— Если мне нужно убить ребенка-дерево, чтобы спасти собственного ребенка, я убью ребенка-дерево, — возражали они.
И теперь из-за их глупости — вернее, из-за их глупых потребностей — наш родительский дом мог в скором времени оказаться в воде. Мы могли проснуться в плавающих кроватях, спасаться пришлось бы на крыше. Роды моей сестры могли произойти на дереве.
— Черт вас возьми, — сказал я сидевшему передо мной заявителю, — ну почему вам взбрело в голову разводиться с женой?
— Потому что она уродина, — ответил он с таким же серьезным-пресерьезным, хоть, вероятно, и не таким озабоченным лицом, какое было у меня.
— Из-за чего она вдруг стала уродиной?!
Я уже кричал на него, но он, кажется, этого не заметил.
— Из-за детей, — объяснил он. — У нее осталось мало зубов, и она не слишком добрая теперь.
— Какой доброты вы от нее хотите?
— Всякой, — подмигнул он. — Ну, понятно, какой.
— Сколько у вас детей?
— Десять.
Я перестал писать и положил ручку. Я хотел дать ему такой же подзатыльник, какие отец давал мне. «Да будьте же мужчиной, — хотел я сказать. — Это ваша жизнь, ничего с этим не сделаешь».
Я хотел поговорить с ним так же, как мне, видимо, предстояло вскоре поговорить с сестрой. Сказать ему, что, бросая семью, он поступает как трус. Но, подняв глаза, я увидел, что уже вовсю сияет солнце. Те, кто укрывался от дождя под навесом галереи, двинулись дальше по своим делам. Машины тоже начали ездить, разбрызгивая повсюду глинистую воду.
— Приходите завтра, — сказал я незадачливому мужу. Я собирался заставить его, прежде чем напечатаю его заявление, прийти минимум десять раз, как требует закон.
Поблизости от нашего дома, как выяснилось, дождя не было, и река из берегов не вышла. Правда, днем она выходила из берегов редко, и это усиливало мою тревогу. Все губительные внезапные наводнения случались ночью. Возможно, мой страх был слегка иррациональным. Однако прошлым летом четвертый по величине город страны стоял залитый водой не одну неделю. Я не мог и дальше полагаться на везение.
Вернувшись, я решил поговорить с Леле о доме не откладывая. Я нашел сестру в ее старой комнате — она сидела посреди большой кровати красного дерева с пологом, которую наши родители заказали для нее, когда она была подростком. Из дома, где они с Гаспаром прожили двадцать лет, она привезла большую москитную сетку, и здесь она натянула ее над кроватью вместо полога, из-за чего мне показалось, будто Леле находится внутри бесцветного сновидения. По кровати были разбросаны открытые тетради нашего отца. На коленях у Леле я увидел ее собственную толстую тетрадь, где она яростно строчила, быстро перелистывая страницы.
Я вышел на террасу, где среди множества ее горшков с растениями стояло плетеное кресло, на котором она каждое утро сидела, завернутая в простыню, и смотрела, как над горами восходит солнце. Я принес кресло в комнату и поставил против кровати спинкой к гардеробу. Когда я сел, она поздоровалась со мной взглядом и тут же снова опустила глаза в тетради.
— Ты работаешь так же, как они? — спросила она.
— Что ты имеешь в виду?
Мы говорили через завесу, но ни я, ни она не сделали движения, чтобы ее откинуть. Если на то пошло, так мне было чуточку легче, я храбрей себя чувствовал.
— Ты так же ведешь записи, как дедушка и папа?
— Конечно, — сказал я. — Все они хранятся в городском архиве. Туда и эти тетради надо будет отвезти. Мы слишком долго держали их у себя. Они принадлежат не только нам, но и городу Леогану.
— Они принадлежат нам, — сказала она. — Вот, послушай.
Сидя, она наклонилась и протянула руку за одной из тетрадей. Должно быть, слишком сильно при этом надавила на утробу: ее голова дернулась назад, она выпустила из руки тетрадь и стала гладить себе живот.
— Ничего серьезного? — спросил я.
— Погоди минутку, — сказала она. Прикрыв глаза, она продолжала поглаживать живот и что-то шептала сама себе.
— Ну как, обошлось?
— Все хорошо, — ответила она и подняла веки. — Дай, прочту тебе кое-что.
Она выглядела спокойной, почти полностью в норме. Взяла одну из отцовских тетрадей и заглянула в нее.
— Здесь он пишет про кражу коровы. Незаконно присвоенный скот, и так далее, и тому подобное… Но смотри, что на полях: «Сегодня родилась Леле. Полное имя — Леоган. Надеюсь, она не вообразит, что ей весь город принадлежит».
Она потянулась за другой тетрадью.
— Леле пошла в школу, — прочитала она. — После ужина сказала мне на ухо, что хочет, как я, работать мировым судьей.
Мне захотелось спросить ее, не встретилось ли ей что-нибудь подобное — или хоть что-нибудь вообще — обо мне. Может быть, я, читая, пропустил? Но я знал, что обо мне там нет. И она знала.
— Ты могла бы им стать, — сказал я. — Мы бы делали эту работу вдвоем.
— Тридцать лет назад, — возразила она, — отец не мог водить с собой дочку в такие места. Он не мог регистрировать при ней городские несчастья. Мне и папа это говорил, и мама.
— Но они подарили тебе весь свой мир, — попытался я ее подбодрить. — Весь свой мир, которым был этот город. Они назвали тебя в его честь. Они очень радовались в день твоей свадьбы. Они любили Гаспара. Тяжело переживали твою бездетность. И были бы счастливы сейчас.
Она перелистала тетрадь до конца, закрыла ее. Я подумал, что она сейчас откинет сетку и выберется наружу, но она не стала.
— Кстати, о Гаспаре… — проговорил я.
— Хочешь знать, когда я к нему вернусь?
Похоже было на разговоры с теми, кто приходил ко мне составить жалобу. Мне нужно было знать точное место, дату, время.
— Зачем? — спросила она.
— Потому что я думаю о продаже дома.
— Нет, — сказала она. — Только не это.
— Становится ясно, что жить так близко от реки — полный идиотизм. Мне все больше кажется, что этот дом — смертельная западня.
Мне хотелось забраться к ней под сетку и сказать, что все будет хорошо, что мы оба имеем полное право выбирать жизненные пути, удаляться от прошлого. Но она сложила тетради в стопку и, оставив их, передвинулась на край кровати. Подняла москитную сетку так быстро, что на мгновение наши лица едва не соприкоснулись. Это было для меня настолько неожиданно, что я чуточку отодвинулся назад вместе с креслом.
— Хочешь, объясню, почему я уехала от Гаспара? — сказала она. — Из-за ребенка.
— А что такое с ребенком?
— Он болен, — ответила она.
— Болен?