Монгольское лицо сморщилось, через узкие щелки сощуренных раскосых глаз блестели освещенные электрическим фонарем черные зрачки.
— Я готов! — повторил он. — Только они еще сомневаются…
— Кто? — спросил Антонов. — Зиновьев, Каменев?
— Да! Они, но и другие, кроме молодежи, не уверены в победе. Я должен их убедить, потому что начинать без веры в триумф было бы преступлением перед пролетариатом!
— Вы уже не можете отступать! — воскликнул Антонов. — В своей статье вы решительно объявили о дате борьбы коммунистов за власть. Отступать поздно!
— Я не отступаю! — рассмеялся Ленин. — Просто я стремлюсь достичь единого порыва и максимального усилия.
— Скажите только слово, Владимир Ильич, и через час не будет сопротивляющихся… — буркнул Антонов и угрюмо посмотрел на Ленина. — Даже если придется вырезать весь Центральный комитет партии и весь Совет рабочих и солдатских депутатов!
Третий, скрытый в темном изгибе стены человек проскрежетал зубами.
— Что с вами, товарищ Халайнен? — спросил Ленин.
Тот ответил на ломаном языке:
— Вы знаете охраняющих вас финских революционеров? Только скажите, и мы наведем порядок… Уже никто не отважится вам воспротивиться…
Опять проскрежетав зубами, он выпрямился и был подобен молодому, твердому, несгибаемому дубу.
Ленин тихо смеялся.
— Посмотрим… Сегодняшняя ночь покажет, — шепнул он. — А теперь пойдем.
Они вышли на Невский проспект, не прячась и разговаривая о безразличных вещах.
Задержали их возле Аничкова дворца.
Патруль проверял удостоверения.
Документы были выданы на имя секретарей и делегата рабочего Совета, возвращавшихся из Зимнего дворца, где заседало Временное правительство.
Они пошли дальше.
На улице, где по подземному коридору плыла речка Лиговка, перед зданием железнодорожного вокзала они заметили солдатские патрули, а в воротах всех домов — притаившиеся кучки людей, молодых и старых, в гражданской одежде и в военных шинелях.
Двигаясь в сторону Таврического дворца, они встречали все более многочисленные группы рабочих и солдат, спрятавшихся в полутемных переулках и в арках домов. Одинокие фигуры и значительные толпы двигались в сторону Лиговки и Зимнего дворца. Эти молчащие, грозные тени, которые скрывались и слонялись в ночном мраке по руслам бедных, грязных улиц, выплеснули далекие предместья.
— Авангард пролетарской революции!.. — прошептал Ленин и потер руки. — Эти не предадут!
— Не предадут! — повторил Антонов. — Других мы собрали вблизи почты, крепости и здания Государственного банка…
Они замолчали и ускорили шаг.
Дошли до второго, богато освещенного здания, окруженного большим садом. Не снимая пальто и шапок, вошли в заполненный рабочими, солдатами, студентами зал.
Их заметили сразу же. По залу прокатился шепот удивления:
— Владимир Ленин!.. Керенский приказал его арестовать… Ленин не знает страха!
Товарищи тем временем широким шагом продирались через толпу, направляясь к стоявшему на высоком возвышении столу президиума.
Ленин взошел на эстраду, сорвал с головы кепку и, переминая ее руками, начал говорить.
Голос его звучал страстно и жестоко, высказываемые мысли были жесткими, простыми, понятными; короткие, не приукрашенные профессиональными терминами, иногда оборванные на полуслове фразы ударяли, как тяжелые камни; это была речь, полная внутренней силы, непобедимой уверенности, почти неистового, готового взорваться ненавистью и кощунством воодушевления.
Лысый череп метался в мутном, пропитанном дымом воздухе, кулаки поднимались подобно молотам и били по столу, в глазах, охватывавших все, изучавших каждое лицо, отвечавших на любое восклицание, грозивших и поощрявших, оценивавших мельчайшую подробность, неуловимую гримасу в обликах собравшихся, вспыхивал и угасал огонь.
Его речь была длинной, но Ленин, будто бы вбивая гвозди в дерево, то и дело повторял один и тот же припев:
— Дальнейшее промедление было бы преступлением! Было бы предательством революции! Вооруженное восстание должно начаться немедленно! Нынешнее правительство не обладает ни здравым смыслом, ни планом, ни силой, ни шансами на спасение. Оно покорится нам! Уже завтра мы предложим заключить мир! Землю — крестьянам, немедленно! Фабрики — трудящимся массам, немедленно! Или победа революции, или победа реакции! Если вооруженное восстание начнется сегодня — победим, если будем медлить — понесем поражение! Промедление — это преступление, предательство! Для победы нам потребуется два или три дня битвы. Да здравствует социальная революция! Да здравствует диктатура пролетариата! Да здравствует вооруженное восстание!
Поднялась буря оваций, аплодисментов; к Ленину протискивались, толкаясь и продираясь через толпу, рабочие, солдаты; люди кричали, вытягивали к нему руки, били себя в грудь. В этом шуме утонули крики протеста и восклицания:
— Сумасшествие! Утопия!
Вдруг на эстраду вбежал огромный моряк и голосом, перекрикивающим гам и шум, заявил:
— Крейсер «Аврора» по поручению товарища Ленина бросил якорь на Неве! Его орудия направлены на крепость и Зимний дворец! Мы ожидаем сигнала!
Все собрание охватил неописуемый энтузиазм. Даже те, которые только что протестовали, кричали теперь вместе с остальными:
— Да здравствует вооруженное восстание!
Ленин ударил кулаком по столу и поднял высоко над головой сжимавшую кепку руку:
— Товарищи! На рассвете вы должны быть на местах, на самых опасных местах, в рядах авангарда революции! — хрипло кричал он.
— Да здравствует Ленин! — вырывались и взрывались новые крики.
Поднялся шум, замешательство: люди выбегали из зала, толкались в поисках своей одежды возле дверей. Другие окружили стол президиума и слушали, о чем говорит человек с бледным лицом и сжатыми губами; он вонзил черные глаза в карту, наклонил над ней вороную, растрепанную в беспорядке шевелюру и, казалось, грозил крючковатым носом, на котором поблескивало пенсне.
— Да-да! Товарищ Троцкий прав! — поддакивали прапорщик Крыленко и гигант-моряк Дыбенко, рассматривавшие план Петрограда.
— Надо отправить телеграмму товарищу Муравьеву, чтобы начинал «свистопляску» в Москве, — сказал, коснувшись плеча Троцкого, Ленин.
— Телеграмма готова! — доложил Троцкий, глядя дерзкими, буравящими глазами через стекла пенсне. — Товарищ Володарский поедет на телеграф и отправит депешу.
— Удастся ли мне усыпить бдительность государственных цензоров? — спросил молодой студент.
— Телеграф уже с полудня в наших руках. Цензоры примкнули к партии, — произнес Антонов.
Ленин громко рассмеялся, начал потирать руки и расхаживать по эстраде, повторяя: