Быстрый топот в сенях, распахнулась дверь, на пороге встал Досекин и, задыхаясь, шепчет:
- Солдаты приехали, жандармы, тебя, тёзка, спрашивают, схватили Гнедого!
Ёкнуло у меня сердчишко, замерло. Хотел встать на ноги - Варя обняла меня, держит, вижу её милые глаза, бледное лицо, слышу тихий голос:
- Беги скорее в лес!
И Егор повторяет:
- Беги!
Схватил меня за руку, смотрит в лицо мне, тащит к двери.
- Поздно бежать-то! А отсюда скорее уходить надо.
Обнял Варю, поцеловал. Обнял меня тёзка.
- Берегите, - говорю им, - друг друга!
А у самого сердце вдруг взыграло, налилось и тоской и силой. Жарко стало мне.
- Может, ещё успеешь? - шепчет Егор, а Варя, бледная, толкает меня к двери:
- Иди скорее, милый, иди ты!
Выскочил я на двор, пробежал огородом, перескочил плетень, - по тропе в кустах идут двое солдат, увидали:
- Стой!
И оба, взбросив ружья к плечу, прицелились.
- Что вы, - говорю, - с ума сошли?
- Молчать!
И повели раба божия один впереди, другой сзади. Идём задворками, падает снег, белит землю и серую шинель солдат.
Встречу идут ещё солдат и маленький офицерик в башлыке.
- Кто такой? - грозно кричит он.
- Егор Петров Трофимов.
Тогда он командует солдату своему:
- Иди, доложи ротмистру - Трофимов задержан. Слышишь? Трофимов!
Личико у него маленькое, розовое, с чёрными усиками и гордое, как новенький пятиалтынный. Руки в толстых жёлтых перчатках и лакированные сапожки на ногах.
Идём.
- Куда ж вы меня ведёте? - спрашиваю.
- Не ваше дело!
- Верно, - говорю, - но, может быть, вам нужно ко мне на квартиру?
- Конечно!
- Прошли мимо её.
В горнице у меня - жандарм, солдаты и высокий, осанистый жандармский офицер, с острой седой бородкой и большими усами, - концы их висят вниз, кажется, что у него три бороды. Книги побросаны на пол, всё перерыто.
- Трофимов? - басом спрашивает офицер и добавляет: - Он же - Николай Смирнов, а?
"Эге! - думаю, - какой ты образованный!"
У меня ноют ноги. Дверь в комнату не притворена, мне холодно, тоскливо и обидно среди этих людей. Лгать им - я не могу, я не хуже их.
Соображаю: если они - эти - знают моё настоящее имя, стало быть, Кузин тут ни при чём, а провалился я как-то случайно, что-нибудь напутали брат и сестра Сусловы, и это хорошо, что я буду около Кузина завтра же.
Ротмистр кричит, потрясая тремя бородами:
- Я спрашиваю - это ты бывший штабный писарь Т-го резервного батальона Николай Смирнов?
- Трофимов я, Егор Петров.
Кричит грозно:
- Врёшь!
Очень легко сердится оно, начальство.
Маленький офицерик оглядывает меня, раскрыв рот, как голодный вороний птенец, нижние чины смотрят строго и внимательно. Ротмистр пишет. Скрипит перо, царапая меня по сердцу.
На рассвете мы шагали в город - я, Гнедой и пятеро конвойных, а всё остальное начальство поехало куда-то дальше.
Идти трудно. Густо падают хлопья снега, и мы барахтаемся в нём, как мухи в молоке. Сквозь белую муть то справа, то слева тёмными намёками плывут встречу нам кусты, деревья, бугры ещё не засыпанной снегом земли.
Солдаты не выспались, голодны и злы, орут на нас, толкаются прикладами; Гнедой зуб за зуб с ними, и раза два его ударили, больно, должно быть.
Он буянит: размахивает руками, кричит, плюётся, в рот ему попадает снег.
- Я сам солдат! Солдат должен правду защищать!
- Поговори! - грозно предупреждает его один конвойный, а другой насмешливо спрашивает: