Глава 49
Джулиан
— Ты принес ее? — спросил я, поднимаясь на ноги и подходя к тюремной стене. Мой нетерпеливый взгляд обыскал Джона в поисках Книги Блэквелл, когда я вцепился в решетки. Магия, покрывающая их, обжигала мою плоть. Я отдернул их назад, прутья съели еще один слой с моей кожи.
— Ах, черт, — прошипел я, затем впилась зубами в губу. Я взглянул на свои ладони, на которых уже образовались волдыри.
— Это всего лишь ядовитая трава. Мужайся, — сказал Джона, обмахивая моей семейной книгой перед собой.
— Она была именно там, где ты сказал.
Он передал мне книгу через решетку.
— В твоей хижине было кое-что еще, чего я не ожидал.
Мое тело напряглось в объятиях надежды.
— Фэллон? Ты видел ее? С ней все в порядке?
Лицо Джона помрачнело, и он отвел глаза.
— С ней все будет в порядке.
Я привалился спиной к стене и рухнул на пол. В течение нескольких часов я истощал всю магию внутри себя, ждал, пока она восстановится, и использовал ее снова, чтобы вернуться к ней. Мои ноги не могли согнуться в коленях. Моя голова не могла подняться сама по себе. Я был удивлен, что вообще смог встать, когда появился Джон, но теперь мое тело напомнило об этом.
— Не лги мне. Я знаю ее так же, как знаю себя. Я боюсь того, что она может сделать, если узнает правду. По крайней мере, смерть заберет меня, но ее? Я знаю ее, Джон. Она сделает что-нибудь глупое и отчаянное, как это сделал я.
Я посмотрел на книгу в своих руках, желая, чтобы вместо нее они держали Фэллон.
— Я думал, что у меня был еще один день с ней. Боже мой, я бы сделал всё за ещё один день.
— Она хотела, чтобы я сказал тебе, что ты мудак-примудак, — пробормотал Джон.
Моя голова откинулась к стене, тихий смех пробился сквозь мои страдания.
— Мудак-примудак?
Я покачал головой, зная, что Фэллон редко материлась. Если она материлась, то либо злилась, либо была расстроена, либо совершенно беспомощна.
— Ты должен быть хранителем для нее, как ты был для меня. Она Блэквелл, Джон. Она та, кому я посвятил себя, так что у тебя нет другого выбора, кроме как защищать ее сейчас.
Я перевел взгляд на Джона, который присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с моими глазами, между нами была заколдованная решетка.
— Если ты этого не сделаешь… Моя смерть заберет нас обоих, я знаю это. Тогда все это будет напрасно.
— Ты готов умереть?
Я покачал головой.
— Нет.
И это слово потрясло что-то в моей груди. После этого не было ни одного стабильного вздоха, так как теперь все они были сломаны. Каждый из них. Все, что я мог сделать, это повесить голову, у меня больше не было сил пытаться поднять ее. Я перевёл взгляд на Джона, чувствуя, как эмоции подкатывают к горлу. Я не мог смотреть ему в глаза, поэтому мой взгляд остановился на кольце на его пальце, которое свисало с его колена.
— Я думал, что да, но я не готов умереть. Я хочу жить. Но только если это означает жить с ней.
Я судорожно втянул воздух, использовал все свои силы, чтобы удержать свое тело в вертикальном положении.
— Когда она придет ко мне?
— Она не придёт.
Я крепко зажмурился.
— Она не придет, — повторил я, но слова не воспринимались.
— Нет, она говорит, что если ты хочешь ее увидеть, тебе придется пойти к ней.
— Почему она такая чертовски упрямая?
Моя голова качнулась, не было сил кричать.
— И она знает, что я заперт здесь? Я делаю все это для нее, а она не может попрощаться?
Джон не ответил. Он замолчал. Мои пальцы впились в Книгу Блэквелл. Все, что я должен был сказать, пронеслось у меня в голове.
— Я даже не сказал ей…
Я остановился на этом, зажмурив глаза.
— Тогда, я полагаю, твоей душе придется жить с… — он сделал паузу и втянул воздух. — Послушай, Джулиан. Мне жаль, что я не смог защитить тебя так, как должен был. Мне жаль, что я не смог сделать больше для твоей семьи.
— Остановись. Ты хорошо поработал. Ты сделал все, что было в твоих силах. Ни в чем из этого нет твоей вины. Я бы боролся с тобой на каждом шагу этого пути.
— Я знаю. Но я все равно хотел сказать тебе, что это была дикая поездка. Ты определенно держал меня в напряжении. Без Блэквелла я не знаю, что это значит для Сент-Кристоферов. Я не хочу закончить так, как Оушен.
Он нервно рассмеялся.
Я искоса взглянул на него.
— Проживи свою жизнь для себя хоть раз. Найди себе девушку.
— Девушку в этом городе?
Он вздохнул, похлопал себя по коленям, прежде чем встать.
— У тебя есть еще три дня, Джулиан Джай. В следующем конце вахты я нанесу визит, чтобы мы могли попрощаться. Почитай свою семейную книгу, найди передышку для своей души.
Он задержался еще на несколько ударов, невысказанные слова повисли в воздухе между нами.
Затем его шаги эхом отдались в туннелях, и я смотрел, как он уходит, глядя на его ботинки, обещая себе сообщить Джону о Стоуне Дэнверсе и где он может его найти, прежде чем меня сожгут. Без меня ковену понадобился бы Стоун. То есть, если он все еще был жив.
Меня и раньше пытали — много раз, — но ничто не подготовило меня к тому, что я испытал за последние четыре дня. Когда я учился в академии, я читал о человеке, который потерял руку в море. Во время ловли омаров он запутался в леске от горшка, слишком надолго прервав кровообращение. Его руку пришлось ампутировать. Прошли годы без его руки, и все же он чувствовал присутствие отсутствующей конечности. Он даже чувствовал боль в том месте, где когда-то была рука. Феномен Фантомных конечностей, еще одна необъяснимая загадка.
И теперь я понял, каково это — чувствовать то, чего больше нет. Ощущения, которые помнило мое тело, боль, которую оно теперь испытывало, несмотря на то, что части меня отсутствовали. Возможно, они отсутствовали ещё до нее. И призрак ее прикосновения всегда будет со мной, преследуя мою душу.
Мне пришлось заставить свои глаза оставаться открытыми, чтобы читать. Страницы перелистывались между моими пальцами, пока я проводил свои последние дни, погружаясь в Книгу Блэквелл. Я читал о путешествии из их старого дома. Пятеро язычников когда-то были людьми, которых ковен уважал, любил и на которых равнялся. Почитаемые. Пятеро пронесли свой ковен сквозь суровые зимы, отказываясь сдаваться, останавливаться или уходить, пока не будет найдено безопасное место. Они пожертвовали едой, чтобы другие могли поесть. Они несли тех, кто был слаб, делали носилки для мертвых, никого не оставляя позади. Пятерым пришлось подавить свои эмоции ради остальных, потому что именно остальная часть ковена зависела от них, надеялась на их силу.
Я читал глазами Горация Блэквелла и о том, как он открыл землю до того, как она превратилась в Воющую Лощину. Он написал об Ордене и о том, как он основался в самую холодную ночь в году. Он написал о том, как впервые заплакал, когда родился первый ребенок в Воющей Лощине. Беллами Блэквелл. Его сын.
На каждой странице, в каждой строке я читаю только о безусловной любви и о том, на что он пошел ради своего сына, чтобы защитить его и ковен. Я не переставал читать, открывая для себя, каким был наш ковен раньше, каким я всегда представлял его себе.
В конце концов, повествование книги изменилось с Горация на Беллами, и Беллами во многом напомнил мне меня самого. Его непокорность, его преданность, его непонятая любовь к лесу. Это было так, как если бы я читал самого себя, и я не мог найти в себе силы остановиться.
Я погрузился в историю Беллами и Сириус и в то, как развивались их отношения. Тайна, безответное признание никем другим, но именно то, что они нашли друг в друге. В моих глазах это указывало на ошибки, которые они совершили, на их глупость, на их отчаяние.
Но это было только после смерти Сириус, и я наткнулся на последнюю запись в дневнике Беллами Блэквелла, когда все встало на свои места. Только тогда все щелкнуло. Мне не нужно было читать остальную часть книги, чтобы знать, что я должен был сделать, что мне нужно было сделать, что должен был сделать Беллами.
Это откровение обрушилось на меня, как ураган.
Закрыв книгу, я сидел в полном оцепенении, мои глаза метались туда-сюда, пока я пытался осмыслить все это. Мое сердце бешено колотилось в груди. Мои мышцы напрягались под кожей, желая бежать, бежать и бежать. Жгучая потребность закричать поселилась во всех моих пустотах — в легких, груди, горле, голове.
Я все время ошибался. Клариса Дэнверс ошибалась. Все были неправы.
У меня был ответ, и он был здесь, в Книге Блэквелл все это время. Беллами всегда знал, но никто не смог бы понять этого, не испытав такой любви, как наша.
— Джулиан!
Мое имя пронеслось по туннелям, и я резко повернул глаза на звук, увидев Киони, бегущую к моей камере. Ее глаза были большими, дикими и испуганными.
— Джулиан!
Она задыхалась, держась за бок.
Книга Блэквелл упала с моих колен, когда я вскочил на ноги. Охранник схватил ее за руку и начал тащить прочь.
— Киони, что случилось? — крикнул я, каждая клеточка моей крови превратилась в пульс и ударила по коже, пока я ждал ответа. Пожалуйста, пусть это будет не Фэллон.
— Киони!
— Джулиан, пожалуйста, я проснулась сегодня утром, а ее не было! Она ушла, Джулиан! Она знает! Она знает обо всем! Я нигде не могу ее найти! Ты должен найти ее! — закричала она, отбиваясь от охранников, чтобы вырваться на свободу.
— ДЖУЛИАН, ТЫ ДОЛЖЕН… ИЛИ ОНА… ЧТОБЫ СНЯТЬ ПРОКЛЯТИЕ!
Ее крики стали приглушенными, и паника охватила меня, когда еще одна ее мольба эхом разнеслась по всему туннелю.
— БЫСТРЕЕ… ФЭЛЛОН УМРЕТ!
Мои руки сжимали ядовитые прутья, но я не чувствовал ожога. Все мое тело горело от каждого леденящего кровь крика Киони. Фэллон знала, и внутри меня разразился гром. Фэллон знала все! И крик прокатился по туннелям оглушительной приливной волной.
Фэллон собиралась снять проклятие сама.
Моя грудь горела, и сила моего крика повалила Киони и охранника на землю, вырубив их! Это было так, как если бы в меня ударила молния, и молния пришла изнутри меня — усиленная сила вырвалась из моей груди!
И все это произошло так быстро. У меня открылось второе дыхание. Никто не был в безопасности.
Мое тело вибрировало, яростный гул внутри этого серебряного кармана пространства, который я создал.
С моим телом, запертым внутри этого остановившегося времени, мои сжатые кулаки двигались сквозь прутья решетки. Внутри мое тело ощущалось как миллион оборванных проводов, которые ожили, луч серебристого света извивался, поворачивался и прыгал с самыми интенсивными ощущениями. Но снаружи казалось, что я ношу свою душу как кожу, способную проходить сквозь что угодно.
Сделав шаг вперед, я прошел сквозь решетку, а туннели все еще пульсировали от моего оглушительного крика. Я не мог его слышать, но я чувствовал его жужжание вокруг себя, протяжный гул внутри меня.
Я так странно двигался на другой волне, чем остальной мир.
И я бросился бежать, точно зная, где моя девочка и что она собирается сделать.
Я просто надеялся, что смогу добраться до нее вовремя.
Рассвет Джулиана
Запись в дневнике Беллами Блэквелл
1 декабря 1821 года
Когда умирает великая любовь, замирают миллиарды сердец.
Меня поражает, что каждое из этих сердец живет в моем собственном. Такое чувство, что в каждом моем пульсе заключено бесконечное количество жизней. Каждая секунда без нее — мучительное напоминание. Некоторые могут сказать, что я даже стал мелодраматичным в своих страданиях. Однако это мое несчастье, и только мое. Как смеет кто-то говорить мне о степени моей боли? Как я должен чувствовать или продолжать жить дальше, когда жизнь кажется мне пыткой. Любые мысли, которые они тратят на своих возлюбленных, потому что я трачу в тысячу раз больше на свою. Скажите мне, что я ошибаюсь, и я предложу вам свою грудь, чтобы вы вырвали мое сердце из костей, чтобы вы могли увидеть. Разрежьте его, даруй мне свободу от этой сердечной боли. Я бросаю вам вызов, а потом убирайтесь со своими самодовольными представлениями о том, что я должен чувствовать в то время, когда я вообще ничего не хочу чувствовать.
Половина меня наполнилась ненавистью к моему отцу. Я едва могу смотреть на него, и я также не могу уйти, сколько ни пытался. Другая половина меня исчезла. Там больше ничего нет. Все, что я могу делать, это тратить свои бессонные ночи, лежа у ее могилы, где остался только ее прах. От заката до рассвета я не сплю и разговариваю с луной, как сумасшедший. И в мои дни я тот самый монстр, в которого превратила меня ее смерть.
Моя любовь к ней безусловна, и я держусь за нее так долго, как только могу, чтобы тьма не поглотила меня полностью, но я чувствую, что теряю себя. Я погружаюсь в комфорт темноты, теней и самых черных глубин земли. Ничто не может согреть меня, даже солнце. Сожаление, с которым я живу, заключается в том, что я не старался усерднее, не боролся усерднее. О, если бы я мог вернуться в прошлое, выбрать ее из всего! Если бы я мог повернуть время вспять, я бы увидел нашу любовь с точки зрения художника, как и должен был видеть с самого начала.
Отец говорит, что ее последние слова были проклятием, и на это я отвечаю, что я уже проклят! Я проклят до конца своих дней, потому что я должен был разорвать все цепи, чтобы добраться до нее! Я должен был сгореть вместе с ней рядом! Осознание того, что она умерла, полагая, что я отказался от нас или выбрал другой путь, преследует меня и будет продолжать преследовать в этой жизни и в каждой последующей. Если бы только она знала, весь мир не смог бы любить так сильно в вечности, как я мог бы любить за один день.
Проклятие живет глубоко внутри меня. Я чувствую, как оно вплетается в мою теневую кровь. Я уверен, что оно будет жить там и передастся каждому сыну. Единственный способ избавить нас от нашего проклятия — это выбрать любовь, но как это может быть, когда моей любви здесь нет? Вам не дана любовь, потому что это не право! Любовь — это привилегия, и что любой из нас сделал, чтобы заслужить ее? Я надеюсь, что проклятие так же реально, как и моя боль, и оно постигнет каждого язычника в будущей жизни, и я хочу, чтобы никто не избежал его.
Они оба потрясающе красивы, любовь и смерть. В них заключено их бессмертие. Следовательно, не будет никакого лекарства от проклятия, такого, которое могло бы увидеть существо, лишенное любви. Они не знают, что луна в моем черном небе умерла в полном одиночестве, и единственным выходом для нас было существовать как одно целое или умереть вместе.
Они не знают, что ответ также находится внутри меня.