Лёлита или роман про Ё - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 9
Canon: Сказки женского леса / стихотворения из сгоревшей рукописи
Идея
Я чувствую это, всей кровью внутри холодея:в несказочной местности, в серой, как век, тишиона в чудеса не верит, но ждёт чародея,и хоть ты топор ей на голове теши.Так редко бывает. Чем дольше живу, тем реже.Но вот же она — триединая, как в трюмо:и мерить не отмеряет, и резать не режет,сидит у окошка и ждёт, что придёт само.Стекло слюденеет, расплывчатость мира бесит,кидает то в жар, то в озноб, то в калашный ряд,и душу не то колбасит, не то принцессит,хотя о душе такими не говорят.Охота невесть чего, но давно и внятно.Иль весть, но не слишком внятно и лишь вот-вот —неважно. А важно, что как-то на сердце ватнои больно, как будто кто зуб из него рвёт.И йод не берёт, и силы даёт идеяне дёргая бровью и не шевеля рукойи в чудо не веря хотеть-таки чародея.Я чувствую это всей кровью — я сам такой.* * *
На печи тридцать лет как три годас безупречным таблом доброхота.Видно, просто такая погода,что и с печки слезать неохота.Камень тёпл, чугунок полон каши,и досуг околачивать груши.За окном воют волки и ваши:лежебока ты, горе-илюша,ничего-то не высидишь, сидя…Это, видно, планида такая —жить, за всё-то себя ненавидяи во всём-то себе потакая.И, не ведая большей печали,чем тщета верещать из-под спуду,до звонка, до конца — как в начале —я лелеял, лелею и будуэтот взгляд исподлобья торчащий,жерновов жизнелюбия скрежет…Навещай меня чуточку чаще.И вини хоть немножечко реже.Третья сказка
Он волшебничал в году четыре дня —два вообще, а остальные для меня.Миру летом помогал, а мне зимой.Или просто так привиделось самой? Потому что почему-то в холода я всегда была одна. Почти всегда…Потому что, если вьюгою в окно,остается лишь мечтать в окошке, ноон, чудила и немножечко нахал,вдруг своею этой палочкой махал, и мистически теплело в двадцать пять. И хотелось, чтоб опять, опять, опять…Так летели декабри и январи.Я капризничала: господи! наври,что колдуешь не для всех, а мне одной!Но метель сменялась новою весной, и в сезонном его цирке шапито я по-прежнему была никто в пальто…И всё лето — ля-ля-фа да тра-ля-ля —он мне слал полёт валькирий и шмеля,и чего-то из Христа-Суперзвезды…А мне было так конкретно до нуля, что плоды его интеллигентской мзды собирались в штабеля, не шевеля…Вот скажите, интернетские волки:почему выходит так, что вас — полки,а мне, неженке, уже который годнужно только чтобы этот идиот — пусть не дважды — пусть хотя бы раз в году?.. Ой, да ну его, проклятого…Камлание
Знаки, указатели, меты,жалящие жалостный разум —жаркие, как хвост у кометы,но неразличимые глазомбоги всеязыческой веры,жертвы вседовлеющей сути,призраки, манки, полумеры,всполохи восторженной взмути,капелька воды недопитой,растворённой вдохом, летучей…Что-то происходит с орбитой —магия? намеренье? случай?Чувство народилось и дышит:зиждет и себя ж ненавидит…Слышащие слухом — не слышат.Видящие взором — не видят.Пастораль
Что утра, что вечера — вечно восемь…Что вчера, что завтра — один хрен…Это осень, милый мой, просто осень —идеальное времечко для катрен.Это бабам она как отрыжка лета,а тебе, болезный, опять страда.Нет поры разлюбезнее для поэтарыбку рифмы вытаскивать из пруда. И опять садок твой к рассвету полон — ах, какая будет к утру уха! И ты будто бредёшь по холмам и долам под распевку первого петуха, волочёшь до хаты стишков полпуда. Но в сенях тьма и в светлице мрак. Лишь следы беспробудного с музой блуда — снова ты не того наудил, дурак! Это значит, приятель, готовь снасти, рой червей, а не сыщешь червей — рой слов, и ступай обращать свои горе-страсти в ночь-полночь хоть в какой-никакой улов… И он вновь, что старик из известной сказки — без подсказки и торга, гоним мечтой в час, когда не рыбачащим дарят ласки, прёт к пруду за добычею золотой. А уже морозец, и хрусток клевер, и промёрзла на все пол-локтя вода. Это ж осень, милый мой! — осень, север… Чудо-рыбки не вытащишь без труда! И покуда он место для лунки ищет, уж колотится рифмы карась об лёд… Может, это последний октябрь, дружище? Или предпоследний — как бог пошлёт…Веронская
говорила:говори, где проиграла?я умру — и ты умри; и умирала,и я пил отраву с губ и падал рядом —глупый труп, влюблённый труп,спалённый ядомгромогласного враньяпод ясным небом…или это был не я,а я и не был?а она — оназачем-то, почему-тоострие веретена через минутув пальчик — тюк,и — трюк ли это, волшебство ли? —вдруг по собственной, а может, против воли,оживала — не краснея,не стеная…а что дальше было с нею,я не знаю.Другая
а помнишь мы стали другиеи дёрнулись, как на манока помнишь лежали нагиепокорно сплетению ноги губы твои были близкои пил я с них шёпот и пыли ты мне была одалискаи я тебе вроде бы был…а помнишь ты плакала послеот счастья едва не навзрыди я как юродивый возлеотчаян, лохмат и небриткорил себя каялся клялсяну помнишь же помнишь тогда…и снова и дальше влюблялся,хоть кажется дальше — куда…и нежность вострее кинжалабуравила наши нутраи тыща мурашек бежалапо фронту и тылу бедрачто в тысячный раз означалона тихом наречии телах как же я долго скучалаи ох до чего я хотел…мы всё ещё в этом июлев прохладном рассветном теплеи я говорю а люблю лия что-то ещё на землевот так же светло и понятно,и чисто и чаю и чтумечту окунуться обратнов святую твою наготу…* * *
Фример — я после объясню, что это…В бокалах молодое божоле,и белый снег сиреневого цветана голубой из космоса земле.И серый лёд. И серебристый иней.И в дымке фиолетовая даль.И взгляд — то ли зелёный, то ли синий —то ль в зазеркалье, то ли в прериаль…* * *
И были две недели рождества.И две недели волшебства — влюблённо.И падал снег, что белая листвас небесного невидимого клёна…И были слёзы вслед, и нежность меж,и будут будни — не всегда же чуду.А у меня остался хлеб: поешь?И чай — попьёшь? И спи. А я не буду…Нежная королева
ну и я — чуть слышно — в левую —не в ланиту, что ты! — в длань…только снежной королевою —вдруг — не стань,только как его — играючии шаля — не укради —так уж больно было давечатам, в груди…только не студи молчанием —выстудишь, и мне каюк —слишком я знаком с отчаяньем —хватит вьюг,слышишь? будь весенней, летнею,грозовою, но — собой…эти — увенчают сплетнею,а ты — пой!пой им, Герда, пой, красавица,пой, мой свет — из уст в уста…как же мне твой голос нравится, а —устал —крайности и оконечностивсё привычней стало петь —я ж не Кай, мне новой вечностине успеть —слышишь? — жалобно и выспреннев предвкушеньи немотызазвучал мой голос искренний,ну а ты —спи… я над тобою плаваю —ниже звёзд — и как в искуп —потерпи — целую правую —возле губ* * *
Воздух морозный не вязок, не едок,вся в мандраже, в круговерти, в снегу,жизнь улыбается мне напоследок —как же я ей не ответить могу?Радость не в радость, но так или эдаквесь в январе, в мишуре снегирей,я улыбаюсь судьбе напоследок —чтобы таким и запомниться ей.Вижу знакомых и слышу соседок,шепчущих вслед и орущих почти:ох и неладное с ним напоследок!..что ж они лыбятся, мать их ети?..Рождественская
А этот — есть. Без рая и без ада.Смешной старик с замашками плебея:ему зачем-то непременно надомне доказать, что я слегка слабее.Казалось бы: кому какое дело?Я что — торчу пикетом возле храма?Чего ты как начальник подотделаочистки — Клим Чугункин из Бергамо —желаешь, чтобы все!.. Да на здоровье.Вон — все: сплотились в кучу, держат свечи.И в каждом взоре чаянье коровье.И в каждой речи блеянье овечье.А я — я, можно? — сам? Без верховодства,без снисхожденья? В смысле, соучастья…А он желает рабства. В смысле, скотства…И всё суёт мне в рот своё запястье.И, вызывая слюнопрободенье,жуёт лимон, поплёвывая цедрой,и шепчет — или у меня виденья? —ты попроси, я по субботам щедрый.И до рассвета топчется у двери,сличая наше нетто с ихним брутто…Он отнял у меня её и верит,что вправду — отнял, и что это круто.И снова рождественская
Как тяжело, когда в сочельник,когда отрады и огни,ты смрадник, схимник и отшельник,и данник собственной фигни,и ни уменья, ни желаньяузнать, чем завершится ночь,и нет разменного закланья,чтоб эту немощь превозмочь…Как ничего, но необычноопять вживаться, падши ниц,и лишь сомненье погранично,и никаких иных границмеж есть и будет, и дремотакак острогранная печать,и снова что-то от чего-тоты сам обязан отличать…Как хорошо, когда над миром,по тьме ослабившим бразды,плывет опричным нивелиромкирпичик неживой звезды,и тают снежные химеры,и мельтешенье мыл и шил,и это знак и образ веры,которой ты себя лишил…Пьеро
Про долю, которая львинав моей непутёвой судьбе,ты всё уже знаешь, Мальвина.И всё это всё — о тебе.Как горестно звать тебя в келью…Как страшно нарваться на «шут»…Но пахнет постель карамелью,и значит — ты всё ещё тут.И сколь ни постыдно картинномоё суесловное злопо душу твоих Буратино(их множественное число),и как бы ни вычурны чувства,а сердце ни восково,но ложе моё прокрустово,и, стало быть, ни для кого.И пусть нам разлад маячит,сумеешь уплыть — отчаль,отчаянная! И значит,мой крест — мастерить печальи множить былому упрёки,безбрачие наворожив…Но звуки слагаются в строки.И значит, я всё ещё жив.Станс
Милая (милое, милый — впиши сам),было ли, что подходило к твоим глазамбольше моих поцелуев? А небесамлучший мой поцелуй — сей аллилуй.У боли, как у медали, две стороны.Странно, но воля с неволей равно больны.Если не веришь, спроси у моей жены.Если не веришь и ей, спроси у своей.Плохо, что непонятно, чего длячушь с чепухой в рифму и так меля,я никогда не умел начинать с нуля.Если умеешь — а ну: научи — начну.Главное, как говорится, не навреди:ты не меня — ты себя за собой веди.А я уже видел три тысячи дивидии этот ликбез длинней тысячи дней.Помнишь, как жалостно пела ты о былом?Мне поделом, а тебе на фига облом?Сделай, ну сделай, пожалуйста, ход крылом!Если не помнишь как — подкрадись и ляг.Знаешь, со мной бессмысленно, но тепло:дремлешь и таешь, а прошлое замело —прошлое бьётся в зеркало, как в стекло,зло, как метель, пока не придёт апрель.Милая, милое, милый — какая разница? — когда нам снится, что всё ура,нету ни дня, ни ночи — лишь три утра:хоть ты умри, на часах то и дело три…Это похоже на тряскую жизнь в купе.Коже кранты от зазубрины на серпе.А ты — татуировка на скорлупе,милая, милое, милый, тэдэипэ…Бардовская
наливай — это март! значит, больше не нужно терпеть,притворяться не нужно, ломаться, таиться, стрематься —нужно взять и разлить, матюкнуться и выпить, и спеть:потому что — а чем же ещё в эти дни заниматься?говорю — наливай! и за солнцем, штанины задрав,как Есенин велел: нужно падать и вновь подыматься,нужно петь, нужно пить, и врубаться, насколько ты прав,потому что — а чем же ещё на земле заниматься!что на свете волшебней вина и чудесней стихов?пой и пей! — пей и пой, за прорехой прореху латая.и пускай тебе снятся до чёрт те каких петуховсиний буйвол и белый орёл и форель золотая…* * *
похоже, я опять в тебя влюблён,и миллион примет тому причиной —я снова туп как ножик перочинныйи как кирпич в печи перекалён,и скатерти невыглаженный лёнготов впитать непролитые винаи пунцоветь — измокше и безвинно —проклятье небесам: я вновь влюблён!Геофизическая
Вторую иль третью неделюупёртый, как гирокомпас,мы шарим лучом по апрелю —апрель выбирает не нас!Мы тычемся рыбою в стенку.Мы мечемся птицей в окне,як Хамлет, играющий сценку, —мы чувствуем: рядом оне —оне, расчудесныя в миремеж муз, сабинянок и мымр,живут где-нибудь на Таймыре.Но не вызывает Таймыр! Ему и без нас параллельно, не мы для него ватерпас. И эдак вот ежеапрельно: Таймыр вызывает не нас! Мы жалобим братьев и сёстров, мы полним пространство тоской — ну что это за полуостров неамбивалентный какой?! Ах, господи боже всесильный! За что нам такой падеграс — как в камере морозильной?.. Когда уже свистнут и нас?Ах, господи, ты же владыка,уважь и подстрой — факен шит! —пускай от случайного тыкаи наш телефон запищит,не то что полцарства — полмираза чудо простого звонка…Пошли же нам вызов с Таймыра,пока мы… неважно… пока….* * *
Бывает, вздыбишься и выбросишьиз памяти и с небеси.Ведь там, где нету, — и не выпросишь,как жалостливо ни проси.Не то наоборот: артачишься,выскабливаешь от грязна…А коли есть — уже не спрячешься.спросите страуса, он зна…* * *
…и душа моя летеланад распятой мостовой,и размахивала телому себя над головой,и увиливала в пьянство,и гори оно огнём,и как чепчики в пространствоулетали день за днём…и у той, что всех дороже,чей я помнил каждый вздох,не хватило той же дрожи,от которой я издох…Нежность. Элегия
…и куда мне прикажешьдевать эту нежность,которой уже вагон? —непродажнуюи непослушную нежность,разбуженную однажды —неизбежную,ныне неспешную,ненасмешливую испоконнежность,неотличимую ни от тоски,ни от чёртовой жажды…и зачем мне писатьи думать, и чувствоватьчто-нибудь там ещё,если всё существопереполнено ею — ею одною?..и всего страшнее —ну что за неисповедимое волшебство! —это напрочь невидимое,временем неповредимое веществоне способно овеществиться,и я вою…и я ною…и делаюсь зверем,и мы не верим,что этот вот — тоже я: всё — на кон, на красное, неразнообразное, всё — на слово… и мне прекрасно — мгновенье, и два, и снова — бизон, свинья, тигр, баран, обезьяна, собака, змея и опять — дракон: весь зодиак и весь зоосад и, отматывая назад, я коротко праздную — долго горюю, и не дано иного… и я говорю: это, может быть, ты — я не знаю ещё, я тщусь, но, может быть, это ты — я впервые в жизни боюсь признаться: ты — шанс поквитаться и с ощущением пустоты, и с невезением — в первостепенном — да, господи: просто в главном! не средство отмщения, а — вообще: вообще — понимаешь? — ты: как возвращение и воплощенье юношеской мечты жить извращённо и одновременно в выдуманном и в явном… время тикает, время — другой, а всё-таки тоже зверь: зверь, не знающий лжи, зверь навсегда, зверь изнутри — продлевающий, но и одолевающий заснеженность и безбрежность… задуши моё сердце, выпотроши и изжарь или свари, и сожри — в одиночку! не торопясь, по кусочку — но только скажи: куда? — ну куда мне девать теперь мою тихую дикую нежность?Одиссей Крузо
Море воет горевое —даже на море весна.Я забыл, что значит двое.Одинокая соснана утёсе надо мноюиз скабрёзного стишка.А над нею проливноенебо — нежностью больное,и до бездны полпрыжка.Было мило — стало пьяно,дыбил бред — надыбал бродна задворках океанау босфоровых ворот.Было присно — стало ныне,поменялись полюса.Где иконы? где богини?самогон на анальгине —та же божия роса.Ты, наверное, волшебница,премудрая краса,перламутровые гребнисобирают волоса…Дай мартини, а не яда —водка яд, а я живу.Ну и что, что без пригляда?Ты прости меня, наяда,я с тобой не поплыву.Чур без ох ты и без ух ты,без етит твою и мля:околоток этой бухты —вот теперь моя земля! Кирка (вспомнил), здесь мой берег, поздно даже плыть домой: не до рун, не до Америк — всё осталось за кормой. Впереди совсем немножко — мимолётная как тень солнца рваная дорожка на закате в ясный день по соленой ряби, рыбы склизкий запах на блесне… Что Магрибы и Карибы? — тут со мною, как во сне отдаления, сближения, побеги за буйки, огоньки воображенья, звёзды, луны, отраженья и другие маяки…Байка об обнове
Ой разбогатею, да куплю рубашку,да пройду в рубашке по селу, —словно к Прометею Любку али Дашкуповлекёт, что пущенну стрелу.А у Любки губки, а у Дашки ляжки,только мне на это наплевать —зырьте, душегубки: ишь, в какой рубашке,уж найдётся с кем погулевать…Изо всех окошек шёпот с матюгами.Топот сапогами из-за всех ворот:мол, идёт, дурашка, босыми ногами,но зато рубашкой хвастает, урод!Ну а как не хвастать, коль краса такая? —голубая да с воротником!Прикупил и баста, и хожу сверкаю,типа, а я с вами не знаком.Так-то я не гордый. Даже компанейский,и не вам, козлам, меня честить.Только по убогой логике житейскойнадобно и пыль в глаза пустить.Дескать, ну, подлюки: ладно? не кургузо?То-то! Всё при всём и все дела.Встану руки в брюки, оттопырив пузо,аккурат у радиоузла.В смысле — эй, миряне, али кто в обиде?подходи-завидуй: накопили заместо дряни в шёлковой хламиде.Я ж за этим делом и купил:не бравады ради, а всего лишь дабызнали, что не больно-то впитой…Ой осатанеют олигаршьи бабы,увидав меня в рубашке той.Ой глаза прищурят, ой губу закусяткак молоковозка удила.Ой наманикюрят да поверх набусят,чтобы жизнь-то мимо не прошла.А я мимо, мимо теремов-хоромов —мне их небоскрёбы нинакой,я ж и так любимый — я ж Андрюшка Громов,а не прохиндеевич какой.А вослед всем стадом, целою гурьбоюпальцем тычут, языком метут:нараспашку, падла — верно, с перепою,ноги бы повыдергать… И тут —всласть нарисовавшись, понатешив душу,как ольха опавшую, свою —от греха облаю крайнюю кликушуи пойду до хаты на краю.В шифоньер повешу маркую рубашку,мамкиного схарчу пирожка,выкурю цигарку, да про Любку с Дашкойсочиню бесстыжего стишка.А к утру обратно сделается сквернои опять захочется поддать:это ж как же надо обнищать, наверно,чтобы о сорочке-то мечтать!Секретарша
Когда я стану немножко старше,слегка добрее, чуть-чуть умней,я обвенчаюсь на секретаршеи забурею на склоне дней.Я буду ей диктовать ленивода эротизьмом одолевать.Она мне — кофе варить и пивопопутно с клизмою подавать…Мы понасадим в горшки гераней,ведя беседы про прелесть взгод.Мы с нею встретим маразм мой раннийи День Победы, и Новый Год…Ах, секретарша — мечта поэтаднём и в ночи — для любых атак…Она ж умеет и то, и это,и не фырчит, коли что не так…Она полезнее всякой музы —не по научке, так по уму.А эти — сучки… им только б узы…Чего ж я раньше-то, не пойму?..Живу-быву как какой-то Гаршин —ищу-свищу неторёный путь…Эх — обвенчаюсь на секретарше!Как Достоевский какой-нибудь!..* * *
Познакомьте же меня кто-нибудьс одинокой спокойной женщиной —без судьбы с бронебойной трещиной,без голодного эга до небу…Я такую хочу — свободную,а по-вашему, первую встречную,веком нынешним не искалеченную,или попросту старомодную.Чтоб открытая — а не пошлая,чтобы умная — да всё шуточки.И глядела при этом в туточки,а не пялилась тупо в прошлое…А ещё хочу — ну, пожалуйста! —чтоб она в полушалок куталась…Я шепну ей: как всё запуталось,и она мне ответит: жалуйся…И схоронит меня под мышкою,и укроет — всего — ладошкою,и свернувшись под мышкой кошкою,я опять обернусь мальчишкою.Жизнь моя! Из чего ты сплавлена!..И обронит моя любимая:трудно верить, когда исправлено,нужно верить в непоправимое.Да, прохнычу я, да, красавица,да, хорошая, да, любезная!А как мне-то черкать не нравится!А как я-то устал над бездною!И почнётся лихая исповедь —что кампания или баталия…И получится вознеистоветь,и тем более, и так далее…И её — по-любому смелую,а по-моему просто сладкую,я за пару недель сделаюслезомойкой и психопаткою…* * *
иди и обижайся на ветер!на ливень с градом, на листопад,на звёзды дуйся: дескать, и светят,и падают не больно впопад,а нет — иди, воспитывай штили,злись на прилив, ворчи на капель,вини туман в неясности, илиотчитывай за резкость метель…ты видел, чтоб пурга не сердилась?кто осень приструнил, мол, не лги?иль паводок кому доводилосьвести на поводке у ноги?сравнения, положим, лихие,да, видно, до других не дорос:ведь женщина — всего лишь стихия,какой с неё поэтому спрос…Два в одном
Ты умеешь так улыбнуться, что мне не жить,и сопишь во сне так, что хочется жить вечно.И уже видно дно, нужно только в одно сложить,ведь игра стоит всех на земле свеч, но —ни несясь вскачь, ни на цыпочках семеня,ты не сделаешься единственно дорогою,ибо: Женщина — это то, что нежней меня.А грубее меня — это что-то совсем другое.Мне ужасно свезло: я живу на меже эпохта — уже извёстка, а эта пока из воска.Мне твердят: там, откуда ты и куда — бог.Я готов согласиться… тут только одна загвоздка:ту эпоху рвя, а эту дразня и мня,я ищу лик, а навстречу одни лица.Потому что Бог — это то, что честней меня.Покажите честней, и я буду ему молиться.И я торчу меж эпох и женщин, раззявив рот.И хочу, чтоб и то, и это, и та, и эта.Но на наших широтах не до таких щедрот,и зима почему-то зимою, а летом — лето,и ни в ту, ни в другую не падает бутерброд,и висит, паразит, словно истина прописнаяв том простом, что Женщина — Бог, и наоборот.Два в одном… Для меня — в одном, а для вас — не знаю…И последнее
а когда-то я был настоящим —воспаряющим и парящим,и летящим, куда глядят;и всё было гораздо проще,я умел целоваться слаще —обе тысячи подтвердят…а ещё — не ещё, а тоже —я не знал, что чего дороже,так, не выяснив, и забыл;а она всё одна и та же,и оно всё равно до дрожи —как когда настоящим был…скоро я стану вовсе призрак,это очень хороший признакнастоящести бытия,потому что любая тризнаизначально всего лишь праздникнаступленья бес-смерти-я…значит, что-то идёт как надо,значит, вот и моя монадаобреклась меж других монад;значит, хоть я и был зануда,мне нашли упокой вне ада —где-то самую малость над…и когда наконец я станустопроцентно уже бывшим —всё испившим, избывшим пыл, —вспоминайте меня странным…вспоминайте меня любившим… ах, как странно я вас любил!И вместо многоточия
и сияла звезда, и не знала, комуи зачем, но сияла, и было светло,и от веку, всегда только мне одномупуть она осеняла и слала теплои я тысячу лет собирал этот свет —так и сяк, тут и там, по глотку, по лучу,и собрал, и чудесней сокровища нета и есть — я другого уже не хочуи — иду и шепчу, и — бегу и пою,потому что — могу, потому что — звезда,потому что — отыщете в небе свою —и научитесь может быть тоже тогдаP.S.
И не найдя сил расстаться с собственноручно измученными героями, автор тихо вздохнул и сделал это — допил остывш… (вписать по вкусу) кофе, потушил сигарету и медленно-медленно отточил до остроты иглы новый карандаш. Потом положил перед собой чистый лист, ещё раз вздохнул и неповторимо красивым почерком вывел:
«Это был очень, очень большой и очень пустой город. Мы вошли в него со стороны солнца и ветра. И в то же самое мгновение ветер и солнце кончились.
И Лёлька открыла глаза и сказала:
— Я боюсь…»
— Странно. Я тоже, — сказал автор и оглянулся.
В пыльном зеркале мелькнула неспешная тень.