- Да! И он перечисляет: Мокей-де не хозяин, да и бездетен, Машка всё с полюбовниками промотает, а имущества у меня много...
- Много... - эхом отражает Досекин вкусно сказанное слово.
Варя, кусая губы, жмётся к моему плечу, и мне тоже смешно, грустно и стыдно.
Авдей снова встал на ноги.
- Ты не смейся, пожалуйста, Егор! - просит он вздрагивающим голосом. Ты пойми - мочи моей нету жить так! Когда-то что будет у вас, а жизнь идёт!
- Она идёт! - уверенно говорит Егор. - Она, брат, ни минуты не стоит, жизнь!
- Да! А Настя - в городе. Устал я, изголодался! Мать эта у меня - надо понять, братцы! Человек не скот, терпения у него мало!
- Ты рассказывай, коли хочешь, - предлагает Егор.
А Авдей медленно жуёт вялые слова:
- "Не связала бы её нечистая сила с тобой, говорит, была бы она замужем за хорошим человеком..."
- А ты чем не хорош? - тихо спрашивает Варя. - Он верно рассчитал - в твоих руках ничего не пропадёт.
- Он это тоже говорил, - подтверждает Авдей, - парень, дескать, ты трезвый, умный, мужик настоящий...
Егор тем же голосом продолжает:
- "Товарищей своих крамольных брось, иди лучше к нам, мироедам..."
Никин спохватывается и растерянно бормочет:
- "Остаётся, говорит, у меня одна Настасья, а кроме её - никого". И плачет. Я, братцы, понимаю, но - я решился...
Он стоит среди горницы длинный, угрюмый, с растрёпанными волосами.
- Вы подумайте - будут у меня книги, то есть деньги, будут и газеты у всех, книг купили бы, школу бы выстроили и - хорошего учителя при ней... Вы поддержите меня! А не будете вы мне верить - и я себе верить не буду!
- Пожалей его! - шепчет мне Варя.
- А теперь, - тянет Никин, - выдел этот... Двоит он человека...
- Брось-ка ты эти речи, Авдей! - говорит Егор, закуривая снова.
Но Авдей, должно быть, не всё рассказал и продолжает бессвязно:
- Плачет - для кого работал полста лет! Для чужого человека! Избу хочет нам ставить отдельную, земли даст пять десятин, пару лошадей, корову...
Он взмахивает правой рукой, пальцы на ней растопырены и загнуты крючками - это неприятно видеть.
- Я говорю - довольно уж, Авдей! - нехотя сказал Досекин. - Что у тебя будет и что будет с тобой - потом увидим.
Он встал, подошёл к нему вплоть.
- Не знаю, как другие, а я плохо верю в дружбу сытого с голодным, и ты лучше не обещай дружбы, эта ноша не по силам, пожалуй, будет тебе. Не обещай! А обещай одно: держать язык за зубами всегда, и ныне, и во веки веков. Вот это...
- Братцы! Егор! - воскликнул Авдей, странно топая ногами.
- Подожди!
- Мы с тобой товарищи измала...
- Погоди! - тихо и твёрдо остановил его Досекин. - Ты запомни - если благодаря твоему языку хоть один человек когда-нибудь...
- Егор Петрович! - плачевно воззвал Никин. - Обидно мне...
И Варя шепчет:
- Жалко его...
А мне - не жалко.
Душа моя окутана сумраком и холодна. Глажу тихонько Барину руку, молчу, смотрю на лицо Егора и чувствую, как тяжело ему говорить.
- Ты понял, что я говорю?
- Эх, Егор!
- Пойми! Я тебе грозить не стану - зачем грозить? Ты знаешь меня, знаешь, что я упрям, задуманного не брошу, не доведя до конца. Вот и весь разговор!
Никин изломанно опустился на лавку и, вздыхая, ворчит:
- Обидел ты меня... а за что?
- Я не обижал тебя, нет! - говорит Егор, помахивая шапкой. - Я, брат, знаю - в эту минуту ты себе веришь. Только я уж не первый раз слышу такие речи и обещания, бывало это: выпадет человеку жирная кость, примется он глодать её и одичает. Было это!
- Увидишь! - пообещал Авдей и, помолчав ещё, тише добавил: - Я теперь несколько отойду от вас...
Егор опустил голову, тихо сказав:
- Конечно!
"Сейчас это кончится", - облегчённо подумал я. А по щекам Вари текут слёзы.
С минуту молчали. Потом Никин пробормотал:
- Он скоро умрёт, тогда увидите, как я...
- Ну, - молвил Егор, заглушая эти слова, - пожалуй, время спать!