Первое, что я почувствовал — головную боль. Судя по всему, именно она меня и разбудила. Не открывая глаз, я плыл внутри этой монотонной боли, которая набегала волна за волной, будто хотела укачать меня, как мать — ребенка. Но вместо убаюкивающего сна я ощущал, что в мои виски врезаются острые камни. Ц-ц-ц, ц-ц-ц, ц-ц. Их острые грани царапают мой череп изнутри, боль отступает и снова накатывает вместе с новой волной. Бьется и бьется о мою бедную голову.
Я даже попытался было уснуть снова, но от этой извращенной попытки меня начало еще и мутить. Я открыл глаза. Их тут же резанул серый холодный свет; головная боль, а с ней и качка усилились. Перед моими полузакрытыми глазами раскачивался потолок, сложенный из темных досок, вторя маятнику у меня в висках. Бам-бам-бам.
Хуже похмелья в своей жизни я не помнил. Ужасно было еще и то, что пьянки накануне я тоже не помнил, помнил только, как собирался её затеять. Вот это самая грустная часть хорошей вечеринки: ты не только умираешь с утра, но и не помнишь тех вещей, которые стоили того, чтобы сегодня так страдать. И стоили ли? В такие моменты я совершенно искренне презирал себя. Как-никак, а мне не шестнадцать лет уже, пора знать меру. Ничего хорошего в таких вот мучительных пробуждениях я не видел. Как и в том, чтобы совершенно утрачивать контроль — что, по всей видимости, и произошло со мной вчера.
Ветра, и как теперь хоть что-то вспомнить? От любой попытки подумать голова начинала трещать еще сильнее.
Смотреть на раскачивающийся потолок я больше не мог. Внутри меня ворочалась мутная волна, требующая немедленных действий. Я сполз с кровати, по-прежнему плохо различая что-то из-за мучавшего меня света. Попытался влезть в свои ботинки, но пальцы рук не слушались, и я побрел как был — в носках. Хорошо еще, что не голый. Видимо, сил снять обувь мне вчера хватило, но — только и всего. До двери я добирался, качаясь, постоянно припадая то на одно колено, то на другое, и хватаясь руками за стены. Я сбил по пути стул и боком напоролся на угол стола, взвыв даже не от боли, а от бессилья. Мне никак не удавалось двигаться прямо. Ноги меня не держали, голова кружилась, пол казался качающейся, ужасно нестабильной поверхностью, опереться на которую у меня никак не получалось. Это определенно было самое худшее пробуждение в моей жизни. Больше никаких вечеринок, никогда!
Дверь распахнулась наружу, и, я не ожидая этого, выпал из нее в какую-то холодную лужу. Откуда здесь столько воды? Я что, в каком-то притоне? Даже думать не хотелось, как и почему я оказался… там, где оказался.
Меня оглушил истошный крик каких-то птиц, окатила волна холодного воздуха и ослепил яркий свет. Не в силах терпеть всё это, я зажмурился и, проклиная все и сразу, свернулся калачиком и попытался умереть прямо здесь.
— Доброе утро!
Умереть мне не дали. Чьи-то цепкие пальцы ухватили меня за плечо и вытащили из лужи. Я попытался вяло сопротивляться, кажется, даже что-то сказал, но сознание и тело снова рассоединились, я упал куда-то в темноту.
Через секунду (во всяком случае, мне так показалось), меня что-то ударило, и тут же стало холодно и мокро. Я распахнул глаза, смаргивая ледяную воду и осматриваясь.
— Я что, на корабле?!
Я сидел на деревянном стуле. Справа от меня был низенький, по колено, деревянный бортик, а за ним катились мутно-серые волны с белыми барашками. За ними виднелся скалистый берег и кромка леса. Под ногами был грубый дощатый настил, изрядно побитый, посыпанный какими-то ошмётками коры.
Вот, значит, что у меня за похмелье! Я на корабле. Мир качается не только в моей голове. Еще плохо соображая, я повернул голову влево и обнаружил что-то вроде невысокого строения на палубе. Понятия не имею, какое название может иметь деревянная коробка, с окошками, вероятно — каюта. У неё было несколько дверей, и перед одной из них стояла, уперев руки в бока, сердитая рыжеволосая девушка. У ее ног валялось пустое ведро. Я перевёл взгляд с ведра на её сапоги, зачем-то изучая их. Хорошие сапоги. Ветра, как болит голова!
Из сапог девушки торчали стройные ноги в темно-зеленых брюках, из них росло туловище, в такой же по цвету куртке с многочисленными карманами. Венчало это все симпатичное, в общем-то, лицо, которое разглядывало меня хмуро и, пожалуй, презрительно.
Ситуация складывалась явно не в мою пользу. Видимо, мне предстояло как-то оправдаться. В том, что я совершенно не помню. Ну, какой же позор! Я был готов проклясть себя смертным проклятием, лишь бы никогда больше не оказываться в такой вот идиотской ситуации. Впрочем, не в первый раз. Никаких вечеринок больше!
— Слушай, — начал я осторожно, — наверное, это не очень хорошо звучит, а выглядит еще хуже, но я совсем ничего не помню, — я изобразил обезоруживающую улыбку, надеясь, что язык при этом не вываливается из моего рта.
Девушка напротив выгнула бровь, давая мне понять, что улыбка не сработала.
— Это не потому что я тебя забыл или… — мне никогда не давалось красноречие до завтрака. — Что бы я ни делал накануне, это точно был не я. Я очень уважительно отношусь к девушкам, особенно таким хорошеньким… — бровь вернулась в хмурое положение. — Ко всем девушкам! — попытался я исправить положение. — Ты сейчас мне наверняка не веришь, но на самом деле, я совсем не такой, как мог показаться тебе вчера. Что бы я там ни говорил или делал, это делал за меня алкоголь.
Честно говоря, слова давались мне с большим трудом. Голова все еще гудела, а непрекращающаяся качка только усиливала рвотные позывы. Больше всего мне хотелось сейчас прикрыть глаза и ни о чем не думать, но передо мной возвышалась явно обиженная и возмущенная мною девушка. Учитывая ее методы пробуждения, игнорировать ее чувства не стоило.
— Послушай, — продолжил я с новым пылом, — если я тебя как-то обидел, или… — я поморщился, — сделал что-то дурное, я извиняюсь. Если я там, не знаю, грязно приставал, — я поморщился, — я искренне прошу прощения. Может тебя утешит, что сейчас мне так плохо, ты даже не представляешь себе, как!
Я горестно вздохнул: так жалко звучал мой лепет. Ветра, дайте мне сил пережить это позорище!
— Грязно приставал? — девушка наконец заговорила.
Ее голос поразил меня ясностью и какой-то даже солдатской резкостью. Каждый слог в фразе она будто выговаривала с отдельно — четко, быстро, немного нервно.
— Ко мне?
— Ну да, я подумал…
— Что?
— Что, может, я был чрезмерно настойчив, например или, наоборот бросил тебя посреди веселья…
Второе было очень в моем духе, кстати, я легко мог увлечься чем-то еще, вдохновлённый алкогольными парами.
— Настойчив?
Карие глаза напротив на миг округлились, в них мелькнуло понимание, тут же сменившееся новой порцией презрения. Я не успел сообразить, что происходит, как меня болезненно потрепали по щеке ладонью в перчатке. Болезненно — потому что камни внутри моего черепа от этого прикосновения снова пришли в движение.
— На этой вечеринке настойчивой была я, — сообщила мне девушка, снова дернув бровью. — Так что не воображай лишнего. Иди в свою каюту, Ройт Айнхейн, и приведи себя в порядок, мы на пути в Почерму.
Она указала мне на дверь, из которой я вышел, и скрылась за соседней дверью.
Зайдя в каюту, я машинально, морщась от боли, стянул промокшую рубашку, утёр ей лицо и волосы. Оглядевшись по сторонам, заметил увидел лежащую на столике около койки стопочку одежды; я взял новую рубашку и, стуча зубами, натянул её на себя. Погода, однако, не располагала к водным процедурам. Накинул сюртук, замотал шею шарфом и вылез наружу, морщась и пошатываясь. Где это я, всё же?
Вышел на палубу, огляделся. Я на каком-то длинном, длинном, длинном деревянном судне, довольно обшарпанном, его пустая палуба завалена каким-то сором вроде ошмётков коры. Каюта, из которой я вышел, располагается ближе к корме; впереди, на носу, другая маленькая пристройка. Между ними, на палубе, возвышается какая-то штука наподобие крана. Нет ни мачты, ни паруса, а небольшие облачка белого дыма, вырывавшиеся из пристройки на носу, не похожи на работу теплового двигателя. Как она вообще двигается? И да, я помнил, что такой корабль назывался баржа. Кой штиль понёс меня на эту баржу? И почему с девушкой?
Я растерянно пялился на бегущие за бортом тёмные речные волны. Я на барже. На барже. Куда я плыву? Девушка облила меня водой… и сказала, что мы на пути в Почерму. Почерма, Почерма… Воспоминания возвращались каким-то вихрем из мелькающих картинок. Бунт на пристани, Ногач, Золто, Чора… Всепроникающий ветер, никакой вечеринки не было! Эта девица напала на меня!
Понимание тут же привело меня в чувство. Даже головную боль сдуло прочь. Мне нужно было немедленно выяснить, что же на самом деле произошло со мной вчера,
— Это ты меня вырубила и похитила! Из-за тебя у меня так болит голова! — я распахнул дверь каюты, полный решимости и гнева. — Я пытался спасти Золто, а ты напала на меня посреди улицы! Какого штиля происходит?! Куда ты меня везешь? Где мои друзья?!
Я сжал кулаки. Теперь, когда я понял, что стыдиться нечего, меня затопила злость. Какая-то рыжая девица спутала все наши планы, да еще и настолько не вовремя.
— Меня зовут Лексина Дуайт, — моя похитительница сидела за небольшим столиком в углу каюты, — меня послали Архонты на твои поиски.
— Зачем? — это звучало так странно, что я растерялся.
— Затем, что ты исчез после суда, и твой отец вместе с другими членами совета сбились с ног, пытаясь понять, куда ты мог подеваться, — Лексина равнодушно пожала плечами.
— А бить меня было зачем? И где мы находимся?
— Не было времени объяснять. Приношу извинения. Тебе угрожала смертельная опасность, поэтому пришлось действовать быстро и решительно. Я нанесла точный и безопасный для здоровья удар. Мы на зафрахтованной мной грузовой барже, капитан которой не смог из-за стачки взять груз леса. Идём вниз по реке в Почерму, где мы пересядем на корабль до Тэшера.
Вот оно что. Я выдохнул и, подавив злость, кивнул. Агент Алых. Я редко мог понять ход их мыслей и обычно считал их необходимым злом. Тренированные, прошедшие десятки вливаний Алые, часто — из младших родов. Они были эффективными… и недалёкими. Надо же, баржа. Что ж, хорошо ещё, что я не трясусь в запряжённой волами повозке, замотанный в половик — для пущей безопасности.
— То есть, Архонты поняли, что совершили ошибку, осудив меня, и теперь спешат вернуть меня в Ван-Елдэр и принести свои извинения? — хмыкнул я, представляя, как нелегко было им принять такое решение. — Что ж, я согласен, но сначала необходимо…
— Ройт Айнхейн, у меня приказ доставить тебя не в Ван-Елдэр, — Лексина с явной насмешкой смотрела на мое вытянувшееся лицо.
— Но…
— Напоминаю, ты был осужден Судом Алых и будешь находиться в изгнании пять лет. Приговор суда Алых не может быть отменён.
— Зачем тогда они прислали тебя? Контролировать меня? — я снова начал злиться. — Ну так смотри: я в изгнании! Честно отбываю своё наказание! Ты вообще понимаешь, где я нахожусь?! Это самое настоящее изгнание, изгнаннее не придумаешь!
— Значит, в форте Хытыр-Кымылан тебе будет уютно, как внутри облака.
— Где?!
Я слышал про форт Хытыр-Кымылан — какая-то дыра на границе Гегемонии. На границе пустыни и … пустоши. Снова. Я невольно вспомнил начало своего изгнания и «пустошь», в которой я оказался. Сейчас мой лес казался таким родным! Золто, Ногач, Сандак были милейшими ребятами! Ветра, там же настоящие пустоши! Ни в какой форт я ехать не собирался.
— Я не поеду, — твердо заявил я.
— М?
— Не поеду. По суду меня отправили в изгнание, не в какой-то форт. Я в изгнании, мой приговор приведён в исполнение. Разворачивай своё судно, я возвращаюсь в Вохотма-Удо.
— Нет.
— Я возвращаюсь! — я подошёл к Лексине и сурово уставился на неё. — Мои друзья в беде. Я их не брошу.
— У меня нет никаких указаний насчет твоих новых друзей. В моих инструкциях только ты, я и форт Хытыр-Кымылан, — покачала головой Лексина. — Мы отправимся первым кораблем из Почермы.
— Ну так я даю тебе это указание! — рявкнул я сердито. — Я — прямой наследник дома Айнхейн, ты должна мне подчиняться по праву крови! Мы возвращаемся немедленно.
— Право крови обретается в смерти, кажется? — Лексина криво улыбнулась. — Я получаю приказы только от Архонтов. Войдешь в состав девяти — поговорим. Пока что ты объект, который надо доставить в нужное место — ничего личного.
С этими словами она поднялась и вышла из каюты, оставив меня одного размышлять над сложившейся ситуацией. Я был голодный, с больной головой и от того еще злее. С детства меня выводили из себя ситуации, где кто-то решал за меня, что мне делать, чего хотеть, кем стремиться стать и чем руководствоваться в жизни — довольно распространенная реакция, не так ли? Впрочем, с годами эта черта моего характера только усугубилась. Я не принимал хаотичку, не следовал обычаям Алых, плевал на авторитеты, вел себя вызывающе… и угодил под суд, да. Но, раздери-ветер, это был мой суд, мой приговор, мое изгнание! Как так вышло, что даже в этом случае обнаружились люди, которые стали решать, каким мне нужно быть изгнанником? Я был зол на Лексину, отца, всех Архонтов сразу.
До этого момента и не подозревал, как, оказывается, дорожу тем, что началось со мной после изгнания, а именно — свободной жизнью! По-настоящему, а не по игре, как было в Ван-Елдэре, где я после своих прогулок по Белым кварталам снова возвращался в башню и поднимался в свои покои, возвышавшиеся над городом. Здесь, на Яратире, я не обладал никакими привилегиями, и местные не вытягивались в струнку при моем появлении. Мне угрожали — как беззащитному изгою, давали приют — как бездомному страннику, смеялись над моими шутками, если было смешно и оскорбляли, если я не нравился. Да, пожалуй, большая часть моего пребывания в изгнании прошла под девизом «хуже быть, казалось, не могло, но стало», но зато все мои победы — возможно, нелепые и мелкие, были моими. Да, приятно пользоваться своим положением, когда ты можешь просто приказать гвардейцам, пришедшим разгонять собрание ремесленников, развернуться и уйти — и наслаждаться восхищёнными взглядами. Но здесь я был просто Ройт — не «тот самый Айнхейн», не наследник, не неприкосновенный носитель древней крови. И как же я был горд своими успехами.
Просто поразительно, какими глубокими сейчас мне показались такие, в общем-то, банальные идеи! И разве не этого хотел бы от меня мой знаменитый отец? Прекратить ребячество, повзрослеть, начать делать что-то?
Вот эту мысль, пожалуй, лучше было не думать. В голове тут же возник голос отца, с иронией спрашивающий, а что, собственно, я сделал такого особенного? Ну, я выжил в Норах, когда знающие люди были уверены в обратном. Знающим человеком был, правда, Золто.
Ветра, что же с ним сталось? Куда его потащили?
Я со стоном повалился на кровать. Настроение было хуже некуда.
— Время обедать.
В каюту вошла Лексина, удерживая на одной руке поднос с кофейником и какими-то неаппетитными на вид булками. Я с тоской подумал про пароход, оркестр и бесплатное пиво. Ну, хотя бы на этом судне тоже была какая-то кухня.
— Я отказываюсь ехать в форт Хытыр-Кымылан, — сообщил я, принимаясь за еду. — Я свободный человек, я не на службе — нет никакого закона, ограничивающего мои передвижения.
Свои права я прекрасно знал. Обычно, у меня всегда были только права. Практически в неограниченном количестве.
— Твои передвижения уже ограничены, — Лексины придвинула второй стул к столу, за которым расположился я. — Твоя служба в форте — решение Архонтов. Захочешь с ними поспорить — свяжешься оттуда.
— Я не поеду. Не можешь же ты меня постоянно вырубать, чтобы таскать с корабля на корабль!
Лексина скептически подняла бровь, и это меня вывело из себя окончательно.
— Прекрасно! — я стукнул кружкой по столу, расплескав кофе. — Значит, по-твоему, это отличный метод — тащить упирающегося человека, а, если он упирается слишком рьяно — бить по голове? Очень современно!
— Не хочешь, чтобы тебя били по голове, не сопротивляйся воле Архонтов, — Лексина пожала плечами и налила себе кофе. — Никто не желает тебе зла, наоборот даже.
— Первый раз слышу, что похищение человека — это доброе дело, — пробормотал я сквозь зубы.
Это ее спокойствие выводило меня из себя все больше. Я нервничал из-за Ногача с Золто и злился, что этому агенту Алых, похоже, совершенно плевать на все, кроме своей миссии.
— Слушай, — она, будто прочитав мои мысли, оперлась локтями о столешницу и устремила на меня пронзительный взгляд. — Я выполняю свою работу. То, что ты называешь похищением, для меня — сопровождение и защита.
— Ты грозишься вырубать меня на каждом шагу, как будто я опасный преступник!
— Преступник — да, опасный — нет. Во всяком случае, не для меня, как ты мог заметить.
Мне тут же вспомнилось ее эффектное появление в виде лисицы. Я знал, что за мной не отправили абы кого. Очевидно, Лексина — агент какого-то самого высокого эшелона, у которой в венах эссенции больше, чем крови. Шансов физически противостоять ей у меня не было.
— Я здесь представляю закон Хаоса, — продолжила она спокойно. — Если бы ты тоже его чтил, не оказался бы здесь. Твоя самоуверенность и дерзость привели тебя сюда.
— Закон Хаоса — который, кстати, нигде не записан — это, по сути, просто право сильного, — буркнул я сердито.
— Твоя слабость — твой выбор, не так ли? — Лексина равнодушно пила свой кофе. — Ты ведь не принимал эссенцию. Поэтому тебя судили, а не вызвали на поединок, например.
— И суд отправил меня сюда, а теперь…
Я осекся, вспомнив неожиданно слова Чоры. Сюда меня направил вовсе не суд. И Лексина также обмолвилась о том, что Архонты сбились с ног, разыскивая меня по всему миру.
— Я попал на Яратир не по воле Архонтов, — узор в моей голове наконец сложился.
— Суд отправил тебя в изгнание.
— О да, в форт Хытыр-Кымылан, видимо, — я растянул губы в улыбке, — вот только я здесь. Это была не моя воля, и не воля Архонотов.
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурилась Лексина.
— Это была воля Хаоса! — объявил я радостно. — Теперь я все понял!
— Что именно?
— Перед судом я обратился к Храму. Просил его о помощи, — сейчас этот момент казался таким далеким, будто воспоминание из детства, — и он отправил меня на Яратир! Храм не поразил меня смертью, не наделил способностями, не раскидал моих противников, но и не смирился с их волей.
— Архонты не твои противники, Ройт, твой отец был на суде, если ты не помнишь, — язвительно заметила Лексина.
— И он планировал для меня военную службу на краю страны, ага, — я широко улыбнулся. — Очень в его духе, вот только Храм решил иначе. И что теперь? Ты, представляющая закон Хаоса, планируешь нарушить волю Храма? Изменить его планы? И это я еще самоуверенный и дерзкий?
Лексина опасно сузила глаза. Я отсалютовал ей кружкой с остатками кофе. Кажется, мое положение уже не было столь однозначным и безнадежным.
Несколько минут мы молчали. Лексина — напряженно, во всяком случае, мне так казалось, я — наслаждаясь горячим кофе.
— То есть, ты полагаешь, что Архонты не представляют Хаос? — все-таки, она не выдержала.
— Архонты, — сказал я, жуя булку, — упорядочены по уши, куда им Хаос-то представлять! Закон хаоса? Это же чушь, вроде сладкого камня.
Лексина щипчиками подняла кубик сахара и положила его в свою чашку, выразительно глядя на меня.
— Абсурдность этого положения и доказывает его истинность, — невозмутимо сказала она. — Закон Хаоса невозможен, и поэтому он есть. Порядок сам из себя представляет идею закона, следовательно, у него никакого закона быть не может.
— В смысле?
— У Порядка не может быть особого Закона Порядка, так же, как ты не можешь быть своим собственным сыном. Хаос рождает абсурдные вещи, следовательно, Закон Хаоса может и даже должен существовать.
— Ты же не сама это придумала?
Лексина пожала плечами.
— Если ты думаешь, что ты — первый человек на земле, который бросает обвинения Архонтам в чрезмерной упорядоченности и нападает на идею закона Хаоса, вынуждена тебя разочаровать. В школе, в которой меня учили, разбирается несостоятельность куда более весомых доводов, чем те, которые ты привёл. Я удивлена, что ты, закончив Академию, рассуждаешь так примитивно.
— Много прогуливал, — буркнул я.
Стоило мне вступить в такой спор, как я сразу вспоминал о том, что дискуссии все-таки не были моей сильной стороной. «Не способен рассуждать абстрактно», — кажется, что-то такое говорили обо мне в кулуарах Академии после очередных моих разглагольствований во время занятий. Поговорить-то я любил всегда.
— Я не могу себе это представить, — мне пришлось признаться. — Хаос порождает закон?
— Именно так.
— Следовательно, самый законопослушный гражданин будет следовать Хаосу?
— Нет. Только в том случае, если он следует закону разумно и вкладывая в свои законопослушные поступки огонь своей души. Если он следует Хаосу из страха, он совершает ошибку.
— А может закон — ошибаться?
— Может, — сказала Лексина, — закон может всё. Я с удовольствием побеседую с тобой о природе Хаоса на пути в Хытыр-Кымылан, Ройт Айнхейн. Это будет полезнее для нас обоих, чем слушать твои извинения за пьяный дебош, которого не было.
— И всё же, зачем ты, представитель закона, била меня по голове?
— Я уже объясняла, что это было самым подходящим вариантом действий в сложившихся на тот момент обстоятельствах.
— Подходящий вариант?! — немедленно возмутился я: нет ситуации, где подходящий вариант — мое избиение. — Ты же агент, а не гвардеец, посланный усмирять бунт! Если ты захватываешь объект, и твоей целью является его безопасность, бить его — значит проявлять некомпетентность, — я подпустил сухости в голосе, выпрямился и бросил на Лексину свой фирменный взор Алого.
Лексина поморщилась.
— За годы службы я наслушалась выговоров, Ройт, и выработала к ним абсолютный иммунитет.
— Лексина, если бы ты хотя бы спросила меня, куда я направляюсь, ты бы выяснила, что я еду в Почерму, чтобы оттуда отправиться в Юхать, — я сокрушенно покачал головой. — Ты могла сопровождать меня как минимум полдороги, и мы оба были бы довольны. Вместо этого что? Ты вырубила меня, когда я пытался помочь другу, захватила и везёшь… туда, куда я и намеревался попасть! Вот только теперь из-за твоего «подходящего варианта» я всеми силами рвусь назад. Мои друзья в беде. Мы вернемся, поможем им, а там решим. Может, и в Хытыр-Кымылане неплохо. Или я спишусь с Архонтами, объясню им ситуацию, и они, наконец, оставят меня в покое на пять лет, как мне было обещано по суду.
Лексина вздохнула.
— Ну? Пожалуйста?
— Нет, Ройт. Я сожалею. Ты отправляешься со мной. Я не поверну корабль. — Её голос звучал искренно и даже сочувственно.
— Ты дура! — я сорвался. — Твердоголовая дура! Я хотел путешествовать вместе с другом, а теперь его, наверняка, захватили местные бандиты! Потому что Архонты не могут оставить меня в покое даже на другом конце земли? И потому что ты — лучший агент Алых — не могла сказать мне три слова! Три слова! «Куда ты едешь?»
— Все гораздо сложнее, чем ты и…
— Все в разы проще! — рявкнул я. — Слушай меня, ты, зверь безмозглый: не знаю, как, но я не отправлюсь с тобой ни в Хытыр-Кымылан, ни в Почерму, и Хаос мне свидетель, — я рассердился по-настоящему. — Я — носитель его воли! А ты — ограниченная тупица! Наёмный костолом на службе у Алых тиранов с промытыми мозгами!
По лицу Лексины пошли алые пятна. Судя по всему, она готова мне врезать ещё раз. Я вышел из каюты. Она тут же выскочила за мной, видимо, из опасений, что я сигану за борт.
Опершись о бортик, задыхаясь от гнева, я проговорил, глядя на реку:
— Эй, Хаос! Слышишь? Я сухой лист, готовый взлететь — мне нужен твой ветер! Я готов к новым приключениям, готов спать на камнях, драться с разбойниками, раздавать свои штаны манекенам, голодать и проводить бессонные ночи — только освободи меня от этого конвоира!
Ветер пронёсся над рекой, взлохматил мне волосы и унёсся прочь.