К вечеру с севера накатила увесистая грозовая туча, нависла над рекой и разразилась впечатляющим представлением с сильнейшим ливнем, с громом и молниями, с ураганным ветром, который волнами, как прибой, бросал на крышу Росгобела тяжелые струи дождя, бешено ломился в дом и в бессильной ярости стучал в закрытые ставни тяжелыми кулаками града… Смоки в такую погоду ни в какую не желал сидеть в своей берлоге под крыльцом и, забившись в дом, жалобно поскуливал из-под лавки при каждом раскате грома. Енот, белка и ежовое семейство тоже вели себя беспокойно, фыркали и метались по горнице, только жабы блаженствовали, сидя в лужице, натекшей под окном в мокром саду. Вынужденные закончить все дела на дворе раньше обычного, Гэдж и Радагаст коротали вечер в доме при свечах. Бурый маг латал прохудившиеся сапоги, ловко, как заправский сапожник, орудуя маленьким молоточком и (опять-таки как заправский сапожник) держа крохотные гвоздочки в зубах (хотя они вполне могли бы лежать рядом на краю стола). Орк, съежившись в закутке за печью, тоскливо прислушивался к шуму бури, погруженный не столько в невнятные приключения воина Анориэля, сколько в собственные тягостные и невеселые думы…
И тут сквозь завывания ветра и журчание воды, струящийся с крыши, пробился тихий звук, который Гэдж, пожалуй, и не расслышал бы, если бы подсознательно не ожидал услышать — кто-то негромко, несмело поскреб пальцем по закрытой ставне. Радагаст, как и Гэдж, тотчас же поднял голову — тоже ожидал чего-то подобного? — и бросил взгляд на окно, с тревогой прислушиваясь.
— Кто это? — прошептал Гэдж. — Шмыр?
Радагаст не ответил. Отложил молоток и выплюнул гвозди, взял свечу, и, мельком взглянув на Гэджа, вышел в сени, чтобы впустить пришельца. Орк подался следом за ним. Радагаст, сняв засов, приотворил дверь — и калека, промокший до нитки и дрожащий от холода, медленно, подволакивая ногу, проскользнул в дом, все такой же согбенный и нездоровый: этот горб, жалкую изломанную фигуру и перекошенные плечи Гэдж, наверное, не сумел бы забыть до самой могилы. Что-то виновато мыча, Шмыр остановился возле дверей, скрытый полумраком: с него ручьями стекала вода, кривые ноги подрагивали, грозя вот-вот подломиться, он трясся всем телом, словно в неодолимом ознобе — не то от холода, не то от слабости и запредельного напряжения сил…
— Что случилось? Почему ты вернулся? — встревоженно спросил Радагаст. Он поднял свечу повыше, и лицо урода медленно выступило из мрака, Гэдж увидел месиво шрамов, клочья сивой бороденки, мертвый выпученный глаз под покрасневшим веком, а потом… потом орк отшатнулся с хриплым, неодолимо рвущимся из груди воплем ужаса.
Это был вовсе не Шмыр. Гэндальф.
…Гэдж вскочил на постели, обливаясь холодным потом. В горле его застрял сдавленный крик, сердце неистово трепетало, как пойманная птаха. Внутри него все металось от потрясения… Он отупело уставился на луч света, сочащийся в чердачное окошко, на пучки сохнущих под крышей трав, на белку, которая, испуганная его резким движением, торопливо порскнула в дупло под застрехой. Всхлипнул и провел трясущейся рукой по лицу. Силы небесные, так это был сон… Только сон!
Да, это был дурацкий сон — но все же Гэдж еще несколько минут не мог успокоиться и взять себя в руки. Его колотило, как в лихорадке, мысли беспорядочно метались в голове, будто рой возбужденных ос. Гэндальф ушел два дня назад — бесследно канул в ночь, во тьму, в болото, и о его дальнейшей судьбе Радагаст и Гэдж могли теперь только догадываться. Он, вероятно, находился всего в дюжине миль южнее Росгобела — но был так же отрезан от мира, как отшельник на необитаемом острове, и в окружении неведомых, враждебно настроенных сил мог рассчитывать лишь на собственное везение, смекалку, ловкость и находчивость. А что, спросил себя Гэдж, если сон — вещий… и волшебник действительно попал в переплёт и нуждается в помощи? Что, если его схватили, пытали, убили, в конце концов… или — о, ужас! — превратили в такого же урода, как Шмыр?!
Орк с яростью ударил кулаком соломенную подушку. Сам не свой, неохотно сполз с лежанки, спустился с чердака в горницу, вышел во двор. Смоки сидел возле лужицы посреди двора (ночью действительно прошел проливной дождь) и внимательно изучал свое отражение в воде, время от времени трогая его лапой и глубокомысленно урча. Енот копошился в куче мокрой соломы, лисица при виде Гэджа юркнула в собачью конуру и затявкала оттуда встревоженно и сердито. Гэдж подошел к кувшину-умывальнику и сунул голову под струю холодной воды. Стало немного легче: мысли прояснились и более-менее упорядочились, хотя гнетущее впечатление, оставленное кошмарным сном, полностью не рассеялось, лежало на душе Гэджа мёртво и неподъемно, будто пласт сырой глины.
Радагаста нигде не было видно. Орк вытянул из колодца ведро воды, наполнил опустевший умывальник, вылил остатки воды в поилку для коз. Следовало, наверно, пойти на летнюю кухню, разжечь огонь в жаровне и поставить чайник…
Негромко стукнула садовая калитка.
— Гэдж! Помоги-ка мне.
Радагаст спешил через двор, держа в руках нечто мохнатое и полосатое, слабо трепыхающееся, положил свою добычу на стол под навесом. Это был молодой барсук, перепуганный и взъерошенный; он слабо шипел и размахивал когтистыми лапами, норовя выкрутиться из рук мага и юркнуть в укромный уголок. Нос его был выпачкан землей, шерсть свалялась, правая передняя лапа, грязная и окровавленная, бессильно висела тряпочкой.
— Попал в капкан, — коротко пояснил Радагаст, — тут, неподалеку в лесу. Орки из Дол Гулдура ловушки возле барсучьих нор ставят, чтоб их…
— Не рановато ли для охоты на барсуков? — удивился Гэдж. — Они еще жир-то не нагуляли.
— Орки барсуков не только ради жира ловят, шкурки с них обдирают, чтоб пещеры утеплять, да и мясом не брезгуют, — пояснил Радагаст. — Но барсучок-то — сеголеток, молодой совсем, что с него возьмешь… Ну-ну, не балуй, успокойся, бедолага ты мой, — придерживая зверька одной рукой, другой он ласково поглаживал его по спинке, по темной жесткой шерстке, что-то мягко увещевающе бормоча, и барсучонок как будто присмирел: оставил намерение вырваться, оттяпать Радагасту палец и сбежать, затих, доверчиво вытянулся на столе и, подергивая черным чувствительным носом, расслабленно полуприкрыл глаза. — Гэдж, — велел маг орку через плечо, — принеси бинты и снадобье из шкафчика, что стоит в сенях.
— Какое снадобье?
— Мазь из немейника… увидишь там в деревянном горшочке.
Гэдж отправился выполнять поручение. Снадобья в посудинке осталось на самом дне, и Радагаст, растирая остатки мази по лапе дремлющего барсука, обеспокоенно покачал головой.
— Надо бы пополнить запас… Хорошая штука этот немейник — и лечит, и обезболивает, и воспаление снимает.
— А рецепт есть? — спросил Гэдж. — Мазь-то сделать несложно… Он ведь на болотах растет, этот немейник?
— На болотах. Серенькие такие мяконькие цветочки.
— Я знаю. Могу сходить и набрать.
Радагаст аккуратно перебинтовывал тряпицей обработанную мазью барсукову лапу. Вздохнул с видом человека, чьи опасения полностью оправдались.
— Неладно что-то в лесу, Гэдж. Будет время — сходим вместе… А то ведь пойдешь да пропадешь — и что я тогда скажу Гэндальфу?
«Если он вернется», — с досадой подумал орк.
— Да что со мной может случиться? Я что, стеклянный? — проворчал он. Ему порядком надоело, что все считают его бестолковой хрустальной вазой, которую вроде и тащить тяжело, но и бросить нельзя, к тому же сидеть в лени и праздности в Росгобеле ему сегодня было совершенно невмоготу. — Не тревожься… Раз уж меня навязали тебе на шею в качестве помогалы, я теперь буду помощь тебе причинять изо всех сил.
Радагаст криво улыбнулся.
— Вот этого-то я и боюсь, друг мой.
— Ну, спасибо.
— Слишком уж ты порой бываешь рьян в своих устремлениях. — Бурый маг рассеянно поглаживал притихшего барсука. Затея Гэджа ему совершенно не нравилась, но он слишком хорошо понимал, что удержать орка в Росгобеле возможно, только связав его по рукам и ногам. — Но мои слова, увы, для тебя мало что значат, посему мне остаётся уповать лишь на твое благоразумие и осторожность. Что ж, иди, охота пуще неволи… только, будь добр, не забирайся далеко. Немейника вполне и на краю болот можно набрать, в топи лезть никак не требуется.
— Угу, — сказал Гэдж.
* * *
На болотах все оставалось по-прежнему.
Стояла тишина, слоился туман. Из горсточек почвы, сохранившихся под слоем болотной жижи, кое-где торчали гнилые, высохшие трупы деревьев, словно покосившиеся столбы на старых могилах. Время от времени, разрывая мглу, вздувался над водой огромный пузырь — и глухо лопался, точно гнойник, распространяя в мёртвом воздухе удушливые, вызывающие дурноту миазмы. Длинные и путаные бесцветные водоросли полоскались в густой, будто расплавленная смола, чёрной воде, покрытой какой-то отвратительной серой пленкой. Болота, как всегда, представлялись пустынными и безжизненными, и все же сейчас Гэдж как никогда был уверен в том, что они обитаемы, что из кисеи тумана наблюдают за ним десятки жадных внимательных глаз, чьи обладатели незримо затаились в зловонной пелене — и ждут, ждут, когда орк, одурманенный злыми чарами колдовских трясин, переступит невидимую границу…
Но Гэдж, верный своему обещанию, не заходил далеко. Он брел по краю болот, собирая в берестяную торбу растущие на кочках серенькие невзрачные цветочки с толстыми мясистыми листьями. Здесь, на границе топей, они попадались редко и были мелковаты, так что орку пришлось пройти на восток полторы-две мили, прежде чем ему удалось насобирать половину торбы; конечно, если бы продвинуться чуть дальше в глубину болот, сказал он себе, хотя бы на полсотни ярдов, дело бы пошло намного быстрее…
Он остановился.
Лес перед ним неожиданно оборвался. Гэдж вышел к просеке, по которой пролегала земляная насыпь и широкая — здесь могли бы разъехаться две средней величины телеги — дорога. Она пропарывала лес насквозь, выходила к болотам и тянулась, насколько хватало глаз, дальше, ныряя в туман — широкой, сложенной из крепких надёжных брёвен гатью. Бревна были толстые, основательные, кое-где поросшие мхом; промежутки между ними оказались заложены хворостом и пластами торфа. Дорога, должно быть, вела к Дол Гулдуру; интересно, спросил себя Гэдж, знал ли о ней Гэндальф? И не этим ли путем увёл волшебника пронырливый Пучеглаз пару дней назад?
Томимый любопытством, орк ступил на мшистые бревна и прошёл по гати с десяток-другой ярдов. Настил чуть дрогнул и покачнулся под его тяжестью; внизу зачавкало и захлюпало, кое-где в промежутке между бревнами поблескивала вода. Что-то белело чуть в стороне от гати, погруженное в зеленую хлябь, и Гэдж присмотрелся: кажется, это был череп, но чей — человеческий, орочий, лошадиный — орк разглядеть не мог. Зато серые цветочки немейника вокруг черепа поднимались исключительно густо и дружно, лоснясь от сытости, и были куда крупнее и жирнее своих чахлых собратьев, растущих на краю болота. Гэдж мысленно облизнулся: до черепа и немейника было совсем недалеко — пара ярдов, три-четыре осторожных шага.
Он сломал торчащую рядом из воды сухую палку и тщательно прощупал ею ближайшую мшистую кочку за краем гати. Кочка почти не подалась — выходило, что здесь практически твёрдая земля. Гэдж осторожно шагнул вперёд, на мох, готовый в случае чего немедленно запрыгнуть обратно на настил — но под сапогом чувствовалась твердь, нога его не провалилась в топь ни на дюйм. Приободрившись — кажется, болота были вовсе не так опасны, как о них говорили — Гэдж, опираясь на слегу, сделал ещё один осторожный шаг… и ещё…
Ненадежный ковёр мха подался под ним, ушёл куда-то вниз, и орк разом погрузился в болото чуть ниже колен.
Мягкие холодные объятия трясины плотно охватили его ступни и голени. Под ногами не было опоры, и Гэдж продолжал медленно погружаться в хлябь… В какую-то секунду в душе его поднялся смертный ужас, он отчаянно рванулся, пытаясь выбраться из трясины, освободить хотя бы одну ногу, но тут же вспомнил — трепыхаться нельзя… Он отошёл от гати всего лишь на несколько шагов, и выбраться из ловушки — пока ещё! — было несложно. Он перевел дух, нащупал слегой твёрдую кочку поблизости, и, опираясь на неё, попытался вытянуть одну ногу.
Сухая палка переломилась в его руке с громким злорадным треском, и орк, не удержав равновесия, с плеском ухнул в мягкую податливую слякоть.
Да что за невезение!
Он разом погрузился в болото еще на несколько дюймов — в холодное месиво, в жадную густую глубину, в которой не было дна. Забился — отчаянно, судорожно, изо всех сил, потом понял, что этим только усугубляет положение: трясина хватала его и затягивала в себя, как кисель хватает неосторожную муху, из глубины топи поднимался в воздух сладковатый смрад одурманивающих болотных испарений. Гэдж замер и постарался выровнять дыхание.
Дурень! Болван стоеросовый! Куда его понесло… Не хватало только утонуть в болоте… тут, в двух шагах от спасительного настила! И составить компанию этому неопознанному черепу…
Над ухом монотонно зудел комар, и Гэдж яростно отмахнулся. Спокойно, парень, сказал он себе. Спокойно, дыши глубже… Сейчас, надо только собраться с силами…
Внезапно ему стало ясно, что им заинтересовались не только комары.
Негромкое шипение раздалось чуть позади него, в тумане, и, вздрогнув, он бросил опасливый взгляд через плечо. Что-то было там, неподалеку, что-то двигалось в призрачной белесой мгле, какое-то непонятное существо, многоногое и осторожное, точно паук. Выступило на секунду из мглы чье-то серое брюхо, похожее на плотно набитый волосатый мяч, какой-то трудно различимый клубок щупалец — и тут же исчезло…
Гать была совсем рядом.
Обломком палки, оставшимся в его руках, Гэдж тщательно прощупал глубину топи между собой и настилом. Ну была же где-то тут вполне надежная твердь! Ему наконец удалось нашарить рядом что-то похожее на плотную кочку, и он попробовал на неё опереться, навалился на сухую ненадежную слегу… ну же, милая, не подведи…
То, что скрывалось в тумане, подобралось ближе. Вновь раздалось короткое резкое шипение. По спине Гэджа струйкой пополз мерзостный холодок, он уже чувствовал, как тварь подползает к нему вплотную, бросается ему на плечи, и её холодные липкие щупальца охватывают его шею…
Как эти гады держатся на воде?!
Он в ужасе рванулся — вперёд, к настилу, упал в тёмную слякотную хлябь, выбросил перед собой руки, устремился к опоре и телом, и мыслью… Пальцы его схватились за край гати. За мокрое, скользкое, липкое дерево — но такое доброе и надежное…
Теперь осталось только покрепче ухватиться за настил, подтянуться, вырывая ноги из алчных объятий болота… Еще немного…
Что-то изменилось. Не на болотах — с другой стороны, на лесной дороге, проходящей через пущу.
С хриплыми воплями взметнулась над деревьями стая галок, рассеялась где-то в унылой болотной серости. Из глубины леса до ушей Гэджа доносились невнятные, плохо различимые пока еще звуки: хриплые покрикивания, фырканье лошадей, скрип тележных колес, дробная поступь множества тяжело переступающих ног. Какой-то не то обоз, не то большой караван шел по лесной дороге и готовился вот-вот вступить на гать. Он был еще далеко, но Гэдж понял, что, если он сию секунду не выберется из болота, встречи будет не миновать. Он торчит здесь, посреди гати, как прыщ на ладони, и деваться ему отсюда некуда…
Увертливые бревна скользили под его пальцами.
Но он ухватился за них цепко, как улитка, и, подтягиваясь и оскальзываясь, выкарабкался-таки на дорогу — перепуганный и дрожащий, истекающий жидкой грязью. Выполз на бревна, поднялся на трясущиеся колени, привстал, чтобы утвердиться на ногах…
Позади раздался негромкий плеск.
Не раздумывая — некогда было раздумывать — Гэдж обернулся и вломил обломком палки по чему-то, выскочившему на него из мглы. Он даже не успел испугаться. Тварь была размером с собаку — темное волосатое брюхо, невнятная, паучья какая-то морда, множество длинных гибких ног-щупалец… Гэдж не успел её разглядеть, ибо, отброшенное ударом дубинки, существо шлепнулось в воду и тут же исчезло, не то утонуло, не то бесследно рассосалось в серо-зеленоватой мгле. Вот же дрянь…
Топот, скрип колёс и лошадиное ржание слышались уже совсем близко.
Приходить в себя было некогда: Гэдж подхватил торбу с немейником и опрометью бросился обратно к лесу, навстречу подходящему обозу, надеясь метнуться в ближайшие достаточно густые заросли и пропустить идущих, кем бы они там ни были, мимо. Лес был совсем рядом, и Гэдж уже наметил торчащую на обочине купу ракитника, в которой можно было схорониться, уже видел рисунок листьев на ветках густого спасительного куста… Поздно! Настил закачался: авангард каравана тяжело ступил на гать.
— Хараш! Стой!
Прямо перед Гэджем выросла плотная фигура: высокая, широкогрудая, облаченная в тёмное одеяние и, кажется, вооруженная… Цепкая лапища схватила Гэджа за шиворот и выдернула из кустов на дорогу, будто пескаря из пруда, Гэдж не успел даже вскрикнуть.
— Что ты тут делаешь, щенок?
Гэдж не ответил. У него перехватило дыхание…
Тот, кто его поймал, был крепок и плечист, с лицом скуластым, мрачным и грубым: широко расставленные глаза под крутыми надбровьями смотрели хмуро и зло, на коротком прямом носу темнел рыхлый рубец, рот щерился кривыми желтоватыми клыками. Несомненно, это был орк — такого же роду-племени, как и сам Гэдж, только большой, сильный и явно побитый жизнью. Урук.
Сердце Гэджа пропустило один удар. Он едва верил своим глазам… Это было невероятно… неожиданно и ошеломляюще, как поворот сюжета в захватывающей сказке, от которого по спине бегут мурашки и все внутри сжимается не то от страха, не то от восторга… Гэдж оторопел; кто-то словно стукнул его обухом по голове, и в ней не осталось ни единой мысли — лишь жалкие обломки мыслей, беспорядочное крошево, плачевные остатки кораблекрушения.
— Ну? — рявкнул урук на всеобщем. — Чего молчишь? Язык проглотил?
Гэдж по-прежнему не мог выдавить ни слова, только растерянно таращил глаза. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя и собрать эти убогие ошметки мыслей в какое-то подобие связного разумения.
Вокруг них начали собираться другие орки: такие же темнолицые и угрюмые, в грязных, поистрепавшихся в дороге одеяниях со множеством ремней, шнурков и медных застежек. Они смотрели на Гэджа не то чтобы злобно или враждебно, скорее — подозрительно, с неодобрением, как на нечто, неожиданно найденное в самом неподобающем месте; так привередливая красавица, наверно, разглядывала бы некстати вскочивший на подбородке уродливый прыщ.
— Что стряслось? Лагдаш! Что там у тебя? — раздался сердитый возглас.
— Зайца изловил, — проворчал Лагдаш.
Орки расступились — вперед вышел рослый урук в плотном кожаном гамбезоне, надетом прямо на голое тело. Под темной кожей вожака перекатывались тугие узлы мускулов, на поясе висел длинный кнут без кнутовища, в густые черные волосы был кокетливо вплетен шнурок с нанизанными на него мелкими белыми ракушками.
Глаза у него были ядовитые, кисло-зеленые, как крыжовник.
— Ты! — он смотрел на Гэджа исподлобья, без всякого интереса, как на приблудную собаку, заслуживающую хорошего пинка. — Откуда взялся, сопляк?
— Из болота выскочил, щенок! — с готовностью пояснил Лагдаш. — Вон, гляди, весь в дерьме…
— Из болота? — переспросил вожак. — Из Замка удрал, сучонок?
— Вестимо, из Замка, — проворчал кто-то. — Откуда же ему еще взяться?
— Далеко же тебя занесло, гаденыша. — Зеленоглазый оглянулся на кого-то, невидимого для Гэджа. — Знаешь парня, Радбуг?
— Первый раз вижу, — отозвался из-за спины Гэджа другой орк, надо полагать, Радбуг. — Глянь, Каграт, он одет не по-нашенски.
— Разумею, что не в дерюжку. — Вожак как-то неприятно усмехнулся. Потом взял Гэджа двумя пальцами за подбородок и, вздернув ему голову, внимательно всмотрелся в его лицо, повернул направо, налево, разглядывая уши. — На тебе нет Знаков рода… Откуда же тебя принесло, такого… особенного? Ну, чего стали?! — властно рявкнул он на кого-то поверх головы Гэджа, так, что тот чуть не вздрогнул. — Балаган вам тут, что ли? Кому кнутом по заднице — подходи! Лагдаш, поддай им горяченького… Ну? — отрывисто спросил он, вновь обращаясь к пленнику.
Гэдж облизнул губы. Обстановка отнюдь не располагала к искренности и доверию… Чем дальше, тем больше в окружении этих крепких лихих парней ему становилось не по себе.
— Я… я не из Замка, — сказал он едва слышно.
— Да ну, правда? — Каграт хмыкнул. — Тогда откуда?
— Изд-д… Издалека, — пробормотал Гэдж, не на шутку струхнувший. Что, если его сейчас сочтут за лазутчика? Как-то не так представлял он себе встречу с сородичами… Он слышал позади, на дороге, шаркающие шаги множества ног, чьи-то вздохи и кряхтение, неразборчивое бормотание, скрипение несмазанных колес, топот копыт, фырканье не то лошадей, не то мулов, проходящих мимо; ему очень хотелось обернуться, посмотреть, что там происходит, но он не смел, да и не мог — Каграт по-прежнему крепко сжимал его подбородок, и пальцы у него были жесткие, как стальные штыри.
— Издалека, говоришь? — медленно переспросил вожак, его пронырливые зеленые глаза колюче въедались в пленника, точно маленькие буравчики. Гэдж глотнул, чувствуя себя крайне неуютно под этим испытующим взглядом; мысли его проносились в мозгу так быстро, что он не успевал сосредоточиться ни на одной.
— Ну да. Я не здешний. И просто собирал немейник… тут, на болотах, — в полнейшей растерянности выдавил он наконец, не зная, как бы половчее объяснить этим суровым ребятам причины своего появления на их пути. — А вы… вы — орки? — добавил он почти шепотом.
Глупее вопроса, наверное, придумать было невозможно. Ответом ему, как и следовало ожидать, был дружный хохот дюжины луженых глоток.
— Нет. Эльфийские девы, — спокойно сказал Каграт; он, единственный из всех, не заржал громко и нарочито, захлебываясь от восторга, не стал подталкивать соседей локтями, даже не улыбнулся. — Эй, парни, — гаркнул он своей кодле, — ну-ка, живо рассыпаться по полянке, цветочки собирать! Ну, чем мы не эльфы?
Веселье вокруг Гэджа не утихало. Он стоял, словно прикованный к позорному столбу, понимая, что ляпнул глупость, но не в силах справиться с охватившим его смятением. Почему-то он такого приема не ожидал… Какого лешего этот разбойник Каграт так на меня уставился, спрашивал он себя, что, ну что у меня не так — четыре глаза, ухо на затылке, звезда во лбу? И что мне теперь делать — попытаться с ним объясниться? схитрить? сбежать? Но как? Крепкие и длиннорукие громилы-охранники окружали его со всех сторон, и вырваться из кольца для Гэджа не представлялось возможным, а по доброй воле, он понимал, они его теперь вряд ли отпустят.
— Ты здесь один? Откуда пришел? Где твоё племя? — отрывисто выспрашивал меж тем Каграт, тряся Гэджа за плечо, словно игрушку из соломы. — Да отвечай же наконец — онемел? Придурковатый какой-то… С Луны ты свалился, что ли?
— Скорее, с крепостной стены — головой вниз! — проворчал кто-то. — Чего ты его мнешь, Каграт, не видишь — блаженный он…
— Если на нем нет Знаков рода…
— Ясное дело — чужак!
— Или хуже — шпион…
— Да чего мы гадаем! Вон у него шмотник на плече — надо поглядеть, что там да как. Вдруг чего и прояснится.
В суме у Гэджа не было ничего, кроме гребешка, фляги с водой, да завернутых в тряпицу записок с приключениями многострадального Анориэля, с которыми орк предпочитал не расставаться и которых отнюдь не желал предъявлять каждому встречному по первому требованию. Впрочем, его мнением не считали нужным интересоваться: его уже лапали чьи-то бесцеремонные руки, толкали и пихали, стаскивали с плеч котомку, вырывали торбу с немейником, тянули с пояса кинжал в замшевых ножнах…
Этого нельзя было допустить.
— Отдайте! — яростно крикнул Гэдж. — Это — подарок!
— Заткнись! — Здоровенный, угрожающего вида урук, завладевший кинжалом, оттолкнул его с такой силой, что Гэдж, не удержавшись на ногах, кувырком полетел в черную дорожную слякоть, приложился лбом о чей-то (подставленный?) сапог. Он тут же вскочил, разъяренный, взъерошенный, как волчонок, готовый сразиться за свои сокровища с целым миром, сжал кулаки, под всеобщий хохот и улюлюканье кинулся на обидчика. Кто-то схватил его за ворот рубахи, и тот распахнулся, затрещали, отрываясь, деревянные петельки-застежки; кто-то подставил ему подножку, вновь опрокидывая в грязь… Перед глазами Гэджа все померкло, замельтешило, мерзостно закружилось; мир сжался вокруг, словно петля — тошнотворный, враждебный, беспощадный, хрипло гогочущий.
— Хватит! — Каграт вдруг резко шагнул вперед, схватил Гэджа за шиворот, заставляя подняться. — Что это у тебя? — Он схватил лапой обломок амулета, «эстель», висевший у Гэджа на шее и мелькнувший в прорехе разорванной рубахи, поднес его к глазам. — Что это за…
Он запнулся. Фраза повисла в воздухе, словно обрубленная.
Гэдж молчал, тяжело дыша.
Каграт изменился в лице… Рука его дрогнула. Он как-то разом побледнел, в глазах его мелькнуло что-то, чего Гэдж не понял — изумление, недоверие, подозрение? Замешательство? Испуг?
— Откуда это у тебя? Откуда?! — Голос главаря внезапно осип; он смотрел на Гэджа так, словно видел перед собой не жалкого, с головы до ног перемазанного грязью мальчишку, а по меньшей мере привидение… умертвие, темным и недобрым колдовством восставшее из могилы. — Откуда? — Он опять яростно встряхнул пленника. — Отвечай!
— Не трогай… — непослушными, разбитыми губами прошептал Гэдж. — Это — моё…
— Леший! — хрипло пробормотал Каграт. Прежде, чем мальчишка успел что-либо сообразить, он схватил Гэджа за волосы и рывком нагнул вбок его голову, отбросил в сторону жёсткие чёрные пряди, разглядывая что-то сзади на мальчишеской шее; сдавленно процедил сквозь зубы несколько бессвязных слов. Наконец выпустил ошеломленного Гэджа и вновь жадно обшарил его взглядом; лицо вожака по-прежнему было перекошенным и серым, словно бы обесцвеченным, но впечатления вытащенного из воды карася он уже не производил. Секунду помедлив, он исподлобья покосился на огромного урука, который, завладев котомкой и кинжалом Гэджа, с довольным ворчанием разглядывал отделанные серебром замшевые ножны:
— Верни парню вещички, Шавах.
Шавах небрежно дернул плечом. Лениво ощерился:
— Да иди ты!.. С какой стати? Коли он из наших — пусть бежит жалуется Визгуну, что его ограбили… а коли чужак — пусть засунёт свои заломы себе в задницу, понял?
— Что? — Каграт как будто опешил. — Это ещё что за собачьи отгавкивания?
— А то, — прорычал Шавах. — Кинжал слишком хорош для такого сопливца… а мне, глядишь, как раз подойдёт. Ясно?
Этого Каграт стерпеть явно не мог. Он выпустил Гэджа, неторопливо выпрямился, развернулся к Шаваху всем корпусом. Положил лапу на кожаную шлею кнута.
— Я сказал: верни барахло по принадлежности, — медленно и внятно произнёс он, по-прежнему не спуская с Шаваха глаз, глядя на него зло, мрачно и вызывающе. — Плохо расслышал, мразь? Или мои слова тебе ныне не указ? Кто тут командует, интересно — ты или я?
Шавах издал короткий презрительный рык. Подобрался и ощетинился, не выпуская гэджевское шмотье из рук, глазки его блеснули свирепо.
— Сегодня — ну, допустим, ты… А завтра — глядишь, и я.
— Да ну? Командирский мундир на себя примеряешь, значит? — Каграт так стиснул челюсти, что зубы его не скрипнули — хрустнули, точно молодой ледок под каблуком. — Только гляди, губешки-то особливо не раскатывай, гнида, не по плечу он тебе. И нежную мою, неустойчивую психику не травмируй. И не таким, как ты, пятки за уши заворачивал… посему у тебя одна задача — вернее, две: заткни хайло и исполняй приказ! Живо!
Он рванул с пояса кнут, щёлкнул им перед носом бунтаря резко и угрожающе. Шавах потемнел и отшатнулся; лицо его задергалось, точно в него плеснули помоями. Рука стремительно метнулась к эфесу скимитара — скорее инстинктивно, нежели под влиянием сознания, которое, как это частенько бывало у Шаваха, вряд ли поспевало за ходом событий.
— Даже не думай, — скучным голосом сказал Радбуг. — Или о твоем неповиновении и нарушении дисциплины доложу куда следует в письменном виде.
Шавах глухо зарычал, кося на Радбуга налитым кровью глазом. Этот вонючий полукровка опять лезет не в свое дело! Не то чтобы Шавах всерьёз опасался какого-то там вшивого Радбуга, но ведь настрочить донос в Канцелярию этому сукину сыну и впрямь ничего не стоит, а у визгунов, всем известно, с нарушителями и бузотёрами разговор короткий…
Он чуть помедлил — и с яростью швырнул котомку Гэджу в руки. На секунду их взгляды встретились — и Гэдж содрогнулся: выражения такой ненависти к миру, такой лютой, звериной озлобленности ему не приходилось видеть даже в глазах несчастного, заморенного голодом степного волка в Эдорасском зверинце.
Каграт крепко сжал пленнику плечо.
— Пойдешь с нами, парень.
— Куда? — пробормотал Гэдж, слишком ошеломленный и подавленный для того, чтобы протестовать. В голове его царила сумятица, мысли были мелкими, невнятными, рассыпающимися, словно горох, Гэдж никак не мог ухватиться ни за одну.
— Куда поведут. Пошли, пошли… не отставай, Визгун ждать не будет. Ну, а вы чего стали… эльфы? — Он сердито цыкнул на своих ухмыляющихся парней. — Для вас теперь простой язык недостаточно деликатен, к вам по-эльфийски, с поклонами подкатывать надобно да челом в ноги бить? Будьте любезны, судари милейшие, соблаговолите наконец напрячь задницы и побыстрее шевелить копытами, а?