно, — засомневался Артур. — Я не знаю.

Ранним утром Артур, как обычно, вышел из Замка на «водную зарядку».

Хозяин сидел в лодке недалеко от берега с удочкой в руках. Артур по пояс в воде подошёл к лодке и заглянул внутрь. На дне валялись уже три небольшие рыбки.

— Крупную рыбу так близко от берега не поймать. Вы заплывите подальше.

— Мне не нужна крупная рыба. Для ухи и эта сойдёт.

Хозяин бросил хмурый взгляд на Артура и добавил:

— Я перехожу на рыбную диету. На завтрак рыбные котлеты, на обед уха, на ужин жареная рыба с гарниром… Это моя маленькая месть тем, кто уже скоро будет ужинать мной.

Он тяжело вздохнул и снова посмотрел на Артура.

— Не стойте в прохладной воде, залезайте в лодку.

Артур послушался и, перевалившись через бортик, уселся на скамье, напротив Хозяина.

— Он вывез нас на окраину деревни, — начал рассказ Хозяин, — и поселил в подвале домика кладбищенского сторожа.

— Сторож на деревенском кладбище? — удивился Артур. — Что там сторожить — деревянные кресты?

— Это я его так для Евы назвал. Вообще-то он бывший монах, которого за какую-то провинность выгнали из монастыря. Вот он и поселился на отшибе возле кладбища. Демон ему заплатил, чтобы он нас стерёг.

Хозяин задумался и вздохнул.

— Когда я спросил Демона — зачем ты нас сюда привёз? — он хитро улыбнулся и сказал: «умные люди не кладут все яйца в одну корзину»… В этом жутком подвале мы просидели два месяца! Только по ночам сторож выпускал нас по одному прогуляться по кладбищу и следил, чтобы мы не сбежали. Но я и не думал бежать один. Разве мог я бросить своих?

— Тяжело вам пришлось, — посочувствовал Артур, — ну да теперь это в прошлом. Не падайте духом.

— Я духом не падаю. Нет худа без добра. Зато я бросил курить… Думал, никогда не брошу. А тут поневоле бросил.

Хозяин опять вздохнул и посмотрел на Артура.

— Вот какого чёрта мы здесь делаем? Этот Адам какой-то волшебник-недоучка из детской песенки. Собирался переместить Замок в начало нашей эры, а вместо этого мы попали в какое-то жуткое Средневековье, в какие-то «тёмные века» человеческой истории.

Артур не знал, что ему ответить, и кивнул на поплавок.

— Что-то не клюёт!

Хозяин вытащил удочку. Посмотрел на голый крючок, выругался в сердцах и полез в банку за новым червём.

— Демон больше не появлялся у вас? — спросил Артур.

— Ни разу, — ответил Хозяин. — Вот пригрел же я змею на груди!.. Он ещё в Замке ударил меня, когда я отказался ему открыть сейф с оружием… Пригрозил, что заберёт Еву и заставит её прислуживать разбойникам… Но потом успокоился и сказал, что взломает сейф, — Хозяин усмехнулся. — Я проверил — он действительно пытался его взломать, но у него не получилось.

— Вы бы отдали оружие Адаму, — робко предложил Артур. — Оно нам может пригодиться для защиты Замка.

Хозяин ничего не ответил и замолчал, глядя на поплавок.

Прогуливаясь в саду, Артур присел на качели и, тихонько раскачиваясь, закрыл глаза. Из дремотного состояния его вывел голос Евы.

— Я тоже хочу покачаться!

Артур вскочил.

— Извини, я занял твои качели.

Ева залезла на них с ногами и выпрямилась. Артур осторожно стал её раскачивать.

— Сильнее, сильнее! — настаивала Ева. — Не бойся, я крепко держусь.

Артур прибавил усилий. Ева вцепилась руками в верёвки и сжала губы. Лицо её как-то повзрослело. Это уже не была девочка с куклами. Когда качели, пройдя верхнюю точку, пошли вниз, она вдруг разжала руки и, оттолкнувшись, прыгнула вперёд. Сделав полный оборот в воздухе, приземлилась на ноги и встала, раскинув руки, как вкопанная, лишь слегка покачнувшись.

— Але-оп!

Она повернулась к Артуру, который стоял ни живой, ни мёртвый от увиденного, и гордо сказала:

— Вот как я умею! А у тебя не получится.

Артур сел на качели, пытаясь прийти в себя.

— Ты же могла разбиться!

— Не-ет! Мне мама нагадала долгую жизнь. Она умеет читать по руке, и говорит, что линия жизни у меня очень длинная.

— А если покалечишься? И будешь жить долго, но в инвалидном кресле.

— Я верю в судьбу. Мы с мамой фаталисты.

— Какие слова ты знаешь! А что, по-твоему, фатализм?

— Жить и не бояться… Мама говорила, что одна её подруга боялась умереть от рака. Долго лечилась, мучала себя. А умерла в автомобильной аварии.

Артур удивлённо наблюдал рождение на его глазах из ребёнка нового человека. Он глядел на Еву, как будто видел её в первый раз. Нежная кожа, слегка курносый носик и голубые глаза, казалось, принадлежали той девочке, которую он знал. Но упрямо сжатые губы и не детский, прямой, вопрошающий взгляд принадлежали женщине, которую он впервые увидел.

— Фатализм бывает полезен, — наконец отвёл взгляд Артур, — но он ущербен, он подрезает крылья. Если ты уверена, что твоя судьба уже где-то записана, легко опустить руки и смириться с окружающей действительностью.

Хозяин пригласил Артура на ужин, чтобы успокоить Офелию. Она накрыла стол, разлила по тарелкам уху, оставшуюся от обеда, и, усевшись за стол, спросила:

— А где мы вообще находимся?

— Мы во Франции, недалеко от города Тур, — просветил Офелию Хозяин.

Офелия радостно всплеснула руками.

— Как хорошо! У меня в Туре живёт тётушка!

— Не живёт она в Туре, — огорчил супругу Хозяин.

— Как? Она переехала?

— Она ещё не родилась, — буркнул Хозяин.

Офелия посмотрела на Хозяина, потом на Артура, и как-то виновато сказала:

— Я совсем ничего не понимаю.

— Матушка, налейте мне ещё ухи, — поспешил отвлечь её внимание Артур.

После ужина Хозяин, забрав с собой недопитую бутылку вина, отправился в свой кабинет, а Артур пошёл навестить Еву. Дверь в её комнату была приоткрыта, но в комнате было темно. Артур негромко постучал и заглянул внутрь.

— Ты спишь?

— Нет, я не сплю.

Ева сидела, поджав ноги, на кровати. Свет из коридора едва освещал её лицо.

— Ты чего сидишь в темноте?

— А я привыкла. Я два месяца провела в темноте… Потом, когда вышла, глаза даже болели от солнечного света.

Артур подошёл и присел на стул у кровати.

— Как ты там жила, о чём думала?

— Я нашла себе подругу.

— Подругу? — удивился Артур. — У сторожа была дочь?

— Нет, сторож жил один. Я нашла подругу на кладбище… Увидела небольшую могилу, где возле деревянного креста лежала соломенная кукла. Я подняла её и унесла с собой. А ночью положила её возле себя и стала думать про девочку, которой принадлежала эта кукла. Как она могла выглядеть, сколько ей было лет, как её звали, какие у неё были родители? Как она была одета, что любила, в какие игры играла? Я лежала и представляла себе её. А когда уже хорошо представила, стала с ней разговаривать.

— И о чём ты с ней разговаривала?

— Обо всём. Я рассказывала, какой у меня большой Замок, сколько там всего интересного, какие люди в нём живут. Про Филипа рассказывала, про свой аквариум и о своих любимых куклах. Я пообещала ей подарить одну из них, например, Элис. Она очень обрадовалась, ведь у неё никогда не было таких красивых кукол.

Ева наклонилась ближе к Артуру и доверительным шёпотом рассказала.

— Дядя Адам отправил нас в прошлое. Я хочу попросить его отправить нас ещё немного назад, чтобы я встретилась с этой девочкой и подарила ей куклу. Ведь я ей её обещала… Как ты думаешь, дядя Адам сможет это сделать?

— Боюсь, что нет… Видишь ли, это не так просто. Тогда снова начнутся наши беды и войны вокруг Замка. Адам не захочет подвергать всех новым испытаниям.

— Что же делать? Ведь я ей обещала.

— А ты сходи со мной завтра в деревню за продуктами. Может быть, ты увидишь девочку, очень похожую на ту, которую ты представила себе, и подари ей куклу. Вполне возможно, что это будет сестра той девочки, и ты исполнишь своё обещание возможным способом.

Они помолчали, а потом Ева сказала:

— Мама считает тебя своим сыном, моим братом… Я только там, сидя в подвале, поняла это. Мы отмечали мой день рождения. Она всё спрашивала: «А где Артур? Почему он не пришёл?».

— Не надо её разуверять, — попросил Артур. — Это причинит ей боль. Иногда человека надо спасать от правды… А как вы отмечали день рождения?

— Отец нашёл возле кладбища яблоню и принёс три яблока. Протянул самое большое мне. Ели яблоки и запивали водой. Потом тихо, чтобы не разозлить сторожа, пели песни. Это был самый грустный день рождения в моей жизни.

Она посмотрела Артуру в глаза и опустила голову.

— Знаешь, там, на кладбище, я впервые задумалась о смерти… Как это я умру? Однажды я проснусь, а меня — нет?

— Тебе рано думать об этом, — успокоил девочку Артур. — У тебя долгая жизнь впереди.

— А умирать — это страшно?

— Не знаю, — Артур пожал плечами, — я ещё не пробовал.

Попрощавшись с Евой, Артур заглянул в комнату Хозяина. В комнате было темно. Хозяин сидел в своём кресле и спал, откинув голову и приоткрыв рот. По экрану монитора скользили пёстрые рыбки, из динамиков негромко, но задорно, пели "The Andrews Sisters". На полу возле стола валялась пустая бутылка из-под вина. Было душно, пахло табачным дымом.

— Да… Ненадолго хватило Хозяина, — подумал Артур. — Опять закурил.

Артур прошёл вперёд и распахнул окно. Высунулся в него и пару минут дышал, оглядывая вечернюю панораму острова. Потом отошёл от окна, бросил ещё один взгляд на спящего и вышел из комнаты, затворив дверь.

Во дворе Артур присел за столом возле Поэта. Вечерами уже стало прохладно. Поэт сидел в тёплой куртке и вязаной шапке, и что-то писал. На столе горела свеча. Над ней кружились мошки.

— «Свеча горела на столе, свеча горела», — продекламировал Артур, глядя на огонёк свечи. — Вы романтик — пишете стихи при свечах.

— Здесь это уместно, — оторвался от своего занятия Поэт. — Это в наше время слова романтик и дурак — синонимы.

— Поэт в любые времена должен быть романтиком, точнее, не может не быть, — предположил Артур.

— Тяжело быть романтиком в нашем мире, — грустно посмотрел на Артура Поэт. — Человеческий бог — польза. Паршивый божок, между нами говоря… Романтика умерла с появлением городов.

— «Проклятье городам»? — вспомнил Артур.

— В городах уже трудно дышать, — задумался, глядя на огонёк свечи, Поэт. — Зловонные машины людям дороже чистого воздуха. От машины — польза, а воздух, он что? — продукт пустой… Города обрастают мусорными свалками и кладбищами. Город выбрасывает ненужное — вещи туда, люди сюда… Когда человек окончательно загадит планету, он с облегчением вырвется в космос. Вот где простор для мусорных свалок!.. Со временем умные люди докумекают, что самая прекрасная свалка — это Солнце. Вот туда и направят контейнеры с отходами — гори оно все огнём!.. И под солнечным светом горящего мусора будут жить и мечтать о полезном и должном… Скучно на этом свете, господа! — закончил он цитатой из Гоголя и задул свечу, поднимаясь из-за стола.

Перед сном, Артур ещё раз перерыл книжные полки и остановил свой выбор на «Дон Кихоте». Завалившись с книжкой в постель, он с улыбкой читал про похождения незадачливого рыцаря и его слуги. Одолев сходу половину первой книги, почувствовал, что глаза слипаются и, отложив книгу, выключил лампу и лёг спать.

После завтрака, Ева с Артуром отправились в деревню.

Бедрайон встретил гостей приветливо. Он уже числил себя поставщиком графа Редмонда. Он слегка удивился, увидев с Артуром девчонку, но Артур поспешил ему объяснить:

— Это дочка графа Редмонда, — пояснил он. — Не того, кого прозвали Демоном, а настоящего.

Ева сначала смущалась, но потом, увидев в соседней комнате дочерей Бедрайона, вышла к ним и стала общаться. Разумеется, две притихшие девчушки ничего не поняли из того, что Ева им говорила. Тогда она перешла на язык жестов.

— Ева! — ткнула она пальцем себе в грудь. — А ты? — ткнула она пальцем в девочку постарше.

Та моргала глазами и беспомощно смотрела то на сестру, то на отца. Артур подошёл, чтобы помочь общению.

— Привет! — обратился он к старшенькой. — Как тебя зовут?

— Доминика… — шёпотом ответила девочка.

— А сестру твою как зовут? — посмотрел Артур на младшую.

— Бертильда, — ответила за младшую старшая.

— А эту девочку, — он показал рукой, — зовут Ева. Она хочет вам что-то подарить.

Он вытащил из мешка Элис и Лару. Ева не захотела разлучать подруг, и решилась отдать обе куклы.

Сказать, что девочки были поражены — это ничего не сказать. Поражён был даже Бедрайон. А уж он много повидал на своём веку.

— Даже не знаю — как вас благодарить, — развёл руками он. — Это королевский подарок. Впрочем, даже у королевских детей, я уверен, нет таких прекрасных кукол.

Высказанная благодарность не заставила его снизить цену за молоко и мясо, а Артур не стал торговаться. Он это не умел и не любил. Заплатив за продукты, он снова присоединился к девчонкам, потому что Ева никак не могла объяснить — кто такая Элис, и кто такая Лара?

Через полчаса они покинули деревенский дом и, возвращаясь назад, Артур спросил Еву:

— Ну как? Не жалеешь, что отдала своих кукол?

Ева замотала головой.

— Я уже взрослая. А они маленькие. Пусть теперь им Элис и Лара рассказывают свои сны.

На следующий день Шут подошёл к Артуру.

— Был я утром в деревне, купил молока, поболтал с деревенскими… Знаешь, что сделал Бедрайон сразу, как вы уехали? Он забрал обеих кукол и повёз их в Кардерлин продавать. Вернулся довольный, наверно неплохо на них заработал. Так что недолго его детишки радовались подарку… Только Еве об этом не говори. Ей совсем необязательно это знать.

Артур расстроился, а Паскаль заметил:

— Что меня поражает, что они такие же люди, как мы. Не чувствуется тысячелетняя дистанция между нами. У них нет наших технологий, и наших заморочек, а в остальном абсолютно такие же, как мы.

— Уверяю тебя, — улыбнулся Адам, — вернись ты ещё на тысячу лет назад, во времена Сократа или Цезаря, у тебя было бы аналогичное ощущение. Человек мало изменился за всю свою историю. Природа нетороплива, ей некуда спешить. Вот когда человек начнёт изменять себя сам, он быстро изуродует то, что природа оттачивала веками.

Артур зашёл в комнату Паскаля и увидел его стоящим перед зеркалом.

— Что ты так серьёзно рассматриваешь там? — пошутил Артур. — Что-то изменилось со вчерашнего дня?

Паскаль бросил на него взгляд и снова посмотрел в своё отражение.

— Иногда, глядя на себя в зеркало, я думаю: «Господи, неужели вот это и есть я? Неужели таким меня видят и знают люди?» И дело не в том, что он мне не нравится. Я себя в нём не узнаю. Я знаю и чувствую себя другим.

Он отошёл от зеркала и сел за стол.

— Это я понимаю, — вздохнул Артур. — Я тоже удивился, впервые увидев себя в зеркале. Сейчас уже привык, но то удивление помню.

— Как продвигается твоя работа? — спросил он у друга.

— Никак… — вяло ответил Паскаль. — Кружусь на одном месте и уже думаю бросить всё это к чёрту.

Артур вышел во двор и сел за стол возле Писателя.

— Закончили вторую главу? — поинтересовался он.

— Я пока отставил роман в сторону, — охотно поделился Писатель. — Мне надо от него отдохнуть. Я сейчас пишу странный рассказ.

— И в чём его странность?

— Рассказ без героя.

— То есть без людей?

— Нет, люди там есть, а героя нет. Это книга о встречных людях.

— Поясните.

— Представьте себе — раннее утро. Идёт человек по улице. Торопится на работу. Допустим, это молодой человек, офисный служащий. Он вспоминает вчерашнюю гулянку, планирует — что будет делать сегодня вечером, заглядывается на встречную девушку — хоп! Начинается повествование от лица этой девушки. Её мысли, её планы, её проблемы. У неё была ссора с родителями. Подруга увела из-под носа её парня, когда она собралась выйти замуж. Девушка переходит дорогу — её чуть не сбивает автомобиль. «Куда прёшь, дура!» — кричит из окна водитель. И дальше продолжается повествование уже от его лица. Ну, вы поняли — нет в книге героя. Повествование перескакивает с одного человека на другого, не задерживаясь надолго. В итоге мы приходим к тому же молодому человеку, с которого начался рассказ и круг замыкается — история закончена.

Писатель гордо посмотрел на Артура.

— Ну как вам моя задумка?

— Интересно, — не стал расстраивать Писателя Артур. — Но уж больно лежит на поверхности. Вполне возможно, что такая книга уже есть.

— Вы думаете? — нахмурился Писатель. — А как это проверить?

— Боюсь, что никак. Понаписано столько книг! Придумать что-то реально новое уже сложно.

Писатель задумался, а потом сказал:

— Если даже я, что называется, изобрёл велосипед — это не плагиат и совесть моя чиста.

— Но вы меня расстроили, — добавил он, почесал затылок и ушёл.

Вечером, гуляя по двору, Артур услышал какие-то странные звуки, доносившиеся сверху. Подняв голову, Артур определил, что звуки идут с третьего уровня, где был кабинет Хозяина. Удивлённый, он поднялся по винтовой лестнице и вышел в коридор. Из кабинета Хозяина раздавалось пьяное пение на два голоса.

— «Ye-e-sterdа-a-y… All my trouble seemed so fa-a-r away…»

Прислушавшись, Артур определил вторым голосом Писателя. Удивлённый, он заглянул в комнату. Увлечённые пением даже не заметили его. Две пустые бутылки на столе ясно указывали причину двух певческих талантов. Артур шагнул внутрь и сказал:

— Писатель! И вы туда же! Как вам не стыдно? А вы зачем его спаиваете? — обратился он к Хозяину.

— Убери его! — отмахнулся Хозяин, сидя в своём кресле. — Он страшно фальшивит.

Хозяин ещё раз махнул рукой, как бы посылая Писателя вон, и откинулся в кресле. Артур решительно поднял Писателя, взяв его под мышки, и потащил к двери. Писатель что-то замычал и стал упираться ногами. Артур еле вытащил его за дверь.

— Пойдёмте спать! Держитесь за меня, я вам помогу.

— Арту-ур! — обрадовался пьяный Писатель, который только сейчас разглядел — кто его тащит. — Дайте мне карандаш!

— Какой карандаш? Идёмте, у вас в комнате есть карандаш.

— Нет, дайте мне карандаш! — настаивал Писатель, повиснув на руках Артура. — Я услышал афоризм. Это надо записать. У вас есть карандаш? Дайте мне карандаш!

— Нет у меня карандаша. Потом вы запишете ваш афоризм. Идёмте уже! — он тащил Писателя по лестнице.

— Нет, я должен его записать! Я использую его в своей книге.

Артур устал от пьяного Писателя и предложил ему:

— Скажите свой афоризм мне. Я его запомню, и завтра вам повторю!

Писатель остановился на выходе с лестницы. Покачиваясь и держась рукой за решётку двери, он посмотрел на Артура.

— А вы не забудете?

— Не забуду! — Артур начинал злиться.

— Мы обсуждали наших жён, — начал Писатель и тут же икнул. — У меня было три жены! — заявил он Артуру, показывая три пальца. — Я говорил ему, — он снова икнул, — почему ваша жена так плохо одевается? А он мне сказал: «хорошо одетая женщина хуже хорошо раздетой». Это же гениально! — Писатель покачнулся и чуть не упал.

— Господи, — возмутился Артур, поддерживая его, чтобы он не завалился, — что из вас полезло! Вам вредно пить.

Он оторвал Писателя от решётки и кое-как дотащил его до комнаты. Бросил на кровать, и выдохнул, покачав головой.

— Дайте… мне… карандаш… — сказал Писатель и заснул.

Сократ простудился, и его ежеутренняя прогулка по коридору заполнилась чихами и сморканием. Завидев Адама, он подошёл к нему и пожаловался:

— Закройте хотя бы входные ворота. Ну что это — всё нараспашку, сквозняк по двору гуляет!

Адам попросил Андрона закрыть ворота, а Сократу строго заметил:

— А вы не гуляйте босиком, здесь вам не Греция и не Индийский океан. Взрослый человек — должны же понимать!

— Что там вчера Писака учудил? — спросил он у подошедшего Артура.

— Да напились они с Хозяином. Хозяину видно надоело в одиночку надираться, вот он и нашёл себе компанию. Я, когда пришёл, они распевали песни. Еле дотащил Писаку до комнаты. Рассказывал мне какие-то пошлые афоризмы. Требовал карандаш, чтобы их записать. Устал я с ним.

— Как говорил древний мудрец, — заметил Адам, — «пьянство не порождает пороки, оно их обнаруживает».

Протрезвевший, хотя и слегка помятый, Писатель подошёл к Адаму.

— Сколько ещё мы будем сидеть и ждать у моря погоды? — вопросил он.

— Мы сидим у озера и ждём непогоды, — парировал Адам. — А ждать будем — сколько потребуется. Есть другие варианты?

Писатель замялся.

— Адам, я хочу съездить в Париж. Быть во Франции и не побывать в Париже! Кроме того, я задумал главу своего романа, действие которой будет происходить в средневековой Франции, и мне надо изучить обстановку.

— Никаких «Парижей»! Вы с ума сошли! Вы там будете как белая ворона. Вас сразу заберут и бросят в тюрьму.

— Хорошо! — стоически согласился Писатель. — Изучу Бастилию изнутри. Вы же меня потом вытащите оттуда.

— И не подумаю! И вообще нет никакой Бастилии. Её ещё не построили. Собор Парижской Богоматери начнут строить лет через двести. Так что не выдумывайте. Опишите в своём романе средневековую провинцию, — Адам обвёл рукой окрестности.

Писатель вздохнул.

— Дыра это, а не провинция. Тут не одного банка нет.

— А зачем вам банк? — удивился Адам.

— У меня есть десять солидов. Положу их в банк, а через тысячу лет заберу. Это будет целое состояние! Вы подумайте, сколько процентов набежит за тысячу лет! Я сразу смогу купить себе остров.

— А-а! Так вот в чём дело! Должен вас разочаровать. В Париже тоже нет ни одного банка. Их ещё просто не придумали.

Писатель расстроился и хотел уже уходить, но снова повернулся к Адаму.

— Если нельзя в Париж, я хочу съездить в замок графа де Блуа. Посмотреть рыцарский турнир. Мне это надо для книги.

— Рыцарский турнир? — Адам оценивающе смотрел на Писателя. — У вас какие отметки были в школе по истории?.. Впрочем, это вопрос риторический… Рыцарские турниры ещё впереди. Они появятся только после крестовых походов.

Писатель с досады мотнул головой и удалился крайне расстроенный.

— Откуда у него десять солидов, хотел бы я знать? — прищурился Адам.

— Он продал Винтеру шариковую ручку, — ответил Артур. — Сказал, что эту ручку изготовил и подарил ему лично папа римский Сильвестр. Меня он использовал, как переводчика, — поэтому я знаю.

— Надо же! — удивился Адам. — Какие коммерческие способности открываются в человеке! Чем же он теперь свой роман писать будет?

— А он перешёл на гусиное перо. Это, говорит, открыло ему новое вдохновение.

— Чем бы дитя ни тешилось, — сказал Адам. — Слушай! А ты чего не бреешься? Решил отрастить бороду?

Артур потрогал свой подбородок.

— Как-то я давно не смотрелся в зеркало. Пойду, возьму у Хозяина электрическую бритву.

— Возьми лучше у Андрона обычную, — посоветовал Адам.

Андрон дал ему безопасную бритву, но оглядев длинные волосы Артура, предложил:

— Давай, я тебя постригу.

Они с Андроном уже перешли на «ты». Общие испытания сделали всех ближе.

— А ты умеешь? — засомневался Артур.

— Я много чего умею, — убедительно ответил Андрон.

Он усадил Артура на стул перед зеркалом, набросил на него простыню, которую достал из шкафа, и взял в руки ножницы и расчёску.

— Тебе покороче, подлинней? — спросил он.

— А ещё варианты есть? — улыбнулся Артур.

— Нет. Это две причёски, которые я знаю.

— Тогда покороче. До весны отрастут.

Андрон ловко защёлкал ножницами. Пряди волос падали на пол и на простыню. Поглядывая то на голову Артура, то в зеркало, он успевал ещё разговаривать.

— Я всех стригу, кроме Хозяина, — сообщил он. — Хозяина и Еву стрижёт Офелия. У меня Судья каждый месяц стрижётся. Я ему говорю: у вас волосы так быстро не растут. А он отвечает: джентльмен обязан следить за собой. Я, — говорит, — бреюсь каждый день. Ваша одежда, ваша причёска, аккуратно постриженные ногти, — говорит, — это не просто ваш образ для других, это часть вашего «Я». Это то, каким вы хотите видеть себя.

— Да, — согласился Артур. — Для своего возраста он хорошо выглядит.

Андрон снял с него простыню, и Артур оглядел себя в зеркале.

— Помолодел на пять лет, — сказал ему довольный Андрон. — А побреешься, ещё на пять лет помолодеешь.

— Это уже перебор, — улыбнулся Артур. — Так я с Евой сравняюсь.

Он поднялся со стула и спросил:

— Сколько я тебе должен?

— Десять муравьёв, — ответил Андрон, но заметив замешательство Артура, успокоил его. — Да шучу, шучу. Друзьям бесплатно.

Ньютон, чтобы развлечь Еву, из бумаги и алюминиевой проволоки сделал китайский фонарик. Закрепил в нём огарок свечи и, дождавшись вечера, поджёг его на берегу острова. Все столпились вокруг. Ева наблюдала, затаив дыхание. Через пару минут фонарик медленно воспарил над землёй и стал подниматься всё выше и выше. На темнеющем небе он светился, как яркая звезда. Ветра почти не было. Фонарик медленно скользил над озером. Минут через десять его свет стал слабеть и потух.

— Утонул фонарик, — констатировал Паскаль. — Надо было на той стороне запускать.

— Ну да, — сказал Адам. — Нам ещё не хватало лес поджечь.

— А что, если сделать воздушный шар? — задумался Паскаль. — Я, кажется, видел на складе рулон ткани.

— Прекращайте самодеятельность, — потребовал Адам. — На нас и так все смотрят, как на нечистую силу. Не давайте для этого лишнего повода.

— Представляешь, как мы могли бы здесь устроиться? — увлечённо сказал Паскаль Артуру. — Показали бы воздушный шар королю, получили заказы, организовали воздушный мост между Францией и Англией. Зажили бы припеваючи.

— Закатай губу, — посоветовал Паскалю Адам. — Скорее всего, ты закончил бы жизнь на костре — к гадалке не ходи.

— Предлагаю поговорить о философии, — сказал Артур, когда все разлеглись у костра на берегу. — Пусть каждый поделится, какая философия ему близка.

— Лучше поговорить о науке, — предложил Ньютон. — Философия — это болтология. Доверять можно только научным фактам и физическим законам.

— Но в античности, — попробовал переубедить Ньютона Артур, — философы были учёными. Аристотель, например.

— Что мне этот ваш Аристотель! — возмутился Ньютон. — Нашли учёного! Он не мог даже сосчитать — сколько ног у мухи?.. Тысячи лет спорят, что первично — бытие или сознание? Хотя ответ на поверхности лежит. Обладать сознанием может то, что уже обладает бытием… Философия — это интеллектуальная болтовня. Наука тянется к знаниям, а философия к убеждениям.

— Я принимаю только прикладную науку, — заявил Писатель. — А всякие профессора, обсуждающие «большой взрыв» и чёрные дыры — такие же демагоги, как философы.

— Значит, философию вы тоже не одобряете? — уточнил Артур.

— Разве что, как игру ума. А ценного и достоверного там ничего не вижу. Вся философия пошла от софистов. Словесная казуистика, и ничего более. «Я мыслю, следовательно, я существую». Что вы тут видите ценного? Я вам таких «истин» могу наштамповать сколько угодно. «Я чихнул, следовательно, я существую», — ещё одна истина. Чем она хуже?

— Сколько мусора в наших головах, а главного нету! — разошёлся Писатель. — Вот учили меня в школе биному Ньютона, а он мне как-то в жизни не понадобился. Вам пригодился бином Ньютона?

— Ну, я как-то сразу не соображу, — растерялся Артур. — Наверно это нужно для общего развития.

— Это базовые знания, необходимые для работы мозгов! — рассердился Ньютон. — Вы ещё скажите — а зачем меня считать учили, если есть калькулятор?

— Мои мозги без ваших биномов работают хорошо, — парировал Писатель. — Человеку творческому вся ваша физика и математика не нужна.

— Человек, не знающий три начала термодинамики, не может называть себя «homo sapiens», — уверенно сказал Ньютон.

— Вернёмся к философии, — прервал учёный спор Артур.

— Философия — слишком обширное понятие, — сказал Поэт. — Сколько людей, столько и мнений. Так мы ни на чём не сойдёмся. Я предлагаю сузить тему. Давайте, поговорим о Сократе! Тем более у нас тут знаток есть, который направит беседу в нужное русло.

Идея понравилась, и Адам взял первое слово.

— Имя Сократа давно стало брэндом, — сказал он. — Это уже мифическая личность, а не реальный человек. И Платон, и Ксенофонт в своих воспоминаниях склонны были приукрашать своего учителя. Последующие поколения занимались тем же. Я не отрицаю его влияния на человечество, но представление о нём сильно мифологизировано. Его называют философом, а я не согласен. Я считаю его мудрецом. Он вообще не рассуждал о законах мироздания, он рассуждал о человеческой душе и нравственности.

Адам посмотрел на Сократа Младшего, как бы ожидая его мнения.

— Во многом согласен с вами, — кивнул Сократ Младший. — Я тоже не считаю его философом в нашем понимании, что ничуть не умаляет его в моих глазах. Философ — это человек, достаточно умный, чтобы желать высшего познания, но недостаточно мудрый, чтобы понять его невозможность. Философ — это Платон, ученик Сократа. Вот ему надо было придумать мир идей. А Сократа такие фантазии не интересовали. Абстрактные идеи ничего не дают человеку. Сократ это понимал, а вот Платон, похоже, нет.

— Платон вообще выдавал свои мысли за рассуждения Сократа, — сказал Артур. — Подкреплял свою философию авторитетом учителя.

— Ну, это по-человечески понятно, — махнул рукой Сократ Младший. — Я к Платону отношусь с уважением, хотя бы за то, что он пронёс любовь к учителю через всю свою жизнь.

— Что вы носитесь с этим Сократом? Какой из него мудрец? В наше время он не сдал бы даже выпускные экзамены в средней школе, — пробурчал Писатель, но его проигнорировали.

— Известная фраза Сократа «я знаю, что ничего не знаю», — заметил Ньютон, — превращена в банальность временем, но сказать это в первый раз требовало от человека смелости, на которую немногие способны.

— «Познай самого себя», — сказал Сократ Младший, — эта надпись над входом в дельфийский храм стала путеводной для Сократа. У человека есть два Космоса — Космос внешний и Космос внутренний. И Сократ считал, что второй для человека важней.

— Я не понимаю его поведения на суде, — сказал Паскаль. — Он как будто провоцировал судей на этот роковой приговор… Сократ, несомненно, был умным человеком. Но был ли он мудрым?

— Умный умеет решать задачи, мудрый умеет жить, — определил Сократ Младший. — Он уже был стар. Что у него забрали? Несколько лет старческой немощи. То ли это, что стоит беречь? Ксенофонт считал, что участь, выпавшая ему на долю, была милостью богов. Он покинул наиболее тяжёлую часть жизни, а смерть ему досталась самая лёгкая.

— Ну, не самая лёгкая, — не согласился Артур. — Он больше месяца ждал исполнения приговора. Это ведь пытка — жить, зная, что ты приговорён; жить, считая оставшиеся дни.

— Это не было для него пыткой. Он не боялся смерти, как это делаем мы, он говорил:

— «Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся её, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество — думать, что знаешь то, чего не знаешь?»

— Вот Адам не даст мне соврать, — продолжил Сократ Младший, — я просил его отправить меня в древнюю Грецию. Я хотел освободить Сократа из тюрьмы, где он ждал своей казни. Адам объяснил мне — почему этого не надо делать.

Адам кивнул на его слова и сказал:

— Правильная смерть не менее важна, чем правильная жизнь. Я бы даже не разделял их. Правильная жизнь заканчивается правильной смертью.

Артур спросил у Шута, с улыбкой наблюдавшего за беседой со стороны.

— А вы что думаете о Сократе?

— Я человек неучёный, постоянно путаю энтелехию с энделехией, — с улыбкой ответил Шут, но потом добавил уже серьёзно. — Мне нравится, с каким мужественным спокойствием он принял смерть. Хотелось бы и мне в свой смертный час быть похожим на него.

На следующий день, после завтрака, Паскаль снова отправился в монастырь. Артур проводил друга и решил искупаться. Он скинул верхнюю одежду и, разбежавшись, нырнул в воду. Прохладная вода взбодрила его, и он заплыл далеко от берега. Внезапно боковым зрением он заметил, как большая серая тень проплыла под водой недалеко от него. Испугавшись, он тут же повернул назад, и с удвоенной силой поплыл к берегу. Когда он вышел из воды, к нему подошёл Хозяин.

— Здесь холодная вода, — заметил Хозяин, — не то, что в Индийском океане. Вон вы как продрогли до мурашек.

— Мне показалось, что я видел акулу, — сказал Артур.

— Вполне может быть, — не удивился Хозяин. — Но я за все годы только дважды видел акул, и то были серые индийские. Они не нападают на людей… Тигровых и белых акул я у нас не видел… Самые опасные — большие белые акулы. Помните фильм «Челюсти»? Но их в океанах в наше время осталось уже мало — несколько тысяч. Я бы сказал: не так опасна акула для человека, как опасен человек для акулы.

Он уселся на берегу и Артур сел рядом.

— Некоторые акулы, например, гренландская полярная, живут больше пятисот лет. Но безусловный рекорд долголетия принадлежит маленькой медузе Турритопсис. Она считается биологически бессмертной.

— Что это значит? — не понял Артур.

— Она умеет перерождаться. Это, как если бы вы, умерев, тут же родились вновь ребёнком.

— Регенерация? Как у ящериц и червей?

— Не-ет! Дождевые черви живут максимум десять лет и умирают — никакая регенерация им не поможет. Турритопсис же вообще не умирает в нормальных для неё условиях. А если условия среды обитания изменились, она опускается на дно, превращается в полип и возрождается вновь, когда условия обитания станут лучше. Даже если её повредить, произойдёт то же самое. Это единственное бессмертное животное на Земле.

— Животное? — удивился Артур. — Разве медуза животное?

— А как же? — в свою очередь удивился Хозяин. — Мозгов у неё, конечно, нет, но всё остальное присутствует, даже половая функция. Медузы, как и люди, двуполые.

Артур посмотрел на воду.

— И в нашем озере есть эти… как их?

— Турритопсис? Они живут в океане, и поскольку наше озеро океанского происхождения, то конечно есть. Их просто трудно увидеть, их размер всего несколько миллиметров.

— И чем они питаются?

— Планктоном. Так же, как и огромные киты. Есть выражение «манна небесная». Так вот планктон — это «манна подводная»

Они ещё долго беседовали на берегу озера, а потом пришла Ева и позвала отца на обед.

Виконт пригласил Шута и Артура с Адамом на свою свадьбу в графский замок. Он добился-таки благосклонности дамы своего сердца, а король Роберт намекнул графу анжуйскому, что не против этого брака.

Выехали засветло, но до Блуа добрались только к вечеру. Шут всю дорогу рассказывал обычаи и правила графского двора.

— Молодой граф преклоняется перед королём Робертом. Он частенько бывал в Париже, и перенял оттуда все великосветские манеры. Я терпеть не могу все эти церемонии и условности. Есть одно правило, которое я выработал для себя — чем дальше от знати, тем проще жизнь.

— Но с Виконтом, однако, вы путешествовали бок о бок, — сказал Артур.

— Ну, Виконт — это отдельный для меня человек. Я связан с ним не только службой, но и многими годами своей жизни.

В замке они узнали, что Виконт внезапно, получив письмо от короля Роберта, уехал в Париж вместе с невестой. Туда же отправились графы Блуа и Анжу вместе со всеми слугами. Об этом им рассказал старый мажордом, который передал им извинения от Виконта.

— Что до меня, то это к лучшему, — сказал Адам. — Я без особого желания ехал сюда. А вы, шевалье Буффон, отправитесь в Париж?

— У меня как раз нет выбора, и есть желание. Так что прошу и меня простить! Немного перекусив, я немедля отправлюсь в Париж, чтобы успеть на свадьбу.

Попрощавшись с Шутом, Артур с Адамом задумались — что им делать дальше? Ехать обратно или ночевать в замке? Решили всё-таки отдохнуть и отправиться в обратный путь утром.

— Лошади устали, да и мы тоже, — сказал Адам.

Мажордом отвёл их в небольшую комнату, где стояли две кровати и тяжёлый дубовый стол, на котором стояли подсвечники. Он зажёг свечи, отчего комната озарилась мерцающим полусветом, и сказал:

— Я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин.

Через полчаса стол был накрыт столь изобильно, что у Артура глаза на лоб полезли. Тут были и варёный карп под соусом, и половина зажаренного поросёнка, и салат из овощей, и фрукты, и вино.

— Мы готовились к свадьбе, — пояснил мажордом, — а теперь я ломаю голову — что делать со всеми приготовленными блюдами?

— Может быть, вы составите нам компанию?

— Помилуйте! Я сегодня уже два раза обедал и три раза ужинал. Не знаю, как доживу до утра.

Уже уходя, он повернулся и спросил:

— Не желаете музыкантов?

— А почему нет? — воскликнул Адам. — Под музыку мы, пожалуй, с большим аппетитом отужинаем.

Мажордом поклонился и вышел. Адам с Артуром оглядывали изобильный стол, не зная — с чего начать?

— Один мой знакомый эпикуреец, — улыбнулся Адам, — говорил мне так: «Настоящий гурман свою еду вкушает дважды. Сначала глазами и только потом ртом».

Через пять минут в комнату с поклонами протиснулись и вошли музыканты с инструментами. Три человека — молодой парень с флейтой, лысоватый мужчина с небольшим духовым инструментом, похожем на волынку, и женщина с лютней. Они расселись на стульях у стены. Заиграла лютня, мотив подхватила волынка, а следом вступила флейта.

Артур заслушался игрой музыкантов. Они играли какую-то весёлую и в то же время тягучую музыку, это были, как понял Артур, chansons de geste — песни о деяниях Карла Великого и не менее великого Карла Мартелла. Очевидно, под эту музыку гости должны были напевать хором всем известные песни. Особенно впечатлила Артура худенькая женщина неопределённого возраста, игравшая на лютне. Пальцы её так ловко бегали по струнам, что наблюдать за ней было ещё одним удовольствием. Адам, посмотрев на Артура, тоже прислушался к музыкантам.

— Да, это конечно не «Eine kleine Nachtmusik», но любопытно, — сказал он.

— Интересно, но уж больно медленный темп. Мы привыкли к музыке поживее. Как вы думаете, — спросил Артур, — если сыграть им на этой лютне что-нибудь из Битлов, они поймут?

— Хотел бы я посмотреть, как ты сыграешь на этой лютне что-нибудь из Битлов, — рассмеялся Адам. — Это надо очень постараться.

Он налил Артуру вина.

— Пей! Сегодня можно, — он поднял свой бокал. — За отсутствующих здесь новобрачных!

Поев совсем немного, так что еда казалась нетронутой, Адам поблагодарил музыкантов и пригласил их за стол.

— А мы пойдём, прогуляемся, — сказал он Артуру. — После плотного ужина прогулка нам будет на пользу.

Они вышли на небольшую лужайку перед входом в графский дом. Светила луна, в траве стрекотали сверчки, горели смоляные факелы. Прогуливаясь по дорожкам, Артур рассуждал:

— Я вообще-то слегка разочарован. Я совсем иным представлял себе замок графа де Блуа. И вообще — какой это замок? — он же деревянный. Каменный только графский дом.

— Вот теперь ты понимаешь, — смеялся Адам, — как Виконт облизывался, глядя на наш Замок. Каменные замки могут позволить себе немногие. Даже в Париже всего несколько каменных построек, всё остальное деревянное.

— А большое оно — графство Блуа? — поинтересовался Артур.

— Графство Блуа небольшое и небогатое по сравнению с соседями, — продолжил он, — но сейчас оно в самом расцвете. Благодаря женитьбе графини и короля Роберта. Впрочем, это продлится недолго. Король Роберт вынужден будет развестись с графиней Бертой, несмотря на то, что он её любит. Дело в том, что они находятся, хоть и в дальнем, но в родстве, а церковь это не приветствует. Папа Сильвестр потребует от короля развода, угрожая отлучением от церкви. Король, хоть и неохотно, вынужден будет пойти на развод, а после смерти графини, дела графства Блуа медленно пойдут под уклон.

Они остановились перед входом в графский дом, разглядывая прибитый над дверью щит с гербом.

— Странный герб, — удивился Артур. — Синий фон и три полосы — две золотых, одна серебряная. Где гривастые львы и «клювастые» орлы? Где кресты и мечи? Что-то бедненький герб у графа Блуа.

— А мне нравится именно его простота, — возразил Адам. — В этом есть определённое достоинство. Украшения нужны тем, кто не уверен в себе… Хотя на самом деле всё объясняется проще. Это молодая династия. Первым графом Блуа стал Тибо Плут, дед нынешнего графа, всего сорок лет назад.

— Так они выскочки! — засмеялся Артур. — Дворянские нувориши.

— Хорошо, что тебя никто не слышит, — огляделся Адам. — Не вздумай сказать это Виконту и даже Шуту. Между прочим, полное название графского титула: граф Блуа, Шартра, Тура, Шатодена, Провена и Реймса.

— И прочая, и прочая… — продолжил Артур.

— Не сомневаюсь, что где-нибудь на полках графской библиотеки, — добавил Адам, — хранятся родословные, доказывающие происхождение их рода от ближайших соратников короля Хлодвига или Карла Великого.

Утром они завтракали, и мажордом рассказывал:

— Столько было суматохи и подготовки, и всё впустую. Король Роберт пригласил их в Париж в последнюю минуту — и как можно было отказаться? Такая честь для Виконта. Так все разом собрались и поскакали в Париж, бросив меня тут разгребать все свадебные приготовления. Одних музыкантов было приглашено двадцать человек, и всем уплачено наперёд! А прислуги сколько! А продуктов! Сплошное разорение!

— Зато положение Виконта будет упрочено, и никто уже не сможет упрекнуть его низким происхождением, — сказал Артур.

— Я вчера забыл вам передать записку от Виконта, — сказал мажордом, и протянул Адаму листок.

Адам прочитал записку и удивлённо сдвинул брови.

— Виконт пишет, что мы можем спать спокойно, преступник Демон, называющий себя граф Редмонд, пойман и сидит в тюрьме, ожидая суда, который будет сразу после свадьбы Виконта.

— Да, — подтвердил мажордом, — он сидит в подвале тюрьмы, она слева от входа в графский дом.

— Демон пойман и ждёт суда, — посмотрел на Артура Адам. — Хорошая новость! И как его поймали? — обратился он к мажордому.

— Демона выдал Мортар, — пояснил тот. — Когда его тащили на виселицу, он закричал, что знает, где прячется Демон, и расскажет нам, если его не повесят. Виконт дал ему честное слово, и он выдал Демона.

— И что Мортар, — поинтересовался Артур, — его отпустили?

— Как можно отпускать разбойника? — возмутился мажордом. — Но Виконт, как честный человек, выполнил своё обещание. Мортара не повесили, ему отрубили голову.

Адам отказался встречаться с Демоном и пытался отговорить Артура.

— Зачем тебе это? Неужели из любопытства? Забудь его, как страшный сон, и поехали в Замок.

— Нет, я должен его увидеть! — настаивал Артур. — Я так и не понял его, он для меня по-прежнему загадка, и я хочу в этом разобраться.

— Да какая загадка?! Обыкновенный «наполеончик», самовлюблённый и безжалостный.

Но Артур был непреклонен, и Адам отступил.

— Проведите его к этому несостоявшемуся графу. Пусть недолго поговорят, а потом мы поедем. Надо торопиться, чтобы успеть к себе засветло.

Мажордом проводил Артура до тюрьмы и попросил начальника стражи о свидании с преступником.

— У вас полчаса, — хмуро сказал тот и приказал солдату провести Артура в подвал.

Спустившись по винтовой лестнице в подвал, солдат загремел ключами. Наконец нужный ключ был найден, замок щёлкнул и тяжёлая, обитая железом, дверь отворилась. Артур прошёл в неё и сразу увидел Демона. Он сидел на полу большого подвального помещения, прикованный к стене. На ногах и руках его были кандалы. В подвале было сыро, прохладно и пахло плесенью.

Солдат воткнул горящий факел в крепление на стене и предупредил Артура:

— Не подходите к нему близко. Он уже одного стражника покалечил.

Солдат вышел, закрыв дверь. Демон, прищурившись, смотрел на Артура.

— Что привело тебя сюда? — презрительная улыбка тронула его губы. — Захотел полюбоваться на торжество справедливости?

— Вовсе нет, — Артур подошёл ближе. — Как бы я не относился к вам, я вижу в вас человека. А в каждом человеке я ищу что-то хорошее.

— Благое намерение, — усмехнулся Демон. — Но давай я грубо перефразирую: в каждой навозной куче ты ищешь что-то вкусное. Так понятнее смысл сказанного тобой?.. И не называй меня мизантропом. Это не так.

Артур подошёл ещё ближе.

— Вы лишали людей свободы. Заставляли их жить под землёй. И теперь вы сами под землёй и лишены свободы. Это справедливо.

— Я всегда был свободен, — сказал Демон. — Я и сейчас свободен, в этом грязном подвале, с кандалами на ногах и руках… Подлинная свобода есть обретение свободы в себе. Нашедший свободу в себе презирает любую мораль. Мораль есть общественный закон, внешний императив, принуждающий несвободного человека следовать навязанным ему путём. Того, кто нашёл свободу в себе, не надо подталкивать копьём и кнутом в нужном направлении. Мораль — это собака-поводырь для слепца. Нужна ли она зрячему?

Он смотрел с насмешкой на Артура.

— Робкая душа проживает в мире, как в большом музее, где на всём висят таблички: не прикасаться! Я не робкого десятка. Я попробовал всё в этой жизни… Я не зря называю себя волком. Волки мудрее людей. Они не ищут доброго Бога, они ищут сильного. Того, кто даст им острые клыки, железную хватку и чуткий нюх. Всё это нужно им, чтобы преследовать слабых. Когда горячая кровь течёт на холодный снег, исполняется первый закон Вселенной — власть силы… Волки слышали о человеческом Боге. Он обрекает людей на страдания, он призывает их к смирению. Это хороший Бог для слабых. Он поможет им легко умереть.

Демон усмехнулся, вспомнив что-то.

— Когда Мессия обозвал меня безбожником, я сказал ему: «Ты заблуждаешься, у меня тоже есть Бог. Но Он так не похож на твоего. Твой бог пахнет бумагой. Мой Бог пахнет дымом и кровью».

— И что ответил Мессия?

— А что он мог ответить? Он сказал, что мой Бог — Дьявол. Я только посмеялся над ним. Этот дурачок совсем запутался в своих фантазиях. А ещё собирается спасать мир!

Демон выпрямился, глаза его зло улыбались.

— Никто никому ничего не должен; не надо спасать мир. Ох уж эти мессии! Ох уж эти спасители! Полагая освободить человека, они надевают на него новое ярмо… И с чего они решили, что Бог — волшебник-недоучка? Что он создал несовершенный мир, и ваша задача, детей Его, исправить огрехи своего Отца? Какое нахальное самомнение!.. Мессия видит несовершенный мир и говорит себе: вот наше дело, вот наше поприще. Мы должны достичь совершенного мира, мы должны построить его. Вот работа, которую поручил нам Отец. Безумец! Разве называя себя детьми божьими, вы возвышаете себя к Богу? Нет, вы низводите Его к себе… Вот чего не понимают все пророки и мессии: в мире всё нормально. Вот что должны были бы понимать верующие во всемогущего Бога: Величайшему не нужны помощники. Всё идёт так, как задумал Создатель. И Пилат, и Христос задуманы Им. А, возвышающие одного и унижающие другого, просто не понимают волю Всевышнего. Встречая зло или несправедливость, они говорят: неисповедимы пути Господни! О, если бы они это действительно понимали!

— Вы обрели веру, утратив свободу? — с удивлением спросил Артур.

— У меня нет другой веры, кроме веры в себя. Когда меня потащат на плаху, я обязательно плюну в лицо попу, который захочет меня исповедовать.

Артур на мгновенье задумался и спросил, глядя ему в лицо:

— Вы не боитесь смерти?

Демон посмотрел на него, прищурившись.

— Что ты знаешь о смерти, если ты не вонзал нож в горло своей жертвы? Если ты не видел, как хлещет из сонной артерии кровь?.. Что ты знаешь о жизни, если ты никогда не припадал губами к открытой ране, и не пил горячую, солёную кровь?

Артур почувствовал мороз по коже, такая ненависть к нему — нет! — ко всему человечеству скользила в этих словах.

— О-о, ты просто ничтожный обыватель, пришибленный моралью, как палкой, которой погоняют рабочий скот! — поднял голос Демон, забивая слова, как гвозди в гроб. — Каждый занят своим делом. Монах постится, убийца убивает. И нет среди них правых и неправых. Зачем монах, если нет убийцы; зачем свет, если нет тьмы? Это, как звенья одной цепи, — ни одно нельзя вырвать. Это, как камни в глухой стене, — ни один не лишний. Каждый камень хорош на своём месте.

— Но зачем же быть тьмой, если можно быть светом? — невольно вырвалось у Артура.

Демон несколько секунд смотрел на него, как будто пытаясь понять, — о чём его спрашивают? Потом усмехнулся и ответил спокойно, но твёрдо:

— Тьма древнее света. Она существовала до того, как Бог сказал: да будет Свет.

Он прислонился к стене и поджал под себя ноги. Глухо звякнули тяжёлые кандалы.

— Почему вы так не любите человека? — негромко спросил Артур.

— Какого человека?

— Ну… Человека вообще.

— Человек вообще — это абстракция, — Демон повернул голову и, слегка прищурившись, пристально посмотрел на Артура. — Глядя на любого человека, я вижу кто он таков на самом деле. Человекообразные обезьяны ещё не самый худший вариант. Есть человекообразные собаки, человекообразные ослы, человекообразные пауки и тараканы. Есть и человекообразные волки.

— Это вы! — догадался Артур.

— Сообразительный малый, — усмешливо согласился с ним Демон. — Меня вскормила та же волчица, что и Ромула. Он основал великое государство, мне тоже предстоит сделать это. Люди, вскормленные волками, способны на великие дела.

— Расскажите об этом Рему, — не удержавшись, уязвил Демона Артур. — Ведь его вскормила та же волчица.

— Ему не повезло, — не смутился Демон. — Двум волкам тесно в одной норе.

Артур, вздохнув, направился к выходу, но повернулся у самой двери.

— Есть что-нибудь, что я могу для вас сделать?

— Ты можешь оставить дверь открытой, — ухмыльнулся Демон.

— Вам это не поможет, — развёл руками Артур. — За дверью стражники, а на ногах у вас кандалы.

— Тогда просто проваливай!.. И не торопись меня хоронить… Я ещё не закончил свои дела.

Артур потрогал обитую железом дверь.

— Отсюда вам трудно будет выбраться.

— Трудности меня не пугают, — не глядя на Артура, сказал Демон. — Я всегда любил выходить через двери, на которых написано: выхода нет.

С трудом открыв тяжёлую дверь, Артур вышел из подвала. Стражник задвинул засов и загремел ключами. Артур поспешил скорее наверх, на свежий воздух.

Они вернулись в Замок к вечеру. Всю дорогу Артур был задумчив. Адам искоса поглядывал на него, но ничего не говорил. Переправившись в Замок, Адам отдал Андрону двух зажаренных кур, которые ему уже на выезде, не слушая возражений, всучил мажордом, избавлявшийся от приготовленной на свадьбу снеди.

— Хорошо погуляли? — улыбаясь, спросил Андрон.

— Только зря промотались туда-обратно. Свадьба уехала в Париж.

— Ну, не зря! — взвесил в руках две большие курицы хозяйственный Андрон. — Вон каких красавиц привезли. Наши куры поменьше будут.

Адам подошёл к Артуру, сидящему на берегу, и сел рядом. Помолчав с минуту, он сказал:

— Скажи всем, что я снова уехал на несколько дней к Виконту.

— А что случилось?

— Ничего… Я хочу отправиться в своё время, уладить кое-какие дела… Если всё будет нормально, я вскоре вернусь.

— А если не вернётесь? Что будет с нами?

— Что будет, что будет?.. Граф де Блуа выгонит вас, и присвоит Замок себе.

— Мне это совсем не нравится.

— Мне тоже многое в мире не нравится. Но не переживай раньше времени. Я скоро вернусь.

— Я хочу отправиться с вами!

— Нет! Это может мне только помешать.

Адам встал и пошёл в мастерскую. Артур тоже поднялся и пошёл за ним. В мастерской он увидел телепорт, свисающий, как и прежде, с потолка. Адам запустил второй дизель и проверил напряжение на нагрузке. Потом подошёл к стене, снял с крюка рюкзак, набросил на плечи и повернулся к Артуру.

— Прощаться не будем. Я постараюсь вернуться вскоре. Если не вернусь в ближайший месяц… Решай сам — оставаться здесь или отправляться в своё время. Я вот здесь написал все настройки и последовательность действий необходимых для этого.

Он вытащил из нагрудного кармана и протянул Артуру сложенный вчетверо листок. Затем он уселся на коврик под телепортом и сказал Артуру:

— Отойди подальше! Возьми пульт на тумбочке и нажми красную кнопку. Когда я исчезну, нажимай чёрную. Выполняй!

Артур выполнил приказание. Дизель стал набирать обороты и взревел, словно собираясь на взлёт. Деревянный пол мастерской завибрировал. Зазвенела ложечка в стакане на столе. Силуэт Адама окутала неясная дымка и вдруг исчезла вместе с ним. Раздался негромкий хлопок, и Артур рефлекторно нажал чёрную кнопку. Дизель выключился и через полминуты в комнате уже стояла звенящая тишина. Артур продолжал смотреть на то место, где только что сидел Адам. Потом он очнулся от оцепенения, отложил пульт и сел на лежак. Развернул листок, переданный ему Адамом. Долго перечитывал его. Потом свернул, положил в карман и снова посмотрел на круглый коврик на полу мастерской.

— Всё будет хорошо! — произнёс он вслух, понимая, что это самовнушение. — Всё будет хорошо… Насколько это возможно.

Он встал и направился к выходу. Что-то зажужжало у него за спиной и толкнуло его в спину. Артур испуганно повернулся и увидел Адама. Адам поднялся с пола и помотал головой.

— Ну что? Я не опоздал?

— Как, вы уже вернулись? — удивился Артур. — Я не успел даже дойти до двери.

— Да? А для меня прошло две недели. Ничего удивительного. Тот телепорт, в моём времени, гораздо надёжней и точней этой самоделки.

— Удачно съездили? — спросил Артур.

— Вполне. Решил пару вопросов. Теперь мы можем, дождавшись грозы, спокойно отправляться в моё время. Там нас уже ждут.

— Грозы наверно уже не будет в этом году. В воздухе пахнет снегом.

— Ничего, перезимуем. «A patient waiter is no loser». «Переосеним» и перезимуем.

— Адам! — вдруг вспомнил Артур. — А вы же собирались в «точку отсчёта»?

Адам нахмурился и неохотно ответил:

— Я передумал.

В конце октября выпал первый снег. Он падал медленно и задумчиво на ещё тёплую землю и таял.

Поэт стоял на дворе с непокрытой головой, протянув руку ладонью вверх. Артур подошёл к нему и тоже стал ловить на ладонь хрупкие снежинки. Они таяли на руке, едва он успевал их рассмотреть.

— Говорят, ни одна снежинка не похожа на другую, — сказал Поэт. — Совсем как люди.

Он поднёс руку к лицу, разглядывая снежинку, тающую у него на глазах, и негромко прочёл эпитафию её короткой жизни:

«Снег идёт. Идёт и тает. Первый снег.

Где-то в небесах рождаются снежинки. Пушистые, красивые.

Медленно порхают они с высоты, удивлённо разглядывая поседевшую землю.

Вот одна — упала на ладонь, удивила и растаяла.

Много было и будет снежинок, а такой уже не будет.

Короткая, странная жизнь.

Нашла ли она её смысл?

Молилась ли снежному Богу?

Просила о вечной зиме?

Боялась тёплой ладони?

Вся её жизнь — короткий, волшебный полёт.

И смерть — как последнее удивление.

Прощай».

Он опустил ладонь, и они долго ещё стояли, очарованные медленным танцем падающих снежинок.

Подметая двор от снега, Андрон объяснял Артуру свои убеждения.

— Свобода воли — это человеческая иллюзия, — поучал он. — «Человек может делать то, что хочет, но не может хотеть по своему желанию», — говорил Шопенгауэр. Да, да! Не смотри на меня так, я и умные книжки иногда читаю… Значит, первый шаг к обретению свободы воли — ты должен сделать то, чего не желаешь. Например, посреди зимы искупаться в озере. Готов к этому шагу?

— Пожалуй, нет, — поёжился от одного представления Артур.

— Тогда твоя воля не свободна. А точнее — её просто нет.

— Если я не хочу делать неразумный поступок, это не значит, что у меня нет воли к нему. Я просто понимаю, что это будет неразумно, и поэтому не делаю этого.

— Если ты делаешь только то, что считаешь разумным или приятным, ты уже не свободен. Ты уже механизм, выполняющий программу — «разумное и приятное», — поучительным тоном пояснял Андрон. — Свобода воли подразумевает, что у тебя есть неограниченный выбор. Ты же подтверждаешь, что у тебя выбора нет, или твой выбор жёстко ограничен приятным и разумным.

— Может быть, он ограничен, но он есть.

— Да?.. Как у ребёнка, который выбирает между двумя конфетами? — хитро улыбнулся Андрон.

— Нет, я с тобой не согласен, — упорствовал Артур.

— Хорошо, поясню на ещё одном примере. Ты стоишь перед дорожным переходом и ждёшь зелёный свет. Смотришь, — а машин-то на дороге нет! Что ты сделаешь — пойдёшь через дорогу или дождёшься зелёного света?

— Не знаю, — пожал плечами Артур.

— А я знаю. Ты сделаешь то, что велит тебе твоя программа. Если тебя приучили к тому, что порядок надо уважать, ты дождёшься зелёного. Если тебя к этому не приучили, ты пойдёшь на красный. Что записано в твоей программе, то ты и выполнишь. Где тут свобода воли?!

Андрон вопросительно посмотрел на Артура.

— Свобода воли отвергает принцип причинности, — неожиданно поддержал Андрона подошедший Ньютон. — Свобода воли — это в некотором роде «deus ex machina». Если всё в мире подчинено причинно-следственным связям, то свобода воли — это человеческая выдумка.

Андрон гордо задрал голову, обрадованный столь весомой поддержкой.

— Ты как будто рад тому, что ты — «биологический механизм», — досадливо тряхнул головой Артур.

Андрон не обиделся, и спокойно посмотрел на Артура.

— А, пожалуй, рад… Определённости рад. Так ведь всё понятней становится, и нет больше места сомнениям, исканиям, заблуждениям… Ну что такое человек, если он не от Бога? — спросил он Артура, а потом посмотрел на Ньютона. — А ведь он не от Бога, это наука уже доподлинно установила, — он снова обернулся к Артуру. — Если он не от Бога, то он недоразумение какое-то, ходячий вопрос, вроде нашего Сократа. Ему обязательно надо насчёт себя что-то выдумать, а потом ещё уверить себя в придуманном, иначе-то он, глядишь, и умом тронется.

Оставив Андрона, Артур подошёл к Ньютону.

— Неужели и вы считаете себя «биологическим механизмом»?

— Нет, не считаю, — ответил Ньютон и вздохнул. — Но вы должны понимать — всё зависит от системы координат. В человеческой системе координат, человек, безусловно, для себя обладает свободой воли. Но стоит выбрать другую систему координат, посмотреть на человека со стороны — можно выявить последовательную цепочку причин и следствий, где некуда вставить пресловутую «свободу воли».

Расстроенная Ева бродила по двору, озираясь вокруг.

— Что случилось? — спросил Артур.

— Филип пропал, — плачущим голосом сказала Ева. — Снег выпал. По ночам уже холодно. Он же замёрзнет и заболеет.

Артур позвал Паскаля, и друзья подключились к поискам пропавшего кота. Обошли весь сад, обошли весь Замок и, устав, уселись за столом во дворе.

— Пропал мой кот! — захныкала Ева. — Он никогда не видел снега. Он замёрзнет.

— А ты разве видела раньше снег? — попытался отвлечь девочку Артур.

— В холодильнике, — ответила Ева, — в морозилке. Мне отец мороженое делал.

Отдохнув, друзья отправились на поиски за пределы Замка. Обошли весь берег и только потом додумались заглянуть в мастерскую. Кот лежал на тахте, наблюдая, как Адам чистит ржавую «буржуйку», найденную в сарае. Обрадованная Ева схватила кота в охапку и, не смотря на его возмущение, побежала с ним в Замок.

Шут уехал в Кардерлин, к своей любезной, пожаловавшись Артуру:

— Холодно тут у вас! Замок на холме продувается насквозь.

— Да, — согласился Артур. — С отоплением у нас плохо. Замок строился не для этих широт.

Он попрощался с Шутом, взяв с него обещание не забывать о них.

После того, как выпал первый снег, Артур перестал плавать по утрам, но по привычке каждое утро выходил к озеру. Он сидел на белом камне и смотрел на противоположный берег.

— Как там живёт Никто? — думал он. — Деревья в лесу уже под снегом. Шалаш — не походящее место для зимних ночёвок.

Он поделился этими мыслями с Адамом. Тот настроен был весьма скептически.

— Вот кого я совсем не хотел бы здесь видеть. Вместе с Демоном… Эти два персонажа нам не нужны.

— Но хотя бы до весны он мог бы пожить в Замке.

— Да кто ж ему мешает? Он же сам ушёл, никто его не гнал. Если сам вернётся, ну, потерпим его… до весны. Чай, не звери какие.

Артур всё-таки сплавал на тот берег и вышел на поляну, где стоял шалаш. Никаких признаков жизни там он не обнаружил. Припорошённая снегом поляна была пуста. На кострище стоял котелок, присыпанный снегом. В шалаше валялась одежда и шерстяное одеяло.

Вздохнув, Артур хотел уже идти обратно, когда взгляд его зацепил что-то странное в соседних кустах. Подойдя, он увидел сапог. Отодвинув кусты, он увидел Никто, лежащего ничком на земле. На шее его были рваные раны. Левая рука, вместе с рукавом, была оторвана напрочь. Обглоданные кости валялись рядом.

— «Это не Я» — вспомнил Артур и, отпустив кусты, вернулся на поляну и сел на камень у кострища.

Он просидел так пять минут, пытаясь унять дрожь и думая — что теперь делать? Наконец, встал и пошёл к лодке.

Вернувшись в Замок, он рассказал всё Адаму. Тот нахмурился и сказал:

— Что случилось, то случилось. Возьми лопату, попроси Андрона тебе помочь и похороните его на той же поляне. Можете Писателя взять. Он у нас опытный «копальщик» — пусть поработает.

Писатель отказался наотрез.

— Я боюсь мертвецов, — сказал он, глядя на Артура действительно испуганными глазами. — Не заставляйте меня это делать. Мне потом ночью кошмары будут сниться.

— Ну и чёрт с тобой, — сплюнул Андрон. — Пойдём, Артур, сами управимся.

Посреди поляны, на месте кострища, вырос могильный холмик. Артур воткнул лопату в землю и присел рядом на камень. Андрон осмотрел шалаш, перебрал вещи и вышел, отряхивая ладони.

— Рваньё старое, ничего хорошего нет.

Он сел рядом с Артуром, и они помолчали.

— Я помню, когда он пришёл, — сказал Андрон. — Был такой высокий, щупленький, в казённом халатике… Это он потом уже себе этот чёрный плащ сшил.

— А откуда он родом?

— Без понятия. Хотя… Говорил по-русски с каким-то лёгким прибалтийским акцентом.

— Да? — удивился Артур. — Я не заметил.

— Потом это сгладилось… Мы с ним мало общались. Он всегда сторонился всех, и выходил во двор по ночам… Однажды Мерлина напугал. Тот тоже по ночам гуляет. Прибежал утром Мерлин ко мне и сказал, что видел ночью во дворе чёрта. Я сразу понял — кого он видел. Успокоил его. Но с тех пор Мерлин выглядывал из своей комнаты с опаской. Если видел во дворе «чёрта», закрывал дверь и выжидал, пока тот уйдёт.

Андрон улыбнулся, но, бросив взгляд на могильный холмик, погасил улыбку.

— Он поначалу пытался со мной сблизиться. Приносил мне найденных им в саду муравьёв. Однажды спросил меня:

— «Видят ли муравьи небо? Знают ли о его существовании?»

— Нет, — ответил я. — Муравьи не видят небо. У них очень близорукое зрение. Всё, что дальше десяти сантиметров, для них размыто.

— Но это не является их проблемой, — пояснил Андрон Артуру. — Напротив, это их преимущество перед нами. Они сосредоточены на своём, ближнем мире. Они не видят того, что далеко, а, значит, неважно… Если бы человек не пялился в небо, в пустых мечтах и поисках какого-то Бога, может быть, он лучше построил бы свой мир?

— Человеческий мир был бы тогда гораздо беднее, — не согласился Артур. — Стремление к высокому, и даже к недостижимому, возвышает человека.

Андрон покачал головой.

— Человек напрасно смотрит в небо. Ему это не помогает. Как не помогает то, что он смотрит в прошлое и пытается смотреть в будущее. Кто-то сказал: главный вывод, к которому приходишь, изучая историю — это то, что история никого и ничему не учит… Человек суетлив и близорук. Он строит песочные замки. Время разрушает их, но тут же строятся новые. С каким-то фатализмом и упорством, достойным лучшего применения, — Андрон говорил серьёзно и даже грустно. — Тот слукавил, кто сказал, что человек рождён для счастья. Человек рождён для труда. Земного, тяжкого, кропотливого труда. Существует только земля, из неё приходишь, в неё уходишь, на ней строишь песочные замки. Некогда, да и незачем смотреть в небо. В небо смотрят бездельники. Может быть, бездельники и придумали небо, чтобы отлынивать от работы.

Артур смотрел на него с удивлением, потому что такого Андрона он раньше не знал.

К вечеру распогодилось, предзакатное солнце выглянуло из-за туч и захотелось прогуляться. В саду Артур неожиданно наткнулся на Писателя, сидящего в гамаке с книжкой в руках. По-осеннему было прохладно, хотя первый снег уже растаял. На Писателе было лёгкое пальто и забавная вязаная шапочка с помпоном на голове. Артур подошёл к нему и взглянул на обложку книги. Ни название романа «Роковая страсть», ни имя писательницы ему ничего не говорили.

— Боже мой, — шутливо произнёс Артур, — вы опустились до бульварных романов?

— Я много читаю, — закрыл книгу Писатель. — Это профессиональная необходимость. Я читаю даже бульварные романы. Там тоже можно многое почерпнуть. Правда, они портят вкус… Я даже женскую прозу читаю.

— Почему «даже»? — удивился Артур.

— По той же причине, почему женский футбол никогда не сравняется с мужским, но останется эротическим шоу… Читая женские романы, я вырываю последние листы. Там всегда хеппи-энд, то есть — неправда.

— Да вы настоящий сексист, Писатель!

— Ну почему же… Я люблю женщин. Когда они занимаются своими делами и не лезут на мужскую территорию… Я рассматриваю женщину, как воплощённое предназначение. Это мужчине приходится придумывать себе смысл жизни, женщине он дан изначально.

— Я возможно банальность скажу, — оживился он. — Но первый взгляд мужчины на женщину — это хочет он её или не хочет? И тут не имеет значения интеллектуальный уровень. Это заложено в подсознании, заложено тем, кто разделил людей на мужчин и женщин.

— А это вы к чему вообще?

— Ни к чему, — буркнул Писатель. — Не хватает женского тепла. Надоели одни сумасшедшие мужики вокруг.

По ночам стало холодно, и все ложились в постель сразу после ужина. Хозяин раздал всем тёплые одеяла.

— Я не знаю — чем кормить кур? — заявил Адаму Андрон. — Запасы корма закончились. А впереди зима, куры просто замёрзнут.

— Значит, переходим на куриный суп, — просто решил проблему Адам. — Завтра ты дежурный по кухне? Вот ты и начни.

— И с быком надо что-то решать, — продолжил Андрон. — Он ведь тоже в саду зиму не переживёт.

— Вы с Писателем его купили, вы его и продавайте, — решил Адам. — Мне Судья уже жаловался — весь сад, говорит, загадил, прямо даже гулять неприятно, обязательно в коровью лепёшку наступишь.

Андрон загнал быка на плот, привязал верёвкой и взял в руки весло. Писатель запрыгнул на плот, и Андрон оттолкнулся от берега.

— Прощай, Маркиз! — закричал Маркус и помахал рукой.

— Лучше бы на мясо его пустили, — заявил Ньютон. — Зимой мясо очень бы пригодилось.

Адам ничего не ответил ему. Он думал о чём-то другом.

Вернулись Андрон с Писателем к вечеру. Хмурый Писатель спрыгнул с плота и, не глядя ни на кого, пошёл в Замок. Адам спросил у Андрона:

— Как успехи? Я чувствую, коммерческие планы Писателя провалились.

— Он не захотел тащиться на ярмарку в Кардерлин. Это, говорит, слишком далеко, я устану. Мы пошли в деревню и отдали быка Бедрайону.

— Отдали?

— За пять мешков муки. Вон они лежат. На телеге довезли до плота.

— Писатель требовал денег, — рассказал Андрон, — но Бедрайон — хитрый мужик. Выворачивал карманы, говорил, что год выдался неурожайный, и он гол, как сокол. Мне надоело их слушать, и я согласился на муку. Всю дорогу обратно Писатель на меня злился и бурчал чего-то себе под нос.

— Да! — глубокомысленно заметил Адам. — Коммерсанты из вас не вышли. Ну да ладно! Закрыли тему.

Артур прогулялся по осеннему саду, непривычно тихому и печальному. Шорох листьев заставил его обернуться, и он увидел Поэта. Тот не сразу заметил Артура, и Артур мог понаблюдать за ним. Поэт был в лёгкой курточке, без шапки, но с белым шарфом вокруг шеи. Он рассеянно брёл по шуршащим листьям, о чём-то задумавшись.

— Сочиняете стихи? — окликнул его Артур.

Поэт поднял голову и, близоруко прищурившись, посмотрел на Артура.

— Нет… Я думаю о судьбе этих листьев, — ответил он. — Я представляю себя одним из них и нахожу в этом смирение.

Артур посмотрел под ноги, на опавшие красно-жёлтые листья, покрывшие землю. Поэт нагнулся, поднял один лист и задумчиво сказал:

— Листья умеют умирать красиво. Человеку это удаётся редко.

— Красивой смерти не бывает, — сказал Артур.

— Вы не правы, — не согласился Поэт и посмотрел на листок. — Разве он не прекрасен?

— При желании во всём можно найти красоту, — сказал Артур, — но я не хочу её искать в смерти. Я надеюсь на бессмертие.

— Правда? — удивился Поэт. — Вы верите в жизнь после смерти?

— А вы нет?

Поэт на секунду задумался и вздохнул.

— Нет.

— Почему?

Поэт подошёл ближе и протянул Артуру опавший лист.

— Вот ответ. Разве у нас не одна судьба?

— Человек — не растение, — нахмурился Артур. — У человека есть душа.

— У него тоже была душа, — ответил Поэт. — Всё живое имеет душу. Я в это верю.

Он выронил лист и тот, медленно кружась, упал на землю.

— Вы знаете, я много думал об этом, — продолжил он. — Человек — это листок на дереве человечества. Как он может быть бессмертен, если его смерть необходима, как и его жизнь, тому, кто больше него?.. Листок проживает свою жизнь и исчезает… Он никогда не поймёт смысла своей короткой жизни, если будет цепляться за себя, считая себя самоценным, а другие листья — отдельными от него, чужими. Он не познает бессмертия, пока не отречётся от себя, пока не почувствует себя частью дерева. Тогда он увидит себя в каждом листке и каждый листок в себе… Дерево породило тебя, дереву ты отдал свои соки, в дерево ушла бессмертная часть тебя, а смертную сдуло холодным осенним ветром, и лежит она в мокрой глине, готовая стать землёй… Посмотрите на мёртвые листья у вас под ногами. Почему вы не верите в свою смерть? Разве вы не видите себя среди них?

В ноябре Замок засыпало снегом. Пришла суровая зима и все приуныли. В Замке было холодно, никакого «центрального отопления» не было. Адам нашёл единственно верный выход.

— Переселяемся все в одну комнату, ставим «буржуйку» и спим в тепле.

Выбрали комнату Сократа, как самую большую. Грек поворчал, но потом вздохнул и смирился. Ему оставили кровать, решив, что Маркус будет спать под ней. Вынесли из комнаты остальную мебель, кроме буфета. Бросили на пол матрацы, и поняли, что всё равно для одного из них места не хватает.

— Нужно же ещё для печки место оставить, — задумался Адам.

— Я могу спать в подвале, на кухне, — вызвался Ньютон. — Там электрическая плита есть. Заодно еду буду готовить и чай разогревать.

На том и порешили. Адам принялся устанавливать «буржуйку». Притащил из сарая толстый резиновый шланг и вывел его в окно, аккуратно вырезав алмазным резаком круглое отверстие в стекле. Другой конец шланга вставил в трубу «буржуйки».

— Не загорится резина? — опасливо посмотрел на конструкцию Паскаль.

— Не должна, — успокоил его Адам. — Но мы понаблюдаем.

Артур натаскал из подвала дров и свалил около «буржуйки». Через час пламя затрепетало внутри печки, и температура в комнате к вечеру стала комфортной. Все повеселели.

— В тесноте, да не в обиде, — сказал Адам и, открыв буфет, единственный оставшийся предмет мебели, крикнул вниз, в проём кухонного лифта:

— Эй, на кухне! Чайник подымай!

Скоро пили горячий, сладкий чай и хрустели галетами.

— Слушайте, — вдруг вспомнил Артур, — а про Мерлина мы забыли?

— Я не забыл, — сказал Адам. — Он не хочет покидать свою комнату, поэтому я сделал ему электрическую плитку.

— Он как будто привидение, — сказал Андрон, — вроде есть, а вроде нет.

Артур с Паскалем пошли навестить «верхних жителей».

— Как вы тут? Не мёрзнете? — спросил Паскаль, зайдя в комнату Евы.

— Нет, — удивилась Ева. — У меня электрический обогреватель, и у папы, и у мамы тоже такие же.

— Ну, буржуи! — пошутил Паскаль. — А для нас обогревателей не хватило.

— Так это мы буржуи, — подхватил шутливый тон Артур. — Это у нас «буржуйка» стоит.

— Действительно, у тебя тепло, — Паскаль сел на стул. — А ты чего в шубе стоишь?

— Я ходила в сад, — сказала Ева, снимая шубку. — Там так тихо и грустно… Я испугалась, что птицы замёрзли, обошла весь сад и поняла, что птицы улетели. Они покинули наш остров.

— Ну… — качнул головой Паскаль. — Весной могут вернуться. Перезимуют где-нибудь в лесу или в деревне, и вернутся.

— Они не вернутся, — грустно сказала Ева. — Они замёрзнут. Они никогда не видели такой зимы.

— А где твой Филип? — попытался отвлечь Еву от грустных мыслей Артур.

— Я отнесла его на кухню, к Ньютону, там тепло и еда есть. Дядя Ньютон обещал его не выпускать во двор.

После заката собрались на очередную «вечерю». Уселись на матрацах, разложенных на полу вокруг печурки, в которой потрескивали дрова. Сполохи света мерцали на лицах. Прихлёбывая горячий чай с сахаром, все расслабились.

— Какая сегодня будет тема дискуссий? — поинтересовался Сократ.

— Давайте, каждый выскажет свои тайные желания, — предложил Артур.

— Опасная тема, — бросил взгляд на Артура Адам. — Тайные желания потому и тайные, что не подлежат огласке.

— Бойтесь своих тайных желаний! — заметил Сократ. — Луций хотел превратиться в птицу, а превратился в осла.

— Я думаю, каждый может высказать одно из своих желаний, какое захочет, — подключился Паскаль. — Моё желание неоригинально. Я хочу найти своё место в мире, свой смысл, а для этого надо понять две важные вещи: что есть мир и кто есть я?

— Ну, найдёшь ты свой «смысл», а точнее — придумаешь его, — иронично сказал Адам, — что дальше? Можно с чистой совестью помирать?

— Зачем помирать? Дальше надо жить на полную катушку, сознавая осмысленность своей жизни.

— А сейчас, значит, ты живёшь бессмысленно?

— Сейчас я живу по инерции. Как живут животные, как живут растения.

— Не соглашусь с тобой, — возразил Артур. — Животные и растения не озабочены смыслом своей жизни. А тебя это терзает, впрочем, так же, как и меня.

— Не воруй моё желание! — шутливо бросил Паскаль. — Расскажешь другое.

Он задумался, глядя на горящий огонь.

— Разве ж это я ищу своего смысла во Вселенной? Нет, это мир через меня ищет своего смысла. Это Вселенная смотрит в себя нашими глазами, трогает себя нашими пальцами, пытается понять себя нашими мыслями и вопросами.

— Дался тебе этот «смысл», — слегка раздражённо сказал Адам. — Придумал бы уже какой-нибудь и успокоился.

— Может быть, у него это призвание такое, — защитил Паскаля Поэт. — Кто-то строит мосты, кто-то пишет стихи, а кто-то ищет смысл жизни. Наверно тоже нужное дело.

— А ты знаешь, что «смысл» изначально имел значение «разум», «ум», — обратился к Поэту Паскаль. — У Пушкина можно прочесть: «Руслан томился молчаливо, и смысл и память потеряв».

— Ну и что?

— А то, что антонимом к нему было «бессмыслица» или «безумие». То есть безумны те, кто живёт бессмысленно, кто не знает и не ищет своего смысла.

— Как я понимаю, «смысл» происходит от слова «мысль», — подключился к филологической беседе Сократ. — А мысли могут быть верными и неверными. Мысль не обязана быть истиной. Ты же придаёшь идее «смысла» несвойственную ей истинность. Вот в чём твоя ошибка.

— Жизнь прекрасна сама по себе, — продолжил он, — сама себе смысл. Не требуй от жизни большего, чем она может дать. Радость жизни в таинственном, бескрайнем мире — наше счастье и смысл. Попытки найти иной смысл приведут лишь к утрате данного.

Несколько минут все молчали. Слышно было, как потрескивают дрова в печурке.

— Если не бояться банальности, я хочу быть счастливым, — прервал молчание Артур.

— Этого все хотят, — кивнул Паскаль. — Но счастье у всех разное. Поэтому уточни — что тебе нужно для счастья?

— Ты ищешь знания, а я, как не страшно в этом самому себе признаться, наверно ищу веру. Я ещё не нашёл её — свою веру, я ещё в пути.

— Ты вступил на скользкий путь Мессии? — поддел Артура Адам. — Кто нашёл свою веру, тут же начинает обращать в неё всех окружающих… Пойдём, прогуляемся до подвала. Надо проверить дизель и дрова принести.

Они вышли из комнаты в морозную ночь. Тишина была абсолютная. От мороза попрятались даже деревенские собаки, и их отдалённый лай не доносился с того берега. Только снег скрипел под ногами. Снег лежал на столах и скамейках. Снег наполовину засыпал «Мыслителя». Он выглядывал из сугроба со снежной шапкой на голове.

Они прошли в подвал, и Адам проверил дизель. Убедившись, что всё в порядке и топлива хватит до утра, он убавил обороты.

— Надо экономить горючее. Зима ещё долгая впереди.

— Почему его просто не выключить? Топим мы печкой, для освещения есть свечи.

— Ты забыл про Хозяина и его семью.

— Действительно! — смутился Артур.

— Хозяин не слушает мои доводы, что солярку надо экономить. Он вообще на меня смотрит, как на какого-то злодея, который виноват во всех наших бедах… К тому же, если сейчас выключить дизель, мы его потом не запустим — замёрзнет. Придётся костёр вокруг него разводить. И готовим мы на электроплите, на печурке много не наготовишь.

Они прошли в комнату Демона, где никто не захотел жить, и поэтому там устроили дровяной склад. Набрали дрова для печки, связали их в две вязанки и присели отдохнуть на кухне.

Лампа горела слабо. В полутьме Артур наблюдал, как о чём-то задумался Адам.

— Значит, ищешь свою веру? — наконец спросил он.

— Вы мне можете что-то предложить? — попробовал пошутить Артур.

— Может быть, и могу, — думая о чём-то своём, сказал Адам. — Но пока рано об этом. Вот доберёмся до моих времён, я поделюсь с тобой своими планами. Сейчас главное выбраться отсюда. А для этого нам надо пережить зиму. Вся надежда на весну.

Выйдя во двор, они увидели Ньютона, который прогуливался по скрипящему под сапогами снегу, о чём-то думая и бросая взгляд на Луну — так же, как он это привык делать раньше.

— Вы не замёрзнете во дворе? — проходя мимо, остановился возле него Артур. — Пойдёмте внутрь, будем пить горячий чай.

Ньютон повернулся к Артуру.

— Зимою, глядя на пар изо рта, начинаешь думать, что человечество входит в систему всемирного парового отопления, — заметил Ньютон. — Вы знаете, что средняя температура по Вселенной три градуса. Всего три градуса выше абсолютного нуля. Вот где жутко холодно! По сравнению с этим, у нас тут просто адское пекло!

— Ну, значит, не всё так плохо на нашей планете… Мы ещё неплохо устроились — тепло живём.

— Средняя температура по Вселенной — это что-то вроде средней температуры по больнице, — пошутил Адам. — Вы не задерживайтесь на морозе. Не дай бог, простудитесь.

Адам сделал из тёсаных досок маленькие лыжи, из струганых веток лыжные палки и подарил Еве. Все пошли на склон холма смотреть, как Ева будет кататься. Хозяин с женой стояли внизу, на берегу озера. После нескольких неудачных попыток и падений дело пошло на лад, и скоро Ева уже катилась с холма с визгом и смехом, попадая в конце пути прямо в объятия Хозяина, который ловил её, раскинув руки.

Через полчаса Хозяин забастовал и, взяв дочку на руки, понёс в Замок — отогреваться. Все разошлись, а Артур решил прогуляться по берегу. Неторопливо протаптывая дорожку в снегу, он обошёл остров за час и, замёрзнув, решил вернуться в Замок.

Во дворе сидел Маркус, задумчиво поглядывая вокруг. Он был одет в потрёпанную меховую куртку с капюшоном. Эту мальчишескую куртку подарила ему Офелия.

— Дышите свежим воздухом, Маркус? — подойдя к нему, спросил Артур.

— Смотрю на чёрный снег, — меланхолично ответил тот.

Артур удивлённо огляделся.

— Где вы его увидели? Я вижу только белый.

— Это несовершенство нашего мозга, — кивнул Маркус и оживился. — Вы знаете, что человеческий глаз видит перевёрнутое изображение? А головной мозг потом исправляет это, переворачивая картинку.

— А причём тут чёрный снег? — не понял Артур.

— Цветовую картинку наш мозг не корректирует, — пояснил Маркус. — Поэтому мы видим ложные цвета.

— Ну-ка, ну-ка, откройте мне глаза! — улыбнулся Артур.

— Снег отражает все цвета, — охотно продолжил Маркус. — Именно это мы воспринимаем как белый цвет. Но если он всё отражает, значит, у него нет никакого цвета, то есть он чёрный!.. Или, скажем, зелёные листья и трава. Почему они зелёные? Ведь этот цвет они отталкивают, не принимают его. На самом деле они пурпурные — и листья, и трава. Понимаете, что я хочу сказать? — мы живём в «ложноцветном» мире.

— Понимаю, — сказал Артур. — Хотя и не согласен. Да и вы, по-моему, раньше говорили, что цвет существует только в нашей голове — в мире его нет.

— Это верно, — согласился Маркус. — Но даже в нашей голове он неправильный.

Артур покачал головой.

— Вы хотите рассказать человеку, что у него ничего нет, кроме иллюзий? Неплодородная мысль и напрасная затея. Человек не возьмёт с собой то, что ему не нужно. А нужно ему то, что делает его жизнь приятной, удобной, понятной.

— Я с этим не спорю, — загрустил Маркус. — Человеку нужна правильная иллюзия, человеку не нужна правда. Он всегда может назвать правдой удобную ему ложь.

— Я бы не смог жить с вашими мыслями, Маркус, — вздохнул Артур. — Всё и так слишком запутано. Нужна хоть какая-то опора под ногами.

Дни протекали один за другим, похожие друг на друга. Писатель маялся со своим романом, то хватаясь за карандаш, то бросая его.

— Я не могу работать в такой обстановке! — пожаловался он Артуру. — Все шумят, храпят, кашляют. Тут с ума можно сойти!

Артур посочувствовал, но ничем помочь не мог. Он сам от скуки перечитал все книги в комнате Сократа и добрался уже до какой-то старинной книги «An Elementary Treatise on Determinants», которую читал, освежая память, подглядывая в англо-русский словарь.

— Сочиняйте кроссворды, — посоветовал он Писателю. — А мы будем разгадывать.

Писателю идея понравилась, и он погрузился в творческий процесс.

— Как обозначить слово презумпция? — через некоторое время спросил он. — Юридический термин? Это слишком расплывчато.

— Praesumptio innocentiae, — не упустил случая блеснуть небольшими познаниями в латыни Судья. — Презумпция означает предположение. Человек предполагается невиновным, пока его вина не будет доказана.

— Этот принцип провозглашён во времена французской революции, — дополнил Артур. — Тем самым Робеспьером, которого вы собрались судить.

Упрёк был адресован Судье, и он нахмурился.

— Намерения были благие, а что из этого вышло? — опротестовал упрёк он. — На словах одно, а на деле беззаконие и террор.

— Хотели, как лучше, а получилось, как всегда, — припомнил бессмертную фразу Паскаль.

Он заглянул через голову в книгу, которую читал Артур.

— Освежаешь в памяти школьные уроки математики?

— А заодно и уроки иностранного языка, — улыбнулся Артур. — Всё уже перечитал, не знаю — чем заняться?

Артур с Паскалем вышли на прогулку по занесённому снегом саду. С трудом протоптав тропку до поляны, они покачались на качелях, но быстро замёрзли и пошли обратно.

— Пойдём в гости к Еве сходим, — предложил Артур.

— Сходи… — неохотно ответил Паскаль. — Я лучше к Ньютону в гости загляну. Поболтаю со стариком.

Артур поднялся на третий уровень и прошёл до комнаты Евы. Она сидела за столом и перебирала свои рисунки.

— Привет! Как ты тут — не скучаешь?

— Скучаю… — грустно ответила Ева. — А где Паскаль?

— На кухне, с Ньютоном болтает.

— Ну да… С Ньютоном ему интересно, а со мной — нет.

Артур подошёл поближе.

— Что рисуешь? Можно посмотреть?

Ева собрала в стопку свои рисунки и протянула ему. Сама подошла к кровати, залезла на неё с ногами, обхватив руками коленки, и положила на них голову.

Артур сел за стол и стал разглядывать рисунки. Были здесь птицы на ветках деревьев, любимый кот с изогнутым хвостом, портреты матери с отцом. На одном рисунке Артур узнал Паскаля. Он был в рыцарских доспехах, в шляпе с гусиным пером и в ботфортах со шпорами.

— У тебя неплохо получается, — похвалил Еву Артур. — Можешь, в художественную академию поступить со временем.

— Не хочу, — кратко ответила Ева.

— А кем ты хочешь быть, когда вырастешь?

— Любимой, — так же кратко ответила Ева.

Артур не знал, что сказать на это. Такого ответа он не ожидал.

Наконец подошло Рождество. Маркус нарезал бумажных снежинок и развесил их на нитках, растянутых от стены к стене. После этого ходил и любовался, задрав голову, своей работой.

Паскаль, оторвавшись от чтения книги, недовольно заметил:

— На дворе кучи снега, ты и тут его развесил.

— Это красиво, — заступился за Маркуса Сократ.

— Как будем встречать Новый Год? — озаботился Артур. — Нельзя пропустить такое событие. Ведь это ещё и новое тысячелетие.

— Для нас оно старое, — заметил Паскаль.

— Хорошо! — согласился Артур. — Встретим старый Новый Год. Но отметить надо — тысяча лет христианской эры, как-никак.

— В числе «тысяча» нет ничего сакрального, — сказал Паскаль. — Это просто привязка к системе счисления. Будь у нас на руках не десять, а восемь пальцев, мы бы пользовались восьмеричной системой счисления, и красивым, круглым числом 1000 было бы наше число 512.

— Я перестал отмечать Новый Год давно, — заметил Ньютон. — Это придуманный праздник. Дата первого января выбрана римлянами, в этот день менялись консулы. Логичнее было бы отмечать Новый год в день весеннего равноденствия — Навруз, как называется он в Азии.

— Новый Год с первого января во Франции начали праздновать по указу Карла IX в 1564 году, — заявил Судья, прочитавший от корки до корки «Историю Франции». — До этого праздновали либо на Рождество, либо на Пасху.

— Да неважно — какая дата! — не согласился Артур. — Новый Год — это традиция и хороший семейный праздник.

— Вот именно поэтому я его и не отмечаю, — грустно заметил Ньютон. — Я давно уже одинокий холостяк и праздновать мне нечего и не с кем.

— А мы разве не семья?! — возмутился Сократ. — Мы давно уже породнились, если на то пошло.

— Безумная семейка Адамс! — засмеялся Паскаль.

— Я разговаривал с Бедрайоном, — сказал Андрон, — у крестьян никакие праздники не намечаются. Все ждут конца света. Новый аббат в монастыре только об этом и говорит.

— Ну, да! — кивнул Паскаль. — Они его уже тысячу лет ждут, и ещё тысячу лет ждать будут… Разговаривал я с деревенскими. Всерьёз обсуждали — надо ли сеять на следующий год пшеницу, если конец света приближается?.. В домах грязь, тараканы и паутина по углам. А зачем убираться? Всё равно — прискачет всадник на бледном коне и капут. Примитивные люди!

— Примитивные люди? — нахмурился Поэт. — А я им завидую.

— Чему тут можно позавидовать? — не понял Паскаль.

— Они живут в таинственном, удивительном, волшебном мире. Где-то за морями летают драконы и бегают единороги, где-то совсем рядом ходят волшебники и колдуны. Сны предсказывают грядущее, а хвост кометы в небе грозит несчастьем. С неба на них смотрит Бог. Ангелы и черти столь же реальны для них, как домовые. Эти люди живут в таинственном мире, где всё возможно. В наше время этого ощущения у людей уже нет. Мир стал скучен и прозаичен.

— Я соглашусь с Поэтом, — поддержал его Ньютон. — Казалось бы, наука безгранично расширила горизонты Вселенной. Мир стал огромней, богаче, непредсказуемей. Но что мы видим?.. Почему в наше время так популярно фэнтези? Почему так популярны придуманные миры Толкиена, Мартина и других? Потому что мы утратили интерес к реальному миру. Мы не чувствуем уже его тайну. Мы уже недовольны им, нам его мало.

— Но это же хорошо? — предположил Артур. — Придуманные миры не конфликтуют с реальным, они расширяют его.

— Вы так считаете? — посмотрел на Артура Ньютон. — Я думаю иначе. Я вижу корни этого интереса к придуманным мирам в утрате интереса к миру реальному, окружающему нас. И даже предполагаю причину этого. Наша цивилизация превратилась в общество потребления. Это общество делает людей инфантильными, трусливыми и пресыщенными. Они бегут в придуманные миры от скуки. Они утратили ощущение тайны единственного мира. Не выдуманного — реального!

— Только не превращайтесь в старческого брюзгу, уважаемый Ньютон! — возмутился Паскаль. — Вам ещё рано… К тому же не надо красить всех одним цветом. Если бы я был таким, как вы описали, то наверно не сидел бы с вами здесь, в сумасшедшем Замке. Смотрел бы по телику «Властелин колец» и пил пиво с друзьями.

В комнату зашёл Адам, отряхивая снег с куртки и с обуви.

— Для человека «конец света» всегда означал «конец человечества», — горячился Паскаль. — Это обычное человеческое заблуждение — считать, что мир существует для нас и вокруг нас. А мир не закончится вместе с нами. Он существовал миллиарды лет до нашего появления, и будет существовать миллиарды лет после нашего «конца света». Пора бы уже поумнеть человеку и понять, что он временное недоразумение в этом мире.

— Что ж ты так кипятишься, если ты «недоразумение»? — засмеялся Адам. — Но я могу тебя поддержать. Над этим миром никогда не будет написано: «game is over». Даже если схлопнется наша Вселенная, это будет всего лишь маленький эпизод в истории Большого Мира.

— Я предложил отметить Новый Год, — сказал Артур, — Вы не против?

— Я только «за». Надо скрасить нашу зимнюю скуку. Предлагаю поставить новогоднюю ёлку!

— Ура-а! — обрадовался Артур. — На том берегу, в лесу, я видел хорошие небольшие ели. Возьмём топор и сплаваем на лодке.

— Прекрасно! Вдвоём с Андроном сплавайте за ёлкой, а мы подумаем — где её поставить и чем нарядить?

В последний день декабря Артур с Андроном привезли ёлку.

— Ух, ты — красавица! — оценил Паскаль. — Метра три будет.

Ёлку поставили в столовой на третьем уровне. Непросто было затащить её по винтовой лестнице наверх, но совместными усилиями это удалось. Андрон закрепил её в крестовине, прибитой к полу. Ньютон смастерил из проволоки звезду, Артур закрепил её на верхушке ели. Маркус нарезал бумажные гирлянды и разложил под ёлкой вату. Ева притащила коробку с ёлочными игрушками. В завершение всего, Хозяин принёс и повесил на ёлку светодиодную гирлянду. Включили её в розетку, и ёлка вспыхнула, осветив все стены вокруг разноцветными огоньками.

Ева захлопала в ладоши и запрыгала по столовой.

— Новый Год! Новый Год! Счастье новое нас ждёт.

Поставили два стола в один ряд. Офелия накрыла столы скатертью, принесла салаты, закуски, вино. Хозяин притащил звуковую колонку. В половине двенадцатого сели за стол, в приподнятом настроении, с шутками и смехом. Всем налили вина из бочонка, который оставил Виконт, а для Евы нашёлся вишнёво-яблочный компот. Адам поднялся, взял в руки бокал и произнёс тост:

— По традиции, провожаем старый год, а заодно и старое тысячелетие. Что можно сказать о нём? Тысячелетие было бурным. Взметнулась ввысь и рухнула римская империя. Расцвела империя византийская. Появилось и укрепилось христианство, радикально изменившее Европу. Ещё не известны дальние Америка, Австралия, Антарктида. Ещё не родились Шекспир и Сервантес. Много чего ещё впереди. Наступающее тысячелетие тоже будет бурным. Мы, как ветхозаветные пророки, можем прочесть будущее, но кто нам здесь поверит?

— Я поверю, — заметил Шут. Он приехал проведать их и попал прямо на праздник.

Адам усмехнулся и продолжил:

— Давайте выпьем за тех, кто сделал историю человечества великой и вдохновляющей. Я говорю не о правителях, но о людях науки и искусства. Правители создали государства. Учёные и поэты создали человечество. Выпьем за них!

Все стали чокаться и выпивать. Звучала рождественская музыка. За окном медленно падал снег, но в столовой стоял обогреватель, и было тепло.

— Правильно сказали, Адам! — заметил Сократ. — Гомера ставлю выше Александра Македонского.

После лёгкой закуски разлили бокалы по новой. Адам продолжил речь.

— Теперь о прошедшем годе, — продолжил он. — Для нас он был нелёгким, но интересным. Мы справились со многими трудностями, и, надеюсь, что в следующем году мы отправимся в новое путешествие с новыми надеждами.

— Это зависит от вас, — не преминул съязвить Хозяин. — Не промахнитесь, как в прошлый раз.

Адам слегка усмехнулся, но не стал отвечать.

— Забудем плохое. За всё хорошее, что было в этом году!

За разговорами и едой едва не упустили важный момент.

— Уже без одной минуты! — спохватился Артур, указывая на часы.

— Все встали! — скомандовал Адам. — Изображаем куранты!

Он стал махать руками, как дирижёр, и все хором стали изображать бой курантов.

— Бо-о-м, бо-о-м, бо-о-м!

Двенадцать раз отзвучали куранты, все стали чокаться и выпивать. Веселие продолжилось. Ева выбрала музыку и потащила Паскаля танцевать. Офелия смотрела на них с доброй улыбкой, Хозяин посматривал искоса и хмуро.

Где-то к часу ночи всё было съедено и выпито. Адам поднялся и скомандовал.

— А теперь всем спать! И без разговоров! Хозяева, — он показал рукой, — уже устали.

— Блин, — вздохнул Паскаль, — прежде чем залезть в тёплую постель, надо пробежать по сугробам во дворе.

— Прогулка перед сном рекомендуется врачами, — ответил Адам. — Вот Хозяин вам это подтвердит.

Хозяин не стал подтверждать, но он явно был рад тому, что нашествие в его дом закончилось.

В первый день нового тысячелетия все проснулись поздно — уже к полудню. Долго валялись в постелях, потягиваясь и зевая. Вставать не хотелось — на улице был трескучий мороз, а здесь, благодаря печурке, было тепло и уютно. В конце концов, по одному, начали подниматься и натягивать на себя одежды.

— Если бы не хотелось в туалет, — сказал Паскаль, — я бы и не вылез из-под одеяла.

Умывшись и позавтракав, задумались — чем занять себя? Судья с пришедшим к ним в гости Ньютоном раскинули картишки. Сократ наблюдал их игру, думая о чём-то своём. Поэт углубился в Овидия. Писатель черкал что-то карандашом в тетради. Адам с Шутом уселись играть в шахматы.

Андрон с Артуром и с Паскалем рискнули выйти во двор, но прогулявшись по сугробам десять минут, замёрзли и вернулись в комнату.

За шахматной доской Адам что-то объяснял Шуту.

— За что в Древнем Риме преследовали и казнили христиан? — за мятежи, за неповиновение властям? Нет — их преследовали за безбожие. За то самое, за что ещё раньше осудили Сократа, а позднее те же христиане сожгут Джордано Бруно — за безбожие… Какой-то бродяга, казнённый на кресте во времена Тиберия, не мог в глазах римлян быть Богом и даже сыном Божьим. Это был нонсенс. Нужны были столетия, чтобы эта мысль улеглась в голове.

— Что это вы так горячо обсуждаете? — поинтересовался Артур.

— Я пытался выяснить у Адама — во что он верует? — сказал Шут. — Но он как-то ловко ушёл от ответа, рассказывая мне — во что он не верует. Мы заговорили про историю религии, и, в частности, христианства.

— У нас был единственный специалист по религии, правда, весьма оригинальный, но он уже нас покинул, — сказал Паскаль.

— Жаль, что с нами нет Мессии, — согласился Артур. — Я могу сказать своё мнение. Религия есть мост между земным и небесным, между смертным и вечным. Религия есть поиск опоры в этом мире, где не на что опереться — всё рассыпается в прах. В этом её огромное значение, которое в большинстве случаев покрывает все её минусы: догматизм, противоречие здравому смыслу, нетерпимость… Сколько бы ни научился жить человек, этот мир всегда для него останется временным домом. Вот где главная наша трагедия. Мы в этом мире временные. Я бы даже сказал — кратковременные.

— Человек вспоминает о Боге, когда ему плохо, — покачал головой Шут. — Тогда он приходит в церковь и ставит свечу… А когда ему совсем плохо, — добавил он. — Он ставит одну свечу архангелу Михаилу, а другую — его дракону.

— Так красиво рассуждаешь о религии, — обратился Шут к Артуру. — Я бы так не сумел. Почему же ты не веришь в Бога?

Артур смутился и растерянно стал подбирать слова, но Паскаль его опередил.

— Я не верю в Бога по той же причине, по которой не верю в Санта Клауса, — сказал он. — Это детские сказки человечества. Всем пора повзрослеть.

— Кто такой — святой Клаус? — Шут вопросительно посмотрел на Артура. Но ответил опять Паскаль.

— Это чудик такой — лазил по крышам и подкидывал в печную трубу детям подарки на Рождество.

— И почему ты в него не веришь?

— Потому что в моём доме трубы не было, а подарки под ёлку подкладывали мои родители.

Артур ушёл с Ньютоном в подвал, чтобы помочь ему на кухне с обедом. Разговор о религии у них продолжился там.

— Все религии можно рассматривать, как ветви одного дерева, — говорил Ньютон. — Есть среди них большие, цветущие ветви, есть и засохшие веточки, но все они происходят от одного корня, все они тянутся к небу… Чем меня не устраивает христианство? Это бегство из этого мира. Бегство в придуманный мир иной… А потом меня всегда раздражала религиозная нетерпимость. Кто-то едко заметил: «невозможно надеяться на рай одной религии, не рискуя попасть в ад всех других».

— Мне не нравится Рай, мне по душе нирвана, — продолжал Ньютон, помешивая кашу в котле. — Кажется, я понял — что такое нирвана. Это лёгкая смерть, это смерть без страха.

— Вы стали буддистом? — улыбнулся Артур.

— Почему нет? — улыбнувшись в ответ, спросил Ньютон. — Быть буддистом — это не значит верить в белого слона с шестью бивнями и тридцать три неба. Основную суть буддизма можно выразить одной формулой: преодоление страданий путём отказа от желаний.

— Буддизм — религия разочарованных принцев, — шутливо сказал Артур.

— Ну, до принца мне далеко, — заметил Ньютон, — поэтому я выбираю атеизм.

— Атеизм возвращает человеку свободу, но отнимает силу, которой наделяла его вера, — сказал Артур.

— Учёный или философ — должен быть нерелигиозным человеком, — убеждённо сказал Ньютон. — Религиозный человек несвободен в своём мышлении.

— Жизнь такая сложная, — возразил Артур. — Она не приемлет категорических утверждений.

— Жизнь… — проговорил Ньютон, задумавшись на мгновенье. — Жизнь — это зал ожидания… Здесь все чего-то ждут… Ждут смерти — и называют это жизнью. Ждут любви — стоя друг к другу спиной и глядя в разные стороны. Ждут чуда — не понимая, что самое чудесное уже всем дано… Поэт ждёт вдохновения, рыбак ждёт клёва, замёрзшая дамочка ждёт трамвая… Ждут второго пришествия — а что они будут делать потом? — ждать третьего? Если не хватило одного, не хватит и двух… Жизнь — это зал ожидания.

Пообедав со всеми, Шут засобирался обратно в Кардерлин. Артур взялся его проводить.

— Хочется проехаться по снегу. Моя Звёздочка застоялась и замёрзла.

— Только оденься потеплей, — предупредил Шут. — Морозец кусачий.

— Я заходил сейчас на конюшню, — сказал Артур, — и не увидел там вашей лошади.

— Я оставил её у Бедрайона. Он за ней присматривает. На твоей лошади мы доедем вдвоём до деревни. А потом поскачем в Кардерлин.

Они доехали до деревни наугад, ориентируясь по памяти. Все знакомые тропы замело снегом. Шут забрал свою лошадь, Артур угостил девчонок конфетами, и они отправились в путь по заснеженной деревенской дороге. Мороз пощипывал уши. Артур натянул вязаную шапку пониже. Шут нахлобучил на голову шляпу, а лицо укутал снизу платком, и стал похож на разбойника с большой дороги. Не хватало только двух пистолетов за поясом.

Они мчались галопом, снег летел из-под копыт вместе с замёрзшей грязью. Проскочив поворот в монастырь, что лежал на полпути до Кардерлина, поскакали дальше. Уже через полчаса увидели первые дома на окраине, и скоро доехали до центральной площади. Спешились с коней и зашли в корчму.

— Глоток хорошего вина — это то, что нам сейчас надо! — сказал Шут.

— Мы доехали до Кардерлина за полтора часа, — сказал Артур. — Летом я на это тратил в два раза больше времени.

— Летом ты ехал шагом, а в такой мороз согревает только галоп.

Они уселись за стол, и хозяин корчмы принёс им вина, поклонившись Шуту. Кроме них в корчме сидели всего два местных жителя, обсуждавших за кружкой вина мировую политику.

— Мавры больше не сунутся! — утверждал тот, что постарше. — Они помнят, как Мартелл их разбил в битве при Пуатье, а Шарлемань основал испанскую марку. Пусть сидят за своими горами и нос не высовывают!

— А забыл, что Барселону мавры захватили, что собор Святого Иакова сожгли? — горячился второй. — Вот теперь и на нас попрут. Альмансур — грозный воин.

— Был, да весь вышел, — не соглашался первый. — Ему уже за шестьдесят — одной ногой в могиле стоит. Какой из него вояка?

Послушав разговор, Артур с улыбкой кивнул на спорщиков.

— Я вижу, что жизнь у вас бурлит не хуже, чем в наши времена.

— Бурлит, бурлит… — усмехнулся Шут. — Я не помню мирных времён. У нас нет храма Януса, но, если б он был, его двери всегда были бы нараспашку.

— Да и в римской империи его двери запирались не часто, — заметил Артур. — Не живётся людям мирно.

— У вас тоже воюют?

— Воюют, — грустно подтвердил Артур. — Не так часто, но войны жестокие… У вас более честные войны — один на один. Побеждает тот, кто сильней и умней. А у нас один человек, нажав пальчиком кнопку, может убить миллионы людей.

— Это как это? — поразился Шут, но Артур только махнул рукой.

— Научный прогресс… Наука — слепая сила. Может спасти человечество, может его уничтожить.

Посидев полчаса и согревшись, Артур с Шутом вышли на непривычно пустую площадь. Торговые ряды были разобраны, остались только какие-то кучки мусора, занесённые снегом.

— Пойдём в дом Петра, я сейчас там проживаю. В графский замок вернуться не могу. Виконт думает, что я вас сторожу.

Петра они дома не застали, открыла им его сестра Мартина. Быстро накрыла на стол и угостила их горячей овсяной кашей.

— Что вы лошади что ли? — овёс едите, — проявил недовольство Шут.

— Пшеница кончилась, — ответила Мартина. — Десять раз говорила Петру летом — купи побольше! Этот вахлак ничего не слышит. А зимой пшеница дорогая.

— Я вам куплю, — пообещал Шут. — У меня есть знакомый торговец, он мой должник. Я его однажды от графского гнева спас. Он с тех пор мне руки целует и на все товары скидку даёт.

После ужина Шут о чём-то пошушукался с Мартиной, и она постелила Артуру на лежанке в маленькой угловой комнате.

— Извини, я тебя оставлю, — сказал Шут. — Ты человек молодой, горячий, а я уже староват. В такой холод мне нужна тёплая грелка в постели, — подмигнул он Артуру и вышел в соседнюю комнату.

Артур, укутался одеялом, и попытался заснуть, слыша через тонкие стены в соседней комнате какой-то шум и женский смех. В конце концов, он заснул, натянув одеяло на голову и поджав под себя ноги.

Он не часто видел сны. Но в этот раз сон был долгий, подробный и отчётливый. Он увидел себя в лесу, в ночном лесу. Он продирался сквозь заросли, на мерцающий огонёк света вдали. Он вышел на небольшую поляну, где горел костёр. Он увидел троих, сидящих у костра. Это были Демон, Никто и волк. Он хотел убежать, но во сне убежать нельзя. Сон ведёт тебя через все пропасти и стены, через все препятствия, непреодолимые наяву. Сон ведёт тебя туда, где живут твои страхи.

Он сел у костра между Демоном и Никто. Видно сесть рядом с волком он не мог даже во сне. Все молчали, глядя в огонь. Языки пламени трепетали в костре, отражаясь на лицах. Наконец Демон поднял голову и посмотрел на него. Его губы дрогнули, на губах появилась так знакомая Артуру усмешка.

— Ты решился стать волком? — спросил он.

— Я просто сплю, — ответил Артур. — Я не знаю — зачем я здесь?

— Значит, я слишком хорошо подумал о тебе… Я скажу тебе — зачем ты здесь? Ты здесь для того, чтобы сделать выбор — стать волком или добычей волков. Другого вам, человекам, не дано.

— Я не хочу быть волком. Я не хочу причинять никому боль.

— Боль? Что ты знаешь о боли? Это то, что вращает мир. Это то, что приводит в движение и планеты, и народы. Это сила созидающая и бессмертная. Кто ты такой, чтобы презирать боль?

— Боль несёт разрушение душе и телу. Боль лишает человека воли, превращает его в растение.

— Человек и есть растение! — поднял голос Демон. — Человек — это трава! Да — разумная, но в этом её проклятие.

— Я не верю тебе — ты врёшь!

Артур хотел встать и не мог. Ноги не повиновались ему. Он смотрел в глаза волка, волк смотрел в его глаза. Словно тонкий невидимый канат между ними, этот взгляд звенел и вибрировал, и не отпускал Артура.

— Смотри на него, — глухо сказал Никто, наклонившись к Артуру. — Смотри на него, как в зеркало. Скажи себе: наконец-то нашёл своё «Я».

Артур усилием воли оторвал взгляд от волчьих глаз и стал смотреть на огонь.

— Тебе нравится костёр? — спросил Демон. — Огонь не только умеет сжигать, но может и согреть тех, кто дружит с ним. Ты знаешь, что такое огонь? Огонь — это война, самое прекрасное занятие для мужчин.

— Полюби войну, — говорил Демон, вкрадчиво и убеждённо. — Война — это процесс «волканизации» человека. Каждый, прошедший войну, становится немножко волком… Вступай в мою армию, ты будешь моей правой рукой. Армия — это институт благородных убийц, — его улыбка становилась невыносимо зловещей. — Ты не будешь солдатом. Для этого достаточно глупцов и рабов. Солдат — это не человек. Солдат — это приспособление для прицеливания и нажатия на курок. Ты будешь командовать солдатами. Ты испытаешь упоение властью. Мы построим с тобой новый мир, мы сравняемся ростом с богами. Выбери путь волка или стань добычей.

Сделав неимоверное усилие, Артур встал. Встали трое. Артур попятился, переводя взгляд то на Демона, то на Никто, то на волка.

— Ты не любишь войну, потому что ты трус, — сказал Демон, добавив в улыбку презрение.

Они приближались к нему всё ближе. Они окружали его с трёх сторон.

— Господи, пусть этот кошмар закончится! — промелькнула мысль, и он проснулся.

Он проснулся в холодном поту от какого-то шума. Высунув голову из-под одеяла, он услышал сердитый голос Петра, ругавшегося с Шутом.

— Или женись на моей сестре, или проваливай! Нечего её позорить. Надо мной уже все соседи смеются!

Шут ему что-то отвечал, но было не разобрать. Через некоторое время шум затих и в комнату Артура проскользнул Шут.

— Ты проснулся? Вставай! Сейчас быстренько перекусим и пойдём отсюда.

Артур быстро поднялся, оделся и вышел за Шутом на кухню. Ни Мартину, ни Петра он не увидел. Вдвоём с Шутом они доели вчерашнюю кашу с хлебом, запили водой и пошли на выход.

В сарае возле дома Шут отвязал лошадей, и они пошли пешком, держа коней за поводья. Шут молчал и выглядел непривычно хмурым. У корчмы они привязали лошадей и зашли внутрь. В это раннее время в корчме было пусто. Шуту пришлось подняться наверх и разбудить дочь хозяина, чтобы она вынесла им вина.

— Выгнали из дома? — спросил Шута напрямик Артур.

— Не то, чтобы выгнали, но… Какое-то время поживу здесь, — он кивнул наверх. — Зимой здесь всегда есть свободные комнаты.

Он повернулся к Артуру и стал горячо говорить:

— Ну как я могу на ней жениться? Это мне надо или поселиться в этом дрянном городишке, забыть всю свою прежнюю жизнь и стать каким-то торговцем, или везти её в графский замок, где меня засмеют — шевалье женился на «вилланке»! Виконт, может быть, меня и поймёт, но остальные…

Он отвернулся и задумался, глядя в стол. Артуру нечего было ему посоветовать. В таких делах каждый решает сам.

— Возвращайтесь к нам! — попросил Артур. — Поживёте в Замке, — всё веселее, чем здесь одному.

Шут посмотрел на Артура, на секунду задумался и кивнул. Они вышли из корчмы, сели на лошадей и поскакали обратно в Замок. Всю дорогу из головы Артура не выходил недавний сон. Он прокручивал его вновь и вновь, но никак не мог понять — что это было и зачем?

— У меня ощущение, уважаемый Ньютон, что вы разочаровались в науке, — сказал Паскаль. — Я прав?

Ньютон замешкался, задумавшись, но ответил.

— И прав, и не прав… Наука прекрасна. Это лучшее занятие для человека — познавать мир… Но результаты, признаюсь, меня разочаровывают. Это не то, о чём мне мечталось, как говорится, на заре туманной юности.

— Давайте я поясню, как физики изучают мир на примере старой притчи, — он присел на постели, прислонившись к стене. — Физики изучают мир, как слепые изучают слона. Пришёл один слепой, потрогал слона за ногу и говорит: «Слон — это большой кожаный столб». Пришёл другой, потрогал и говорит: «Ошибаешься! Слон — это четыре кожаных столба». Пришёл следующий, потрогал слона за туловище, усмехнулся и сказал: «Ну, всё понятно! Слон — это кожаный мешок на четырёх столбах». Следующий потрогал слона за хобот: «Слушайте, а тут ещё толстый шланг болтается». Озадачились слепые. Мешок на столбах — это понятно, а шланг тут причём? Подошёл ещё один, потрогал слона за хвост и подкорректировал знание о слоне: «Слон — это мешок на четырёх кожаных столбах, слева шланг и верёвочка справа». Уселись слепые, довольные собой. Знание о слоне получено, больше добавить нечего. Но один засомневался: «А как говорит связать всё это воедино? Четыре столба, мешок, шланг и верёвочка. Ерунда какая-то получается». А тут ещё слон невольно подшутил над ними — повернулся другим боком. Пощупали его снова — чудеса! Где был шланг — теперь верёвочка, где была верёвочка — теперь шланг. Сели думать. Самый умный говорит: «Всё в мире относительно. Сегодня верёвочка, завтра шланг». А другой, не менее умный говорит: «Мы не можем утверждать, что мы обнаружим у слона слева. Но мы можем рассчитать вероятность того, что у слона слева — шланг или верёвочка?»

Паскаль не удержался и засмеялся. Ньютон поглядел на него довольный.

— Дальше продолжать или уже понятно?

— Смысл понятен, — сказал Артур. — Любое знание о мире относительно. Сначала говорят о частицах, затем говорят о волнах, потом говорят, что частицы могут быть волнами. Наконец заявляют — забудьте о частицах и волнах, мы вам струны придумали. А в итоге — кожаный мешок на столбах, шланг и верёвочка где-то сбоку.

— И что самое скверное — так будет всегда, — подытожил Ньютон. — В этом моё разочарование… Вот мы позавчера обсуждали религию. В чём её сила? Она даёт окончательный ответ на все вопросы. Наука такого ответа никогда не даст.

— Вот поэтому я уважаю только утилитарную науку, — заявил Писатель. — Нечего рассуждать о высоких материях. Пусть наука работает на человеческий комфорт. Такую науку я приветствую.

— То есть тебя устроит комфортное путешествие из роддома на кладбище? — съязвил Паскаль.

— Если меня, не спросив, посадили в самолёт, который летит по маршруту, как вы говорите, из роддома на кладбище, то я хочу сидеть в мягком кресле, смотреть кино, и чтобы меня обслуживали красивые стюардессы. Что в этом плохого?

— Я не знаю, о каких струнах и волнах вы рассуждаете, — сказал Шут, — но история про слона мне понравилась. Обязательно расскажу её Виконту.

В комнату заглянул Хозяин. Оглядев всех, он обратился с просьбой:

— Паскаль, нужна ваша помощь. У меня сломался компьютер. Если вам не трудно, поднимитесь в мой кабинет.

Хозяин закрыл дверь. Артур с Паскалем переглянулись.

— Сходим вместе? — предложил Паскаль, и Артур согласно кивнул в ответ.

Одевшись, они вышли во двор и по протоптанной в снегу тропинке прошли к лестнице. Поднявшись на третий уровень, зашли в кабинет Хозяина. Он сидел в кресле и задумчиво смотрел на монитор.

— Пишет — нет загрузочной записи, — сообщил он. — Как-то это у меня уже было. Вы тогда исправили быстро, но я забыл — что надо делать? Объясните мне ещё раз.

— «Лучший способ объяснить — это самому сделать», — сказал Паскаль.

Он подошёл к Хозяину, и тот уступил ему место в кресле. Паскаль занялся работой, а Хозяин подошёл к Артуру.

— Как дела, молодой человек? — спросил он.

— Нормально, только скучно торчать в комнате. Скорей бы эта зима закончилась… А вам не скучно тут одному?

— Скука — это свидетельство внутренней пустоты, — ответил Хозяин. — Человеку с богатым душевным миром не будет скучно даже в одиночной камере. Если вам стало скучно, значит, с вами что-то не так… Мне с собой не скучно. Я решил написать давно задуманную книгу по психиатрии.

— Но вы всё-таки заходите к нам, что ж вы тут в одиночестве.

— «В мире можно выбирать только между одиночеством и пошлостью», — процитировал Шопенгауэра Хозяин.

Паскаль бросил на него насмешливый взгляд, но промолчал.

Через десять минут компьютер загрузился, а ещё через пять минут Паскаль поднялся и сказал:

— Всё! Можете продолжать писать свою книгу.

На обратном пути Паскаль хмыкнул и поделился с Артуром:

— Знаешь, что я у него на компьютере увидел? Карточную игру — покер на раздевание.

Артур улыбнулся.

— Ну, это не криминально.

— Давайте рассказывать анекдоты! — заявил Паскаль.

Он огляделся вокруг.

— Кто у нас самый весёлый?

— Шевалье Буффон, это по вашу душу, — с некой иронией обратился к Шуту Адам.

— Анекдот, это я так понимаю — забавная история? — не смутился Шут. Он уже не носил бандану и разговаривал свободно, почти без акцента. — Ради бога, у меня их, если всё вспомнить, на две телеги наберётся… Вот я любил подшучивать над нашим аббатом, когда он был помоложе, и ещё не обладал вторым подбородком. Однажды я его спросил:

— Монсеньор, если я украду у монастыря бочку вина, я наверно попаду в Ад?

— Несомненно, сын мой, — отвечал он мне. — Это прямая дорога в Ад.

— А если я подарю монастырю тысячу солидов, то наверно попаду в Рай?

— Не могу гарантировать, — отвечал он мне, — но шансы на райское блаженство резко возрастут.

— А если я сначала подарю вам тысячу солидов, а потом украду у вас бочку вина? — не отставал я.

Он посмотрел на меня хитро и сказал:

— Сын мой, если ты подаришь мне тысячу солидов, бочку вина я подарю тебе сам.

Все рассмеялись, а Паскаль заявил:

— Анекдот должен быть коротким. Чем короче, тем лучше. Например: «Колобок повесился».

— Кто такой Колобок? — нахмурился Шут.

— Это… — затруднился Паскаль. — Голова такая, из муки. Она по земле катится, а все хотят её съесть.

— Боже мой! Какие вы ужасы рассказываете. Это, по-вашему, смешно?

— Хорошо, расскажу другой анекдот, — сказал Паскаль.

«Джентльмен подъезжает на машине к тротуару и спрашивает полицейского:

— Могу я здесь припарковаться?

— Нет, — отвечает полицейский.

— А вот же машины стоят, — указывает рукой джентльмен.

— Они не спрашивали».

Все засмеялись, а Судья нахмурился.

— В Англии уважают закон. Я всегда оставлял машину только на парковке. Замените джентльмена на мистера, и для Америки это сойдёт.

— Что такое «машина»? — наклонившись к Артуру, спросил Шут.

— Это… телега с мотором.

— Что такое мотор?

— Механическая лошадь, которую кормят бензином, — как сумел, объяснил Артур.

— Бензином? — наморщил лоб Шут и вздохнул. — Видимо дальше спрашивать бесполезно. Каждый ответ вызывает новый вопрос.

— Расскажите анекдот из жизни учёных, — попросил Ньютона Артур.

Ньютон благосклонно склонил голову.

— Учёные обладают своеобразным чувством юмора. Я у своего коллеги как-то спросил: «ты почему не бреешься»? А он мне в ответ: «Паули запретил».

Ньютон оглядел слушателей и, заметив недоумение в их глазах, вздохнул.

— Да… Тут явно, кроме меня, больше учёных нет.

— Ну, поясните — в чём юмор-то? — спросил Андрон.

— Если юмор надо пояснять, это уже не юмор, — махнул рукой Ньютон. — Я знаю анекдоты из серии «физики шутят».

— Давайте!

— «Учёный не мусорит на улице, чтобы не увеличивать энтропию мира».

Заметив, что все вопросительно смотрят на него, очевидно не понимая юмора, он повторил попытку.

— «Однажды Ньютон сидел под деревом и на голову ему упало яблоко. «Какое безобразие!» — подумал Ньютон, и открыл закон всемирного тяготения. С тех пор все яблоки падают закономерно».

— Да! — вздохнул Паскаль. — Анекдоты не ваша стихия. Лучше я расскажу анекдот из серии «физики шутят».

— «К огромной радости общества защиты животных, был выпущен на свободу живой, но голодный, несчастный кот Шрёдингера. После тщательного обследования выяснилась неожиданная деталь. Кот Шрёдингера оказался кошкой. Теперь учёные всего мира ломают голову — это исходная ошибка или результат эксперимента?»

Этот анекдот вызвал более живую реакцию. Улыбнулся даже Ньютон.

— А я вспомнил любимую шутку нашего Хозяина, — сказал Андрон. — «Если у вас паранойя, это ещё не значит, что за вами никто не следит».

— Это афоризм, — сказал Паскаль. — Меткая, ироничная мысль. Афоризмы я люблю, когда-то носил в кармане маленький томик Станислава Ежи Леца «Непричёсанные мысли». Откроешь на любой странице и обязательно что-то примечательное найдёшь. Сейчас попробую что-нибудь вспомнить… «Из гениальной мысли можно убрать все слова».

— Что за вздор! — нахмурился Ньютон. — Мыслей без слов не бывает.

— Или вот ещё! — вспомнил Паскаль. — «Оптимизм и пессимизм расходятся только в дате конца света».

— Ну, это другое дело, — благосклонно согласился Ньютон. — Мой любимый афоризм: «Пессимист — это хорошо информированный оптимист».

— Нет, нет! — запротестовал Адам. — Это шутка, мало что бородатая, она просто неверна. «Пессимизм — это настроение, оптимизм — это воля». Надо жить — смеясь над неудачами, надеясь на лучшее. Оптимист, даже падая в пропасть, кричит: «лечу-у-у»!

Адам раскинул руки, демонстрируя сказанное, и посмотрел на Ньютона с улыбкой.

— Оптимизм бывает токсичным, — нахмурился Ньютон. — Сколько не говори «халва», во рту слаще не станет.

Дни тянулись в утомительном однообразии. Паскаль стал раздражительным и пожаловался Адаму, как ему надоело это «безумное общежитие». Адам посмотрел на него строго и отчитал:

— Думаешь, мне это нравится? Я же не жалуюсь… Поговори с Ньютоном, если он не против, поменяйтесь с ним местами. Он займёт твоё место, а ты отправляйся на кухню — поработаешь кашеваром.

Так и сделали. Паскаль отправился на кухню, и в первый же день так пересолил еду, что даже добродушный Поэт возмутился.

— Это невозможно есть! — воскликнул он, проглотив первую ложку.

— По-моему, он сварил соль, а посолил крупой, — согласился Шут.

— Я сейчас пойду на кухню, — рассердился Ньютон, — и заставлю его съесть всю кашу без хлеба. А не съест — тресну по лбу половником, чтобы ума прибавилось.

— Я сам схожу, — остановил Ньютона Адам. — Если вы стукнете его по голове, у него остатки ума вылетят. Лучше я сам прочитаю ему кулинарную лекцию для «чайников».

Он сходил в подвал, провёл свою лекцию и на следующий день результат был налицо — еда была недосолённая.

— Ну, это всё-таки лучше, — рассудительно сказал Судья. — Он ещё прицеливается. Это, как в артиллерии, — сначала перелёт, затем недолёт, а потом уже в самую точку.

— Ты можешь меня подменить? — спросил Артура Паскаль через пару дней.

Они разговаривали на кухне, куда Артур зашёл навестить друга.

— Тебе уже тут надоело? — удивился Артур.

— Да не в этом дело! Я хочу съездить в монастырь.

— А-а! — припомнил Артур. — К этой дочке диакона? Что, она тебе так понравилась?

— Я сам от себя не ожидал… Как-то всё поначалу было легко, мы гуляли, катались на лошадях, болтали на разные несерьёзные темы. А потом, будто что-то у меня щёлкнуло внутри, и я понял, что влюблён. Мне даже смешно стало — как я, человек двадцать первого века, могу влюбиться в какую-то полуграмотную полумонашку средневековья. Я совсем этого не ожидал… Но случилось.

— Хорошо, я тебя подменю, — согласился Артур. — Только будь осторожен. Диакону точно не понравится твоё появление.

Паскаль задумался, помешивая кашу в большом котле.

— Я вспоминаю, как это было у меня раньше, — наконец заговорил он. — Я влюбился первый раз точно так же неожиданно для себя. Мы дружили с Миленой со школы, но даже ни разу не целовались — меня тогда интересовали другие девчонки, постарше. А потом я встретил её случайно на улице, когда учился в университете. Мы обрадовались, обнялись, она стала меня расспрашивать, стала рассказывать про свою жизнь. Мы пошли прогуляться в парк, и вот там меня вдруг что-то торкнуло. Я остановился, а она удивилась: «ты чего»? Взяла меня за руку, и мы пошли дальше, а я уже не слышал, что она говорит, я смотрел на её каштановые волосы и хотел потрогать их рукой, хотел наклониться, вдохнуть их запах, но не решался. «Да ты меня не слушаешь!» — сказала она и рассмеялась. — «Ты наверно влюбился». И я понял, что — да, так и есть.

Он снова замолчал, задумавшись с улыбкой на лице.

— И что же случилось, почему вы расстались?

Паскаль посмотрел на Артура, и улыбка исчезла с его лица.

— Всё банально. Мы жили с ней на одной улице, но в разных мирах… Она жила, как и все подруги вокруг неё. Увлекалась музыкой, модой и сериалами. Её очень интересовало — кто убил Лору, кто убил Нолу? Её совсем не интересовало — кто мы такие и где мы находимся?

— Может быть, она уже знала ответ на эти вопросы?

— Никто не знает ответы на эти вопросы. Люди теряют к ним интерес, понимая, что ответов не будет. Люди прячутся в веру, в работу, в личную жизнь. Они задвигают безответные вопросы в глубину своего сознания, на самое дно, откуда они уже не смогут выплыть. Люди прячутся от безответных вопросов.

— А ты не спрятался, — улыбнулся Артур.

— Я не смог.

Паскаль уехал на лошади в монастырь. Шут отправился вместе с ним, решив вернуться в Кардерлин — разобраться со своими проблемами. Артур занялся приготовлением обеда. Он захотел сварить уху. Андрон вызвался ему помочь. «Надоело валяться в постели у тёплой печки», — сказал он. Вдвоём они вышли на берег озера, разбили веслом тонкий лёд, отплыли недалеко и закинули с лодки сеть. Наловили рыбы и принесли её на кухню. Артур боялся пересолить или недосолить, поэтому, когда уха была готова, они сначала поели сами, и только когда Андрон одобрительно кивнул и поднял палец вверх, уха в тарелках отправилась по лифту вверх, а повара решили отдохнуть.

— Поработали неплохо, поели хорошо, теперь надо достойно отдохнуть, — сказал Андрон, укладываясь поудобней на лежанку, которую в кухне смастерил Ньютон. — Что ещё надо для счастья?

— Много чего, — улыбнулся Артур. — Паскаль, вон, за счастьем по морозу, по сугробам поскакал.

— Это дело молодое, — сказал Андрон. — Я уже подожду до весны.

— А сколько тебе лет, Андрон?

— Тридцать пять. А насколько выгляжу?

— Я думал, тебе нет тридцати, — удивился Артур.

Андрон довольный улыбнулся и пояснил:

— Это всё оттого, что правильный образ жизни веду и мысли имею правильные.

Артур не удержался и возразил:

— Если б мысли были правильные, вряд ли бы ты оказался в больнице.

— А у меня на этот счёт своя теория есть, — не смутился Андрон. — Я, когда её Хозяину рассказал, он сначала посмеялся, а потом задумался.

— И что ты ему сказал?

— Нормальных людей вообще-то нет. Все люди в какой-то степени ненормальны. В этом нет ничего удивительного. Нормальностью люди называют определённое окно допустимой ненормальности. Но загвоздка-то в чём? Окно это не находится, как можно подумать, наверху. Оно находится посередине. То есть люди избыточно нормальные имеют реальный шанс очутиться там же, где очутился я.

— Кто же это такие — избыточно нормальные люди? — засмеялся Артур.

— Одного из них ты видишь перед собой, — даже несколько гордо сказал Андрон. — Я имел смелость признаться себе в том, что другие подозревают, но признаться себе в этом не смеют. Вот за эту смелость меня, нормального человека, засадили в клинику.

— Это ты про биологический механизм? — догадался Артур.

— Именно так… Я утверждаю, что каждый человек — биологический механизм, не обладающий свободой воли, но выполняющий заложенную в него программу.

Артур не стал спорить, но не преминул заметить:

— А муравьи?

— Что муравьи? — не понял Андрон.

— Это же не нормально у себя в квартире, как ты рассказывал, заводить муравейник.

— Почему? — искренно удивился Андрон. — Почему заводить кошек и собак можно, а муравьёв нельзя? Где это написано?

— Значит, абсолютно нормальных людей нет?

Артур задумался. Куда же он должен поставить себя?

— Разве могут в реальном мире быть идеальные вещи? — рассудил Андрон. — Вот Земля, например — шар, так и тот сплюснутый. Это считается нормальным. Найдите идеально круглую планету, её сразу запишут в ненормальные и посадят в межпланетный сумасшедший дом.

Наутро Паскаль вернулся и сменил Артура на кухне. Артур вернулся в комнату Сократа, улёгся на свою постель и стал думать — чем бы ему заняться? Андрон от скуки взялся читать Библию. Артур с интересом украдкой наблюдал за его лицом, которое откровенно отражало его эмоции от прочитанного. Он то недоверчиво сжимал губы, то наклонял голову набок, как бы удивляясь чему-то, то насмешливо улыбался. Задумавшись, он спросил Артура:

— Иезекииль — это фамилия или имя?

— Что, прости? — не понял Артур.

— Это имя, — отвлёкся от своих мыслей Ньютон. — Фамилий тогда ещё не было.

Андрон продолжил чтение, но вскоре захлопнул книгу и встал.

— Пойду, проверю своих муравьёв, — сказал он и, накинув тёплую куртку, вышел.

— Заботливый! — усмехнулся Ньютон. — Переживает за будущую цивилизацию. Он их старыми тряпками укрыл от холода… Надо посоветовать ему написать скрижали для них. Будет у них ветхозаветным пророком.

— Они читать не умеют, — улыбнулся Артур.

— Пусть научит, — сказал Ньютон. — Как только встанут на ноги, пусть сажает их за парту. Я, так и быть, им начальную физику буду преподавать.

— Писатель с Поэтом могут преподавать литературу, — стал размышлять Артур. — Сократ — основы философии. Паскаль проведёт уроки информатики. Судья прочитает основы права. Маркус будет учителем рисования. А я… А я ничего не умею.

— Так не бывает, — посмотрел на него искоса Ньютон. — Что-нибудь все умеют.

Артур задумался.

— Может быть, — нерешительно сказал он, — учитель истории?

— Хорошее дело, — согласился Ньютон. — Только истории у них пока нет… Вот интересно — а с чего начинается человеческая история?

— С Адама и Евы, — улыбнувшись, сказал Артур.

— Ну нет! Это выдуманные персонажи. А настоящая история, я думаю, началась с наскальных рисунков. Это самые древние страницы истории.

В комнату вернулся Андрон.

— Как поживают твои подопечные? — спросил его Ньютон. — Не замёрзли?

— Всё нормально. У них диапауза — зимовка, значит. Я поставил в комнате небольшую плитку. Так что не замёрзнут.

— Ты о них заботишься как о детях малых, — пробурчал Ньютон. — Хоть одного научил ходить на двух ногах?

— Это не так быстро, — заявил, укладываясь в постель, Андрон. — Но я человек настойчивый — своего добьюсь.

— Будешь их в цирке показывать, — съязвил Ньютон. — «А сейчас на арене дрессированные муравьи!»

— Ага! — не обиделся Андрон. — Только зрителям надо будет театральные бинокли раздать.

К концу зимы Поэт простудился и заболел. Температура подскочила за сорок. Он метался в своей постели, тяжело дыша. Артур ухаживал за ним, вытирая капли пота с горячего лба, заваривая крепкий чай с дикой малиной, поправляя одеяло.

Иногда, в горячке, Поэт читал обрывки несвязных стихов, которые сливались в какую-то бредовую молитву.

Это написано мелом на белом,

Слова невидимы, но ясны.

Каждая тварь — Господне дело,

Имеет права на цветные сны.

Мысли его перескакивали и рвались, как нитки в руках неумелой швеи. Иногда сознание его совсем омрачалось, и он переходил на явный бред — inarticulata et illiterata.

Адам подходил, смотрел на градусник, поджимал губы и рылся в аптечке в груде таблеток. Следом приходил Хозяин, выхватывал у Адама аптечку, отгонял всех от больного — «каждый бродяга мнит себя врачом!» — и назначал своё лечение.

Жарко топилась печка, Артур подбрасывал в неё дрова, обжигая пальцы горячей заслонкой. Маркус сидел в ногах у Поэта и гладил его по руке с виноватым взглядом подброшенного котёнка.

Через три дня температуру удалось сбить и больной медленно пошёл на поправку. Проснувшись утром, Артур застал его за чтением Овидия.

— Изучаете латынь или хотите посоревноваться с поэтом?

— Я пробовал писать стихи на латыни, но понял, что получается чушь. Писать стихи надо на родном языке. Но читать их надо только на языке оригинала. Я, на примере Овидия, ещё раз в этом убедился… Переводная поэзия может быть хорошей, но это уже другая поэзия… Например, я читал, как Чуковский переводил Уитмена. «Bat-eyed priests» он перевёл как «священники с глазами летучих мышей». И сокрушался о том, что это в четыре раза удлиняет строку и убивает весь её ударный эффект, а буквальный перевод на русский язык невозможен. Тогда получится — «летучемышеглазые священники». Это и звучит дико, и всё равно не попадает в размер.

Поэт отложил книгу, закинул руки за голову, улыбнулся и поделился воспоминанием.

— В юности я придумал токайский язык, чтобы писать стихи на своём языке.

— Токайский язык?

— Я его так назвал.

— И зачем он вам понадобился?

— Все слова в известных языках использованы и затёрты. Я даже не говорю про рифмы, небанальных рифм не осталось, даже смыслы слов затёрты до невозможности их дальнейшего применения. Все слова разобраны, пронумерованы и привязаны. За каждым словом стоят тома, каждое слово вызывает рой ассоциаций.

— Ну и чем это плохо? Может, это придаёт дополнительную глубину?

— Дополнительную «глупину» — я бы так сказал… «Для поэта словарь — это список мёртвых слов», — думал я. — «Слово — предмет одноразового использования, как медицинский шприц. Если это не так, вы рискуете заразиться, бог знает чем».

— Хорошо, написали вы стихи на токайском языке. А как их поймут другие люди?

— Пусть изучат язык! Это их проблема.

— Ну… На свете столько поэтов. Если у каждого будет свой язык!

Артур махнул рукой, но попросил:

— Почитайте что-нибудь на токайском.

— Не стоит, — смутился Поэт. — Это будет звучать, как шаманское заклинание на непонятном вам языке. Да и я подзабыл его с тех пор.

На следующий день Поэт уже встал и вышел во двор — бледный, но весёлый. Обнялся с вернувшимся из Кардерлина Шутом. Шут выглядел довольным и счастливым, сыпал шутками направо и налево — видимо помирился с любезной Мартиной и её братцем. Поэт, размахивая руками, начал декламировать ему «Метаморфозы». Унять его удалось только Андрону, который стуча поварёшкой по кастрюле, позвал всех на обед.

Вечером Артур был свидетелем следующей сцены. Поэт в своих разбитых очках держал в руке листок и читал Шуту своё эссе о поэзии:

— Как сказал один великий немец: «Мир раскололся пополам, и трещина прошла по сердцу поэта».

— А я думал, она прошла по твоим очкам, — с иронией сказал Шут и уточнил: — Немец — это кто?

— Германец! — пришёл на помощь Артур.

— Надо же! — удивился Шут. — Они тоже стихи писать научились?

Календарная весна на удивление совпала с реальной. Первого марта ещё шёл снег, а второго уже выглянуло тёплое солнце и через пару дней зажурчали первые ручьи подтаявшего снега.

— Когда же уже придёт эта чёртова гроза! — Адам нетерпеливо расхаживал по двору и смотрел вверх, на рваные облака. — Хочется слегка перефразировать классика: люблю грозу в начале марта.

— Ничего пережили зиму, ещё пару месяцев как-нибудь переживём! — улыбнулся Артур.

Потеплело и все разошлись по своим комнатам. Артур помогал перетаскивать вещи. Он зашёл в комнату Маркуса и увидел его сидящим в меланхолии на полу.

— Что вы делаете? — спросил Артур, положив принесённую им постель на кровать.

— Я размышляю о природе вещей, — сказал Маркус, перебирая валяющиеся на полу безделушки — кубик Рубика, юла, игральные кости.

Артур удивлённо поднял брови, но ничего не ответил.

— Всякая вещь — кусочек мира. Вещи бывают круглые, твёрдые и ненужные, — как-то задумчиво, словно в прострации, говорил Маркус. — Они делятся на свои и сделанные человеком. Свои рождаются сами… Человек «полюбляет» вещи, потому что у них много общего. Они такие же странные и тоже часто ломаются… Когда мир ещё был маленьким, вещи могли отсутствовать. Но после он рос и вырос, и стало ему в себе пусто. Тогда появились вещи, и были они ненужные, а это было обидно. Время вертелось медленно, вещи молчали и думали: как же им стать нужными, как же им стать красивыми? Мысли вещей множились, толкались и беспокоились. Мир умножался количеством, что было ужасно скучно. И вот из тепла и движения, от скуки мёртвого мира, родился человек. Сначала появились глаза, и сразу — удивление. А всё остальное уже наросло потом.

Он поднял голову и посмотрел на Артура.

— Человек — это вещь удивлённая. И родился он от сомнения скучного мира вещей. Он вырос, встал на ноги, шагнул и пошёл прокладывать утоптанные дороги, раздвигая руками молчаливые вещи.

— Маркус, это вы философствуете или бредите? — поинтересовался Артур.

Маркус не обиделся, возможно, даже не понял вопроса. Он поднялся с пола и ногой осторожно придвинул все безделушки к стене. Затем подошёл к кровати и стал запихивать матрас под кровать. Артур ему помог. Он уже успел полюбить этого маленького несуразного человечка с оттопыренными ушами.

Загорелся свет — это Адам включил рубильник в подвале, — дело шло к вечеру. Маркус задрал голову и посмотрел на горящий светильник. Потом опустил голову и снова стал вслух размышлять:

— Человек приручил электричество, — как бы разговаривая с самим собой, сказал он. — Это дикий зверёк, живущий в проводах. Иногда он больно кусается. Человек заставляет его работать на себя. Он умеет делать свет и тепло, а человек не умеет. Но человек хитёр. Он сумел подчинить себе ближний мир. Он сделал рабами зверей и птиц. Он ловит рыбу в океане, как выкапывает картошку в своём огороде. И жарит их на одной сковородке. Покорные твари уже молчат. Человек обманул их. Он придумал своего Бога. И Бог за это ему обещал вечную жизнь и райские яблоки.

Он вздохнул и, присев, полез под кровать. Артур, не сдержав улыбку, вышел из комнаты.

Утром, когда все после завтрака сидели, греясь под весенним солнышком, во дворе, Паскаль сказал, что хочет съездить в монастырь.

Адам пристально посмотрел вслед уходящему Паскалю.

— Что-то он зачастил в монастырь… Уж не хочет ли он стать монахом?

Шут, таинственно улыбаясь, пояснил:

— Его не интересуют монахи, его интересуют монашки. Точнее одна монашка.

— Вот оно как! Ну, это всё объясняет. Дело молодое…

Ева, до этого молча рисовавшая что-то за столом, поднялась и ушла. Адам проводил её долгим взглядом.

— А девочка-то наша становится девушкой… Ревнует Паскаля.

— Да, она как-то быстро повзрослела за последнее время, — согласился Артур. — Уже не дашь ей одиннадцать лет.

Сократ задумчиво произнёс:

— Является ли ревность свидетельством любви?

— Я не вижу в этом вопросе ответа, — улыбнулся Артур.

— Вы правы… А если так: является ли ревность свидетельством чистой любви?

— Вот здесь уже есть ответ, — кивнул Артур. — Безусловно, ревность пачкает любовь.

— По-моему, «чистая любовь» — это абстракция, — сказал Ньютон. — На Земле нет ничего чистого. Самый чистый снег смешан с земною пылью, если приглядеться.

— Всё равно, — не согласился Артур, — ревность грязнит любовь. Ревность порождается чувством собственника. Когда к любимому человеку относятся как к завоеванию, как к собственному имуществу, на которое никто не смеет покушаться. Истинная же любовь озабочена тем, чтобы любимому или любимой было хорошо. И если ей хорошо с другим человеком, надо уйти в сторону, как бы больно тебе не было.

— Всё это красиво на словах, — возразил Ньютон. — В реальной жизни всё грубей и проще.

— Видимо за вашими словами стоит какой-то личный опыт, — вопросительно посмотрел на Ньютона Артур.

— Я чуть не убил свою жену из ревности, застав её с любовником, — угрюмо сказал Ньютон. — Не поднялась у меня на неё рука. Слишком сильно я её любил… Зато любовнику досталось по полной! Отправил его на досрочную пенсию по инвалидности.

— Отомстили! — понимающе кивнул Писатель.

— Да, нет… — нехотя сказал Ньютон. — Это было в состоянии аффекта… Я вообще-то не мстительный человек. Никогда не понимал всякого рода вендетту, кровную месть… Если целью жизни становится месть, значит, у жизни не было никакой цели.

Немного помолчали.

— Ревность не связана только с взаимоотношением полов, — прервал паузу Адам, — это более широкое чувство. Паскаль, например, ревнует меня к тебе, — Адам с улыбкой посмотрел на Артура. — Он до сих пор обижается, что я предложил побег тебе, а не ему.

— У меня было три жены! — гордо сказал Писатель. — И мне казалось, что каждая лучше предыдущей. В итоге они все меня бросили, а я разочаровался в женщинах… Мне нужна подвижница! Мне нужна преданная жена, всю свою жизнь положившая к моим ногам. А они все чего-то хотели от меня, пилили день и ночь.

Он обиженно посмотрел на всех.

— Никто из них не ценил моего таланта. Я мог бы обессмертить их имя, посвятить им свои произведения… А теперь пусть прозябают в безвестности. Так им и надо!

— Ну конечно, — с лукавой улыбкой сказал Адам, — Мастеру нужна Маргарита. Вам просто не повезло её встретить. Возможно, она шла навстречу вам с жёлтыми цветами в руках, но вы были увлечены своими мыслями, и прошли мимо.

Писатель горестно вздохнул и покивал согласно.

— Мне тоже всегда не везёт, — пожаловался Маркус. — Если я выходил из дома без зонта, обязательно попадал под дождь. Если же я его брал, таскал его в руке весь день под палящим солнцем.

— А любимая девушка у вас была? — поинтересовался Артур.

— У меня был любимый кот, — буркнул Маркус. — Красивый сиамский котяра.

— Вы практиковали зоофилию? — с профессиональным интересом обратился к нему Писатель.

— Чего? — не понял Маркус.

— Не обращайте внимания! — направил беседу Артур в сторону от опасного направления. — Была ли у вас девушка, с которой вам хотелось бы прожить всю жизнь?

— Девушки меня никогда не замечали. Смотрели как будто сквозь меня.

— Но вы сами-то их замечали?

Маркус покраснел.

— В школе я сидел с одной девушкой за одной партой.

— И это весь ваш сексуальный опыт? — удивился Писатель. — Впрочем, всё зависит от воображения. Иногда посидеть рядом значит больше, чем провести вместе всю ночь.

— Я кота своего любил, — нахмурившись, сказал Маркус. — Когда он умер, я плакал три дня, а потом перестал, потому что слёзы кончились… Я помню из детства один печальный случай… Однажды я варил суп на плите и, о чём-то задумавшись, схватил котелок голой рукой, обжёг пальцы, и котелок с кипятком полетел вниз. А под ногами у меня крутился мой любимый котяра. И я, не знаю — как, в последний момент, уже на лету, подтолкнул котелок в свою сторону… Потом две недели валялся в больнице с обожжёнными ногами, но кот мой не пострадал, только перепугался… Вот эта непонятная сила, которая толкнула меня вылить кипяток себе на ноги, наверно и была любовь.

Хозяин позвал Артура порыбачить на лодке. Артуру надоело валяться в кровати и читать книги. Он с удовольствием согласился. Они сели в лодку, Артур взялся за вёсла и, отплыв подальше от берега, они закинули удочки.

Время для рыбалки было выбрано неудачно. Клёва долго не было. Но Артур понял, что не это беспокоило Хозяина. Он даже не смотрел на поплавок, он думал о чём-то другом. Артур понял, что он хочет поговорить, но не может начать.

— У вас клюёт! — указал пальцем Артур.

Хозяин встрепенулся и дёрнул удочку. Небольшой длиннохвостый тунец сорвался с крючка и упал в воду. Хозяин чертыхнулся и, смотав леску, бросил удочку на дно лодки.

— Бог с ней, с рыбой! — с досадой сказал он. — Я хотел поговорить о моей дочери.

— О Еве? — удивился Артур. — А что с ней?

— Она сильно изменилась… в худшую сторону.

Артур неопределённо пожал плечами.

— Она взрослеет. Это нормально. Переходный возраст.

— Только не надо мне рассказывать про переходный возраст! — внезапно вспылил Хозяин, но тут же успокоился. — Это совсем другое… На неё плохо влияет Паскаль.

— Да они почти не общаются в последнее время!

— Вот в том-то и дело! — опять повысил голос Хозяин. — Девчонка — дура. Она начиталась романов, придумала себе любовь и теперь сходит с ума по этому дурню… Рыдает в кровати, жалуется матери — он меня бросил! Тьфу!

Хозяин был явно зол и расстроен.

— Ну а я что могу сделать? — растерянно спросил Артур.

— Вы можете поговорить с вашим другом, чтобы он объяснился с моей дочерью. Чтобы он объяснил ей, что она всё придумала, что между ними ничего не было и быть не могло. Его она услышит, а меня она слушать не хочет.

— Почему вы сами с ним не поговорите?

— Я говорил… — хмуро ответил Хозяин. — Этот негодяй посоветовал мне обратиться к психиатру.

Артур успокоил Хозяина, пообещав, что поговорит с Паскалем. Он соврал. Он не хотел вторгаться своими советами в чужую жизнь.

Проходя по двору, Артур увидел знакомое блюдце с красивым узором, лежащее на столе. Оглянувшись вокруг, он приподнял перевёрнутое блюдце и вытащил записку. На ней было написано несколько слов, старательно зачёркнутых, чтобы нельзя было прочитать. Артур положил записку обратно.

— Тайное желание, — подумал он. — Ева надеется на понятливость доброй феи… Всё-таки она ещё ребёнок.

Вечером, выйдя перед сном погулять, Артур услышал тихие, странные звуки. Он пошёл на звук и увидел Еву. Ева всхлипывала, отвернувшись к стене. Плечи вздрагивали, хлюпала носом. Артур прикоснулся к её руке, и она повернулась.

— Он совсем про меня забыл, — пожаловалась она. — Я ему не нужна.

Тёрла глаза и нос кулачком, размазывая слезы и сопли.

Артур потерялся — не зная, чем её утешить?

— Пожалуйста, не плачь, — попросил он. — Ты всё преувеличиваешь. Паскаль не забыл про тебя. Он просто влюблён.

Ева зарыдала ещё громче, отвернувшись к стене. Артур разволновался и предложил:

— Ну, хочешь, я с ним поговорю?

— О чём? — сквозь рыдания спросила Ева. — Если ему наплевать на меня, если он ничего не видит…

Она вытерла слёзы платком и пошла к лестнице. Артур проводил её взглядом и вздохнул.

— Поезжай в монастырь и вытаскивай Паскаля! — приказал на следующий день Артуру Адам. — Хватит шастать ему по девочкам, а то останется здесь и придётся ему стать монахом. Возьми моего коня.

Артур вывел из сарая коня, и вместе с ним на плоту переправился на тот берег. Через час он уже был у ворот монастыря. Привязал коня к деревцу и зашёл в ворота.

Артур вошёл в церковь, когда месса уже началась, и присел на задней скамье. За амвоном стоял новый аббат, назначенный графом. Ему было не более тридцати лет. Голос его был ещё по-мальчишески звонкий. Слова отражались от купола и мозаичных окон, создавая эффект эха. Видно было, что аббат старается донести своё слово до слушателей. Но своё ли это было слово?

Молодой аббат бережно взял в руки Библию и открыл нужную для проповеди страницу.

— Этот Бога не ищет, — подумал Артур, — он Его уже нашёл. Его Бог целиком помещается в этой книге.

Он вспомнил горячие проповеди Мессии и вздохнул. Потихоньку встал и вышел из церкви.

Дождавшись окончания мессы, Артур среди выходящих из церкви монахов, увидел Дени и подошёл к нему. Дени обрадовался ему, но как-то испуганно.

— Пойдёмте за ворота! — предложил он.

Выйдя за ворота, он смущённо объяснил:

— Тут вас знают и могут быть проблемы. Новый аббат называет ваш Замок бесовским домом, а всех его обитателей слугами дьявола.

— Вы не знаете — где Паскаль? — спросил Артур.

Дени огляделся вокруг и шёпотом на ухо ответил:

— Он живёт в сторожке на огородах. Там он встречается с дочкой диакона. Если их кто-нибудь увидит, даже не представляю — что будет?

Ещё раз оглянувшись, он опять зашептал на ухо.

— Он втюрился в Христину. Она поначалу ответила ему взаимностью. Но отец, узнав об этом, сделал её строгое внушение и хочет теперь отправить её в Тур, в другой монастырь, где её постригут в монашки.

Артур поблагодарил Дени и пошёл на огороды.

Ещё подходя, он увидел свою Звёздочку, привязанную у сторожки. Артур подошёл к ней и с улыбкой прислонился к её голове, обняв её за шею. Лошадь фыркнула, признав Артура. Потом он сделал несколько осторожных шагов и, заглянув в приоткрытую дверь, увидел Паскаля и молоденькую девушку в монашеском одеянии. Они сидели на лавке. Паскаль держал её за руку, а она говорила ему:

— Сейчас я послушница в монастыре. А приняв обет, стану Христовой невестой и посвящу себя монастырскому служению до конца жизни.

Паскаль отпустил её руку и взял со стола Евангелие. Задумчиво посмотрел на него, а затем на девушку.

— А если всё это выдумка? И он был простым человеком, обманувшим всех, потому что обманул себя?

Она повернула к нему голову с недоумением, пытаясь понять его слова. Но потом отвела взгляд, и лёгкая улыбка тронула её губы.

— Тогда весь мир — чья-то выдумка. Потому что он для меня — весь мир. На Солнце смотрю — его вижу. На звёзды смотрю — ищу его глаза, как он смотрит на меня. Ветер дунул — его дыхание ощущаю. Птицы запели — голос его слышу. Если он — выдумка, значит, и я — выдумка.

— Почему в твоей жизни есть он, и нет меня? — с обречённым отчаянием спросил Паскаль.

— Смешной… — прикоснулась к его руке девушка. — Ты тоже есть в моей жизни. Но это другое.

Артур потихоньку отошёл от двери. Ему стало стыдно, что он подслушал то, что было глубоко личным для двоих.

Паскаль вернулся в Замок мрачный, как грозовая туча. Повесил на дверь, найденную в подвале, табличку: «Не влезай — убьёт!» Заперся в своей комнате и не выходил до утра.

Артур рассказал Адаму и Шуту то, что он видел и слышал.

— Я не понял, Паскаль, что? — хочет на ней жениться, а она ему отказала? — спросил Адам.

— Она решила стать монахиней, и поэтому отказала ему.

— А я думаю, тут не её воля, — сказал Шут, — тут воля её отца. Её отправляют в аббатство Святого Мартина, потому что так решил её отец — диакон. Она ещё молодая девушка и всё, что она говорит, это ей внушено. Она не может противиться воле отца.

Утром, на следующий день, Паскаль вышел из комнаты, когда все обитатели Замка завтракали во дворе. Хмурый подошёл к столу и сел с краю скамейки.

— А вот и наш Рыцарь Печального Образа! — пристально глядя на него, пошутил Адам. — Сохнет по своей Дульсинее.

Паскаль ничего не ответил, молча взял хлеб и стал намазывать его маслом. Артур пододвинул к нему кружку с горячим чаем.

— Что ещё за Рыцарь Печального Образа? — спросил Шут.

— А это такой шевалье, который не служит никому, — пояснил Артур. — Шатается по свету со своим слугой, ищет приключений на свою голову.

— И почему он печальный? У него несварение желудка или больные зубы?

— Что-то вроде этого, — засмеялся Артур, бросая осторожно, искоса, взгляд на Паскаля. Тот по-прежнему сидел хмурый, глядя в стол.

— Я так понимаю, твоя «Дульсинея» тебе отказала? — пошёл напролом Адам. — Что теперь думаешь делать?.. Ну, когда надоест хныкать и плакать.

Паскаль бросил взгляд исподлобья и неохотно сказал:

— Она сегодня уезжает в Тур. Простилась со мной и просила её не провожать, а то отец сердится.

— Так поезжай вслед за ней. Вырви её из цепких рук монахов, посади на коня и скачи обратно. Мы вас тут сразу и повенчаем, и женим.

Даже не понятно было — Адам подшучивает над Паскалем или говорит серьёзно?

— Примерно это я ей и предлагал, — ответил Паскаль. — Но она сказала, что не выйдет замуж ни за кого. Она хочет быть христовой невестой.

Шут развёл руками.

— Ну, поздравляю тебя! У тебя небанальный любовный треугольник: он любил её, а она любила Бога.

— Теперь я ненавижу Бога. Он отнимает у меня всё.

— Ещё раз поздравляю. Ты в шаге от того, чтобы стать святошей. От ненависти до любви — один шаг. Ненависть гораздо ближе к любви, чем равнодушие.

— Вы всё шутите, а у меня весь мир рушится, — нахмурился Паскаль.

— Не преувеличивай, — сказал Адам. — Когда-нибудь ты сам будешь вспоминать об этом с улыбкой. И потом, — извини, мой друг, — это была не любовь, а влюблённость, жажда любви.

Адам терпеливо стал объяснять.

— Есть три вида любви. Человек постоянно путает любовь и страсть, любовь и жажду любви. А ведь это три разных чувства.

— Любовь рождается медленно и живёт долго. Даже когда она уходит, она уходит медленно, и всё равно частица её остаётся в сердце. Говорят про любовь с первого взгляда. Это ещё не любовь.

— Страсть вспыхивает, как спичка, и быстро гаснет. В страсти больше животного, чем духовного. К любви она имеет малое отношение.

— Жажда любви предшествует любви. Она не знает имени, она не имеет объекта своего приложения, точнее, объекты эти могут меняться, — она есть духовная и телесная потребность. Говорят о любви Ромео и Джульетты. А ведь любовь там только зарождалась. А всё, что было между ними — это жажда любви. Мало кто вспоминает, что, полюбив Джульетту, Ромео тут же забыл первую любовь. Мало кто понимает, что не случись трагедии, завтра Джульетту могла ждать участь Розалинды.

— Смешивать эти три вида любви нельзя, но именно это все делают. Называют одним словом такие разные чувства… Многие знают любовные страсти, к немногим приходит любовь, как подлинное счастье, но у всех в груди живёт жажда любви. Именно она правит миром.

— Всё это — слова, — хмуро заметил, молчавший до сих пор, Ньютон. — Вы наверно не любили по-настоящему, Адам. Пока я не любил, я тоже отлично знал, что такое любовь.

— О-о! Вы прочитали Чехова, — не обижаясь на учёного, но слегка насмешливо сказал Адам.

Помолчали, задумавшись.

— Любовь вообще чувство сложное, одной краской не нарисуешь, — глядя куда-то вдаль, сказал Паскаль. — Я отца своего и любил, и не любил одновременно.

— Как это возможно? — усомнился Артур.

— А вот так… Человек он мне по духу чужой, но отец… Когда приходит, я в свою комнату ухожу, не хочу его видеть и разговаривать с ним. А когда уходит, выхожу проводить его, говорю «будь здоров», и рука сама тянется прикоснуться к нему. Ловлю себя на этом, злюсь, а потом понимаю, что значит есть во мне и любовь к нему, несмотря на то, что мы люди очень разные… Я внешне похож на отца, а внутри — на мать… Вот такая любовь-нелюбовь.

Паскаль поднялся и пошёл по дорожке к воротам в сад. Артур хотел пойти за ним следом, но Адам остановил его движением руки.

— Оставь его, пусть побудет один.

Артур снова сел за стол.

— У меня в юности была такая теория, — сказал Ньютон. — Любовь — это природная сила, подобная гравитации. Гравитация стремится объединить физический мир, притягивает разрозненную материю друг к другу. Любовь делает то же самое — это сила, объединяющая живой мир. Любовь к человеку, к животным, к природе, к красоте, наконец, к Богу, к Истине — это то единение, которое в этом мире человеку доступно. Оно не полно, но большего здесь не дано.

— Хорошая теория, — одобрил Артур. — А сейчас вы так не думаете?

— Сейчас я думаю о других вещах, — ушёл от ответа Ньютон.

— Нет, погодите, погодите, — запротестовал Артур. — Если любовь — природная сила, должны быть какие-то физические законы, описывающие её. Получается, человек встроен в общую картину мира и подчиняется общим законам.

— А разве не так? — недоумённо посмотрел на Артура Ньютон. — Я вообще думаю, возможно, разум стоит в ряду таких физических явлений как энергия, материя, поле. То есть он не является чем-то отдельным от мёртвого мира, некой душой, оживляющей этот мир; он является свойством этого мира. Как свет освещает тёмный мир, ощупывает его фотонами, так и разум освещает мир, делая его видимым, единым, понятным… Если рассматривать разум в этом ключе, становится лишним вопрос о смысле жизни. Смысл подразумевает место чего-то отдельного в целом. Но если разум не является отдельным от мира, а является его неотрывным свойством, он не может противопоставляться мёртвому миру, ибо нет такого мира. Мир пронизан разумом, как гравитацией, как светом, как электромагнитными полями. Где-то гравитации меньше, как в пустынях космоса, где-то больше, как вблизи черных дыр. Гравитационное поле неоднородно. То же самое и с разумом, где-то его мало, и можно подумать, что его нет, где-то он осязаем и кажется отдельным явлением. Но это заблуждение. Просто разумное поле также неоднородно, как гравитационное или любое другое. Но оно вездесуще, едино и неотделимо от мира.

Артур заметил лёгкую улыбку на лице Адама.

— А вы как считаете, Адам? — спросил он его. — По-моему, вы не согласны.

— Нет, я не против, не против! — встрепенулся Адам. — Мне даже очень нравится такая романтическая теория.

— Ничего тут нет романтического! — обиделся Ньютон. — Стар я уже для романтики.

Адам примирительно улыбнулся и потрепал Ньютона по плечу.

— Кстати, Адам, — спросил Андрон, — как у вас в будущем с этим делом?

— С каким?

— Ну… Есть ли секс на Марсе? Или где вы там живёте?

Адам улыбнулся.

— На Марсе секс ещё был. А вот потом постепенно исчез.

— Почему?!

— Пропала необходимость. Люди стали размножаться сначала в лабораториях, а потом вообще на конвейере.

— Но ведь секс — это не только продолжение рода.

— Появились такие источники удовольствия, что секс показался пресным.

— Ух ты! И что это за источники?

— Например, нейронная акупунктура — стимуляция нейронов, ответственных за удовольствие.

— Ну и как ощущения?

— Что-то среднее между нирваной и наркотиками.

— Так вы, стало быть, наркоманы?

— Без малейшей химии, без привязанности и без последствий. Если не злоупотреблять, конечно.

Андрон задумался. Артур встал из-за стола и пошёл в сад. Он хотел поговорить с Паскалем наедине.

В саду он нашёл Паскаля, сидящим под дубом и разговаривающим с Сократом. Артур подошёл, и сел рядом.

— Если бы она сказала: «я буду с тобой, но ты должен стать священником», — говорил Паскаль, — я бы с радостью принял эту судьбу, и молился бы в храме неведомому Богу, умоляя Его простить меня за неверие. Ради любви я готов на любое безумство.

— Может быть, она тебя просто не любит. К сожалению, это часто бывает — невзаимная любовь, — пытался утешить его Сократ. — Что же делать? Даже Аполлону отказала Дафна, чего уж нам простым смертным!

— И к несчастьям можно относиться философски, — продолжал он. — Человек ищет счастья — здесь и сейчас. Счастливому ничего не надо — лишь бы его счастье длилось вечно. Вот я думаю, спасение человека в том, что он несчастлив. Именно это побуждает его двигаться, не останавливаться на месте.

Вразумительные слова Сократа не достигали души Паскаля. Маялась его душа, своим несчастьем упиваясь.

Вечером во дворе болтали о разном, уже не загадывая тему, и, не понятно с чего, зашёл разговор об эвтаназии.

— В ряде стран эвтаназия разрешена при неизлечимых заболеваниях, — кивнул Судья. — Разумеется при согласии врачей, родных и самого больного.

— Если человек смертельно болен и знает об этом, он имеет право на эвтаназию, — упрямо сказал Паскаль. — Без чьего-либо согласия. У человека есть право на жизнь, должно быть право на смерть.

— Решение об эвтаназии должны принимать врачи, — твёрдо сказал Адам. — Больной может принять неверное решение под сильным болевым и депрессивным давлением. Больной может выразить своё желание, но окончательное решение за врачами.

Паскаль угрюмо молчал. Было ясно, что он остаётся при своём убеждении.

— Почему это так тебя волнует? — попытался расшевелить его Артур. — Это что-то личное? У тебя кто-то был смертельно болен?

Паскаль посмотрел на него, слегка прищурившись.

— Мы все смертельно больны. Жизнь — это долгая болезнь со смертельным исходом… А если у меня не тело, — повысил голос он, — а душа смертельно больна?! Я тоже должен спрашивать разрешения у врачей?.. Я вправе сам принимать решения. Это моя жизнь.

— Твоя жизнь?! — рассердился Адам. — Сопли зелёные — твоя жизнь… Ноешь и хнычешь, как последний лузер… Надо жить так, как будто завтра умрёшь. А ты живёшь так, как будто вчера умер.

Паскаль поднялся и пошёл в свою комнату. За столом повисла тишина. Наконец, Адам встал и, уходя, бросил:

— Ты проследи за ним, Артур. Не нравится мне его настроение.

Наутро, завидев Еву, выходящую из комнаты Паскаля, Адам подошёл к ней и спросил:

— Ну что наш отшельник? Ты разговаривала с ним?

Ева нахмурилась и отвернулась.

— Я рассказала ему забавный сон, хотела его развеселить… Он сидит и молчит, сидит и молчит… Я не знаю — о чём он молчит? Мне нужен переводчик с языка молчания.

Она поджала губы, и, чтобы не расплакаться на людях, быстро ушла.

Артур зашёл к Паскалю. Он сидел за ноутбуком и смотрел на бегущие по экрану бессмысленные слова. Артур тронул его за плечо, он вздрогнул, оглянулся и заговорил.

— Может, я — семя, упавшее среди камней, бесплодная смоковница?.. Маленькая щепка в течении могучей реки налетела на подводный камень и закружилась в бесконечном водовороте. Все проносятся мимо в стремительном течении. Одних выбрасывает на берег, других несёт и несёт вперёд, а я всё кружусь и кружусь в злосчастном водовороте, бьюсь и бьюсь о тяжёлый подводный камень.

Он посмотрел Артуру в лицо.

— Ты тоже считаешь меня сопливым нытиком?

— Ну почему же сопливым? — попробовал пошутить Артур и пожалел. Паскаль отвернулся и угрюмо замолчал, уставившись в экран ноутбука.

— Что у тебя с рукой? — Артур вдруг заметил повязку на руке друга.

— Неважно! — нахмурился Паскаль. — Обжёг руку о плиту на кухне.

— Нечаянно или нарочно? — заподозрил Артур.

— Нарочно… — не сразу и неохотно ответил Паскаль. — Иногда телесную боль принимаешь радостно и даже нарочно. Здесь нет никакого мазохизма. Телесная боль заглушает боль душевную, позволяет отвлечься от глухой постоянной душевной боли.

Он повернулся к Артуру.

— Философы спорят: что первично — бытие или сознание? Но ведь это бумажный вопрос. Человеку неважно то, что существует вообще, где-то там, в большом мире, неведомом и непостижимом. Человеку важно то, что существует для него, в его мире. А я вот недавно понял: первично страдание. Оно определяет и наше бытие, и наше сознание. Жизнь и есть страдание. От мучительного рождения до мучительной смерти… Да, посерёдке бывают светлые моменты, когда забываешь о страдании, когда ты счастлив. Но это короткий обман. Счастье — это всего лишь временное отсутствие боли.

— Категорически не согласен, — возмутился Артур. — Сама жизнь и есть главное счастье. Тебе подарен огромный таинственный мир. Возможен ли больший подарок?! За такое сокровище можно, стиснув зубы, стерпеть очень многое — боль, обиды, потери… Ты просто утратил способность, которой мы все обладали в детстве — радоваться самой жизни — каждому дню, каждой минуте… Надо вспомнить — как это было? Надо вернуть себе эту радость жизни.

— Как вернуть себе то, чего больше нет?

— Оно есть, — упрямо сказал Артур. — Если прекрасный мир больше не виден сквозь грязное окно, надо подняться и протереть окно от пыли.

Паскаль, прищурившись, посмотрел на Артура и усмехнулся.

— Неисправимый романтик… Тебе книжки надо писать… для детей.

Артур заметил на столе белый конверт.

— Ты пишешь письмо? — спросил он, кивнув на конверт.

Паскаль взял конверт в руки, подержал и положил обратно.

— Это письмо от матери, — сказал он. — Единственное, которое она мне сюда написала.

— Почему единственное?

— Она умерла.

— Прости… — смутился Артур.

— Это было два года назад… Больше всего меня угнетает то, что расстались мы с ней в ссоре. Это были взаимные обиды, которые сейчас, по прошествии лет, кажутся такой ерундой! — Паскаль снова взял конверт, повертел и даже понюхал. — Когда я узнал, что её нет, на меня накатила такая тоска, что я заперся в комнате и ходил из угла в угол весь вечер, а в голове вертелась только одна мысль: «мама больше никогда не придёт». Я повторял её про себя сотни раз, а потом заметил, что говорю её вслух:

— Мама не придёт.

Паскаль положил конверт на стол, захлопнул ноутбук и лёг на кровать, лицом вниз, уткнувшись в подушку. Артур присел на краешек кровати. Минуту они провели молча. Затем Паскаль перевернулся на спину и заложил руки за голову и посмотрел на Артура.

— Ты боишься смерти? — спросил он.

Артур на мгновенье задумался и ответил честно:

— Да… Я её не понимаю… Мы боимся того, чего не понимаем.

— А что ж тут непонятного? — оживился Паскаль. — Это дверь в лабиринте.

— Дверь в лабиринте? — удивился Артур. — Как это?

— Жизнь — это длинный лабиринт, по которому я иду, не имея в руках ариадниной нити. Может, я свернул в тупик — не знаю, но продолжаю идти, пока не упрусь лбом в стенку. Разворачиваюсь и иду обратно, может быть, в очередной тупик. В конце концов, я прихожу в отчаяние и вдруг вижу в стене дверь — выход из лабиринта. Разве я не с радостью кинусь к ней, даже не зная, что за нею?

— А если за ней — ничего?

— «Ничего» не бывает. «Ничего» — это уже шесть букв… Я скорее поверю в Бога, чем в «Ничего».

Артур замялся, не зная — что ответить? Он припомнил слова Шута и сказал:

— Даже если смерть — переход в новую жизнь, торопиться не надо, ведь она и так неизбежна.

— Надо, не надо… — задумчиво произнёс Паскаль. — Кому надо? Кому не надо? Разве я не сам решаю — чего мне надо?.. Я устал скитаться по лабиринту, устал стучать головой в стены, уткнувшись лбом в очередной тупик… Меня греет мысль, что всегда, в любой безвыходной ситуации, в любом отчаянном положении, рядом есть дверь — выход из лабиринта.

Он перевернулся набок, лицом к стене, и закрыл глаза. Артур посидел ещё чуть-чуть и, решив, что Паскаль уснул, удалился.

Следующий день запомнился Артуру надолго. Проснувшись утром, он вышел во двор. Навстречу ему шёл Андрон. В руках он держал какую-то бумажку.

— Тут… вот… Паскаль на столе оставил, — как-то растерянно сказал Андрон и протянул бумажку Артуру.

«Артур, Адам и все-все-все — не судите меня. У меня есть право на жизнь и право на смерть. Прощайте!»

Тяжёлое предчувствие охватило Артура.

— Где Паскаль? — спросил он Андрона.

— Он уплыл на тот берег, в лес за грибами. Так он сказал. Я ещё подумал: какие в марте грибы?

Артур выбежал из ворот Замка, подбежал к воде и посмотрел на другой берег. Лодка стояла, уткнувшись носом в землю, Паскаля нигде не было видно. Выругавшись, — чёрт! — он отвязал плот и взял в руки весло. Через пятнадцать минут он выбрался на противоположный берег возле лодки и отдышался, держась за неё. Потом побежал по тропинке в лес. Минут через пять, он наткнулся на Паскаля. Он шёл, пошатываясь, между голых деревьев, не разбирая дороги. Руки его безвольно болтались, как у марионетки. По кистям стекала и капала на землю кровь.

Артур бросился к нему.

— Что ты сделал? Откуда кровь?

Паскаль посмотрел на него мутными глазами, ноги его подкосились, и он упал на землю, стукнувшись головой о корягу. Артур беспомощно оглянулся назад. Помощи ждать было неоткуда. Он ещё раз выругался, снял с себя рубаху, бросил её на землю, наступил ногой и двумя сильными рывками оторвал рукава. Двумя рукавами, как бинтом, он туго обтянул кисти Паскаля, чтобы остановить кровь. Подвернул концы, чтобы тряпки не свалились. Потом взвалил его себе на спину и пошёл, пошатываясь к берегу озера.

Подплывая к острову, Артур крикнул Хозяину, стоявшему с удочкой на берегу.

— Помогите!

Они вытащили Паскаля на берег. Хозяин стал осматривать его, Артур побежал в Замок. Увидев Сократа, схватил его за руку и чуть ли не потащил за собой.

— Скорее, скорее! Нужна ваша помощь.

Вдвоём с Сократом они перенесли Паскаля в его комнату. Хозяин пошёл за бинтами и лекарствами.

Через два часа, когда Паскаль уже пришёл в себя, раскрасневшись от ярости, Адам ругал его:

— Тряпка! Слабак! Размазня! Даже хуже — ты просто трус! Ты бежишь от боли, от обиды, от бессмыслицы, не пытаясь победить боль, обиду, бессмыслицу. Будь воином! Сожми свою волю в кулак и борись! Легче всего сбежать с поля боя. Но это презренный выход.

От досады он отбросил в сторону полотенце, которое держал в руках, и вышел, хлопнув дверью.

Паскаль улыбнулся одними губами.

— Я, кажется, разозлил Адама… Mea culpa… Он хороший человек и всё правильно говорит… Я действительно хотел сбежать от боли.

Пришла Ева, села на край постели Паскаля и молча положила руки и голову ему на грудь. Он медленно поднял руку и осторожно погладил её по голове. Взгляд его был направлен в потолок. Через пять минут Ева заснула на его груди и Паскаль тоже закрыл глаза. Артур встал со стула и тихо вышел из комнаты.

Настроение у всех было подавленное. Говорили негромко, не было слышно смеха. Адам ходил хмурый, каким Артур его никогда не видел. Зато Хозяин оживился, он вновь почувствовал себя нужным и значимым. Отправил Андрона на ярмарку в Кардерлин — купить красного вина, диктовал Ньютону — какой суп сварить для больного, в общем, командовал с непререкаемым тоном врача.

Шут за столом во дворе утешал Еву, сидевшую напротив него с заплаканными, красными глазами.

— Главное, что всё обошлось. Он жив и отец твой поставит его на ноги. Это несерьёзные раны, заживут быстро. Вот меня однажды так покромсали в бою — полгода отлёживался, встать не мог. И ничего! Видишь — живой и весёлый. Так что вытри слёзы и будь умницей.

Он протянул её свой шёлковый платок.

— А с кем вы воевали? — поинтересовался Артур, присаживаясь рядом.

— Да почти со всеми соседями! И с анжуйским графом, и с герцогом Бретани, и с маврами.

— А в будущем с англичанами Франция будет воевать, — вспомнил будущее Артур.

— С англичанами? — удивился Шут. — Ну, до этого пока не дошло. Они сидят там у себя на острове, у них там свои разборки.

— Нормандский герцог станет королём Англии, — просветил Шута Артур.

— Это Добрый Ричард что ли?

— Нет, его внук — Вильгельм.

Они ещё долго беседовали об истории будущего, а Ева, заинтересовавшись, слушала их, открыв рот и хлопая ресницами. Слёзы на её глазах высыхали.

На следующее утро Артур зашёл к другу. Паскаль лежал в кровати с открытыми глазами. На столе валялись бинты и лекарства. Хозяин уже с утра перебинтовал и обработал раны.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Артур, подойдя к кровати.

— Как несостоявшийся покойник, — пошутил Паскаль, пытаясь улыбнуться.

— Не надо было тебе делать этого, — сказал Артур, присев на стул возле стола.

— Ой, только давай без нравоучений. Я уже наслушался их от Адама… Что ты можешь мне сказать? «Tomorrow the birds will sing… Be brave! Face life!» — улыбаясь одними губами, произнёс он слова из старого фильма.

Артур промолчал. Он оглядел комнату, где было непривычно прибрано. «Видимо, Ева постаралась», — подумал он. Посидел, глядя на бледное лицо Паскаля и слушая его неровное дыхание.

— Давай поговорим о смерти, — тихо сказал Паскаль.

Он смотрел в потолок или дальше, серьёзно и даже строго. Артур подошёл и присел на стул у кровати.

— Смерть похожа на чёрную дыру, — задумчиво говорил Паскаль. — Ты знаешь, что она засосёт тебя, разорвёт и уничтожит. Но ты не знаешь, что будет потом. Вынырнешь ли ты в каком-нибудь ином мире для новой жизни или это окончательное уничтожение без вариантов? Может быть, и вынырнут где-то в ином мире твои атомы и распылятся по газовым облакам чужого космоса. Твои атомы это не ты. И вообще они не твои, а взяты взаймы.

Он прикрыл глаза, помолчал, потом снова открыл глаза и продолжил.

— Смерть загадочна и притягательна. Жизнь не менее интересна, но её мы можем постигать, а смерть непостижима. Жизнь мы выпиваем медленно, по глотку, а смерть наваливается на нас разом, уничтожая постигаемое вместе с постигающим… Приближение смерти освещает жизнь неожиданным светом. Переоценка ценностей тем более мучительней, что уже ничего нельзя поправить… Меня удивило, что Иван Ильич у Толстого перед смертью ни разу не вспоминает о Боге, о жизни после смерти. Нет — описана именно смерть, как уничтожение… Но если смерть — уничтожение, то теряет какой-либо смысл и сама жизнь. Если человек — исчезает, значит, исчезнет и человечество. Это подкашивает под корень. Сколько трудов, надежд, мучений пережито человечеством… И — пустота. Для кого же игрался этот великий спектакль?

Он опять помолчал, всё так же строго глядя в потолок, и снова заговорил.

— Если в этом мире умирают и мучаются даже невинные дети, это может означать только одно: наша жизнь, наша смерть не имеют того значения, которое мы им придаём. Либо мы ничто, случайная искра в бесконечной пустыне мрака, либо мы несравненно больше, чем то, что считаем собой, чем то, что страдает и умирает в нас… Я не верю в ничтожество человека. Человек как невзрачная коробочка, в которой лежит драгоценный бриллиант. Брось её в огонь, она сгорит, и на пепле её, неподвластный огню, засверкает чудесный камень… Может быть, смерть и есть этот очистительный огонь, и зря мы её боимся?

Он слегка наклонил голову и посмотрел на Артура, ожидая ответа.

— Я согласен, что смерти не надо бояться. Не согласен, что к смерти надо стремиться. В конце концов, она неизбежна, и, значит, незачем к ней спешить. Человеческая жизнь и так слишком коротка.

Паскаль чуть заметно покачал головой.

— Ты рассуждаешь, как правильный человек… А я — человек неправильный… Вот Адам, хоть и злится, но лучше меня понимает… Я однажды позавидовал его «бессмертию». А он мне грустно сказал так:

— «Ценность человеческой жизни во многом определяется её конечностью. Когда человек обретёт бессмертие, его жизнь обесценится в его глазах, и смерть станет желанной, станет мечтой о заслуженном отдыхе».

— Как это не похоже на Адама! — удивился Артур. — Он всегда такой бодрый и позитивный…

— Это сложный человек, может быть, самый сложный из всех, кого я знал.

Пару минут они помолчали. Слышно было, как жужжит на окне проснувшаяся после зимней спячки муха.

— Я помню похороны моей бабки, — снова заговорил Паскаль. — Нет, на самих похоронах я не был, меня не взяли, я был мал, и меня оставили с соседками дома, но я помню приготовления. Как она лежала в своей кровати с растрёпанными седыми волосами и открытым ртом. Я ходил в соседней комнате, с каким-то благоговейным недоумением поглядывая сквозь дверной проём на неё, пытаясь понять, что означает — «бабушка умерла»? Мне хотелось подойти и потрогать её за руку. Я пересилил страх и сделал шаг через порог её комнаты, и тут я, потрясённый, увидел, как изо рта её вылетела муха и, зажужжав, пролетела мимо меня. Я заплакал от ужаса, побежал на кухню, к мамке, и, обняв её за ноги, закричал одно слово: «Муха! Муха! Муха!» Никто не мог понять, о чём я говорю. Но потом разобрались, и набросили бабке на голову платок, подвязав его под подбородком, чтобы закрыть рот.

— Зачем он мне это рассказывает? — думал Артур. — Ну, пусть выговорится, может, ему полегчает.

— И ещё помню одно, связанное со смертью, воспоминание из детства, — продолжал Паскаль. — Мне тогда уже было тринадцать лет. Моя дальняя родственница умерла от рака. Это был тяжёлый, мучительный, долгий уход. Но приехав на похороны и посмотрев на покойницу, я заметил в лице её умиротворение, а на губах — лёгкую прощальную улыбку. Я понял, что перед смертью боль отпустила её, и последняя улыбка была радостью от того, что смерть убивает боль.

Он закрыл глаза, но через минуту снова открыл их.

— Однажды, — продолжил вспоминать он, — по дороге в школу я увидел мёртвую кошку. Она лежала на обочине дороги, и все как-то торопливо проходили мимо, отводя взгляд. Я тоже прошёл мимо, но всё время оглядывался назад… Когда вечером возвращался из школы, её уже занесло снегом… Я тогда подумал: так и я когда-нибудь буду валяться мёртвый на дороге, и меня занесёт снегом или забросают землёй. А мир покатится дальше, как будто меня и не было… Когда-нибудь всё кончится (когда-нибудь всё кончается) и окажется, что смерть кошки, смерть человека и смерть звезды — это явления одного порядка. Равно-ничтожные и равно-трагичные.

Он закрыл глаза и, уже проваливаясь в сон, еле слышно прошептал:

— Не может быть, чтоб всё было напрасно.

Вечером Артур навестил друга с бутылкой красного вина. Паскаль полулежал на кровати, прислонившись к подушке. На стуле возле стола сидел Адам. Они о чём-то разговаривали, когда зашёл Артур.

— Ты уже забросил свою «Сокровенную Книгу»? — спросил Артур, разливая вино по кружкам. — Что-то я не вижу твоего ноутбука, — он протянул одну кружку другу.

— Отдал его Еве, — бросив на него взгляд, ответил Паскаль. — Наверно Адам прав, и я занимался ерундой.

— Боже мой, какой прогресс! — с иронией прокомментировал Адам. — Кажется, мы встали на путь выздоровления.

Паскаль сделал глоток вина и вздохнул.

— Это было смыслом моей жизни… На какой-то момент я подумал, что смыслом моей жизни может стать любовь… Но не случилось… И вот я опять потерян и не знаю — что мне делать? Куда бросить свою жизнь, куда бросить своё тело? Чем занять себя в ожидании смерти?

— Ты опять за своё? — рассердился Адам. — Давай без соплей и нытья… У многих людей реальные проблемы, и они не хнычут. А ты — молодой, здоровый…

Паскаль посмотрел на Адама, потом на Артура. Досадно качнув головой, выпил кружку до дна, отдал её Артуру и лёг на кровать, положив голову на подушку.

— Ещё? — поднял бутылку Артур.

— Нет, хватит.

Артур пригубил вино и сел на кровать рядом с другом.

— Здравый смысл подсказывает нам… — начал он своё рассуждение, но Паскаль прервал его на полуслове.

— «Здравый смысл — это набор предрассудков, которые накапливаются у человека к восемнадцати годам». Это сказал не я, это сказал Эйнштейн.

Он отвернулся к стене, явно не желая продолжать разговор.

Артур с Адамом, переглянувшись, вышли из комнаты.

— Вы как-то поделикатней с ним, — робко упрекнул Адама Артур. — Я понимаю, как ему больно. И боль эта не физическая.

— Как сказал один писатель: «если нам не больно — значит, мы умерли». А хныкающий здоровый парень у меня может вызвать только презрение… У него весеннее обострение. Но это его не оправдывает.

И, немного успокоившись, добавил:

— Боль человеку нужна. Боль — это защитный механизм. Боль предупреждает об опасности… Кроме того, у боли есть и другое полезное свойство. Она не даёт человеку расслабиться, она его мобилизует. Это как удар хлыстом, который заставляет лошадь бежать быстрее.

На другой день Паскаль почувствовал себя лучше и попробовал встать. С помощью Артура поднялся с кровати и вышел во двор. Полчаса они посидели на скамье. Артур сбегал на кухню в подвал и принёс кружку с чаем.

— Сладкий чай и красное вино — вот что тебе нужно, чтобы восстановить силы, — сказал он. — Наберёшься сил, и мы поедем с тобой на прогулку. Кони уже застоялись без дела. А весна в самом разгаре. Снег уже весь растаял, молодая трава поднимается, цветочки всякие. Птицы поют веселее. Живи, да радуйся!

— Хватит разговаривать со мной, как с малым ребёнком! — рассердился Паскаль. — Давай лучше помоги мне — я хочу прогуляться до озера.

Артур взял его под руку, и они потихоньку, не торопясь, пошли за ворота и спустились к озеру. Сев на мостки возле лодки, они помолчали, наслаждаясь весенним утром — плеск воды, крики птиц, и дальний лес, залитый весенним солнцем.

— Знаешь, — сказал Паскаль, — а я действительно чувствую, что меня отпустило. Надо было подойти к последней черте, чтобы вновь захотелось жить.

Артур промолчал, но губы его, впервые за эти дни, тронула улыбка. Он поверил, что худшее уже позади, а впереди много радостного и хорошего.

В конце марта Адам слазил с Артуром на северную башню Замка — проверить свой телепорт и закрепить мачту громоотвода. Натягивая верёвки, они выпрямили покосившуюся мачту, на которой трепыхался под ветром трумэновский флаг. Затем Адам проверил высоковольтный трансформатор и телепорт. Набросил на них клеёнку, чтобы защитить от дождя.

— Когда ожидается первая гроза? — в шутку спросил Артур.

— Не знаю… — оглядывая горизонт, ответил Адам. — Может быть, даже сегодня.

Он показал рукой в сторону дальних туч.

К вечеру собрались облака, и запахло дождём. Адам с надеждой смотрел в небо, гуляя по двору. Артур наблюдал за ним, сидя за столом возле «Мыслителя».

Одинокая капля упала Артуру на лицо. Вслед за ней вторая, третья и вот уже капли застучали по земле всё быстрей и сильней. Артур встал и побежал к стене Замка, где пока было сухо. Адам подошёл к нему и сказал:

— Первый дождь в этом году. Но, увы, без грозы.

Дождь полил, как из ведра. Из ворот сада с визгом выбежала Ева, а следом за ней Паскаль. Они побежали наверх по лестнице. Артур с Адамом пробежались до комнаты Артура и зашли внутрь.

— Похоже, зарядит на всю ночь, — сказал Адам.

Он сел за столик, Артур присел на кровать и спросил:

— Что мы будем делать, когда попадём в ваше время?

— Я дал согласие — стать хозяином «музея». Вы будете моими помощниками.

— И в чём будет заключаться наша работа?

— Там будет видно. Я сам пока не очень представляю весь проект. Но работы уже идут. Очистили планету от следов эмэновской цивилизации. Возродили всю флору и фауну, какой она была на рассвете человечества. Даже мамонтов в Сибирь запустили.

— А где мы будем жить? Надеюсь, не в Сибири?

— А чем тебе этот вариант не нравится? — усмехнулся Адам. — «Мороз и солнце — день чудесный».

— Ну да, — улыбнулся Артур. — И мамонты трубят за окном.

— Жить мы будем на острове в Средиземном море. Я так решил. Климат хороший, и Евразия с Африкой под боком.

— А сколько осталось людей? Ну, я имею в виду трумэнов.

Адам задумался и сказал:

— Трумэнов на Землю обратно не пустят… Так мне сказали. Мы будем единственными обитателями Земли человеческого рода.

— Почему?

Адам нахмурился и вздохнул.

— Не хотят они возрождения человечества. Это не входит в их планы. Музей предназначен для сэйнов. Чтобы видели колыбель своей цивилизации в чистом виде — без людей.

— Но это же несправедливо!

— Забудь это слово — справедливость. Как и многие другие, человеческие слова. В будущем они не пригодятся. Там они ничего не обозначают.

В середине апреля Шут съездил в Кардерлин. Когда вернулся, подошёл к Адаму и сказал:

— Надо поговорить.

Адам взглянул ему в глаза и кивнул. Они отошли в сторону.

— У меня две новости, и обе плохие, — сказал Шут. — Из Парижа приехала королева Берта, мать молодого графа. Аббаты — и старый, и новый — доложили ей про бесовский Замок, который неизвестно каким образом очутился в этих краях. Виконт пытался ей что-то объяснить, но она приказала собирать войско, хочет приехать и разобраться на месте сама. Ничего хорошего вам её визит не сулит.

— Сколько у нас времени? — спросил Адам.

— Две недели, не больше.

— А какая вторая плохая новость?

— Демон сбежал в ночь перед казнью. Где он? — теперь никто не знает.

Адам сжал губы и тяжело вздохнул.

— Не говори об этом пока никому. Не нужна нам паника.

Шут кивнул, но остался стоять, как бы что-то обдумывая.

— Что-то ещё? — спросил Адам.

— Я сегодня уеду. Мне пора возвращаться к Виконту.

— Понимаю, — сказал Адам. — Передай Виконту — пусть задержит королеву до начала лета. Скоро май, недолго осталось.

— Передам, но вы особо на это не рассчитывайте. У Виконта мало влияния на свою приёмную мать.

Маркус нарисовал на своём «мольберте» портрет Шута. Портрет получился похожий, только грустный.

— Ну, — засомневался Шут, — я такой бываю, конечно… перед дождём, когда старые раны ноют… Нельзя ли добавить чуток улыбки, а то так и хочется стукнуть его, — он кивнул на портрет, — по плечу и сказать: «ты чего закис, приятель?»

Маркус, вздохнув, чуть-чуть подправил на портрете уголки губ, сгладил морщины на лбу и результат удовлетворил заказчика.

— Ну вот! Другое дело. Теперь и повесить можно дома на стену.

— Почему так мало любви в этом мире? — спросил Паскаль, сидя на скамейке во дворе.

Шут с интересом посмотрел на него.

— Я бы спросил по-другому. Почему её так мало в нас?.. В мире нет любви. Принести её в мир может только человек.

— Неуютно мне в этом мире, — глядя в землю, сказал Паскаль. — Где найти другой, чтобы стало легче на душе?

— Недовольство миром, как правило, вырастает из недовольства самим собой, — заметил Шут. — А это значит, что в ином мире ты вновь повторишь то же самое.

— Нет в жизни счастья, — обречённо сказал Паскаль.

Шут неодобрительно покачал головой.

— Постыдитесь, молодой человек! В ваши годы просто неприлично петь такие песни. Никогда не надо унывать. Жизнь бессмысленна, если она безрадостна… Что ты хнычешь, как Гераклит? Выше нос! Смейся над своими несчастьями, и они убегут от тебя!

Он лукаво поглядел на присутствующих.

— Хотите испытать настоящее счастье? Купите себе тесную обувь и ходите в ней целый день. Уверяю вас, вечером, сняв её, вы будете по-настоящему счастливы!

Шут поднялся и закинул на плечо свою сумку.

— Пожалуй, мне пора… Что-то вы тут приуныли. А мне грустить нельзя — у меня профессия другая.

Широко улыбнулся и добавил:

— Китайцы, говорят, оптимистичные люди. У одного китайца сгорел дом, сосед бежит к нему, чтобы пожалеть его, а он выходит навстречу, улыбается, в зубах ковыряет. «Слушай», — говорит, — «так хорошо свинья зажарилась, съел с удовольствием!..» Записаться в китайцы что ли? Где записывают в китайцы?

Все невольно заулыбались.

— Ладно! Засиделся я у вас. Мне пора возвращаться к Виконту. А то забудет про своего верного Шута.

— Оставайтесь с нами! Увидите будущее, там много интересного! — сказал Артур.

Шут на мгновенье задумался и помотал головой.

— Извини, но я не хочу в будущее… Да, у нас жизнь суровая… Но понятная. А у вас как-то всё путанно и суетно. Я там не приживусь — нет! Так что останусь в своём, как вы там говорите, Средневековье, — улыбнулся он. — Будем прощаться!

Пообнимавшись и похлопав друг друга по спине, все пошли проводить Шута.

— Я тут у вас несколько спичечных коробков забрал, — сказал Шут Адаму. — А у Ньютона выпросил рецептик — как получить бертолетову соль, кажется, так это называется. Попробую сделать спички сам. Глядишь, ещё разбогатею на старости лет!

— Когда разбогатеете, обязательно откройте банк! — посоветовал Писатель. — Будете спонсором короля, станете вторым человеком во Франции.

Шут запрыгнул в лодку, Артур прыгнул следом.

— Я вас отвезу!

На другом берегу, выйдя из лодки, Шут протянул Артуру свой нож — «последний аргумент».

— Это подарок тебе. На память.

Артур похлопал себя по карманам и вытащил зажигалку.

— А это вам! Я её как раз заправил.

— Горючий воздух? — хитро прищурился Шут.

Они обнялись и Шут, ещё раз улыбнувшись и подмигнув Артуру на прощание, ушёл по дороге в деревню. Артур махал ему рукой, пока он не скрылся в лесу.

Выйдя утром во двор, Артур стал свидетелем забавной картины. По дорожке вокруг двора, обгоняя Сократа, бежали Адам и Паскаль, оба в трусах и майках. Когда они поравнялись с Артуром, он спросил:

— Динамо бежит?

— Все бегут, — бросил Паскаль и побежал дальше.

Когда они наконец набегались, вышли во двор и начали зарядку. Адам командовал и показывал пример. Через десять минут они закончили, и Адам подошёл к Артуру.

— Это называется физиотерапия. Проще говоря: в здоровом теле здоровый дух… А ты чего ленишься? Завтра утром присоединяйся к нам. Форма одежды спортивная.

— Слушаюсь, командир! — с улыбкой отвечал Артур.

Паскаль подошёл к ним, вытираясь полотенцем.

— Ну как — получше? — поинтересовался у него Адам.

— Да! — кивнул Паскаль. — Взбодрился на целый день.

— Вот так и продолжай. Главное, не лениться. Тогда и жизнь станет прекрасна. Воспитывай в себе оптимизм.

— Как воспитать в себе оптимизм?

— Работай над собой. Представь, что ты Микеланджело, и смотришь на грубый кусок мрамора. Возьми в руки стамеску и молоток, и, не торопясь, аккуратно, вытёсывай красивую статую. А что надо для этого? Правильно — отсечь и выбросить всё лишнее.

— Мне трудно найти в себе Микеланджело, — покачал головой Паскаль. — Какой-нибудь простой, но конкретный совет.

— Самый простой совет: проснувшись утром — улыбнись. Проверено — работает! Сразу после этого вставай, умывайся и делай зарядку, а ещё лучше — пробежку на свежем воздухе. Всё — банальные вещи. Но если ты не делаешь даже эти простые вещи, другие советы тебе не помогут.

Паскаль с Артуром во дворе играли в шахматы. Писатель подошёл к ним с вопросом.

— Деррида — это французский еврей или еврейский француз?

Паскаль нахмурился.

— Я даже не знаю — кто это?

— Деррида — это французский философ, — припомнил Артур. — А зачем вам его национальность? Вы что, ещё и антисемит?

— Как я могу быть антисемитом, если у меня сводный брат еврей? — возмутился Писатель. — У нас разные матери… Я просто задумался — а как определяется национальность, если уже все перемешались?

— Я признаю только одну национальность — человек, — заявил Паскаль.

— А зачем вам этот Деррида? — спросил Артур.

— Сочиняю кроссворд для новой газеты.

Подошла Ева и показала что-то, держа это двумя пальцами.

— Смотрите, что у меня есть!

— Что это? — присмотрелся Артур. — Кошачий зуб?

— У Филипа зуб выпал! — радостно сообщила девочка. — То есть не выпал, он сам его вырвал.

— Как это сам?

— У него зуб шатался, он кушать не мог. Я уже хотела папу звать, но смотрю — Филип сам двумя лапами пытается этот зуб вырвать. И вырвал!

Артур взял из руки Евы злополучный зуб, рассмотрел и показал Писателю. Писатель посмотрел и отвернулся.

— Я кошек не люблю, я люблю собак… У меня было три собаки: Гай, Юлий, Цезарь.

Он вздохнул и загрустил.

Перед сном Артур вышел прогуляться во двор и столкнулся с Адамом, который только что вернулся из мастерской.

— Такой прекрасный вечер, захотелось прогуляться, — сказал Артур.

— Да, вечер прекрасный, — согласился Адам. — Я уже прогулялся по берегу, но могу и тебе составить компанию.

Из облаков выглянула луна и осветила двор.

— О! — воскликнул Адам. — Швейцарский сыр из-за туч показался.

— Швейцарский сыр? — удивился Артур, поглядев на небо. — За что вы так Луну обзываете?

— Это её неофициальное, шутливое конечно, название в будущем.

— И почему её так назвали?

— Видишь ли, если Землю, как свой дом, ещё как-то пытались щадить, то на Луне оторвались по полной. Пропылесосили её насквозь, вытащили всё ценное и нужное, так что она стала представлять собой большую головку швейцарского сыра, с дырками внутри. Вот её так и прозвали.

— Ну… — задумался Артур. — Тут есть и положительный момент, дырки можно использовать как подземные, то бишь, подлунные жилища.

— Соображаешь, — согласился Адам. — Именно так это и было до поры до времени… А потом из неё сделали большой космический корабль и зафутболили в Космос. Так что на моей Земле, задирай голову, сколько хочешь, никакой Луны не увидишь.

— В Космос? — недоверчиво переспросил Артур. — Это же какой двигатель нужен?

— Ну не бензиновый конечно, и даже не ракетный. Гравитационный двигатель, медленный на ускорение, но надёжный и почти не требующий горючего. Изобретение эмэнов, которым теперь пользуются сэйны. Сами-то они на такие революционные открытия не способны.

— Почему?

— Они настроены на эволюцию. Допилить что-то, довести до ума — это их дело. А вот изобрести что-то принципиально новое, с потолка, — на это их не запрограммировали. Да на это и не запрограммируешь. На это человеческая дерзость нужна, а не мощный компьютер в звёздных облаках.

— Тогда их цивилизация, рано или поздно, зайдёт в тупик, — задумался Артур.

— Очень на это надеюсь, — легко согласился Адам. — Но не надеюсь до этого дожить.

— Разве вы не бессмертный? — бросил взгляд на Адама Артур.

— Я не бессмертный, я восстанавливаемый. Но когда-нибудь мне это надоест. Когда-нибудь я захочу послать весь мир к чёрту.

— И когда это произойдёт? — недоверчиво спросил Артур.

— Не знаю… Знаю только, что это может быть.

Они присели на скамейку и посидели молча, наслаждаясь тёплым вечером. Потом Артур, посмотрев на Адама, спросил:

— Помните, в ту ночь, на башне Замка, вы рассказали мне один парадокс, связанный с перемещением во времени?.. Я много думал об этом, и запутался окончательно. Я пришёл к выводу, что путешествие во времени невозможно — слишком много логических сбоев приносит оно с собой. Но это не вяжется с тем, что я вижу и чувствую вокруг себя. У меня когнитивный диссонанс.

Адам улыбнулся.

— Это нормально… Любые парадоксы — свидетельства того, что где-то в начальных аксиомах допущены ошибки. Тебе надо пересмотреть идею времени, переосмыслить её по-новому. Я мог бы прочитать тебе лекцию о своём понимании времени, но это не эффективный метод. Будет лучше, если ты проделаешь весь путь сам. А я тебе буду помогать.

— Дайте мне подсказку, — попросил Артур.

— А я уже дал… Переосмысли идею времени. Где-то там заложена банальная человеческая ошибка.

— Человек живёт во времени, в последовательности событий, — начал размышлять вслух Артур. — От первого события — рождения, до последнего — смерти… Время для человека — естественная среда обитания. Отказаться от времени он не может. Исчезнет не просто его понимание мира, исчезнет он сам.

— А этого никому не хочется, — подхватил его мысль Адам, — срабатывает инстинкт самосохранения… И всё же… Постарайся обойти хотя бы те грабли, на которые постоянно наступает человек.

— И что же это за грабли? — улыбнулся Артур.

— Антропоцентричность — главные грабли, на которые всю свою жизнь наступает человек. Мир не крутится вокруг нас, но каждый раз приходится себе об этом напоминать.

— Я понимаю, — согласился Артур, — что мир не таков, каким он представляется нам. Но человек не может выпрыгнуть из себя.

— Почему же? Разве Коперник не это сделал? Он увидел Солнечную систему, как она есть, а не как её видит человек. Человек поднимает голову и видит, что и Солнце, и звёзды, всё вокруг него вращается; значит, он в центре мира. А это ведь так приятно!

— Человеческий разум позволяет исправлять ошибки органов чувств, — согласился Артур.

— Вот и исправь ещё одну человеческую ошибку. Почувствуй себя Коперником, — улыбнулся Адам.

— Мне кажется, я понимаю, на что вы намекаете. То, что человек живёт во времени, ещё не означает, что во времени живёт Вселенная.

— Ну, не совсем так. Направление мысли правильное, но продолжаешь наступать на те же грабли. Вселенная — это видимый мир; мир, доступный человеку через его органы чувств. Реальный мир гораздо больше, чем то, что мы можем увидеть и пощупать. Вселенная — это фотография мира нашими глазами. Ты же не будешь утверждать, что фотография равна тому, что на ней изображено. Она просто даёт некое представление — однобокое и поверхностное. Фотография существует только в твоём мозгу, а то, что на ней изображено, существует в реальности, недоступной тебе во всей своей полноте.

— Мы живём во Вселенной, — упрямо сказал Артур. — Реальный мир, о котором вы говорите, всегда останется для нас некой фантазией. Человек называет реальностью то, что он чувствует, а не то, что он предчувствует.

Адам остановился и спокойно сказал:

— Так измени это.

И добавил, разглядывая звёзды:

— Вселенная — это не место. Вселенная — это дорога. Дорога, которую мы выбираем. Этот выбор и называется жизнью.

На следующий день Артур с Адамом сходили за продуктами. Возвращались из деревни они через кладбище. Шагая по узкой тропинке, Артур рассуждал вслух.

— Всё-таки я не могу понять, что мальчишка, с которым мы только что говорили, умер за тысячу лет до моего рождения. Это означает, что смерти нет. Но как отрицать смерть на кладбище, где она столь наглядна и очевидна?

— Представь, что ты родился в поезде, — объяснял Адам, — и всю жизнь провёл в своём купе, наблюдая за миром в окно. Поезд идёт без остановок. За окном мелькают реки, поля, дома, деревья, автомобили и просто встречные люди. Ты наблюдаешь их несколько секунд, прежде чем они исчезнут из твоего поля зрения. И ты вздыхаешь: «как коротка их жизнь!» Ты почему-то решил, что они у тебя на глазах родились, и у тебя на глазах умерли.

Он посмотрел с лёгкой усмешкой на Артура.

— Твоё купе — это твоё тело. Окно — это твои глаза, которыми ты наблюдаешь мир. А поезд — это время, которое несёт тебя по жизни без остановки.

Артур огляделся вокруг. Заросшая сорняками поляна, ряды покосившихся деревянных крестов — печальная картина бренности человеческой жизни.

— Трудно на кладбище отрицать смерть. Или эти кости под нашими ногами, по-вашему, всё ещё живы?

— Кости — нет, а люди, котором они принадлежали — да.

— Как это может быть?

Они вышли к маленькому ручью, через который был перекинут шаткий, деревянный мосток. Они прошли через мосток, и Адам вдруг остановился. Он посмотрел через плечо на Артура.

— Умереть не означает «исчезнуть», умереть означает «закончиться». Вот ты идёшь по мосту, проходишь его, мост закончился, мост для тебя умер. Но он никуда не исчез. Он остался там же, где и был. Это ты ушёл вперёд… Так и люди. Человек, умирая, не исчезает, он заканчивается, обретает свои границы, и остаётся во всей полноте своей жизни там же, где она и была. Все люди, жившие когда-то на Земле, и все, ещё не рождённые, жили и живут вечно. Все их мгновения, все их дела и поступки — вечны. Поэтому так важно жить достойно. Потому что всё это падает в вечность.

— «Жить достойно» — это иметь право выбора, иметь свободную волю. Но если всё грядущее уже есть, где тут свобода воли и право выбора?

— Ты сказал…

— Что?

— Ты сам себе ответил, но не понял этого. «Всё грядущее уже есть». Ударение сделай на слово «всё». Тогда поймёшь, то, что ускользнуло от тебя.

Он повернулся и пошёл дальше.

Артур, шагая за ним, долго ещё обдумывал его слова. Через полчаса они вышли к озеру.

Ева подошла к Артуру и потянула его за рукав.

— Пойдём! Отец зовёт тебя на обед. Мама опять расхандрилась. Говорит: «Артур не приходит, он про меня забыл».

Артур поднялся вслед за Евой по лестнице. Они вышли в столовую, где уже сидели за столом Хозяин и Офелия. Артур подошёл к Офелии, встал на колено и поцеловал ей руку. Офелия, с рассеянной улыбкой, погладила его по голове. Артур сел за обеденный стол. За обедом Хозяин спросил:

— Как поживает Паскаль? Я слышал, он забросил свою «Сокровенную Книгу».

— Он в поиске новых смыслов своей жизни.

— Значит, так и не выздоровел, — кивнул Хозяин.

— Должен же быть смысл в человеческой жизни! — упрямо сказал Артур.

— Ай-яй-яй! А ещё похожи на умного человека! — иронично покачал головой Хозяин. — Смысл — это ваше желание. С чего это он «должен быть»? Вселенной плевать на ваши желания. Это вы хотите осмыслить себя, чтобы доказать себе, что вы нечто большее, чем обезьяна, у которой вчера отвалился хвост.

— Вы не верите в бессмертие души, а я верю, и не могу не верить.

Хозяин посмотрел на него, как на неразумного ребёнка.

— Когда человек рождается, ему дают бокал вина. Кто-то выпивает залпом, и уходит в двадцать, в тридцать лет. Кто-то цедит аккуратно и доживает до ста лет. Но рано или поздно вино кончается… Нет ничего после смерти. Всё вино уже выпито.

Он допил свой бокал и поставил его на стол.

— Впрочем, вы ещё молоды. Когда-то и я мечтал о бессмертии души. Потом повзрослел, поумнел, и это прошло. Мне помогли занятия медициной и биологией.

— Многие люди до старости сохраняют эту веру.

— Я веру понимаю, — кивнул Хозяин. — Понимаю силу, которую она даёт. Я обман не принимаю. Пусть даже возвышенный, святой обман — не принимаю!

— Зачем вы хотели отправиться в прошлое? — спросил Артур напрямик.

— Зачем?.. — Хозяин не был удивлён вопросу. — Вы же знаете — зачем.

— Я хочу понять ваши мотивы.

Хозяин задумчиво постучал пальцами по столу.

— Мотивы?.. Избавить Землю от безумцев. Достаточный мотив?

— Вы полагаете — без религии человечество стало бы лучше?

— Без обмана человечество стало бы лучше, — прямо глядя в глаза, ответил Хозяин.

Он налил себе ещё вина, сделал глоток и поставил бокал на стол.

— Мой отец был мудрый человек, — начал он говорить, глядя куда-то в сторону. — Когда я спрашивал у него совета, он говорил мне:

— «Друг мой, я не даю советы. У каждого своя голова на плечах, и ни к чему приставлять мою голову к твоей шее. Все советы основаны на заблуждении, будто люди одинаковы. Но у каждого своя судьба. То, что хорошо для меня, тебе может быть просто не нужно, и наоборот».

— Хорошо, не давай мне советов, — слукавил я. — Ответь на такой вопрос: если б ты мог вернуться во времена своей юности, какой совет ты бы дал самому себе?

— «Совет самому себе?» — засмеялся он. — «Ты ловкий малый. Но будь по-твоему. Я бы сказал самому себе: избегай людей, желающих изменить мир. Обходи их стороной, пропускай их слова мимо ушей, если ты не хочешь быть пойманным, как рыба на крючок, если ты не хочешь оказаться в той ухе, которую они готовят себе на обед. Будь то Христос, будь то Антихрист, — все они проповедники великого недовольства миром. Вражду и разрушение несут они в мир, ненавидимый ими. Ловцы человеков! — все они готовы безропотно, как Авраам, принести в жертву своему Богу самых близких и дорогих себе людей. Что уж говорить об остальных! — они для них только средство, камни в фундамент их нового храма. О, эти люди много говорят о любви! — о любви к человеку, о любви к истине, о любви к Богу. Но по плодам своим познаётся дерево. Победа христианства не привела к прекращению войн и уменьшению преступлений, но добавила новые войны и преступления религиозной нетерпимости.

— «Кто матерь моя?» — возгласил Христос — и этого человека, отрёкшегося от своей матери, прославили как символ добродетели. Гораздо честнее выглядит Ницше, не скрывающий своё презрение к человеку, но и он объясняет это презрение любовью!

— О, любители меня! — обходите меня стороной, не любите меня столь неистово, до заклания на алтарь! Обещаю вам ту же услугу — я не буду любить вас ради Бога, я не буду любить вас ради «сверхчеловека». Моя любовь к вам выше вашей любви, моя любовь к вам говорит: живите собственной жизнью, своей головой и будьте столь милосердны — позвольте мне делать то же самое».

Пообедав, Артур зашёл в комнату Евы. Она сидела за столом и что-то рисовала на листке карандашом. Артур подошёл и посмотрел. На фоне бурного моря и грозовых туч летели два буревестника.

— Красиво, — сказал Артур. — Только мрачновато.

Он оглядел комнату, как-то опустевшую без двух кукол-подружек. На кровати лежала тёмная толстая книга. Артур взял её в руки. Это был «Фауст» Гёте. Артур с удивлением бросил взгляд на Еву и положил книгу на место.

— А где твой остров? — спросил Артур, не заметив на стене «карты» Аверлэнда.

— Утонул… — не глядя на него, ответила Ева.

Артур уже почти забыл, что в Замке есть ещё один обитатель — Мерлин. Поэтому, когда он однажды столкнулся с ним ночью, он удивился и обрадовался. Они гуляли в ночном саду по теням деревьев и лужам лунного света.

— Вам не скучно в комнате одному? — спросил Артур.

— А я не один, — ответил Мерлин. — Я медитирую и сливаюсь со всем миром.

— Мне кажется, медитация — это уход от реальности, — побаиваясь обидеть старика, всё же сказал Артур.

— Значит, вы никогда не практиковали её. Медитация — это возврат в реальность. Уход от наших земных иллюзий в подлинную реальность.

— Я могу этому научиться?

— Для этого нужно только ваше желание, и на первое время наставник. Попросите Адама, он вам поможет.

— Как-то я не разговаривал с ним об этом. Он тоже занимается медитацией?

— Да. Иногда мы занимаемся этим вместе. Хотя для полноценной медитации, особенно новичку, нужно уединение.

Было прохладно. Но Мерлин в лёгком больничном халате, казалось, не испытывал холода. Артур приглядывался к нему, пытаясь понять этого человека.

— Почему вы гуляете по ночам? — поинтересовался Артур. — Дневной мир не менее интересен.

— Есть правда дня и правда ночи, — ответил Мерлин. — При свете дня и в ночной темноте думается иначе, думается о разном. Большинство людей — дневные люди. Днём творятся их судьбы, днём сочиняют они собственную жизнь. Я тоже был таким. Но потом полюбил ночь. Днём мы носим маски. Ночью не надо притворяться. Ночью засыпает суета и просыпается одиночество. Одиночество — это один ночью.

— Я не понимаю любви к одиночеству, — сказал Артур. — Одиночество — как сильнодействующее лекарство. Малая доза его лечит, большая убивает.

Мерлин остановился на мгновение, посмотрел Артуру в лицо и сказал:

— Вы ещё молоды. В старости начинаешь больше ценить одиночество.

— Но вы теряете связь с людьми, не знаете — что происходит вокруг?

— Мне стало неинтересно — что происходит вокруг, — сказал Мерлин. — Человек, который живёт сегодняшним днём, похож на очень близорукого человека, потерявшего очки. Он видит только то, что перед носом… Человек настолько привязан ко времени, что даже как-то его жалко. Он как собачка на поводке, который и тянут, и дёргают.

— Время — оно очень убедительно, — сказал Артур. — Как пудовый кулак у твоего лица, как лезвие ножа у твоей шеи. Невозможно отказаться от времени.

— Я отказался. Оно мне неинтересно. Мне интересна вечность.

— Время нам дано, а вечность — всего лишь наша фантазия.

— Вы так думаете? Тогда вы меня не поймёте. Мне дана вечность, а время для меня не более чем назойливая муха, летающая перед моим лицом. Я от неё отмахиваюсь, но когда-нибудь возьму в руки мухобойку, и со временем будет покончено.

— Чтобы познать вечность, человеку нужно обрести бессмертие, — сказал Артур.

Мерлин остановился, взял его за руку и заглянул в глаза.

— Как вы ошибаетесь!.. Вечность — это не когда много времени. Вечность — это когда времени нет.

Все людские печали, заботы, надежды имеют естественный предел. Через два дня Адам вышел из комнаты Мерлина растерянным и хмурым.

— Что случилось Адам? — встревожился Артур.

— Старик умер…

— Как умер?! — ахнул Артур. — Когда?

— Не знаю… Наверно ночью… Я к нему зашёл, он уже был холодный.

Услышав печальную новость, подошёл Андрон. Все угрюмо молчали, не зная — что сказать?

— Это я виноват, — вздохнул Адам. — Я видел, что он плохо себя чувствует в последнее время, но надеялся, что всё обойдётся таблетками.

— Не вините себя, Адам, — серьёзно сказал Андрон. — Он умер во сне. Просто сердце остановилось… Ему было за семьдесят. Это обыкновенный старик, которому пришло время умереть… Или вы ожидали, что он будет жить вечно?

— Ладно! — Адам махнул рукой. — Пойдёмте со мной. Надо его похоронить.

Мерлина похоронили на деревенском кладбище. Присели у могильного холмика и помолчали.

— Обрёл ли он вечность, о которой так мечтал? — вздохнул Артур. — Я хоть и не был с ним близок, но уважал его и прислушивался к нему.

— Да, это трагедия! — поддержал Артура Сократ.

Маркус вздохнул и рассеянно глядя под ноги сказал:

— Любая трагедия — это неожиданное вторжение реальности в иллюзорный мир человека.

Вернувшись в Замок, сели во дворе за столом и помянули Мерлина, разлив по кружкам бутылку водки, принесённую Хозяином. Выпили по чуть-чуть, закусили хлебушком, помолчали.

— Он прожил долгую жизнь, — сказал Адам. — Может быть, не самую весёлую, трудную, но свою. Смерть не перечёркивает прожитую жизнь. Смерть придаёт ей завершённость.

— Когда я потерял сыновей, — задумчиво глядя в стол, сказал Хозяин, — я перестал бояться собственной смерти. Мне пришла в голову мысль, что смерть может быть подарком… Жизнь — это череда разочарований и потерь. Долгая жизнь — это утрата иллюзий. Смерть приходит вовремя. Когда мы ещё не растеряли все свои иллюзии, когда мы ещё не разочаровались — в людях, в идеях, в жизни. Смерть — это подарок.

Оглядев, притихших жителей Замка, Адам улыбнулся и сказал:

— Носы не вешать! Скоро мы откроем новую главу своей жизни. Это будут радостные страницы — я обещаю.

— Очень на это надеюсь, — улыбнулся в ответ Артур.

Во двор спустилась Ева и подошла к ним.

— Сегодня разве праздник? — спросила она, заметив открытую бутылку на столе.

— Нет, не праздник, — смутился Хозяин. — Проводы… Мерлина проводили. Он решил уехать домой.

— Жалко! — сказала Ева. — А где его дом?

— Далеко, — ответил Хозяин и поднялся. — Пойдём, я тебе обещал прогулку по озеру на лодке.

Он повёл её за руку к воротам Замка.

— Где Адам? — спросил у Паскаля Артур, выйдя на следующий день утром во двор.

— Он на северной башне. Сказал: «схожу-ка, узнаю прогноз погоды».

Артур поднялся по винтовой лестнице на третий уровень, прошёл до северной башни и по металлической лестнице забрался наверх. Адам стоял у края башни, пристально глядя на горизонт. Он был в лёгкой ветровке, той самой, в какой его первый раз увидел Артур.

— Что говорит прогноз погоды? — шутливо спросил Артур.

Адам оглянулся и ответил серьёзно:

— Будет гроза. Посмотри туда! — он указал рукой.

Далеко на юго-западе собирались тучи. Но небо над Замком было в редких облаках.

— Думаете, придёт к нам?

— Посмотри на флаг.

Артур поднял голову и понял, о чём говорит Адам. Флаг крепился свободно и вёл себя, как флюгер. Ветер дул с юго-запада.

— Через несколько часов будет знатная гроза, — уверенным голосом сказал Адам. — Это наш шанс. Это то, чего мы так долго ждали.

Тучи собрались к вечеру. Громовые раскаты слышались вдалеке, но постепенно они приближались к Замку. Адам спустился с башни серьёзный и собранный.

— Сегодня мы покидаем этот мир, — сказал он Артуру. — Мои молитвы наконец услышаны.

Он собрал всех во дворе и приказал:

— Оставайтесь в своих комнатах, в своей постели. Это в ваших же интересах. Я потушу в Замке свет, выключу дизель. Ничего не бойтесь и положитесь на меня!

Все разошлись по комнатам, но Артур остался стоять.

— Тебе нужно повторить приказание? — сердито спросил его Адам.

— Я хочу подстраховать вас. Вам может понадобиться помощник.

— Зачем? Уже ничего изменить нельзя. Телепорт настроен и ждёт удара молнии. Как ты можешь мне помочь?

Артур продолжал упорно стоять, не двигаясь с места. Адам, посмотрел на него, сжав губы, но потом приказал:

— Поднимись на третий уровень, проверь, всё ли там в порядке?

Артур выполнил приказание. Поднявшись по лестнице, он заглянул в кабинет Хозяина и увидел, что тот сидит, откинувшись в своём кресле, с закрытыми глазами. Из динамиков негромко звучала музыка Bert Weedon. Артур прошёл по коридору и заглянул в комнату Евы. Она сидела за столом и рисовала на листке бумаги. Офелия сидела рядом с дочерью, рассеянно глядя в окно.

— Адам просил всех лечь в постель, — смущаясь, сказал Артур.

— Я слышала, — сказала Ева, но не сдвинулась с места.

— Вы можете упасть и удариться головой, — настаивал Артур.

По стеклу застучали первые капли дождя. Где-то уже совсем рядом громыхнул гром. Внезапно погас свет — это Адам выключил дизель. Ева вздохнула и, молча положив карандаш, встала, обняла мать за плечи и подвела её к кровати. Она уложила мать, и сама легла рядом, обняв её. Артур прикрыл дверь и пошёл обратно во двор.

Дождь усиливался с каждой минутой. Артур пробежал через двор в свою комнату, накинул плащ и снова вышел наружу. В этот момент сверкнула молния и почти сразу прозвучал гром. Ветер усилился до штормового. Дождь хлестал под углом, вместе с ветром сбивая с ног. Адам стоял, прислонившись к «Мыслителю» и напряжённо смотрел вверх, туда, где на башне колыхался под ветром металлический громоотвод. Артур встал рядом и тоже стал смотреть вверх.

— Чтоб тебе! — внезапно крикнул Адам и, приказав Артуру — «оставайся тут!» — рванул через двор на лестницу.

Артур уже понял — что произошло. Порывом ветра сорвало одну из верёвок, крепящих громоотвод. Мачта согнулась и повисла, грозя рухнуть вниз. Стоя под проливным дождём, Артур наблюдал, как Адам залез на башню и поднял мачту. Он крепил её верёвками, накручивая их на зубцы башни. Мачта болталась под сильным ветром и нужна была недюжинная сила — удержать её и закрепить. В этот момент ударила молния и мгновенно последовал гром. Артур вздрогнул. К счастью молния миновала Замок. Иначе жизнь Адама на этом закончилась бы. Он как раз натягивал последнюю верёвку.

Через десять минут Адам спустился мокрый до нитки, но довольный.

— То, что здесь внизу, это ещё цветочки. Меня чуть с башни не сдуло, такой там ветер.

Полчаса затем они стояли рядом под проливным дождём. Молнии били одна за другой — падали в лес, падали в озеро. Адам стоял, стиснув кулаки и сжав губы. Но потом его терпение лопнуло. Он кричал, пытаясь перекричать ветер и гром. Он грозил небу кулаками. Он казался безумным. Может быть, так оно и было.

Яркая молния ударила в башню Замка.

Гроза закончилась утром. С первыми лучами солнца, наиболее смелые из окрестных крестьян вышли на берег бывшего озера, и увидели, что озеро исчезло, оставив после себя большую лужу, в которой трепыхались диковинные рыбы. Хитрый Бедрайон тут же пригнал три телеги, и вместе с сыновьями начал, буквально руками, ловить рыбу. Заполнив все телеги, он, не теряя времени, отправился на ярмарку в Кардерлин — продавать улов.

Через несколько месяцев солнце высушило лужу, и на память о странных гостях, осталось большое белое соляное пятно. Через несколько лет исчезло и оно. И только в памяти людской осталось предание о дьявольском графе и его Замке.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

• «
• 1
• 2
• 3
• »