– ДАФНА
На улице известной динамистки
(Пример для многих бабьих поколений)
Служители златого Аполлона
Испытывали чары Диониса:
Служителей ужасно было мало,
И каждый в гробе своего кристалла.
Я тоже принесла хрустальный гробик,
Который вмиг растаял при попытке,
Хоть заглушали крепкие напитки
Густой, невыносимый голос крови…
Она продолжает читать, и не многие из присутствующих знают, что
Дафна – это название улицы, на которой влачат свое понурое существование Зив с Бэзэком. Феликс счастливо улыбается, гордый своей талантливой и очаровательной женой. Нинон дочитывает, народ рукоплещет, Полковник подносит поэтессе (или поэту?) полный стакан водки, но она отказывается, садится рядом с мужем, напряженно ожидая очередного чтеца.
Медленно выходит Зив, задевая по пути ножки стульев, наступая на ноги тем, кто не успел их передвинуть. Наконец, он добирается до стойки, долго роется в своих бумагах, несколько раз надевает и снимает очки…
– Пародия… Сами догадаетесь… на кого… – снова роется, глухо и неразборчиво начинает:
– На дне Большого Тель-Авива
Ты встретишь Каца, Сельца, Зива
И эскимоса в кимоно
Национального пошива,
Собачье, в мусоре, руно.
А я иду в крахмальных платьях,
Нежна, как 40 тысяч братьев,
Хотя отчасти – без усов.
И виснут на моих проклятьях
Их животы поверх трусов.
Народ начинает ржать, все понимают, на кого пародия, Зив продолжает:
– Мой милый даун годовалый,
Ты не такой уж глупый малый:
Не бойся, деточка, меня,
Меня, чуть бешенной и шалой,
Хоть и немного обветшалой…
Нам хватит на двоих огня.
Огня, ума и интеллекта,
Пусть позавидует нам некто,
Кому природой не дана
Способность выйти из респекта,
И в плане страстного аспекта
Он раньше выпал из окна.
Теперь нас кто же объегорит?
Все на двоих: сей бред, сей город -
И, как ведется меж людьми -
На общий счет – мой "тлуш маскорет"
Твой чек с "Битуах Леуми"5
Все смеются. Еще не выветрился из памяти эпизод про яффского дауна из Риткиного венка "Сны Яффо", зачитанного здесь же в прошлый четверг и посвященного, как и все, что эта идиотка писала в последний год, прозаику Карабчиевскому, который только руками разводил:
– Столько эмоций… Зачем? Стою ли я этого?
Критик Александр Гольдштейн, который на Бреннер приходит не слушать тексты, а смотреть на девушек в мини, рассеянно и близоруко озирается, опасаясь своей суровой подруги жизни и перекидывается тихими фразами то с ней, то с Хаенко. Потом встает, выходит не дожидаясь конца программы. Его землячка, тучная бакинка
Танька-зубатка выскакивает за ним в вестибюль и очень громко начинает его чем-то грузить. Программа комкается и иссякает.
Потом долго еще пьянствуют, сдвинув столы в сигаретной копоти.
Зив рассказывает две истории про один рояль: