- Ну, а писать-то можешь еще? Не разучился? - спросил исправник.
- Пишу еще; земским я теперь от управителя поставлен: письма-то много.
- Как земским? - спросил Иван Семеныч. - Я этого и не знал. Это, значит, он тебя уж совсем своим подначальным сделал.
- Не знаю, судырь: его дело и его разуменье; только то, что должность эта мне маненько не по летам. Он вон уж и сам в очки смотрит, а я, пожалуй, годов на тридцать постарше его, - отвечал старик.
- А что, братцы, - начал Иван Семеныч после минутного молчания, обращаясь к мужикам, - как вы думаете и желаете, не лучше ли бы было, если бы вами опять начал управлять Петр Иванов, а Егора Парменова в смену?
При этом объявлении старик остался совершенно спокоен; у мужиков на всех почти лицах отразилось удовольствие, и все они переглянулись между собою.
Рыжий мужик, споривший с Егором Парменовым в тот наш проезд, первый заговорил:
- Это бы, ваше высокородие, лучше не надо быть, - в глаза и за глаза скажем. Егору Парменычу против Петра Иваныча не начальствовать.
- Это ты, братец, говоришь один, - возразил исправник, - а что скажет мир; говорите, братцы, все вдруг, как вы думаете?
- А что, бачка, миром те скажем, за Петра Иваныча мы окромя только бога молили, а от Егора Парменыча временем, пожалуй, жутко бывает! - послышалось разом несколько голосов.
- Один в деле, по рассудку, спросит, а другой просто те оказать обидчик: оборвет да облает - вот-те и порядки все, - добавил рыжий мужик.
На эти слова вошел Егор Парменов, вместе с женою своею, которая точно была премодная, собою недурна; оделась она, вероятно, для внушения к себе вящего уважения, в шелковое платье и даже надела шляпку, а в руках держала зонтик; вошла она прямо и довольно дерзко обратилась к исправнику:
- Что такое вам угодно от меня?
- Сейчас, милостивая государыня, - отвечал тот и, став посередине избы, вынул из бокового кармана письмо.
- Это я, - начал он, - читаю письмо вашего господина: "Милостивый государь Иван Семеныч! Приношу вам мою чувствительную благодарность за уведомление о беспутствах моего управителя - Егора Парменова. Оставить его в настоящей должности я считаю вредным для себя и для имения, и потому покорнейше прошу, по доброте вашей, принять участие и немедленно сделать распоряжение о смене его и о назначении в управляющие более благонадежного, по усмотрению вашему, человека; он же, как обманувший мое доверие, должен поступить зауряд в число дворовых людей".
Егор Парменов, побледневший, как преступник в минуты объявления ему судебного приговора, прислонился только к стене, а жена его зарыдала, - но, впрочем, проговорила:
- Что такое вы писали!.. Мы сами тоже будем господину писать: может быть, будет что-нибудь и другое.
- Пишите, сударыня; и я желаю от души вашему мужу оправдаться, возразил Иван Семеныч. - Но вместе с тем, чтобы ты меня, Егор Парменыч, впоследствии не обвинил, что я на тебя что-нибудь налгал или выдумал, так вот, братцы-мужички, что я писал к вашему барину, - и затем, вынув из кармана черновое письмо, прочитал его во всеуслышание. В письме этом было написано все, что он мне говорил.
- Солгал ли я, выдумал ли я тут что-нибудь? - заключил он, обращаясь к мужикам.
Управительница взглянула на мужа так, что мне сделалось страшно за него.
- Ничего этого и в помышлениях моих не бывало; я и смолоду этими делами не занимался, а не то что по теперешним моим заботам. Выдумать на человека по злобе можно все! - возразил было он.
Некоторые из мужиков усмехнулись.
- Ну как, Егор Парменыч, не бывало! - сказал опять рыжий мужик, видно, заклятой в душе враг его. - Доказывать-то на тебя не смели, а може, бывало и больше... где лаской, а где и другим брал...
- Вместо Егора Парменова, - заговорил опять исправник, - я назначаю, по вашему желанию, Петра Иванова. Желаете ли вы?
- Желаем, бачка, все мы того желаем.
- Стало, быть делу так. Ты, Егор Парменов, изволь сдать все счеты и отчеты руками, а ты, Петр Иванов, прими аккуратнее; на себя ничего не принимай: сам после отвечать будешь. Прощайте, братцы! Прощай, Егор Парменов! Не пеняй на меня: сама себя раба бьет, коли нечисто жнет, заключил Иван Семеныч, и мы с ним вышли и тотчас же выехали.
IV
Год спустя пришел ко мне из Кокинского уезда мужичок, предобродушный на лицо и немного пьян, поклонился сначала от исправника и начал просить о своем деле, которого, как водится, не сумел растолковать.
- Да ты чей? - спросил я его.
Он сказал: оказалось, что марковского господина.
- Кто у вас - Петр Иванов нынче управителем? - стал я его расспрашивать.
- Нету, родименькой, - отвечает он, - Петр Иваныч - дай ему бог царство небесное - побывшился{285}; теперь не Петр Иваныч - другой.
- Кто же такой?
- Из наших же, бачка, мужичков. Барин ладил было так, что из Питера наслать али там нанять кого, да Иван Семеныч зартачился: вы, говорит, кого хотите там выбирайте, а я, говорит, своего поставлю, - своего и посадил.
- Ну, а прежний, - спросил я, - где управитель, который до Петра Иванова был?
- Прежний-то?
- Да, прежний.
- О... это леший-то... как его по имени-то, пес драл, и забыл уж.
- Егор Парменов, - подхватил я.
- Так, так, бачка, Егор Парменов... тут же, при усадьбе, живет.
- Отчего же он леший-то?
- Прозванье уж у нас ему, кормилец, такое идет: до девок, до баб молодых был очень охоч. Вот тоже эдак девушку из Дмитрева от матки на увод увел, а опосля, как отпустил, и велел ей на лешего сговорить. Исправник тогда об этом деле спознал - наехал: ну, так будь же ты, говорит, и сам леший; так, говорит, братцы-мужички, и зовите его лешим. А мы, дураки, тому и рады: с правителей-то его тем времечком сменили - посмелей стало... леший да леший... так лешим и остался.
- Где же теперь эта дмитревская девка?
- При матке, бачка, при матери живет.
- Замуж не вышла?
- Ну где, родимой, где уж? Хошь и мужички, а обегаем этого: парнишку тоже принесла; матка ладила было подкинуть, так Марфутка-то не захотела: сама, говорит, выпою и выкормлю. Такая дикая теперь девка стала, слова с народом не промолвит. Все богомольствует... по богомольям ходит.
- Ну, а жена Егора Парменова где?
- При нем, бачка, живет; тоже по нем и ее лешачихой дразнят.
- А ее-то за что же?