Они встретились на полдороги. Люба, съежившись и изогнув спину холмом, выглядела только что промокшей до нитки под ледяным октябрьским ливнем. И жалкое это зрелище кольнуло Страдзинского, засадив в него сотню омерзительных иголок.
- Привет.
- Привет, - она увидела его, но не распахнулась ожидаемо навстречу.
- Пошли?
Люба кивнула покорной головой и, развернувшись, зашаркала рядом с ним, все также сжимаясь в несчастный клубочек.
- Давно меня ищешь?
- Нет, не очень, - бесцветно ответила она.
Зелёеная полоска света от изящного фонарика, прилепившегося над дверью ползущего мимо домика, коснулась ее щеки, и Рома увидел устремлёенный к земле уголок рта и нижнюю губу, слегка прикрывавшую верхнюю.
- Обиделась?
- Нет, - сказала она, всем своим видом показывая, что совсем, совсем не обиделась.
- Мы у Светки сидели¼ - Да, я проходила мимо, слышала голоса.
- Чего не зашла?
- Не знаю, неудобно как-то:
- Господи, чего ж здесь неудобного?
Люба слабо повела плечиком, показывая, что и этого она не знает. Какой-то припадочный пес бросился, заливаясь истеричным лаем, на сетчатые ворота. Люба испуганно вздрогнула, прильнув к нему на секунду. Рома обнял ее со всей доступной ему нежностью - она, подчиняясь, придвинулась.
- Люба, у тебя всёё в порядке?
- Да.
- Ты выглядишь совершенно несчастной.
- Знаешь, когда я тебя искала, мне вдруг показалось, что меня все бросили, что я никому не нужна: Ой, какая я дура:
- Не то слово, зайка, не то слово.
Она сумела наконец расслабиться, только в ту секунду, когда они уже вошли в дом, и он поцеловал ее, освещенную слабым светом вдрызг запыленной лампы, в первый раз.
XII
- Я тебе, правда, нравлюсь? - спросила она вдруг.
"О господи: - раздраженно подумал Страдзинский, - ну какого дьявола?"
- Да, да, да - нравишься, - сказал Рома, по-прежнему высматривая что-то на потолке.
- А чем?
Он сказал первое, что взбрело ему на ум:
- В тебе есть что-то такое: ну, знаешь, девочка-женщина.
- Нимфетка, да? - чему-то обрадовалась Люба.
- Какими ты словами ругаешься.
- Ну, это из "Лолиты". Ты читал?
- Не-а, - с некоторой иронией посмотрел на нее Рома, положив щеку на ладонь левой упирающийся локтем в подушку руки, - а что это?
- Ну, книжка этого:Нaбокова, - радостно вспомнила она.
- Кого-кого?
- Нaбокова, - повторила она, но уже не так уверено, - писатель такой.
- Даже не слышал никогда, - откликнулся он, нарастая иронией, - а о чем там?
Честно говоря, свинством было смеяться над неверно выставленным ударением, указывающим исключительно на отсутствие компетентного собеседника. Надо полагать, и сам Страдзинский с этим бы согласился, но в данную секунду он, опустив голову с начавшей затекать руки на подушку, думал совсем о другом:
"Нечего и говорить - любая моя питерская подружка вернее спросила бы, умею ли я читать вовсе, а уж как его фамилия произносится, знала бы определенно, однако едва ли половина из них при этом "Лолиту" читала. Великая все же штука столичная нахватанность - можно ни черта не знать, имея обо всем свое, в смысле чужое, мнение".
Судя по той ереси, какую увлеченно бормотала Люба, мнение у нее определенно было свое.
- Так он что, педофилом был? - поинтересовался Страдзинский.
- Кем?
- Ну, педио - ребенок, фил - соответственно.
Люба принялась что-то путано объяснять.
"А вообще, педио - ребенок ли это? Пе-де-раст, - задумчиво перекатил он по слогам. - Так что же это выходит? Только к мальчикам, что ли? Не, вроде нет.
Опять же, педагог: хотя, может, греки девочек в число потребных в обучении не включали: А педиатр? Или они их вообще за людей не считали? почему-то с раздражением подумал он и тут же с облегчением догадался: Наверно, у греков просто было одно слово, что мальчик, что ребенок. Вполне в духе дофеминистического, здорового мужского шовинизма: кстати, может, и не по-гречески: педиатрия - слово довольно свежее - должно быть из латыни: - думал он сквозь дымку, - впрочем, какая разница?.. греческий: латынь:"
Люба, доведя сюжет до середины, обнаружила сладкое посапывание у правого своего уха, но лицо ее не покривилось обиженно, а, напротив, прорезалось умилением при виде спящего и беззащитного божества.
Она осторожно, стараясь не потревожить его священного сна, выбралась из-под одеяла, прошлась по комнате меленькими со всей возможной бесшумностью шажками и погасила свет.
XIII
- Боб!!! - закричала она, выпустив из руки сумку и преодолевая в три прыжка расстояние от новенькой уютненькой "Хондочки" до вошедшего уже на участок Бори, - Боб!