— Тиша! — звонко кричит Настя. — Нарви огурцов!
Сегодня у Тихона с Настей праздник: они отмечают год своей женитьбы. И отчим уже на скорую руку перехватил. В шелковой, яркой, как яичный желток, рубахе он появляется на крыльце и, перемахнув сразу все ступеньки, идет в сад.
Дюймачиха подходит к забору и выставляет свое галчиное лицо:
— С праздником, Тихон Веньяминыч!
— Благодарю, соседка.
— Огород-то у вас завидный, Тихон Веньяминыч.
— Ну и что?
— А солнышка маловато: дерево мешает… Тихон словно впервые смотрит на коробовку и вытягивает губы:
— Верно, соседка. Надо свалить.
— Да неужто свалишь? — По лицу Дюймачихи скользит хищная радость.
— Немедленно свалю, — бормочет Тихон и, растопырив руки, покачиваясь, идет меж гряд.
…Васька сполз с дерева и, обхватив шершавый ствол, замер. Тихон вернулся с топором, попробовал пальцем острие, подошел к яблоне.
Васька повернулся к отчиму и, старчески наморщив лоб, сказал, заикаясь:
— Не дам коробовку рубить.
Тихон сдвинул брови:
— А прок от нее какой? Только место занимает. Давай топай. — И взял Ваську за плечо.
Васька толкнул отчима и закричал тонким голосом;
— Уйди! Вынь-Мин проклятый.
Тихон, недоумевая, пожал плечами, перекинул топор с руки на руку.
— Чудак ты, Васька… какой чудак! — И, усмехаясь, покачал головой.
— Не надо коробовку рубить, дядя Тиша, — прошептал Васька.
— Ну и чудак же ты, — повторил Тихон и неловко погладил Ваську по голове.
Васька сжался и робко взглянул на отчима. Тихон улыбнулся и взлохматил Васькины вихры:
— Ну, идем.
— Идем, — сказал Васька и вытер рукавом нос.
Настя стояла перед зеркалом и поправляла волосы, когда они вдвоем вошли в избу. Тихон молча сел за стол, вздохнул и постучал пальцами. Васька тоже сел за стол и тоже постучал пальцами. Настя с беспокойством посмотрела на них и стала накрывать на стол. Она носила тарелки с пирогами и тревожно поглядывала то на Ваську, то на Тихона. А они молчали и вес постукивали пальцами.
— Да что с вами? — наконец не выдержала Настя.
— Ничего, — ответил Васька и, помолчав, добавил: — Верно, дядя Тиша?
Тихон высоко поднял брови, потом сдвинул их к носу и серьезно сказал:
— Да, ничего особенного…