Глава 3
Фэллон
У въезда в Воющую Лощину, где извилистые деревья, гробницы и склепы покрывали холмистое поле для захоронений, похоронное бюро Святого Кристофера было спрятано лесу. Пустынные железнодорожные пути пересекали главную дорогу и исчезали за зданием в лесу.
Была среда, и я последовала за Джоном Сент-Кристофером IV по сужающемуся коридору, пока мы не достигли винтовой лестницы. Джон был намного моложе, чем я ожидала, лет тридцати пяти, в облегающих джинсах и накрахмаленной белой рубашке на пуговицах с тонким черным галстуком. Его волосы были коротко подстрижены, профессионально и стильно.
— Твой офис находится здесь, в подвале, — объяснил он, когда мы спускались по винтовой лестнице. Джон остановился на полпути, ухватился за изогнутые перила и покачал ими взад-вперед.
— Осторожно, это все еще нужно исправить.
Моя нога оторвалась от последней ступеньки как раз в тот момент, когда девушка вскочила из-за своего стола. Офисное кресло на колесиках откатилось назад, пока не ударилось о цементированную стену позади нее, и она приветствовала меня широкой и приветливой улыбкой, демонстрирующей идеально ровные белые зубы.
— О, ого! — воскликнула она, шагая к нам в ярко-желтых кроссовках Vans. Розовая ручка с радужным помпоном покоилась у нее за ухом. Она была самым колоритным человеком, которого я видела с момента приезда, одетая в обтягивающую неоновую рубашку с длинными рукавами с желтыми, ярко-розовыми и ярко-синими полосками под черным комбинезоном. Ее огненно-рыжие волосы подпрыгнули, когда она протянула руку.
— Мандэй Митчелл. Ты, должно быть, Фэллон. И не волнуйся, — она наклонилась, ее веселый голос едва перешел в шепот, — Джон вчера сказал мне, что ты не имеешь дела с семьями. Я тебя прикрою.
Джон засунул руки в карманы джинсов. — Да, я почувствовал облегчение, когда позвонил Бенни. Нам бы здесь действительно не помешала помощь.
Он повернулся к Мандэй и наклонил голову.
— Мандэй покажет тебе, как здесь все устроено. Ты будешь отвечать за одевание, косметику, гробы и лп.
Моя бровь приподнялась, и я слегка повернула голову от Мандэй к Джону.
— Лп?
— Любовные парочки, — ответила Мандэй, подмигивая Джону.
Он сжал губы в тонкую линию, добавив: — И содержание в чистоте оборудование и подготовительную комнату, которая находится наверху.
— Конечно, все звучит неплохо.
Я в последний раз оглядела подвал.
Стол Мандэй был завален фотографиями покойных, гробниц и статуэток. В противоположном конце подвала стоял пустой стол с древним компьютером, а у задней стены стояли двухъярусная кровать и комод.
— Это работа двадцать четыре часа в сутки по вызову, — напомнил мне Джон, как будто я никогда раньше этого не делала. За последние пять лет я только и делала, что работала гробовщиком. Я знала о поздних ночах, внезапных звонках и необходимости бросить все, чтобы приехать и позаботиться о покойном. Джон подошел к столу и поднял черный предмет, прежде чем вернуться.
— Ты должна постоянно держать этот пейджер при себе.
Он протянул мне пейджер, я посмотрела на Мандэй и подняла бровь. — Пейджер?
Вернувшись в офис Джона, я заполнила соглашение о неразглашении, пока он рассказывал о том, что в Воющей Лощине по-другому оформлялись документы и отчетность для покойного. Выслушав правила и рискованный бизнес похоронного бюро, а также то, как они хранят все «в доме», я заставил его подписать собственное соглашение о неразглашении, чтобы он согласился никогда не сообщать обо мне в штат Мэн за его незаконные сделки. Джон не находил это забавным.
Он сразу же отправил меня работать, и я провела остаток утра, убирая подготовительные и выставочные залы, где были выставлены гробы и различные штуки, которые могло предложить похоронное бюро. Я не возражала и всегда уважала любую работу, большую или маленькую, даже если это означало чистку туалетов или вытирание телесных жидкостей с плитки.
На радужной наклейке, приклеенной скотчем к полноразмерному холодильнику на кухне, было написано «помоги себе сам» закольцованными буквами. Мандэй наполнила холодильник бутербродами с деликатесами из закусочной Мины, и я схватила один с пометкой «Итальянский», решив прогуляться по кладбищу, чтобы выбраться из душного здания на свежий воздух.
Утренний туман рассеялся, и опавшие листья хрустели под моими рабочими теннисными туфлями в лабиринте надгробий. Ветви деревьев изгибались над головой, как будто конечности тянулись, чтобы схватить того, кто проходил мимо. Воздух был влажным. Запах истории.
Запах смерти.
И где-то под этой священной землей была похоронена моя мать. Эта мысль не покидала меня, пока я продолжала свою бесцельную прогулку между надгробиями, потрескавшимися и накренившимися от смещения плоскостей земли. Я заставила себя оторвать взгляд от чтения гравюр, еще не готовая встретиться с ней взглядом. Ее дух никогда не посещал меня, и часть меня всегда верила, что это потому, что я была той, кто забрал ее жизнь.
Я впилась зубами в холодную субмарину, когда рыжие, как у пожарной машины, волосы выглянули из-за большого дерева. Когда я подошла ближе, мои глаза опустились на Мандэй, которая сидела на мертвой траве с яркой коробкой для завтрака из сахарного черепа и морковной палочкой, торчащей изо рта.
Я проглотила еду, которая была у меня во рту.
— Так вот куда ты убежала.
Кроме нас двоих и могильщика в нескольких ярдах от нас, кладбище было пустым.
— Типичный гробовщик, обедающий на кладбище…
— Правда?
Улыбаясь, Мандэй похлопала по земле рядом с собой и переложила свою коробку с ланчем на другую сторону, пододвигаясь. — Подойди, сядь, — настаивала она. — Это лучшее место в городе.
Я плюхнулась рядом с ней и скрестила ноги.
Взгляд Мандэй скользнула ко мне, и я почувствовала, как ее глаза изучают мои черты. Когда я снова посмотрела на нее, она быстро отвела взгляд.
В детстве другие дети были милыми только потому, что боялись моих призрачных черт. Мои натуральные платиново-белые волосы, моя кожа цвета кости, мои светло-голубые глаза; два хрустальных шара, в которые никто не заглядывал больше секунды. Дети были добры только из-за слухов. У меня почти не было настоящих друзей. Однако все эти проблемы казались тривиальными, как только закончилась средняя школа и началась настоящая жизнь. Время, когда более серьезные проблемы взяли верх, такие как деньги, выбор профессии, жилье и социальный статус, который нужно было создавать самостоятельно, без помощи родителей.
Взрослым было наплевать на то, что делали другие — на то, что делала я.
Я отправила в рот остатки итальянского бутерброда, наблюдая, как могильщик разгребает насыпи грязи с черной банданой, повязанной вокруг лица. Колено Мандэй толкнуло меня сбоку в бедро, отвлекая мой взгляд.
— Ты прибыла как раз вовремя, ты знаешь. К Дню Борьбы с Суевериями, Мабон, Самайн…
Я вытянула ноги перед собой и скрестила лодыжки. Я знал, что Мабон был типа Дня благодарения в викканском сообществе, а Самайн был во время Хэллоуина, чтобы почтить мертвых. Но…
— День борьбы с суевериями?
— Когда-нибудь слышала об этом?
— Точно не могу сказать.
— Как по мне, это дурацкий праздник. Невозможно доверять празднику, который был придуман в 1999 году. Тот же год, когда LFO попали в чарты. Ты видела, что с ними случилось… — она сделала паузу и повернулась, чтобы увидеть мои приподнятые брови, повисшие в воздухе. Я покачала головой, не понимая ничего из того, что она говорила, и у нее отвисла челюсть.
— Ты издеваешься надо мной, да? Рич умер, чувак. И это даже не самая странная часть. Группа распалась, а потом, когда они снова собрались вместе, бац! еще один повержен в прах. Я тебе говорю. Су-е-ве-ри-е.
Мандэй покачала головой и откусила морковку.
— Ты же не веришь в такого рода вещи, да?
— Я думаю, что верить в суеверия — плохая примета, — сказала я сквозь смех.
Между нами повисло неловкое молчание. Она посмотрела на меня. Я посмотрела на нее, ожидая, что она найдет смысл в моей шутке. Затем ее губы изогнулись. Мандэй была девушкой с трехсекундной задержкой. Мне нравились девушки с трехсекундной задержкой.
— Теперь я поняла.
Она кивнула с медленно появляющейся улыбкой.
— Откуда ты все это знаешь? Я думала, что Воющая Лощина отрезана от того, что происходит извне.
— Я неравнодушна к музыке девяностых, — пожала она плечами, — и когда у тебя есть что-то, ты находишь способ. Но вернемся к Дню Борьбы с суевериями. Фестиваль состоится ночью, и там будет весь город.
Я сразу же подумала о Джулиане, человеке на скалах, которого видела накануне. Язычник Лощины, как назвал его Майло. Этим утром я вышла на край утеса, чтобы посмотреть, вернется ли он, но он не вернулся.
— Может быть, я пойду, — сказала я безразличным тоном. Моя голова была где-то в другом месте: скалы, разбивающиеся глубокие синие воды, череп животного и серебристо-серые глаза.
Голова Мандэй дернулась в сторону, глаза расширились.
— О, тебе следует пойти. Тебе нужно выбраться и стать частью этого города, иначе все будут думать, что ты чужак.
Она, не глядя, разломила морковку пополам.
— Мои друзья тоже хотят с тобой познакомиться. Я сказала им, что ты начинаешь здесь сегодня.
Казалось, все уже знали, кто я такая, и я не привыкла к такому вниманию. Конечно, люди всегда замечали меня, но держались на расстоянии. Они махали, улыбались и обращались со мной как со знакомой. Но то, как Мандэй завязала со мной разговор, задавала мне вопросы и пригласила меня куда-то, все это казалось сюрреалистично. Я провела большую часть своей жизни, держась одиночкой, сосредоточившись только на своей карьере в течение последних шести лет. Я стала трудоголиком, мои единственные друзья — мертвецы. Я готовила трупы, одновременно исповедуясь духам во всех своих причудливых снах. Как крики пары из квартиры 7901 не давали мне спать по ночам, ссорились из-за неверности, как пивной понг не следует считать спортом, и как Netflix отказался от моего любимого шоу… И тут меня осенило.
Дерьмо. Я была как дедушка.
— Священное Море… — продолжала Мандэй. — Ну, сестры Салливан, Майло, Маверик, Сайрус и Кейн. Ты обязательно встретишься с ними до Дня Суеверий, и ты полностью впишешься в их компанию. В любом случае, это не значит, что ты не принадлежишь этому месту. О, — она подпрыгнула на месте, и ей в голову пришла идея, — мы можем пройтись по магазинам после работы где-нибудь на следующей неделе и найти тебе платье и маску. Ты должна надеть маску.
— Если все еще буду здесь, я пойду, — согласилась я, услышав имя Майло. По крайней мере, я бы знала там двух человек, и, может быть, выйти тоже было бы не так уж плохо. Майло сказал, что папа когда-то был членом Ковена Священного Моря. Мое любопытство заставило меня задуматься о том, чтобы погрузиться в этот мир и посмотреть, откуда пришел папа, откуда я родом, и оправданы ли слова Майло о том, что мои родители были из ковена ведьм.
Мои отношения с папой были на расстоянии из-за его обязательств перед нашей страной, и я уважала его за его преданность Военно-воздушным силам. Может быть, он держал меня и свое прошлое на расстоянии вытянутой руки по какой-то причине, но хотела ли я знать почему?
Я прислонилась спиной к дереву и перевела взгляд на могильщика, который пил из бутылки с водой под банданой, положив руку на лопату, прислоненную к боку. Он был стройным, но в хорошей форме, с бритой головой. Он взглянул в нашу сторону, недоступный за банданой, закрывающей его лицо, напомнив мне о язычниках Лощины, которых мы с Майло видели накануне, напомнив мне о человеке со скал — Джулиане.
— А как насчет Полых Язычников? Они придут?
Взгляд Мандэй тоже переместился на могильщика.
— Они на самом деле не ходят на мероприятия. Но ты захочешь держаться от них подальше.
Она кивнула головой в сторону могильщика, наблюдающего за нами.
Он был одним из них. Я оторвала взгляд от него и вернулась к Мандэй.
— Почему это?
— Бэк тихий и не тронет тебя. Они все не тронут тебя, если ты не тронешь их, — Мандэй наклонилась ближе ко мне, — но все знают, что они практикуют темную магию. Такое, с которым ты никогда не захочешь связываться, то дерьмом, к которому мы не лезем. Священное Море благотворно, но не они. Ривер Харрисон убежден, что это они наложили зловещее заклятие на Джаспера Эббота, заставив его сойти с ума.
— Зловещее заклятие, — повторила я, последовала невеселая усмешка. И усмешка была не потому, что я не верила в магию или колдовство, или потому что я всегда была понимала то, что нельзя было увидеть, так как я видела больше, чем большинство, зная, что сверхъестественное скрывается за слоями мира. Но я также понимала, каково это, когда люди видят в тебе нечто иное, чем ты являешься на самом деле, быть центром самых отвратительных слухов в городе.
— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что он просто… на самом деле сошёл с ума? В любом случае, какая у них была причина делать что-то подобное?
— Чтобы наказать его за распущенный язык, или, по крайней мере, таков слух.
Мандэй внезапно остановилась на этом, когда я ожидала продолжения истории. Она откусила морковку, и та хрустнула у нее между зубами, когда она рассеянно посмотрела на кладбище.
— Встретимся за кладбищем сегодня в полночь. Я хочу тебе кое-что показать.
— Почему за…
Она махнула рукой перед собой.
— Просто приходи. Ты сама увидишь.
Было тридцать минут до полуночи, и дедушка заснул в кресле в сине-зеленую клетку. Покинув похоронное бюро раньше, я зашла в магазин на углу, чтобы купить кое-что, а затем приготовила большую кастрюлю чили, надеясь, что кайенский перец избавит его от заложенности и уменьшит симптомы гриппа. Я положила его со сладким и поджаристым домашним кукурузным хлебом. Рецепт Мариетты всякий раз, когда я болела, что случалось часто, так как у меня никогда не было лучшей иммунной системы.
Я стояла над спящим дедушкой, одетая в черные леггинсы и большую серую толстовку под своей огромной джинсовой курткой, готовая встретить Мандэй за похоронным бюро из любопытства. Я снова подогрела его недопитый чай и поставила его на боковой столик для него на случай, если он проснется. На том же столе мое внимание привлекла моя черно-белая беспристрастная фотография. Это было в сегодняшнем утреннем выпуске «Дейли Холлоу». В моей груди образовался рубец, и я наклонила голову, чтобы прочитать заголовки.
ФЭЛЛОН 'ЛУННОЕ ДИТЯ' МОРГАН
ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ВОЮЩУЮ ЛОЩИНУ ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ГОДА, ВОЗМОЖНО, ХРАНИТ СЕКРЕТЫ.
Автор статьи: Майло Эндрюс
— Ты, должно быть, издеваешься надо мной.
Майло? Я подняла небрежно сложенную газету, свернула ее, засунула сзади в леггинсы и накрыл дедушку шерстяным одеялом, прежде чем отправиться в гараж.
Дома в восточной части города были красивыми, традиционными прибрежными домами, все в оттенках кораллов, зелени морской пены и синего цвета дедушкиной яичной скорлупы. Кроме как в конце улицы и на вершине самой высокой точки утеса. Именно там стоял разрушающийся особняк, заброшенный, черный дом, измученный природой и ветхий, со сломанными ставнями, разросшимся кустарником и виноградными лозами, ползущими по похожей на кость структуре, как ядовитые вены.
Я объехала кольцевую развязку площади со скоростью десять миль в час, пока горожане совершали набеги на тротуары под полированным полумесяцем. В этот час все магазины были открыты. Свечи мерцали в фонарях за стеклянными витринами магазинов, а тыквы-фонари улыбались с перил беседки. Жители пили из серебряных кубков, а маленькие девочки в колониальных платьях с лентами в волосах резвились под жуткие мелодии, льющиеся из динамиков, установленных под карнизом беседки, в центре всего этого.
Люди смеялись и общались, как будто это был не обычный вечер среды.
Майло сидел на скамейке рядом с девушкой. Она водила своими длинными пальцами вверх и вниз по его ключице под растянутой рубашкой и казалась моложе, лет восемнадцати, может быть, с темно-каштановыми волосами.
Увидев его, я снова почувствовала комок в груди, напомнивший мне о заголовке газеты, спрятанном у меня за спиной, на талии. Мне пришлось противостоять ему, и, имея в запасе десять минут, я развернула скутер и не останавливалась, пока колесо не отскочило от бордюра перед беседкой. Группа подвыпивших подростков отскочила назад, как будто я собиралась их переехать, и я пинком освободила стойку.
— Майло! — крикнула я, сжимая газету в кулаке. — Что это, черт возьми, такое? Мой гнев вспыхнул.
У моего отца его никогда не было, и я винила в своих перепадах настроения мать, которую никогда не знала. Или луну. — Ты в фазе с луной, дитя, — слова Мариетты всплыли у меня в голове.
В любом случае, комок превратился в тыкву и упал мне в желудок, зная, что эти люди, возможно, уже вынесли обо мне свое суждение.
Горожане наблюдали, как я прошла через лужайку, окружающую беседку, направляясь прямо к Майло, который поднялся со спины и оттолкнул руки девушки. Я остановилась у их ног и потрясла газетой перед собой, пока она не легла плашмя у меня в руке.
— Единственный потомок Тобиаса Моргана возвращается, но что это значит для Воющей Лощины…
Я зачитала, затем сверкнула глазами, бросив на него угрожающий взгляд. Майло снял шляпу газетчика и запустил руку в свои пушистые кудри, плотно сжав губы. Итак, я продолжила:
— Есть одна вещь, в которой я уверен — никто не так невинен, как кажется.
— Это факт, — отметила девушка рядом с Майло, и мой властный взгляд переместился на нее.
— Что?
Ее деловитый голос превратился в шепот, когда она отвернулась.
— На самом деле никто не невинен.
— Ривер, не сейчас, — пробормотал Майло.
Мой взгляд сузился.
— Это клевета.
Майло опустил руку на свои вытянутые бедра и откинулся на спинку стула.
— Я не думал, что ты расстроишься из-за этого. Это всего лишь статья.
Я бросила в него газету, и он поймал ее прежде, чем она попала ему в лицо.
— Найди кого-нибудь другого, о ком можно бы написать.
Я высказала свою точку зрения и не хотела больше ничего слышать, поэтому повернулась и помчалась обратно к своему скутеру с разгоряченной кожей и обезумевшим разумом.
— Люди хотят знать о тебе, — крикнул Майло мне в спину. — Я даю людям только то, что они хотят.
Пара воронов сидела бок о бок над гигантским мавзолеем Блэквелл, их пронзительное карканье отдавалось в моих ушах, крошечные черные глазки следили за моими движениями, когда я шла вглубь кладбища и к задней части. Скользящий туман вернулся и окутал надгробия. Гробницы исчезли во влажной пустоте, и я поежился в своей куртке.
Я завернула за угол похоронного бюро и увидела Мандэй, прислонившуюся к кирпичной стене в черном костюме из махровой ткани. Низ ее брюк был заправлен в красные охотничьи ботинки, как будто она отказывалась носить все черное. Луч света в этом унылом городе, Мандэй внушала доверия. Так легко, что это казалось почти таким же фальшивым, как у девочек в средней школе Джонсона, и это заставило меня пожалеть, что у меня нет большего опыта в отделе друзей — способности отличать это.
— Я не думала, что ты придешь, — призналась она со вздохом.
Я плотнее обмотала куртку вокруг груди и скрестила руки на груди, чтобы удержать ее на месте.
— Я же сказала, что приду. В любом случае, что мы здесь делаем?
Было темно и поздно. Что мы могли делать здесь, в изоляции и вдали от собрания, происходящего на Городской площади?
Мандэй оторвалась от стены и начала непринужденную прогулку в сторону леса.
— Я хочу тебе кое-что показать, и после того, как ты это увидишь, тебе никогда не захочется приближаться к этим Полым Язычникам.
Прямого пути не было, но Мандэй, казалось, знала дорогу, я следовала за ней по пятам. Ветки ломались под нашими ботинками, когда мы брели мимо железнодорожных путей и углублялись в лес. Деревья раскачивались, как в жутком балете, их ветви танцевали над нашими головами. Единственным источником света была полированная луна, просачивающаяся сквозь переплетенные ветви, и если внимательно прислушаться, то можно было услышать, как деревья разговаривают, их беспокойные листья раскрывают секреты ночи. Я смотрела прямо перед собой, следя за ярко-красной лентой, аккуратно завязанной в высокий хвост Мандэй.
Вдалеке слева от меня над линией деревьев изогнулся огромный круглый объект.
— Это колесо обозрения?
— Колесо обозрения?
Мандэй повернулась и посмотрела туда, куда указывал мой палец, лунный свет освещал половину ее лица.
— Я ничего не вижу.
— Прямо там, — я ткнула пальцем, — Что колесо обозрения делает посреди леса?
— Шшш, мы почти на месте.
Мандэй снова посмотрела вперед, ее шаги замедлились.
Еще через несколько ярдов между деревьями замерцало оранжевое свечение. Темно-красные и оранжевые искры взлетели над ветвями в ночное небо. Дым клубился между ветвями наверху, и Мандэй схватила меня за запястье и дёрнула за поваленный ствол дерева. Она присела, увлекая меня за собой.
Двое парней стояли перед огнем под этим углом, их голые груди блестели на фоне углей и пламени, когда потрескивали дрова. Огонь отражался в их бездушных глазах в двух отверстиях черных масок на головах, брюки свободно свисали с бедер. Я поднялась из-за бревна и перекинула ногу, желая подойти ближе. Мне нужно было увидеть больше.
— Нет, не надо! Куда ты идешь? — в панике прошептала Мандэй.
— Я ничего не вижу.
Я подняла руку за спину, жестом приказывая ей оставаться на месте. Согнувшись, я подползла к ближайшему дереву, и жаркое пламя костра лизнуло мое лицо. В поле зрения появились двое других парней, все четверо в полном кругу с обнаженными длинными торсами и головами, прикрытыми тканями, кроме одного. Череп животного, прикрепленный к лицу четвертого участника, его рот частично виден. Мерцающее пламя и расстояние были единственными барьерами между Язычниками и мной — между Джулианом Блэквеллом и мной.
Мои глаза остановились на том, как двигался его рот в тени черепа, медленно, точно и завораживающе, когда бушующий огонь заглушал его навязчивые слова. Белые облачка ледяной ночи соскальзывали с моих приоткрытых губ с каждым моим вздохом, заслоняя мне его вид.
Запястье Джулиана было обвязано веревкой, и он слегка повернулся, осторожно потянув за веревку, когда рядом с ним перед огнем появилась коза. Капли пота скатились по его груди и последовали за потоками выступающих линий живота к черным брюкам, свисающим с бедер. Он провел ладонью от головы козла вниз по его спине, шепча животному на ухо.
Джулиан на мгновение замер с приоткрытыми губами, затем наклонил голову.
Хотя я не могла видеть его глаз за черепом, я была уверена, что он видел мои. Я почувствовала их на себе, как будто это были его пальцы, и пот побежал у меня по спине под толстыми слоями одежды, когда я замерла на месте за деревом. У меня перехватило дыхание, пузырь воздуха умолял выпустить его из моих легких, пока он продолжал шептать на ухо козе, его длинные пальцы скользили вверх и вниз по медно-коричневому меху, принося спокойствие и избавляя козу от страха.
Пение становилось все громче, усиливаясь, как бешеное сердцебиение в моих ушах. Джулиан потянулся за спину и вытащил длинное острое лезвие, и адское пламя отразилось от металла.
Затем он поднес его к горлу козла! и мне хотелось закричать. Мне хотелось плакать. Но ничего не материализовалось. Мои чувства онемели, я могла только впиваться ногтями в кору дерева.
Джулиан еще раз взглянул на меня, и я поняла, что должно было произойти.
— Нет…
Это прозвучало как хриплый вздох, когда я покачала головой и закрыла глаза.
Глухой удар! с землей такого давно не случалось. Втянув губы и глубоко вонзив ногти в дерево, я ждала. Это длилось всего несколько секунд, но казалось вечностью, а иногда так долго может длиться вечность, особенно для козы.
И пение прекратилось, но я отказывалась открывать глаза. Я отказывалась верить в то, что должно было произойти всего в нескольких футах передо мной, в то, что только что сделал Джулиан, ту жизнь, которую он отнял.
Прохладный ветер пронесся по моему лицу.
Кончики моих распущенных прядей щекотали мне щеки.
Огненная и анархическая ночь снова стала леденящей и мирной. Жар от огня исчез.
Мои глаза открылись, и я была парализована белым, как кость, черепом и широкой грудью всего в нескольких дюймах от меня. Мои глаза зацепились за серебряный кулон, висящий у него на шее, когда Язычник стоял надо мной, высокий, вылепленный и высеченный, как будто сотворённый Микеланджело. Его бледная кожа была раскрасневшейся, гладкой и блестящей от огня, и до сих пор я не замечала бесчисленных белых и розовых шрамов, рассекающих его торс, как ствол дерева, его бока, грудь. Кровь капала с кончиков его пальцев на лесную землю. Я слышала каждую каплю, когда оглядывала его тело, его покрытая шрамами грудь яростно вздымалась. Знакомые и холодные стальные глаза уставились на меня сквозь пустые отверстия черепа.
Джулиан Блэквелл — тот тип присутствия, который мог оставить холодные пятна в тех местах, где он побывал.
И мне следовало бы испугаться. Может быть, часть меня была такой. Но другая часть, сторона, желающая протянуть руку и прикоснуться к нему, чтобы убедиться, что он настоящий, а не иллюзия или сделан из камня, приковала меня к земле.
Его губы слегка приоткрылись под нижней частью черепа, яркие и восхитительно красные. Лес погрузился в тишину, когда страх и очарование боролись друг с другом. Мысли неслись вскачь. Что с ним случилось? Что он собирался со мной сделать? Был ли у него все еще клинок?
Но все это можно выразить одним словом.
— Зачем?
Это прозвучало как хриплый шепот, и его мышцы дрогнули от моего вопроса. Позади него остальные трое подошли к тому месту, где мы стояли, все ближе, ближе и ближе…
Они приближались ко мне, и страх поселился в пустых пространствах между моими костями, проникая в мой костный мозг, ползая вверх по позвоночнику. Кислорода становилось все меньше, и паника сдавила мне горло, затрудняя дыхание. Безликие, их маски заслоняли луну над головой, закрывая свет.
Сработал инстинкт, я повернулась и побежала через лес.
Вторая пара шагов эхом отозвалась позади меня, возможно, Мандэй, возможно, Язычников, поэтому я побежала быстрее. Мои легкие горели, а ветки хрустели под моими ботинками. Чернота леса исказилась, превратившись в мираж лиц-черепов, насмехающихся надо мной, но я не осмеливалась развернуться или вернуться к Мандэй. Я не останавливалась, пока мои ноги не пробежали мимо железнодорожных путей, а ладони не уперлись в кирпичную кладку похоронного бюро.