Утро уже подходило к полудню, когда Гэндальф и Гэдж, взмокшие и уставшие, основательно пропеченные жарким степным солнцем, вступили под прохладные своды тисовой рощи — южного авангарда Золотого леса. Душное пекло андуинских степей осталось позади, и Гэджу невольно вспомнился Фангорн: звенящая тишина, шепот ветра в листве могучих крон, пение птиц, пестрые лоскутки солнечных бликов на мягком ковре лесной подстилки…
По мере продвижения к северу лес неуловимо менялся. Первыми исчезли стройные осинки, потом сошли на нет скромные тисы, грабы и ясени. Среди мрачных дубов, внушительных вязов и солидных буков все чаще стали встречаться — и группами и поодиночке — высокие, могучие деревья с гладкой серой корой и широкими плотными листьями, с внешней стороны нежно-зелеными, а с внутренней — серебристыми, мягко посверкивающими в полумраке. Так это и есть знаменитые лориэнские мэллорны? — спросил себя Гэдж и слегка удивился: ему до сих пор почему-то казалось, что легендарные золотые деревья и впрямь должны быть исключительно золотыми.
— Золотым этот лес бывает только осенью и зимой, Гэдж, — пояснил Гэндальф в ответ на его вопрос. — Листья не опадают с деревьев с приходом холодов, а становятся бледно-золотыми, словно солнечные блики — а потом, когда наступает тепло, вновь наливаются свежими соками. Весной, когда мэллорны зацветают, здесь, поверь, бывает очень красиво: соцветия у этих деревьев большие, словно вылепленные из воска, с золотисто-белыми лепестками, и источают дивный медовый аромат, который…
— А далеко еще до Лориэна, Гэндальф?
— Не бойся, мимо не пройдем. — Волшебник беспечно грыз жесткий стебелек весёлки. — Хотя от посторонних глаз эта страна укрыта волшебной завесой, подобной тому, какой Мелиан в свое время укрывала Дориат, так что найти Лориэн и уж тем более войти в него может лишь тот, кого будет угодно пропустить самим Владыкам.
Орк отчего-то засомневался. Эльфы всегда казались ему народом, который не очень-то жалует чужаков, и слова волшебника — оброненные как бы мимоходом, но в то же время весьма многозначительно — служили тому ясным подтверждением.
— Так, может, нам вовсе и не обязательно в него заходить, а? Саруман обещался встретить нас где-то на границе.
— Не тревожься, Гэдж, эльфы добры и гостеприимны… и в любом случае, я полагаю, представиться Владыкам будет отнюдь не лишним. Или ты совсем не хочешь увидеть легендарных обитателей Золотого леса, эм?
— Ну, может, и хочу, — неуверенно пробормотал орк. — Только хотят ли они увидеть меня — вот в чем вопрос…
Почти тотчас же, точно подтверждая его слова, откуда-то сверху, из темной, непроглядной снизу густой листвы прозвучал властный оклик:
— Daro!
Гэндальф, крепко сжав руку спутника, тут же остановился. Наверху чей-то чистый, певучий голос заговорил по-эльфийски, и Гэндальф, помедлив секунду, ответил на том же языке. Это был синдарин, и Гэдж, хоть и знал на нем несколько слов, ничего не сумел разобрать: эльф и волшебник говорили слишком быстро.
— Кто там? — не удержался орк. — Что он говорит?
Гэндальф не ответил. Ветви мэллорна едва заметно всколыхнулись, и перед путниками бесшумно возник (именно возник, будто соткался из лесного сумрака) человек… вернее, конечно, эльф — высокий, светловолосый, в тенисто-сером одеянии, цветом почти сливающимся с сероватой корой окружающих деревьев. Ликом он был светел и прекрасен, телом ладен и строен, за спиной имел лук и колчан со стрелами, на поясе — длинный прямой кинжал в кожаных ножнах.
— Добрый день, Фаундил. — Гэндальф учтиво склонил голову.
— Приветствую и тебя, Митрандир, — немедленно откликнулся Фаундил на всеобщем языке, едва удостоив гостей небрежным кивком. Его внимательные, ясные, как самоцветы, голубые глаза смотрели на путников спокойно и строго, с чуть заметной насмешливой искоркой, прячущейся в прозрачной мерцающей глубине.
— Я удивлен, Фаундил, — вновь заговорил волшебник, выдержав полагающуюся паузу, — с каких это пор вы позабыли правила радушия и хорошего тона, встречаете меня с такой настороженностью и задерживаете на пути как нежеланного гостя и достойного подозрений субъекта? До сих пор я, признаться, полагал, что не просто так имею честь называться Другом эльфов.
— Все верно, Митрандир, — невозмутимо отозвался страж, — тебя мы хорошо знаем, равно как и то, что тебе известны заветные слова, открывающие перед тобой дорогу в светлый Лотлориэн.
— Но в чем же дело?
— Твой спутник. — Эльф, приподняв бровь, медленно перевел взгляд на орка, который в почтительном молчании стоял чуть поодаль, позади мага — и у Гэджа разом появилось ощущение, будто его проткнули насквозь; он невольно поежился. — Он — орк.
— Что ж… этого трудно не заметить, — признал Гэндальф. Он тоже повернул голову и посмотрел на Гэджа так, точно увидел его впервые.
Губы эльфа дрогнули в едва заметной улыбке, но глаза по-прежнему оставались холодными и колкими, точно кристаллы льда; взгляд его царапал орка, как попавшая под одежду хвоинка. Прочие стражи пограничья никак не давали о себе знать, но Гэдж мог бы поклясться, что находится сейчас под прицелом по меньшей мере дюжины стрел, готовых по первому знаку Фаундила вылететь из окружающего окоёма густой листвы.
— Это не похоже на тебя, Митрандир… с каких это пор ты начал водить дружбу с орками? Или тебе не известна древняя клятва эльфов, согласно которой ни один орк не смеет преступить границ Лориэна, не будучи тут же покаран немедленной смертью?
— У каждого правила могут быть исключения, Фаундил, — невозмутимо заметил волшебник.
— Могут… но, боюсь, это не тот случай, Гэндальф.
— Отчего же? Разве Владыка Келеборн не предупреждал вас об этом… о Гэдже?
На бесстрастном лице Фаундила впервые обнаружились признаки жизни — на нем мелькнула тень удивления.
— Об этом орке? Мы не получали никаких указаний.
— Вот как? Странно… А скажи-ка, друг мой, Саруман на днях не объявлялся в ваших владениях?
— Белый маг не так уж часто балует нас своими посещениями и, конечно, его визит не прошел бы незамеченным… Нет, Митрандир, он не приезжал в Лориэн уже более двух десятков лет — вот все, что я могу тебе сказать.
— Понятно. — Гэндальф как будто пришел в замешательство. Это было явно не то, что он хотел от Фаундила услышать. — Но, вероятно, он прислал в Карас-Галадхэн какую-нибудь весточку о себе?
Фаундил, чуть помедлив, отрицательно качнул головой.
— Насчет этого мне ничего не ведомо. Вижу, — проницательно добавил эльф, — ты ждал от него известий, и их отсутствие тебя удручает.
— Ты даже не представляешь, насколько оно меня удручает, Фаундил, — маг растерянно потер рукой щеку. — Я, признаться, в изрядном затруднении… Я привел сюда этого орка не просто так, — помолчав, добавил он как-то неохотно, словно сомневаясь, стоит ли сейчас об этом упоминать. — Видишь ли, у него есть при себе кое-какая вещица, которая, сдается мне, может послужить ему пропуском.
— Какая вещица?
— Владыкам, не сомневаюсь, увидеть её будет весьма небезынтересно… Но об этом я бы предпочел говорить только с Келеборном. Мне необходимо увидеться с ним как можно скорее.
— Тебе я не препятствую войти в Лориэн.
— А мой спутник?
— О нем позаботятся. Но на северный берег реки Келебрант он не ступит… Я не полномочен нарушить данную мною клятву, Митрандир.
Гэндальф молчал. Стоял, слегка согнувшись и неуклюже опираясь на посох, точно под тяжким весом навалившихся на него неприятных известий ноги вдруг отказались ему служить.
Гэдж тоже не произносил ни слова. Ему было не по себе… Эльфы, как он и предполагал, не оказались ни дружелюбными, ни гостеприимными, на радушно настроенными. «О нем позаботятся». Что это могло значить — в устах эльфа? «О нем позаботятся, посадив его под замок?»
Радоваться отсутствию в Лориэне Сарумана или нет — он пока не решил.
— Ну и? — мрачно спросил он у Гэндальфа. — Что теперь?
Волшебник рассеянно оглянулся через плечо.
— Не переживай, Гэдж. Все так или иначе уладится, я тебе обещаю.
— Я не переживаю, — буркнул Гэдж. — Да и что тут, по-твоему, должно «улаживаться»? Никакой нужды идти в этот твой Лориэн я не вижу… Сарумана здесь все равно нет, ты же сам слышал.
— Если его нет здесь сегодня, не значит, что он не появится завтра. Возможно, что-то задержало его в пути.
— Что его могло задержать?
— Не знаю… Надо подождать хотя бы несколько дней. Он непременно приедет.
— Угу. И тогда ты с чистой совестью сдашь меня ему из рук в руки и вздохнешь с облегчением.
Гэндальф с досадой провел по лбу тыльной стороной ладони. Возразить ему, откровенно говоря, было нечего.
— Как бы там ни было, наши пути здесь должны разойтись, Гэдж. Через несколько дней мне нужно будет уйти.
— Куда уйти?
— На восточный берег Андуина.
Гэджу показалось, будто в его желудок упал булыжник — таким мерзким, тяжелым и неудобоваримым было охватившее его чувство.
— Зачем? — пробормотал он.
— По делам, о которых тебе знать вовсе не обязательно, друг мой. Но я бы хотел быть спокоен за твою дальнейшую судьбу, хоть и буду лишён возможности отныне за тобою, гм… приглядывать.
— Так я и не прошу тебя за мной «приглядывать», Гэндальф. И никогда не просил! Но и оставаться здесь… пленником… я тоже не желаю!
— Никто не говорит, что ты будешь пленником, — с плохо скрытым раздражением возразил волшебник, — с чего ты это взял? Вобьешь себе в голову какую-то чушь…
— А кем же я тут буду — почетным гостем? С сопровождением из вооружённой охраны за плечами? Нет уж, избавь меня от такого эльфийского гостеприимства… Если меня не рады здесь видеть, так я вообще лучше уйду!
— Поздно. Ты не можешь просто так уйти, орк, — бесстрастно напомнил о себе Фаундил. — Ты вступил под сень Золотого леса — и теперь лишь в воле Владык решить, отпустить тебя или задержать. И знай — в лесу есть тайная стража… ты еще жив только благодаря заступничеству Митрандира. С орками у нас, как правило, разговор короткий.
— Что? — Гэдж, не веря ушам, медленно обернулся.
— Ты все слышал, орк, — ледяным тоном проговорил эльф; он по-прежнему был сдержан и незыблем, как гранитная глыба, но в глубине его глаз тлела едва приметная колючая усмешка. — Но, так и быть, я повторю снова, коли ты не сумел понять с первого раза… Хочешь ты этого или нет, но ты уже зашёл слишком далеко, чтобы повернуть назад. Владыка Келеборн узнает о тебе — и сам будет принимать решение касательно твоей… важной персоны.
— Ч-что? — Гэдж по-прежнему едва верил в происходящее. Вот это да! Путь в Лориэн ему, значит, заказан — но и просто повернуться к эльфам спиной и спокойно убраться восвояси ему теперь тоже не позволяется! Он стал врагом, лиходеем и подозрительной тварью, не успев еще и шагу сделать в эту растреклятую эльфийскую странишку.
Он рывком поднял голову и посмотрел эльфу прямо в глаза — прозрачные, ярко-голубые, холодные, как зимнее небо. Ничего в жизни ему не хотелось так нестерпимо, как съездить кулаком по этой надменной, бесстрастной, лощеной эльфийской физиономии. Даже нахальное остроносое мурло Лута сейчас не казалось ему более противным.
— Я что, по-вашему — разбойник? — хрипло спросил он. — Лазутчик? Шпион? Я не сделал ничего дурного. Я ничего не нарушил, не сломал, не украл, никого не убил! Вы не имеете права удерживать меня тут против моей воли! Да кто они такие, эти ваши Владыки, что я должен ждать их решений и подчиняться их дурацким велениям?
— Поостерегись, орк! Твоими устами говорят гордыня и злоба. — Красивое лицо эльфа чуть дрогнуло — казалось, горячность орка его едва ли не забавляет: так суровый прибрежный утёс мог бы взирать на тщетно бьющиеся о его каменную грудь глупые буруны. — Я могу списать это на твою врожденную грубость и необузданность, но терпение мое далеко не безгранично. Еще одно проявление непочтения к Владыкам Лориэна — и ты действительно станешь тут пленником, а не гостем.
— Погоди, Фаундил. Прекратите, вы, оба! — Гэндальф решительно шагнул меж ними, крепко сжимая в руке посох, схватил Гэджа за локоть и отвел в сторону — отдернул рывком, будто застрявший в дверях неподатливый тюк соломы. — Послушай, Гэдж, не будь таким дурнем… И, ради Творца, придержи язык! Здесь не то место и не то время, чтобы оскорблять друг друга и распалять и без того бесконечно тлеющую вражду! В своем доме Келеборн волен поступать так, как полагает нужным, а мы — гости в его стране, притом гости незваные, так что должны считаться с желаниями хозяев.
— Это — унизительно! — Гэдж глухо зарычал: обида и ярость клокотали в его груди горячо и больно, как раскаленная, не находящая выхода магма в недрах вулкана. — Сидеть и ждать милости от какого-то там эльфийского царька… Кто он такой, этот твой Келеборн — пуп земли? Владыка всея Арды и Средиземья, сам Великий Творец во белом неприступном сиянии? Чванливый сноб и самодур — вот он кто!
— Уймись! Ты, видимо, хорошо знаешь Келеборна, что позволяешь себе говорить о нем в таком тоне? — в голосе Гэндальфа вновь скользнул гнев; маг секунду помолчал, чтобы справиться с собственными недостойными чувствами. Положил руку спутнику на плечо и слегка встряхнул его, будто непослушного ребенка. — Гэдж, — тихо, почти неслышно добавил он, — успокойся, ради Творца, возьми себя в руки и не будь таким твердолобым… своей грубостью и упрямством ты ставишь меня в весьма затруднительное положение.
— У меня такое чувство, — сказал Гэдж сквозь зубы, не глядя на мага, — что я с самого своего рождения только и делаю, что ставлю всех в затруднительное положение.
Он избегал смотреть на старика. Стоял, отведя глаза и набычившись, прислонившись спиной к стволу ближайшего дерева, прижимая взмокшие ладони к его теплой и гладкой древесной шкуре. На ветке над его головой торчал одинокий цветок мэллорна: бело-золотистая пирамидка мягко светилась в полумраке, наполовину увядшая и засохшая, но трогательно уверенная, что вокруг все еще продолжается благостная весна.
Гэндальф сильнее стиснул плечо орка.
— Нет. Боюсь, ты просто слишком склонен к поспешным выводам и необдуманным решениям, дружище. Поверь, все непременно разъяснится и уладится, когда я поговорю с Владыками. Но… я вынужден кое о чем тебя попросить.
— О чем? Смиренно поклониться эльфам, шаркнуть ножкой и поцеловать им сапоги? Я ни в чем перед ними не повинен… кроме того, что не такой, как они!
— Тот амулет, «эстель»… который ты показывал мне в Фангорне, помнишь? Я хочу, чтобы ты отдал мне его… на время.
Гэдж с трудом вспомнил, о каком амулете говорит волшебник.
— Зачем он тебе? Это всего лишь простой обломок.
— Хочу показать его Келеборну. Обломок или не обломок — но, полагаю, эта вещица его действительно заинтересует. И к тому же позволит ему, скажем так, составить о тебе более благоприятное впечатление.
— Да мне вообще-то плевать, какое впечатление он там обо мне составит…
— А мне — не плевать! — негромко, но резко возразил маг, глаза его сердито блеснули. — Право, не заставляй меня в тебе разочаровываться, Гэдж! Я не так уж часто просил тебя о чем-либо, так уважь ты хотя бы однажды просьбу старика.
Гэдж молчал. Почему-то ему не хотелось отдавать Гэндальфу этот древний, неказистый и вообще расколотый надвое амулет, но почему — он не мог сказать… Наверное, намерение волшебника предъявить «эстель» надменному эльфийскому Владыке не казалось орку очень уж славной и замечательной идеей.
— Этот оберег принадлежал моей матери, — пересохшими губами произнес он, по-прежнему глядя в сторону. — Вот так. Это, конечно, пустяк, но все же…
— Я не думаю, что это такой уж пустяк, — серьезно возразил Гэндальф, — и твердо <i>обещаю</i> тебе, что вскоре ты получишь его обратно в целости и сохранности. Ты мне не веришь, Гэдж?
— Ну… верю, почему бы мне тебе не верить… И когда ты вернешься?
Гэндальф что-то прикинул в уме.
— Пара часов верхом, плюс переправа через Келебрант… Думаю, в Карас-Галадхэне — это королевский дворец — я буду к вечеру. Значит, вернусь завтра ближе к полудню… постараюсь вернуться, по крайней мере. Не переживай, Гэдж, — он улыбнулся (жалкая это, надо признать, получилась улыбочка) и ободряюще потрепал орка по плечу, — все будет хорошо, вот увидишь…
* * *
— Иди за мной, — сдержанно сказал Фаундил.
Топот копыт лошади, которую эльфы дали Гэндальфу, чтобы он мог добраться до Карас-Галадхэна, затих где-то в отдалении. И Гэджу, отныне оставшемуся одному, ничего не оставалось, как подчиниться…
Эльф шел через лес быстро и ловко, скользящим шагом — и ни одна травинка не шелохнулась под его ногами, ни один камешек не попал под сапог, ни одна ветка не ударила по лицу. Гэдж тащился за ним следом — и тоскливые мысли, накинувшись на орка, грызли, грызли, грызли его, как свора голодных псов. Он знал, чувствовал шкурой, что из леса за ним наблюдают, более того — держат под прицелом, и мерзкое это знание ощущалось пренеприятнейшим онемением между лопаток: вероятность в любой момент ни за что ни про что получить эльфийскую стрелу в спину его нисколько не радовала. «Эльфы — скрытный, независимый и высокомерный народ, — говорил Саруман, — к тому же с орками у них давние счеты…» Нечего сказать, ловко они дают почувствовать нежеланным пришельцам их, пришельцев, моральное и физическое убожество; Гэдж до сих пор ощущал на себе оценивающе-презрительный (брезгливый?) взгляд Фаундила, и чувствовал себя под этим взглядом каким-то… нечистым, точно пораженным проказой. От этого взгляда ему теперь было не отмыться вовек.
Почему не приехал Саруман? Ведь он обещал приехать! «Я встречу вас в Лориэне заблаговременно…» Неудивительно, что, не найдя здесь, против ожиданий, Белого мага, Гэндальф так рассердился и растерялся — ему вовсе не улыбалось и дальше возиться и «нянчиться» с неудобным спутником. Гэдж проглотил комок в горле: желание исчезнуть, уйти в Серые горы, померкнувшее было в последнее время, вновь вспыхнуло в нем жарко и яростно, как поднесенный к огню просмоленный факел. Ладно, сказал он себе, не тревожься, господин маг, избавлю я тебя от своего неугодного общества, пусть только представится подходящий случай… Если Саруман не объявится в ближайшее время…
Но что, леший возьми, его могло задержать? Что могло произойти? Это вокруг Сарумана всегда что-то случалось и что-то происходило, но никак не с ним самим… Никогда на памяти Гэджа Белый маг не позволял себе пренебрегать своими обещаниями, и сейчас Гэдж терялся в предположениях и догадках касательно того, как такое могло случиться. В голове его бродили самые невероятные и сумбурные мысли, на сердце лежала свинцовая болванка, а на душе, несмотря на ясный солнечный день, было серо, мерзко и пакостно, как в самый дождливый и слякотный осенний вечер…
К счастью, далеко идти не пришлось. Вскоре среди деревьев открылась полянка, в глубине которой стоял небольшой походный шатер — пятнистого серовато-коричневого цвета, будто сотканный из разлитой под деревьями лесной полутени и являющийся её частью. Внутри шатра имелась жаровня, столик, низкая лежанка, крытая попоной — все простенькое, незатейливое, видимо, собранное на скорую руку, но тем не менее как-то неуловимо, по-эльфийски справное, удобное и изящное.
Фаундил поставил на столик лампаду — некий диковинный светящийся камень, заключенный в стеклянную колбу с железными шторками, — и обернулся к орку:
— До возвращения Митрандира ты останешься здесь. Хворост для жаровни припасен возле входа, воду и кувшин для умывания найдешь рядом с лежанкой… впрочем, — добавил он мимоходом, — не думаю, что тебя это интересует. Ужин тебе сейчас принесут. — Он шагнул к выходу, но, прежде чем приподнять полог, на секунду остановился и небрежно бросил через плечо: — И помни: шатер будет под наблюдением… Поэтому лучше бы тебе не выходить отсюда без особой нужды, орк.
— Угу. А по нужде можно? — грубо спросил Гэдж.
Эльф поджал губы, лице его презрительно передернулось: чего еще можно было ждать от урука! Не ответив, он повернулся и молча покинул шатер, плотно прикрыв за собой полог.
* * *
Келеборн встретил Гэндальфа на одном из нижних та́ланов дворца.
Владыка был один, не обремененный обществом ни своей златовласой супруги Галадриэль, ни кого-либо из свиты. Он в волнении мерил шагами небольшую, спрятанную в листве мэллорна уютную площадку и, едва завидев поднимающегося на талан волшебника, порывисто шагнул ему навстречу.
— Что ж, приветствую тебя, Митрандир… я давно ждал твоего визита, хотя, право слово, ожидал, что наша встреча окажется куда более теплой и дружественной.
— А что-то мешает ей быть таковой, Келеборн? — спокойно осведомился волшебник.
Он шагнул на талан — деревянный помост, установленный в развилке ветвей огромного сказочного дерева и обнесенный резными, увитыми зеленью изящными столбиками — и коротко поклонился.
Эльф не ответил волшебнику тем же. На лице его не было улыбки.
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, Митрандир. Фаундил прислал мне весть о том, что ты явился в Лориэн не один, а с каким-то… орком! Меня это удивило… очень неприятно удивило, Гэндальф! Я как-то не думал, что ты не станешь считаться с древними клятвами и обычаями моего народа, более того — способен оскорбить их подобным пренебрежением. Я знаю, что ты редко позволяешь себе поступать безрассудно, но, клянусь, если ты сейчас не приведешь достаточно веских причин в объяснение своего поступка, я буду вынужден считать, что в кои-то веки ты повредился в уме.
Гэндальф медленно прошел вперед, через талан, тяжело опустился на лавку в углу под шатром нависавшей над ажурной аркой тёмной неподвижной листвы. Предстоящий разговор обещал быть не из простых, и заданный эльфом холодный и высокопарный тон был тому ярким подтверждением.
— Поверь, у меня действительно были на то важные причины, Келеборн.
Эльф нервно хрустнул пальцами.
— Может быть. И я хочу их услышать.
— Не стану томить тебя неизвестностью и все тебе объясню… раз уж ты полагаешь, что я непременно должен это сделать. Но прежде ответь — не приходили ли в Лориэн в последнее время какие-либо вести от Сарумана?
— От Куруни́ра? — Келеборн как будто был удивлен. — Мы уже очень давно не получали от него никаких вестей… Почему ты о нем заговорил?
— Причина проста: Гэдж… этот орк, которого я привел с собой… его ученик и воспитанник. Вот, собственно, и все.
Он умолк, ожидая ответа, не глядя на эльфа, наблюдая, как перемигиваются за краем талана крохотные голубоватые светлячки. Вокруг — справа, слева, над головой — негромко шелестела листва королевских мэллорнов: невероятных, изумительной высоты деревьев, кроны которых возносились вверх на недосягаемую высоту и терялись в вышине, сливаясь со звездным небом. Могучие ветви, причудливо сплетаясь и расплетаясь, образовывали множество развилок, переходов и ярусов, соединенных изящными мостками и витыми лесенками, а сквозь густую колышащуюся листву там и тут пробивался свет — серебристый, мягкий, мерцающий, как отражения далеких звезд. Откуда-то доносилась негромкая музыка и пение — нежное, мелодичное, изобилующее приятными переливами, спокойное и безмятежное, как добрая равнинная река…
Владыка секунду-другую молчал. Стоял, сложив руки на животе и прикрыв глаза — в лице его не дрогнул ни один мускул и фигура была неподвижна, как кладбищенское изваяние, лишь легкий ветерок играл прядью спадающих на плечи гладких молочно-серебристых волос.
— Воспитанник Сарумана? Орк? Что за… странный поступок, Митрандир? Я не ослышался?
— Никоим образом, Келеборн.
— Ну, знаешь… — Келеборн стянул и без того тонкие губы в ниточку. — Курунир всегда был скрытен, с причудами и себе на уме, и потому Галадриэль полагала за лучшее относиться к нему слегка настороженно. Но это, право, уже как-то… слишком!
Гэндальф внимательно изучал дивной красоты тончайшую резьбу на столбике арки и не считал нужным отрываться от этого занятия.
— Ну, меня этот поступок тоже удивил… поначалу. А потом я подумал: да в общем-то, почему бы и нет? Этот орк оказался на попечении Сарумана сущим младенцем и с детства был огражден от влияния родной, орочьей, среды. Курунир пестовал его, учил и воспитывал сообразно собственным целям… он сказал мне, что таким образом хотел провести некое любопытное изыскание, попробовать выяснить, насколько искажена фэа орков и возможно ли её каким-либо образом пробудить и восстановить.
— И ему это удалось?
— Пожалуй, скорее да, чем нет. У Гэджа довольно своеобразные, надо признать, взгляды на жизнь, но, уверяю тебя, он не несет в себе никакого зла. Так уж вышло, что, гм, временно он оказался под моим присмотром, и, приведя его сюда, я не был намерен ни оскорбить вас, ни, тем паче, заставить вас нарушить древний зарок. — Гэндальф добыл из своей котомки и выложил на столик письмо, присланное из Изенгарда. — Вот, прочти. Думаю, послание объяснит тебе, почему я привел Гэджа в Лориэн и был вынужден, даже того не желая, просить твоего гостеприимства.
Эльф молча взял письмо. Волшебник, сложив руки на коленях, спокойно смотрел в лес, в темноту бездонного окоёма, где посверкивали серебристые фонарики: мелодичное пение смолкло, но теперь неподалеку кто-то негромко наигрывал на флейте — и от этих печальных, навевающих светлую грусть нежных звуков сладко дрожало в груди и щемило сердце…
Ознакомившись с содержанием послания, Келеборн бросил его на столик и тоже задумчиво посмотрел в лес. Владыка пребывал в замешательстве и затруднении, которые нисколько не считал нужным скрывать.
— Значит, Саруман должен был приехать в Лориэн несколько дней назад и встретить вас на границе…
— Именно.
— Но он этого не сделал. — Эльф судорожно усмехнулся. — Что ж, ничего удивительного. Вы, волшебники, всегда имеете обыкновение исчезать в самый необходимый момент…
— На то, как правило, бывают веские основания, Келеборн.
— Интересно, какие веские основания нашлись в этот раз у Сарумана?
— Не знаю. Меня его отсутствие тоже настораживает, я ожидал, что к моменту нашего прихода он уже будет пребывать здесь и все тебе объяснит… Но, видимо, что-то задержало его в дороге.
— Почему он тогда не прислал другого письма, объясняющего задержку?
— Вероятно, письмо затерялось…
— Другой причины ты не допускаешь, Гэндальф?
— Какой?
— Такой, что Курунир счел этот свой «опыт» вполне завершенным — и отныне предоставил орка самому себе. С глаз долой — из сердца вон.
— Нелепо так думать, Келеборн. Гэдж много значит для Сарумана, поверь мне…
— Нелепо думать, будто для Сарумана вообще кто-то что-то может значить… для этого любителя «любопытных изысканий»! — сердито перебил эльф. Отвернувшись, он оперся на перила, ограждавшие талан, изо всех сил пытаясь справиться с раздражением и взять себя в руки: поступок Гэндальфа был удивителен, неуместен и вообще как-то… неудобен. Конечно, от старого плута всегда можно было ожидать всего, чего угодно… но не до такой же степени, барлог возьми!
— Кроме Лориэна мне некуда было его вести, Келеборн, — негромко повторил маг за его спиной, — и прости великодушно, если я чем-то тебя невольно оскорбил или задел. Гэдж не свиреп, не злобен и не опасен — его воспитывали не как орка…
— Его воспитывал Саруман! — с досадой откликнулся Келеборн. — И я, признаться, не думаю, что это намного лучше… Курунир слишком часто в последнее время позволяет себе пренебрегать древними устоями и запретами, и в этот раз, боюсь, он чересчур заигрался. А если этот орк хотя бы вполовину такой же своенравный, скрытный, самонадеянный и ни с чем не считающийся, как его учитель…
— Ничего подобного я за ним не замечал.
— Не хотел замечать. Оркам изначально свойственны подобные качества, а если еще направить их в нужное русло…
— Подобные качества в той или иной степени вообще свойственны большинству людей.
— Именно поэтому мы, эльфы, и стараемся иметь с людьми как можно меньше точек соприкосновения. А уж с орками — тем более!
Гэндальф раздражённо поморщился. Они с Владыкой словно находились по разные стороны высокой каменной стены — и докричаться друг до друга сквозь эту непреодолимую преграду им, по-видимому, в ближайшее время было не суждено.
— Гэдж в куда меньшей степени орк, чем ты это себе представляешь. То, что вы недолюбливаете Сарумана, для меня не новость — и, прямо скажем, меня это не удивляет. Но не стоит эту неприязнь и настороженность переносить на его воспитанника, Келеборн… Я всего лишь прошу для него убежища — не навсегда, лишь на те несколько дней, пока в Лориэн не явится Саруман.
Эльф смотрел мрачно.
— Предположим самое худшее — он никогда сюда не явится, Гэндальф. Что тогда? Я не намерен терпеть присутствие в Лориэне орка, пусть самого что ни на есть смирного и вышколенного. Это противоречит не только древним заповедям нашего народа, но и простому здравому смыслу… Пусть сейчас, при тебе, он кроткий и покладистый — а что будет потом, когда ты уйдешь?
— А с чего ты взял, что он должен стать буйным и несдержанным? Он с малых лет держал в руках книгу, а не меч.
— По-твоему, это многое меняет?
— Ты совсем не знаешь Гэджа… и нисколько не стремишься узнать.
— Потому что не вижу в этом нужды. Орк всегда останется орком, в какое одеяние его ни одень и какую науку в голову ни вложи. Если ты позабыл творимые орками разор, бесчинства и опустошения во все времена и на всех землях Арды, то я, к сожалению — нет. Вспомни Белерианд… Гондолин… Войну Гнева… Дагорлад… да все что угодно! Спроси любого из моих подданных — и окажется, что у каждого есть к этим проклятым тварям трудный, личный, кровью скрепленный счет! Оркам нельзя доверять, они — порождения злобной силы, нравственно и духовно искалеченные создания, никакие сарумановы «опыты» не убедят меня в обратном! — Эльф тяжело перевел дух, слишком рассерженный и взволнованный, чтобы продолжать. Досадливо махнул рукой, рубанул воздух ладонью, точно желая решительно пресечь дальнейший докучливый и бесплодный спор. — Откровенно говоря, я не понимаю, зачем ты вообще позволил втянуть себя в эту затею… Саруман, допустим, всегда был со странностями — но ты-то зачем навязал этого орка на свою шею, зачем? Искал себе неприятностей? Хотел взвалить на свои плечи лишние заботы и хлопоты? Кому твои мягкотелость и доброхотство в итоге принесли пользу — тебе? Мне? Твоему… спутнику?
Волшебник прикрыл глаза.
— Что ж, ты прав: боюсь, я руководствовался в своих действиях соображениями несколько иного толка, нежели сухая рассудительность и трезвый расчет. Я просто хотел уберечь Гэджа от него самого.
Эльф, приподняв брови, пожал плечами: он явно не находил эту причину достаточно убедительной.
Флейта, плачущая в листве, умолкла — и враз стало очень тихо, просто оглушительно тихо, до неприятного звона в ушах. Окружающий лес застыл, замер, погрузился в безмолвие, разом онемел…
— Что ж, — помолчав, негромко добавил маг, — не буду спорить: я, вероятно, и в самом деле сглупил, когда решил ввязаться в «эту затею», но, как бы там ни было, теперь я ответственен за судьбу этого орка — как перед Саруманом, так и перед… самим собой. Но дело в том, что у меня больше нет ни времени, ни возможности денно и нощно пасти мальчишку, Келеборн, а Гэджа ни в коем случае нельзя выпускать из-под надзора. Нет, не потому, что без пригляда он станет непредсказуем или опасен, а лишь потому, что, предоставленный самому себе, он просто-напросто… пропадет.
Келеборн хмыкнул.
— И тебя это волнует?
— К сожалению, да.
Эльф плотно сжал рот.
— Ну хорошо, только из уважения к тебе, Митрандир, и в знак нашей давней дружбы… на несколько дней — ну, скажем, до возрождения следующей луны, — он может рассчитывать на мою благожелательность и гостеприимство, но ничего большего я обещать тебе не могу… Пойми, Серый — терпение моего народа тоже не безгранично.
Гэндальф склонил голову — других уступок, он понимал, он от Келеборна сейчас все равно не добьется. Что ж… следовало радоваться хотя бы небольшой отсрочке — вероятно, за эти несколько дней Саруман все-таки как-то даст о себе знать, и мальчишку удастся благополучно препроводить домой… Что там стряслось с Белым магом, леший бы его побрал, с раздражением спросил себя Гэндальф, где он там заплутал — в трех фангорнских соснах? Ладно он сам не появляется на горизонте — но уж письмо или доверенного человека он удосужился бы прислать? Волшебник вздохнул; порылся в своей котомке, достал кисет, развязал его, принялся неторопливо набивать трубку. Навык, привычный и годами отработанный до мельчайший движений, сейчас отчего-то дал сбой: трубка неуклюже выскальзывала из рук хозяина, крутилась и дрожала, словно живая, табак сыпался сквозь пальцы, точно дурно заговоренный.
— Что нового в Дол Гулдуре? — спросил Гэндальф небрежно. Он чувствовал настоятельную потребность перевести разговор на другую тему, но говорить о погоде и видах на урожай сейчас, наверно, было бы не слишком уместно.
— Ничего. — Келеборн, втянув руки в широкие рукава просторного одеяния, рассеянно смотрел на восток, словно пытался пронизать взглядом сгустившийся под деревьями плотный ночной мрак. — Во всяком случае, ничего определенного. Амон Ланк скрыт от наших взоров… С севера и востока холм и стоящий на нем Замок окружены болотами, и пару седьмиц назад двое моих разведчиков обнаружили дорогу через топи… гать, по которой к Крепости идут обозы с зерном, с кожами, с железными чушками. Разведчики пытались пройти через болота и проникнуть за рубежи Дол Гулдура, но…
— Что?
Келеборн яростно потер пальцем висок.
— Назад они не вернулись.
— Что с ними случилось?
— Не знаю. Мы пытались выяснить их участь, но нам это не удалось… Я стараюсь не оставлять границы болот без внимания, но и бессмысленно рисковать своими воинами тоже не имею права, Митрандир. Видимо, тракт охраняется куда лучше, чем это можно предположить с первого взгляда.
Гэндальф устало ссутулился.
— Что ж, понимаю… Но тем больше вижу причин все-таки пробраться за болота и выяснить наконец, что там происходит, и за каким лешим тамошним обитателям понадобились железные чушки.
Келеборн обеспокоенно покачал головой. Мягко блеснул серебристый венец на его высоком бледном челе — символ королевской власти.
— Значит, ты так и не отказался от этой мысли…
— Не считаю возможным отказаться, Келеборн.
— А что тебе насчет твоей затеи сказал Саруман?
— Ничего определенного. Он также не дал себе труда, гм… должным образом оценить глубину вопроса.
— И поэтому ты позволил себе его мнением пренебречь.
— Потому что не нахожу его взгляд достаточно всесторонним.
— Ты погубишь сам себя, Гэндальф.
— Зато, возможно, спасу кого-то другого.
Эльф вздохнул. Он смотрел на мага, склонив голову к плечу — на его точеном, с тонкими чертами аристократичном лице выражалась та усталость и безграничное терпение, с которыми взрослый и умудренный жизненным опытом человек пытается растолковать прописные истины на редкость строптивому и наивному ребенку.
— Чудак ты, Гэндальф, ей-богу. За кого радеешь? За тех, кто тебя никогда в жизни в глаза не увидит и спасибо не скажет… Впрочем, не хочу с тобой спорить, ибо мы с тобой и без того находимся на грани ссоры, проистекающей единственно из твоего недомыслия и упрямства… Кстати. — Словно внезапно о чем-то припомнив — о чем-то не слишком важном, но тем не менее нуждающимся в замечании, — он деловито щелкнул пальцами. — Фаундил передал мне, что ты упоминал о некой вещице, имеющейся у твоего орка, на которую мне было бы любопытно взглянуть.
Гэндальф выпустил колечко дыма, полюбовался тем, как оно тает в воздухе, рассыпаясь на множество порхающих над головой мага крохотных пепельно-серых бабочек.
— Смею полагать, — мимоходом заметил он, — что именно поэтому Гэджу покамест отсыпали горстку благожелательности и не вынесли приговор…
Келеборн безмятежно разглядывал завитки искусной золотой вышивки на рукаве своего роскошного парчового одеяния.
— Ну так что?
Волшебник добыл из поясной сумки и положил на столик обломок амулета.
— Взгляни, Келеборн.
Эльф небрежно бросил взгляд на вещицу — и замер. Ощутимо вздрогнул всем телом. Взгляд его будто прикипел к амулету, внимательные синие глаза сузились и потемнели… В глубине их мелькнуло что-то странное, трудноуловимое: изумление, недоверие, печаль… ярость, горечь, неясная затаенная боль?
— Эт-то… не может быть… — Он прикусил губу и нахмурился. — Ты хочешь сказать, что эта вещица принадлежит орку?
— Я хочу сказать, что она была найдена вместе с ним.
Келеборн аккуратно, точно боясь обжечься, взял обломок, осмотрел его со всех сторон, потер пальцами, что-то едва слышно пробормотал. Мельком взглянул на Гэндальфа — и волшебнику стало не по себе: вид у эльфа был такой, будто он сей момент увидел перед собой жуткого, некстати восставшего из могилы древнего призрака.
— Тебе известно, что это такое, Гэндальф?
— Э-э… «Сит-эстель»?
— И что ты о нем знаешь?
— Почти ничего. Только то, что, вероятно, амулет был выкован в Гондолине из «небесного железа», а потом, по всей видимости, утрачен…
— Утрачен? — медленно переспросил эльф. — Нет. Не утрачен… Не утрачен! — Он быстро отвернулся и прикрыл лицо ладонью.
Гэндальф смешался. Он, в общем-то, предполагал, что Келеборн окажется удивлен этой странной вещицей и даже в некоторой степени ею поражен, но никак не думал, что настолько поражен. Что-то с этим амулетом было не так… Какие-то неприятные думы он пробудил в душе эльфа, выворотил, как лопатой, пласт неких давних и тяжёлых воспоминаний — но, видимо, не настолько глубоко захороненных и поросших мхом, как это хотелось бы самому эльфу.
Келеборн медленно отнял руку от лица и взглянул на мага. Лик Владыки был белым, безжизненным и застывшим, точно глиняная маска, только губы странно, едва заметно кривились и подрагивали. Волшебник поразился произошедшей в нем перемене — куда девался встретивший его под сводами дворца сильный, уверенный в себе и высокомерный правитель? Какая-то неясная тень легла на красивое лицо эльфа — и оно разом постарело, осунулось; все тысячи и тысячи прожитых лет проступили сквозь тонкие черты, как рисунок сквозь промасленную бумагу, коснулись плеча Владыки и поставили на его бледное чело тяжелую мрачную печать бремени не-забвения.
— Что… произошло? — с тревогой пробормотал маг. От догадки, внезапно пришедшей ему на ум, он похолодел до корней волос — и ощущение совершенной им жуткой ошибки с ног до головы охватило его отвратительным лихорадочным ознобом. — Что это за амулет? Келеборн?
Эльф, словно очнувшись, зябко передернул плечами. Посмотрел на волшебника с кривой вымученной улыбкой.
— Амулет? Извини… я пока не могу тебе ничего сказать, Серый… Мне нужно более тщательно изучить эту вещицу, показать её Галадриэль и моим советникам, убедиться в её подлинности… Оставь обломок у меня на некоторое время. Ну, скажем, на пару дней.
— Я… — Гэндальф секунду помолчал, — обещал вернуть его Гэджу.
— Непременно вернешь — если выяснится, что в амулете ничего особенного нет. Но… не сейчас. Ты устал, и нуждаешься в отдыхе… думаю, мы с куда большей плодотворностью сможем продолжить нашу беседу поутру. Да! — Владыка небрежно позвонил в колокольчик, и на пороге талана бесшумно возникла фигура эльфа в просторном долгополом одеянии — тотчас же, как будто слуга стоял прямо за дверью. — Аглор, друг мой, проводи Митрандира в гостевой покой и проследи, чтобы он ни в чем не нуждался… Увидимся завтра, Гэндальф.
Гэндальф поднялся и молча поклонился. Спорить и пытаться продолжать разговор было бессмысленно — тон Владыки был непреклонен и не приветствовал возражений. Да и не было в том нужды: волшебник действительно смертно устал и хотел сейчас остаться в одиночестве ничуть не меньше, нежели Келеборн.