НАТАХА. Мой бы пусть только попробовал, я бы сама из него котлету бы отбивную, блин, сделала... На помойке бы жил, в коробке... Квартира-то ведь моя... Зараза, блин, за своим компутером!.. Две заботы у меня: он да собака. На нее надо денег столько, вообще, чтобы собака была нормальной, и тоже без толку, все в трубу. Все команды у нас выполняет, только единственно, гадит. А я, когда с ней гуляю, мне по фиг, ору: "Ко мне, блин, сказала! Ко мне, блин, сказала!" И еще одно у нее... Кто позвонит, бежит к дверям и рвет пенеплен... Рвет! Рвет, ну хоть ты что!..
МУСЬКА. А я думаю как? Раз ушла, значит, было из-за чего...
КОПЧЕНЫЙ. Та я ведь свою вину признаю... Только мне ведь от этого не легче, а еще труднее...
НАТАХА. Забыть тогда надо...
КОПЧЕНЫЙ. Та не, все не могу забыть...
МУСЬКА. Ничего, Вася, все образумится...
КОПЧЕНЫЙ. Та и не Вася я, так, пошутил...
МУСЬКА. А как тебя?
КОПЧЕНЫЙ. Копченый я... Ну то есть Мишка Коптильников... Зовут меня так дружбаны...
НАТАХА. Копченый, значит? Ага... ( Осматривает его с ног до головы, как будто видит в первый раз.) А где твои вещи?
КОПЧЕНЫЙ. А зачем тебе мои вещи? Я езжу так, налегке... Мне ведь для работы только ручка нужна, ну и блокнот, пометки иногда привносить...
НАТАХА. Ну и где они - твои блокнот и ручка?
КОПЧЕНЫЙ. Я что, отчитываться здесь обязан? Что за отношение такое к попутчикам?
НАТАХА. Ну покажи, нам же просто интересно! Поучимся хоть дела вести... Куда нам до такого крупного коммерсанта!..
КОПЧЕНЫЙ. Та ну вас, не обязан я вовсе... Я перед вами, можно сказать, всю душу выложил, про жизнь свою начал рассказывать, а вы так себя ведете... Это же мои личные вещи... И вообще, я так с вами общаться не буду, на таком тоне... Я пойду спать, как и этот, ваш...
НАТАХА. ( Хватает его за рукав.) Ну уж нет, давай показывай! А-то щас, блин, как милицию вызовем!
МУСЬКА. Натаха, да ты че?
НАТАХА. Держи его! Держи, блин, а-то сбежит!
КОПЧЕНЫЙ. Ну чего ты хватаешь! Чего хватаешь! Не надо милиции! При чем здесь милиция? Покажу сейчас! Но это будет нарушение прав! Во всемирной декларации так записано! ( Роется в кармане куртки и достает потрепанную записную книжку.) На!.. Бери! Только не надо читать!.. Ну я прошу: не надо! Я умоляю...
НАТАХА. ( Открывает страницу наугад. Читает.)
Все помню я это, как было,
Когда умирала она...
Еще только третее было,
Но помню тогда, что беда
Казалася большею долей...
Все мучились. Больше она всех.
Казалось, что смерть ей близка,
Но белка жила и лечилась
И смерти смотрела в глаза...
Однажды студеною ночью
Услышали в клетке мы крик,
И белка лежала на спинке
В последний, в последний свой миг...
( Передразнивает. Читает с фальшивым пафосом и с завываниями.)
Люди, люди, зачем так жестоко?
Ну зачем все же гибнет она?
Все. Конец. И не надо
Белок больше так убивать...
( Листает книжку еще и, не найдя ничего интересного, возвращает.) Че за бред? Ты вообще как, нормальный?..
КОПЧЕНЫЙ. Стихотворение это мое! Про бельчонка! Ну нельзя же так! Я же просил! Ну зачем вы?
НАТАХА. А че за бельчонок-то? Расскажи!
КОПЧЕНЫЙ. Зачем вам?
НАТАХА. В дороге же интересно! Давай!
КОПЧЕНЫЙ. Да у меня же когда-то бельчонок жил. Он был совсем маленький. В лесу я его поймал, когда родители за клюквой ушли. Они меня оставили, значит, машину сторожить. Ну я сидел и от скуки стал наблюдать. И тут он сорвался, значит, со ствола сосны прямо, ну и я за ним побежал, побежал, значит, во всю прыть. А он так испугался, что не смог уже взобраться на дерево-то, понимаете, снова, только крутился вокруг ствола, пока я его не схватил. Лучше бы, наверно, он убежал, но это я только сейчас понимаю, а тогда... Ну, в-общем, был он совсем дикий. Поэтому и назвал я его Чингачгуком. А потом... Есть он только на третий день начал. Сунул я ему тогда в такую старую, знаете, всю потрескавшуюся сумочку, - была такая у матери, конфету, "Школьную", и он начал ее лизать... Для меня это было как чудо! И так вот постепенно он и приручился. Долго у него потом не было клетки, и вот, значит, когда я приходил из школы, он бросался ко мне на спину, коготки свои растопырит, и крутится на мне как вокруг ствола точно сосны. Спина у меня тогда поэтому всегда была исцарапанная такая. Зато как завидовали мне все! Друзья там всякие приходили ко мне после школы, ну и я показывал им, как бельчонок мой по карнизу прыгает. О, он так уморительно лазил по шторам! Кресла эти, знаете, в зале всегда были разодранными, потому что он постоянно вокруг них крутился... Шесть торчала - во! А когда потом отец построил для него клетку, большую такую, на ползала, он каждое утро будил нас, прыгал, знаете, так, с места на место - туда-сюда, туда-сюда, хотя у него даже колесо было, но он его не любил. Ну, и очень любил он грызть арбузные корки всякие, морковь там, сухари... Потом уже мы нашли на шкафу засушенные грибы, он, видно, воровал их, когда из леса мы их приносили... Ну, в-общем, прожил он у нас где-то полгода...
НАТАХА. А дальше-то? Че, блин, замолчал?
КОПЧЕНЫЙ. А однажды в воскресенье клетку я мыть стал, ну и выпустил его, а сам пошел за тряпкой на кухню...А дверь, значит, закрыл неплотно... Ну, он и увязался прямо за мной следом... Прыг-прыг, прыг-прыг... С пола на табуретку, с табуретки на стол, со стола на край, знаете, плиты этой, снова на стол, и... представляете, прямо на крышку, она была еще приоткрыта, а там кастрюля, ну в которой мать курицу варила... Там был, представляете, кипящий бульон?! Ну, он не сразу выпрыгнуть смог оттуда, а когда смог, сразу в угол под комод... Ну, через несколько часов вытащил я его оттуда... И вместо моего Чингачгука это теперь было какое-то существо вроде крысы. Облезлый жирный мех, знаете, такой... Тьфу!Я долго плакал, я был потрясен, но даже тогда, знаете, все равно надеялся, что он поправится... Смазывал его мазью Вишневского, а он мучился от боли. Вы не поверите, но тогда я даже видел на его глазах слезы. Представляете? Он понимал, что я хочу ему помочь. Он плакал вместе со мной. Он хотел жить. Но это было уже невозможно, хотя я и не верил в это. Ну а потом он промучился два дня, и все это время я думал, что он выздоровеет. А на третье утро после этого я подбежал к клетке, но его там уже не было. Я кинулся к матери. "Где он? Где?" А она - "Все! Ночью он умер!"- сказала, ну и дала мне коробку. Это была коробка, знаете, такая - из-под обуви "Цебо". Она сказала отнести ее на помойку. Ну я вышел во двор. Картонная коробка эта серая с надписью "Цебо" была у меня под мышкой. Ну а тогда была зима. Было холодно и серо. Снег, наверно, оставался таким же белым, но для меня весь мир стал каким-то, знаете, серым и безжизненным. Поэтому и снег, казалось, который шел в этот день, был серого цвета...Ну, в-общем, шел я по двору...Шел, сжимая эту коробку... А в ней что-то было. Я открыл, значит, эту крышку и увидел моего бельчонка. Нет, не его, а то, что от него осталось. Это было уже крошечное скрюченное тельце. Это был уже не он. Нет, не он. Я бережно закрыл крышку, осторожно положил коробку в контейнер и пошел, постоянно оглядываясь назад. Потом я долго отказывался есть, я не хотел жить... Как так, почему в мире возможна такая несправедливость? Почему не стало живого существа, такого веселого, такого мягкого? Почему? Это ведь человек может быть плохим или хорошим, а животное не может... Ночью я представлял, как серый картонный гробик находят на свалке мусорщики, и топчут-топчут-топчут своими грязными резиновыми сапогами. Меня уже хотели отвести ко врачу, но где-то через три дня я стал понемногу забывать о бельчонке... Вот... А теперь уже прошло много лет, но и сейчас, наверно, в моей жизни не было более сильного потрясения, чем это...Зачем я его приручил? Дикое животное - оно и есть дикое... Вот!
НАТАХА. Да... История! Трагедия, блин, жизни! Смерть бельчонка в кастрюле с супом!..
МУСЬКА. Да ты не смейся! Это же серьезно!
КОПЧЕНЫЙ. Вам не понять, но иногда я чувствую себя этим бельчонком, таким же, знаете, диким, которого приручили, но приручили, знаете, не до конца, потому что он все равно остался диким, и полностью его приручить невозможно...