Молчание тянулось минуту. Аннемари сидела с потупленными глазами, за что я ей был неимоверно признателен.
- Как же это так получилось, учитель? - спросил он, не оборачиваясь. Обычно он называл меня по имени, хотя и долго не мог привыкнуть. Сейчас же его обращение прозвучало надменно и вызывающе.
- Не знаю, Олуф.
- Чем я лучше Нильса?
- Ничем.
- Спасибо. - Он усмехнулся. Медленно потянул жалюзи. Отпустил. Жалюзи с треском взвились обратно. Аннемари вздрогнула.
- Это я его убил, ясно вам?
Аннемари нагнулась так, что лица ее стало совсем не видно.
- Вам ясно?
- Да, - ответил я.
- Что тебе ясно, Йоханнес? - Он все еще стоял к нам спиной.
- Мне ясно, что ты форменный идиот.
Я таки заставил его повернуться. Повернуться ко мне лицом. Глядя на меня исподлобья, он медленно сжимал свои кулачищи.
- Не думай, что тебе позволено говорить все, что угодно, - пробормотал он, сдерживаясь.
- Молчи! - сказал я. - И не будь таким идиотом! Я же вижу, он преследует тебя по пятам. Но какого черта! Да, ты не мог его спасти. Ты хватаешь его. Он почти не умеет плавать. Он теряет голову. Утягивает тебя за собой. Ты вырываешься. Вот и все, и нечего валять дурака.
- Я от него отбивался. От Нильса!
- Но он же потащил тебя за собой. А ялик отнесло, ты бы его не догнал.
- Это было невозможно, - отозвался он. - Невозможно.
- Да, потому что его унесло. С Нильсом ты бы до него не доплыл. Это немыслимо. В такой шторм. Ни один человек не сумел бы этого сделать. Не сумел бы спасти его. Так что давай поставим на этом точку.
- Да, но ведь я солгал им. Они все спрашивали и спрашивали. Я сказал, что он тут же пошел ко дну. Это ложь. Он был еще жив. Они спрашивали, спрашивали. А я не знаю, может, я сломал ему руку!
- Заткнись! - взорвался я. - И сядь! Сядь немедленно!
Он повиновался и сел на стул у окна. Дышал тяжело, прерывисто.
- И чтоб больше мы об этом не слышали, понятно? - сказал я ему. - Ну да, конечно, ты бы мог красиво-благородно пойти ко дну вместе с ним. Ну еще бы! Только мы бы так и не узнали о твоем благородном поступке. А на свет родился бы сирота - куда как прекрасно! Короче, чтоб больше я не слышал об этом ни слова!
Он сидел вполоборота к нам, уставясь в окно. Да нет, конечно же его преследовал призрак. Подгонял дикий страх. Все то время, пока он плыл. Иначе бы ему нипочем не добраться до Телячьего. Вдобавок две одинокие ночи на острове.
- Ну а ты что расселась? - напустился я на Аннемари. - Давай-ка на кухню и займись кофе. Пока вода не выкипела.
- Иду, - выдохнула она, вскакивая.
Я включил радио. Стал перекладывать на столе какие-то мелочи. Чертыхаясь себе под нос. Я говорил все это, чтобы переломить его, но вряд ли бы у меня что получилось, не выйди я из себя.
По радио передавали музыку, не помню какую.
Олуф пересел было в мое вольтеровское кресло, но туг же поднялся, чтобы взять со стола табакерку. Потом он откинулся в кресле и начал набивать трубку.
- Ну да, ну да... - пробормотал он.
После происшествия с Нильсом им завладела еще большая вялость, и, хотя Аннемари родила Томика, до женитьбы у них так дело и не дошло.
8
В воскресенье после обеда.
Я надеялся, что остаток дня проведу в покое и обдумаю на досуге счастливую мысль, осенившую меня в Мариином доме, а именно: подробно описать природу и людей Песчаного острова. Но не тут-то было.
От Марии я ушел рано. Срезая угол, я направился домой полями, что отнюдь не пошло на пользу моим воскресным ботинкам. Я хотел посмотреть, там ли еще серые куропатки, которых я поднял позавчера в тумане.
Дымка над островом была напоена светом, казалось, в этот послеполуденный час на земле пребывает наш Спаситель*. Но когда я ткнул прутиком в борозду, он вошел не более чем на полпальца, а дальше земля была мерзлая. Выгон был подтоплен блескучей талой водой, только она не впитывалась, а потихоньку утекала вниз, к берегу. Это не радовало, потому что дождей над островом выпало совсем мало.
* Парафраз строки из стихотворения "Рождение Христа" (цикл "Ежегодное воскресение Иисуса Христа в природе") основоположника датского романтизма Адама Готлоба Эленшлегера (1779-1850).
Куропаток я не увидел, зато обнаружил первый росток мать-и-мачехи заспанного, одетого в ворсистое платьице карапуза, такого же короткошеего, как Генрих Восьмой, король Английский.
Бёдвар Бьярки вышел поглядеть на свою озимую рожь. Он посетовал, до чего она тощая. Бьярки - не настоящее его имя, а прозвище, позаимствованное из школьной хрестоматии*. Само собой, рожь у него была на редкость густая, недаром она столько времени нежилась под снегом.
* Имеется в виду "Песнь о Бьярки", доблестном дружиннике конунга Хрольва Жердинки.
Бёдвар, между прочим, сказал, что паром на острове ожидают самое позднее завтра утром. А может, и раньше. Восточнее в проливе вовсю идет шуга, и несколько больших катеров уже благополучно пересекли его.
Я поспешил домой. Пигро, бедняга, до того разоспался, что едва соблаговолил высунуть свой породистый носище на солнышко. Теперь, казалось бы, самое время усесться и в тишине и покое обдумать свой замысел. Я даже успел затопить в классной комнате, где мне работается лучше всего. Но то, что я услыхал от Бёдвара, нарушило мой покой. Я позвонил на маяк. Помощник смотрителя сообщил мне, что сегодня паром попытается пройти к Дальнему острову. Если это удастся, то вечером или ночью он отправится к нам. Они потому так торопятся, что в порту и на островах скопилось много грузов.
Дело принимало не лучший оборот. Я был уверен, Олуф вернется с первым паромом. Наверняка он уже занял место в кают-компании и ждет отплытия.
Конечно, все это не было для меня неожиданностью. Но и к спокойствию не располагало. Чтобы как-то отвлечься, я позвонил Фредерику на Мыс.
- Я понимаю, что потревожил архизанятого человека. Но я только узнать, Ригмор сказала тебе про Кая? Вы действительно подвезете мальчика?
Да, милая Ригмор прожужжала ему об этом все уши, о чем разговор, он готов ехать хоть на край света. Но что он в один из первых же дней отправится на материк на машине, это она брякнула наобум. Если он и поедет, то уж во всяком случае не на машине, будь она неладна. Каждый раз, когда он хочет ее переправить, капитан поднимает невероятную бучу. В первые дни на пароме для машины просто не будет места.
- О, раб власти и золота! - сказал я. - У меня и в мыслях не было, чтобы ты вез мальчика на материк. Если ты подбросишь его к парому, это уже великое дело.
О чем разговор, он поедет хоть на край света, но причетник, видимо, не представляет, какая это обуза - иметь машину! Ему хорошо известно, все мы над ним потешаемся, потому что он завел на острове автомобиль. Кстати, сначала предполагалось, что он будет держать его в городе. Когда он осенью купил его, то радовался как ребенок, ей-Богу! Только с тех пор он успел с ним намыкаться! А знаю ли я, что сегодня с восьми утра он корпит над налоговыми декларациями, - у него не сходится, не хватает трех эре.
- Сочувствую, - ответил я. Из-за трех эре Фредерик способен так терзаться, будто это целый миллион.