— Распогодилось. Это добрый знак.
Шоннур и Вилириан сидели в небольшой наспех выставленной полевой палатке. За ней располагалась Трибуна Свободного Изъяснения, которой Алые не пользовались уже очень много лет.
— Площадь заполнилась? — Вилириан не смотрел на друга.
— Еще час назад.
— И кого больше?
— Сообщают, что примерно половина Белых, но точно сказать сложно, многие ведь маскируются.
— Думаешь, они попытаются меня убить?
— Вероятность большая.
— И от Ройта по-прежнему нет вестей?
— Чора ищет его, — Шонн устало потер лицо, — он в пути.
— Я должен быть не здесь, а там, — Вилириан вскинулся, — честное слово, мой сын пропал в каком-то преступном притоне, что я здесь делаю?!
— Пытаешься управлять государством, как и обычно, друг мой.
— И у меня не очень-то получается.
— Там все готово, — в палатку заглянул Эрд. — О-о, — протянул он, наблюдая унылые лица, — мы уже сдались?
— Нет еще, — Вилириан усмехнулся и потянулся, щелкнув суставами.
— Многие пришли с оружием, — сообщил Эрд, зевнув.
— Прелестно, — Вилириан улыбнулся ему. — И что же они хотят? Публично растерзать детоубийцу?
— Вроде того.
— Мне подходит.
Он встал рывком и одернул чуть сбившуюся алую мантию. Глаза опасно блеснули.
— Тебя надо объявить… — начал было Шоннур, но Вилириан оборвал его.
— Не надо! Все знают, кто я такой!
Он в два шага дошел до свободного полога палатки и резко откинул его в сторону. В лицо ударил яркий солнечный свет. Вилириан сощурился и быстрой походкой отправился к сцене.
Толпа перед сценой волновалась. Он чувствовал это кожей. От тысяч устремленных на него глаз кровь внутри вскипала. Опасность, недовольство, азарт, страх — сильные эмоции клубились над толпой. Вилириан моргнул и шагнул к краю сцены.
— Жители Ван-Елдэра, собравшиеся сегодня здесь и готовые разнести услышанное по своим семьям, соседям и друзьям! — обратился он, глядя в самый конец площади. — Немало волнений выпало на вашу долю в последнее время, не так ли вы считаете?
В толпе одобрительно зашумели.
— Правда? А почему? — Вилириан дернул головой, будто бы услышал ответ от кого-то конкретного. — Кто-то из вас осудил собственного сына? Приговорил его к многолетнему изгнанию? — в толпе послышались нестройные шепотки. — Или, может, у кого-то здесь пропал бесследно старший сын, наследник и опора? Обвиняют ли вас в убийстве собственного сына, когда вы в беспамятстве ищете его следы по всему миру?
Вилириан сделал паузу, будто бы ожидая ответа.
— Нет, как я погляжу, — он криво улыбнулся. — Все описанное не происходит ни с одним из вас. Только со мной.
Он перевел взгляд на первые ряды, где, подсвеченный солнцем, сиял транспарант. «Смерть убийце!» — требовал он.
— Вы говорите о том, что ваша жизнь не достаточно хороша, — Вилириан проигнорировал это обвинение, — сегодня я не склонен согласиться с вами. Сегодня в городе нет человека печальнее и обеспокоеннее меня, ибо мой сын ранен, в плену на другом континенте, в городе с дурной славой, название которого я узнал лишь вчера. Сейчас его жизнь, вероятно, висит на волоске. И, пока это так, мне сложно проявить понимание в отношении налогов, привилегий и угнетений людей по сословному признаку. Возможно, ваша жизнь не достаточно хороша, моя же максимально ужасна. Не ждите от меня разумности и понимания — я убитый тревогой отец. И жалости во мне тоже нет.
Он сделал легкий поклон и удалился. Три вылетевшие в его сторону пули расплавились, ударяясь об Алое поле Архонта.