Священный город Ван-Елдэр, Гегемония Хаоса
Ликс, пронёсшийся вниз по ступенькам башни со скоростью пули, уже пару минут слонялся по ступеням перед порталом входа, расшвыривая ботинками жёлтые и красные кленовые и дубовые листья, когда Вилириан, наконец, вышел на улицу. На лице Архонта Непреклонности сияла лихая улыбка.
— Ну что, — подросток невольно улыбнулся сам, видя такого весёлого отца. — Куда пойдём?
Вилириан глянул на серое небо; чутьё потомственного Ван-Елдэрца подсказывало ему, что не более чем через полчаса зарядит дождь.
— Куда-нибудь недалеко? В "Шмеля"?
Ликс вздохнул.
— Пап, мне не восемь лет.
— Хм… а скажи, Ликс, а ты случайно не можешь посещать «Угли и Лёд»?
Этот легендарный ресторан принимал только людей искусства, не делая исключений ни для кого, будь ты хоть сам Верховный Старший.
— Ага, — кивнул тот. — Представляешь, получил приглашение с полгода как. Как цирковой артист.
— Ты цирковой артист? — удивился Вилириан. — Как так получилось?
Он сбежал по ступенькам, не оборачиваясь.
Ликс, точным пинком запулив жёлудь в статую Алого брата, поспешил за ним.
— Ну, пару лет назад я посоветовал Вайшу, как нужно содержать игуан. Мы с ним задружились, и я стал посещать других зверей… Потом лемуры ко мне очень привязались, и отказались выходить на сцену без меня. Тогда меня нарядили в дерево, и они делали свой номер на мне, представь! Вот. Потом Вайш понял, что моё присутствие на сцене успокаивает зверей, и я теперь каждую декаду пару раз работаю на манеже. В костюме. У меня вроде как талант к дрессуре. Так что да, я цирковой!
— Почему я об этом ничего не знаю, хм, — пробормотал Вилириан. — Что ж, прекрасно. Значит, нам только дойти до конца проспекта. Посидим в «Угли и Лёд», расскажу тебе хорошие новости.
— А ты что, тоже человек искусства?
— Я поэт, — хмыкнул Вилириан.
— Почему я об этом ничего не знаю? — рассмеялся Ликс.
— Потому что я перестал публиковать стихи ещё до твоего рождения, — улыбнулся Архонт Непреклонности. — Однако когда-то они считались неплохими.
— Дела. А ну прочти что-нибудь!
— Хммм… ну, раз такое дело, — не переставал улыбаться Вилириан, — тогда слушай. Как же там…
Мне было пять.
Я вошёл на светлую веранду —
И увидел, что в низких плетёных креслах
Сидят трое.
Мой отец, мой дед и мой прадед.
Они курили крепкий табак и подшучивали друг над другом.
Я остановился в дверях, глядя на них, а затем подбежал к отцу.
Он поднял меня и посадил на колени.
Руки отца — южный ветер.
Ноги отца — весёлые холмы.
Я сказал «Привет, папа», спрыгнул, и подбежал к деду.
И он поднял меня и посадил на колени.
Руки деда — дубовые ветви
Ноги деда — гранитные скалы.
Я сказал — «Привет, деда», спрыгнул, и подбежал к прадеду.
И он поднял меня и посадил на колени.
Руки прадеда — хлебные корки.
Ноги прадеда — ветхие доски.
И я испугался, что подломится подо мной
хрупкий мостик
и я упаду
в реку любви.
— А где рифма? — удивлённо сказал Ликс.
— Рифмы не предполагается, это такой стиль.
— Эээээ… Ну… Прочти что-нибудь ещё?
— О чём?
— О маме есть? — Ликс слегка замялся.
— Есть. Сейчас…
«Смотри, — сказала она, — это просто:
вытягиваешь руки над собой
приседаешь
и прыгаешь в воду руками вперёд».
Она наклонилась и прыгнула с камня в море.
Почти без всплеска
она нырнула, а затем её голова появилась
в трёх алдах впереди.
Она повернулась и крикнула мне:
«Попробуй!»
Я покачал головой.
«Выйди и покажи ещё раз».
Вилириан внезапно закашлялся.
Ликс посмотрел на отца удивлённо.
— А что здесь такого? О чём это?
— Айя когда-то учила меня плавать, — задумчиво произнёс Вилириан. — Мы тогда ездили по побережью, обновляли небольшие печати в приморских поселениях. Она плавала как рыба, а я был неважным пловцом.
Он пристально посмотрел на небо, моргая.
— Кажется, сейчас хлынет.
— Что-то я не понимаю, — с досадой произнёс Ликс, — что тут такого поэтического. Так кто угодно может.
— Попробуй, — пожал плечами Вилириан.
Ликс замолчал, шевеля губами.
— Ну…
Мы шли с отцом по улице
И он читал мне свои стихотворения.
Но в них не было ни рифмы, ни ритма.
Я спросил: а что здесь такого?
Он сказал мне: попробуй сам.
Вот я и пробую
и мне кажется, получается неплохо.
— Да ты поэт, — рассмеялся Вилириан. — Дорогу поэтам!
Привратник, окинув их взглядом, отворил тяжёлую дверь из резного дуба с изображением восходящего солнца.
— Приветствия, — сказал он хмуро.
Ликс и Виль оставили пальто гардеробщику и вошли в залу на первом этаже. Здесь и там, около низких зелёных столиков на фиолетовых кожаных диванах лежали спящие гости, несколько людей, сидевших у барной стойки, вели негромкие беседы. Тяжёлые красные шторы были задёрнуты, так что и без того неяркий дневной свет еле освещал густой, пропахший дымом благовоний полумрак залы. Картины на стенах были темны, и казалось, что древние полуобнажённые герои на них сражаются с собственной драпировкой. Подошёл служитель в фиолетовой мантии с капюшоном: он нёс перед собой поднос со свечами, и его худое лицо, освещённое снизу, выглядело загадочным и зловещим.
— На какой этаж желаете? — прошептал он.
— На седьмой, — тихо ответил Вилириан. Служитель повернулся и, мягко ступая войлочными тапками, повёл гостей за собой. Они прошли через центральную сцену и завернули в небольшой коридор; проводник тихо отворил дверь. За ней обнаружилась залитая светом из широких окон беломраморная лестница, кривыми петляющими спиралями ведущая вверх. К выкрашенным голубой краской стенам были хаотично прилеплены отдельные листы, покрытые значками нотной грамоты.
Отец и сын начали подниматься по лестнице, стуча подошвами сапог; служитель притворил за ними дверь.
— Почему они все спят, — удивился Ликс.
— Ты разве здесь не был? Ты же сказал, что можешь посещать Угли и Лёд.
— Я могу их посещать — но я этого ни разу не делал, — буркнул Ликс. — Здесь странно.
— Это богема, — усмехнулся Вилириан. — Сейчас полдень, а они встают не раньше трёх.
— Так шли бы домой спать.
— А зачем? Идти куда-то, суетиться… а так заснул, проснулся — и праздник продолжается. Может, у них и дома никакого нет. Ничего, на седьмом этаже, под крышей, собираются ранние пташки.
— Невысокий дом!
— В то время, когда его построили, даже семь этажей считалось порядочной высотой. Сами Алые Башни были алдов по тридцать-сорок.
— А сколько ему?
— Пятьсот пятьдесят лет, — отрезал Вилириан. — Это одно из самых старых зданий в Ван-Елдэре. И с тех самых пор здесь — ресторан Угли и Лёд. И держит его всё та же семья Енеров. Так что, парень, ты, считай, находишься в клановом домене. Только это домен не Алых, а искусства. Здесь всем безразлично — Алый ты, Белый, серый. Хоть ты птичий сын будешь, или говорящий оживлённый. Важно одно: можешь ли ты творить.
— Да знаю я, — сказал Ликс. — Но какой же из меня, к штилю, творец? Я стою на манеже, говорю зверям ласковые слова. Я потому сюда и не ходил.
— Ну, — улыбнулся Вилириан, — Енерам лучше знать, кто человек искусства, а кто — нет. Они сочли тебя достойным — ты достоин.
— А говорящие оживлённые здесь что, есть?
— Представь себе. Пара беглых кутхских големов здесь прижились. Один пишет музыку, другой рисует. Почти не выходят на улицу. Ну, они не говорят — они пишут на дощечках, которые носят на груди.
— Ого! А птичьи дети?
— Триста лет никого не было. Во всяком случае, официально.
— А неофициально? — Ликс затаил дыхание.
Вилириан загадочно улыбнулся и ничего не ответил.
— Ну!
Вилириан развёл руками.
— Ходят слухи… разные ходят слухи, — неопределённо произнёс он и распахнул дверь на седьмой этаж.
С высоких сводчатых перекрытий из красного кирпича на цепях свисали птичьи клетки, в которых щебетали на разные голоса разноцветные пичуги. В кадках стояли пальмы и разные диковинные растения, в воздухе пахло оранжерейной влагой. Пол из полированного камня был покрыт лиственными узорами, и в центре обширной залы журчал фонтан. Огромную залу разделяли на части ряды горшков с растениями и стеллажи с книгами. Здесь и там были расставлены столы и кресла, но в зале было почти пусто, лишь два служителя ходили по зале, насыпая корм птицам, да у одного из окон развалившийся в кресле низенький усатый мужчина в белом сюртуке жевал бутерброд, листая книгу.
Вилириан прошествовал к одному из столов около фонтана, сел, заказал еду и уже успел дождаться, когда принесут салаты. Всё это время Ликс бегал вокруг клеток, заглядывая в них, но, наконец, перевозбуждённый, плюхнулся в кресло напротив и начал делиться впечатлениями. Отец какое-то время пропускал мимо ушей рассказы сына, кивая и поддакивая, потом прервал его.
— Ликс. Ты же понимаешь, что фраза «Красногрудый яратирский клёст» мне говорит только «это птица с Яратира с красной грудью». Соизмеряй свой пыл с моими познаниями.
— Клёст — это птица вот с таким клювом, которая лущит кедровые шишки, — показал скрещенные пальцы Ликс. — Я читал, что клесты не размножаются в неволе, но здесь живёт целое семейство…
— …а значит, они размножаются в неволе. Поздравляю, Ликс, твой мир иной, чем ты думал. К слову о Яратире: ты знаешь, что Ройт находится там?
Ликс замолчал.
— Ройт? — спросил он, сглотнув.
Вилириан молча кивнул.
— Каким образом он на Яратире-то оказался?
— Рессам хотел его переправить в один из наших фортов, но вмешался Храм, и его перебросило на Яратир.
— Он в порядке? — несколько виновато спросил Ликс.
— В полном. Нашёл себе новых друзей и приключений на голову. Мы почти декаду не могли понять, где он и что с ним происходит.
— Я здорово тогда на него разозлился, — пробормотал Ликс.
— Имел право, — кивнул головой Вилириан. — Что с Торрой, кстати?
Ликс нахмурился.
— Это не похоже на обычное воздействие воплощающей эссенции. Её смотрел Вайш, Хаор, даже Рессам заинтересовался. Она не жива и не мертва. Рессам говорит, она замкнута на Ройта, и будет слушать только его команды. С каждым днём она всё больше обрастает кристаллами. Слушай… хотел спросить, ты можешь её обратно вернуть? Ну, с помощью своей… Реалиоры?
Вилириан вздохнул.
— Теоретически, могу попробовать. Вполне возможно, что и удастся. Но сейчас действительно важно, чтобы мы изучили воздействие на неё эссенции. Пузырёк, который мы нашли в комнате Ройта, содержит неизвестное вещество. Мы не знаем, как оно к нему попало, но предполагаем, что от Белых.
— Штиль разбери этих зануд! Что за штилеву дрянь они выдумали? Почему ей пользуется Ройт? Он что, совсем флюгер потерял?
— Я полагаю, что Ройт понятия не имел, что применяет. По правде говоря, я — извини — даже рад, что первой пострадала собака, а не, скажем, человек. Представь себе, что такая эссенция попала бы на кожу мне. Возможно — если бы я не успел применить способности — я бы превратился в безвольного голема, следующего приказам того, кто нанёс эссенцию.
— На штиля это Ройту?
— Ройту совершенно незачем. А некоторые Белые были бы счастливы. Представь себе, что они сказали Ройту, что это, допустим, безопасное снотворное. Мы спорим, и Ройт применяет его на меня. После этого они говорят ему, что у них есть противоядие, но чтобы его получить, Ройт должен приказать мне сделать то-то и то-то. Например, доставить куда-то сто данхов великой эссенции. Или выпустить из Стальных Ям несколько преступников.
— Дичь какая-то. Что, думаешь, Ройт бы так поступил?
— Не знаю, Ликс. Смотря насколько он был бы напуган и растерян. Однако, сейчас Ройт на Яратире, и какой бы план не был у Белых, Ройт вне их досягаемости. Теперь он вместе с одним из наших опытных агентов, которого туда перебросил Рессам, и всё будет в порядке. Я, признаться, очень рад. Не находил себе места всю дорогу.
— Один агент на Ройта — маловато, — Ликс вгрызся в яблоко. — Чего ж ты сразу отряд не послал?
— Послать на территорию другого государства отряд Алых с помощью переноса — грубое нарушение дипломатических соглашений. Там, конечно, глухомань, но всё равно — отряд привлёк бы очень много внимания.
— И что?
— А то, что и дож Юхати, и Непререкаемый Кутха сразу начнут беспокоиться — а не перенесётся ли завтра боевой отряд Алых к ним в покои? И в страхе начнут отдавать какие-нибудь глупые приказы. Думаешь, у нас нет их шпионов? Я не хочу развязывать агентурную войну. А так… ну, послал я одного агента выручить сына. Даже если об этом станет известно, меня поймут. Но я рассчитываю, что никто не заметит.
— Агент-то надёжный?
— Йис говорила — именно такой, какой нужно.
— Ну, если Йис сказала… — протянул Ликс, и вдруг вытянул шею, вглядываясь.
Лавируя мимо кадок, по направлению к столу быстро шёл Верховный Старший Шоннур. Вилириан проследил взгляд Ликса, и побледнел.
— Что случилось, — он вскочил, направляясь к другу.
— Рессам исчез. — мрачно проговорил Шоннур. Он выглядел постаревшим, усталым, под глазами залегли тёмные круги.
— Что?
— Рессама нигде нет. Мало того, его словно нигде и не было никогда. Маятники кружат, собаки не берут след, искатели слепы, массивы глухи — всё бесполезно. Мы отправили агентов и детективов, они сейчас переворачивают вверх дном всю его башню.
Вилириан опустился в кресло, в глазах плескался ужас.
— Никто не должен об этом знать, Шоннур.
— Сам знаю! Но уже слишком поздно я перехватил контроль над его поисками. Слишком много людей знают.
— Значит, уже неважно. Но Рессама необходимо найти.
— Я затем к тебе и пришёл. Запусти большой поисковой массив Рессама, Виль. Рессам мог перенестись куда-то за пределы действия обычных поисковых массивов, и мы его просто не видим.
Вилириан потёр лоб. Ликс обеспокоенно смотрел на него.
— Мне нужно подготовиться. Вечером буду в башне Хинн.
Шоннур коротко кивнул и удалился.
Вилириан откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди, и испустил печальный вздох.
— Пап?
— Если Рессам пропал, это катастрофа, — угрюмо сказал Архонт Непреклонности. — Без него Ван-Елдэр теряет четверть своей силы.
Ликс поперхнулся.
— Четверть?
— Это я ещё оптимистично высказался. Может, и треть. Все плетения на Алых башнях — Рессама. Массивы поиска, преобразования, деконструкции — Рессам. Искусство пространственного переноса — Рессам.
— Я думал, этим занимаются все Алые, что работают вместе с ним, — пожал плечами Ликс. — Он же не сам строил их все, в конце концов.
Вилириан взялся за голову, взлохматив чёрные короткие волосы.
— Сердце пьёт из глубины. Ты понимаешь, что это значит?
— Ну, что Алый постигает тайны, погружаясь в изучение своих способностей?
— Не в изучение своих способностей.
— В нигредо?
— И не в нигредо.
— А куда?
— А штиль его знает куда, Ликс, — раздражённо сказал Вилириан. — Как ты применяешь свою способность? Ты же можешь слушать некоторые растения. По-моему, суккуленты.
— Беру и применяю, — удивлённо сказал сын. — Вроде как бы стараюсь это делать. Беру и слушаю суккуленты.
— А как именно? Что ты при этом делаешь? Если подробно?
— Эээээ… — задумался тот. Присмотрелся к одному из кактусов, замолчал. Взгляд его стал отстранённым.
Вилириан сначала нервно постукивал о край стола перстнем, потом спохватился и перестал.
— Ну… я как бы замолкаю, а потом чем-то внутри вроде как подцепляю что-то в себе. Скорее двигаю. Потом у меня немного закладывает в ушах, и я вроде как слышу нечто вроде странных звуков, которые не похожи на звуки, и при этом чем-то понимаю, что он расстроен и жалуется на плохую почву. Они все обычно жалуются. Не очень полезная способность, знаешь ли.
Вилириан кивнул.
— А теперь подумай о том, как ты это понял.
Ликс поднял брови и уставился на отца.
— В смысле, как я это понял. А как я вообще что-то понимаю?
— Вот, и это самый главный вопрос. Как ты вообще что-то понимаешь. Попробуй посмотреть, как ты что-то понимаешь. Закрой глаза. Смотри на то, как ты смотришь. Понимай то, как ты понимаешь. Думай о том, как ты думаешь. Смотри на то, как ты смотришь. Понимай то, как ты понимаешь. Думай о том, как ты думаешь. Смотри. Понимай. Думай. — Вилириан говорил размеренно, с длинными паузами между словами.
Ликс, прикрыв глаза, обмяк в кресле. Повисло молчание. Вилириан терпеливо ждал.
— Голова так кружится, — ответил он, не открывая глаз. Голос его был какой-то чужой, незнакомый. — И ощущения странные. Немного страшные. Я будто на дно погрузился, в темноту. Там всё как бы другое: трогаешь что-то, и оно разваливается.
Он открыл глаза и начал их тереть.
— Что-то понял?
— Вроде нет. Или понял…
— А теперь попробуй ещё раз применить способность, — сказал Вилириан, отправляя к Ликсу щелчком по столу скляницу живого стекла с алой жидкостью внутри.
— Да я не потратился, — возразил было он, но Вилириан жестом прервал его.
— Попробуй.
Ликс накрыл ладонью скляницу и снова присмотрелся к тому же кактусу.
— Ого, — бодро сказал он. — Ему не хватает этого… олова? Серы? Нет… Чего-то горького… он хочет горького. Такой неприятный вкус, а ему нравится, он скучает по нему. Кислого и горького.
— Ему не хватает фосфора, — кивнул Вилириан. — Молодец.
— Ого. А что ты мне раньше такое не показывал?
— Обычно такому учат на специальных уроках в Академии. Итак, Ликс, ну как, хочешь повторить? Ещё раз попробовать понять, как ты понимаешь? Посмотреть…
Ликс замахал руками и скривился.
— Кружится голова, неприятно. Будто заболел. Нет, в другой раз. Сейчас даже думать об этом неприятно.
— Сейчас ты, скажем так, немного хлебнул из глубины, Ликс. Я помог тебе это сделать, но основную работу ты сделал сам. Чем глубже ты будешь погружаться, тем сильнее будет твоё сердце, и тем лучше ты будешь владеть своей способностью. Если ты будешь исследовать свои глубины решительно и спокойно, вливать в себя эссенцию, изучать и применять Максимы и непреклонно следовать пути истинного Алого, ты однажды сможешь постичь искусство формирования своей Реалиоры. Возможно, даже не одной.
— Так просто?
— Это самое сложное, Ликс, что только есть под небесным ветром. Ты сейчас не сделал даже четверти шага, а уже устал. Рессам же погрузился на невероятную глубину. Его понимание природы Хаоса, природы Алой эссенции несравненно, и именно потому его массивы и Великие Печати превосходят все существовавшие до него. Он может, глядя на проект Великой Печати, внести три-четыре исправления, и она станет вдвое эффективнее. Он видит ошибку в созданном массиве, и чувствует, каков он должен быть. И его Реалиора Пространства может перебросить предмет или человека на десятки тысяч газаров так же просто, как я перемещаю чашку по столу. Наша сила и процветание зависят от Рессама. Как и от каждого Архонта. Девятка Архонтов значит для Ван-Елдэра едва ли не больше, чем все остальные Алые, вместе взятые.
Ликс хмыкнул.
— Ну, если он такой могущественный, то с ним ничего не должно случиться.
— Сейчас странные времена, — устало сказал Вилириан. — Мне уже кажется, что может случиться что угодно. Пошли домой. Мне нужно подготовиться, чтобы запустить большой массив Рессама и найти его.
— А как ты-то его запустишь?
— Реалиорой Воли, конечно.
— А ты сможешь?
— Думаешь, Архонта Непреклонности так называют за строгость со своими детьми? — усмехнулся Вилириан. — Если надо, то я могу всё.