- Поздравляю! - сказал я и пожал ему руку. - Надеюсь, вы не станете поминать вчерашнее. Я пришел проститься. Ну а когда свадьба?
- Скоро! - ответил он. - Безотлагательно! - добавил он. И с улыбкой взглянул на Аннемари.
- Если это будет во время тяги, я пришлю вам парочку-другую вальдшнепов. Правда, на мой вкус, мясо у них не такое нежное и сочное, как уверяют многие. Тем более весной. Но все равно это тонкая дичь. О, я допустил бестактность. Вы же не любитель охоты.
- Ничего страшного, - сказал он. - Вчера я был определенно не в духе.
- Нет-нет, - возразил я, - все было так, как надо. Не будь я допотопным шкапом с лавандой, все вообще бы выглядело по-другому. Но раз вы увозите цветок Песчаного острова, вы, несомненно, разрешите преподнести вашей невесте маленький прощальный подарок.
- О нет, Йоханнес! - сказала она, уставясь в зеркало на тонкую золотую цепочку, которую я ей протягивал.
- Да, мой друг! Я предназначил ее тебе - если ты когда-нибудь решишься уехать. Пусть это будет памятью о Песчаном острове. Остров - как кольцо. А берег его напоминает еще и цепочку. Возьми же ее, Аннемари, надень.
11
В понедельник, ближе к вечеру.
- Слушай! Кто-то гоняет уток у сарая. Кто бы это мог быть? Не Пигро?
- Нет, это не он.
- Утки такого обращения не терпят. Они теперь ни за что не будут сидеть на яйцах. Послушай, ты уверен, что это не Пигро?
- Ручаюсь.
- Никому-то ты не доверяешь. А своей собаке - целиком и полностью.
- Да, за исключением Бога, я никому не доверяю так, как своей собаке.
- До чего странно это слышать. Именно сейчас, Йоханнес. Так ты веришь в Бога?
- Я не хочу. Я сопротивляюсь. Отбиваюсь как умею. Но именно сейчас верю. Ибо я не могу разрешить узы Кесиль.
- О чем ты? Друг мой, ты должен объяснять все, что мне говоришь.
- О, это из Книги Иова. Господь говорит Иову: "Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль?"*
* Книга Иова, 38, 31.
- Да, но что ты хочешь этим сказать, Йоханнес? Объясни. Мне кажется, чем дольше я живу, тем бессмысленнее все становится.
- Именно поэтому и становится, моя девочка.
- А мне непонятно. Знаешь, мало-помалу все потеряло для меня смысл. Жизнь, я имею в виду. Да и что значит само это слово - "жизнь"?
- Не имею представления. Спроси кого-нибудь поумнее.
- Ну ладно, пусть не жизнь вообще, а моя собственная жизнь. Я давно уже обнаружила, что она лишена смысла, всякого смысла. Не знаю даже, как это вышло. Не то чтобы я много размышляла, Йоханнес. Я просто это чувствую. Чувствую, и все. И когда я смотрю на Фредерика, мне даже смешно. Столько в нем честолюбия. Столько дел он на себя взваливает. И охота ему! - думаю. По-моему, он не догадывается, как все обстоит в действительности. Ему и невдомек, что жизнь бессмысленна.
- А может, и вдомек. Оттого-то он и крутится как белка в колесе.
- Нет, по-моему, он ничего такого не чувствует. Ну разве что ощущает легкое беспокойство. Понимаешь, именно потому, что он, вопреки всему, верит в жизнь, он достоин жизни куда больше, чем я. Хотя... нет, не хочу говорить о нем плохо. Он же сущий ребенок, Йоханнес. Маленький мальчик, которому нужна мама, с которым нужно нянчиться. Я и думать бросила, чтобы от него уйти. А это - это ведь тоже бессмысленно. Вот живу я здесь, на мне дом, я приглядываю за прислугой, и вроде бы никто на меня не в обиде. Но во всем этом есть что-то бессмысленное. Даже если... тебе этого не понять, но мне кажется, одинаково бессмысленно было бы попытаться что-либо изменить. Я встаю утром - мне все безразлично. Я распоряжаюсь по хозяйству, поливаю цветы, прислушиваюсь, не гоняет ли кто уток и гусей. Мне все безразлично. Я целую Фредерика. Меня целует другой. А мне все безразлично.
- Все-все? Даже новое платье?
- Ну ты и лиса! Конечно же нет. Только бы кто-нибудь хоть краешком глаза отметил, что оно мне к лицу. Наверное, и с остальным точно так же. Ох, похоже, все, что я тут тебе наговорила, - неправда. Вполне возможно, в тот самый момент, когда со мною что-то происходит, меня это чуть-чуть и затрагивает. Но не глубоко.
- А я? Я тебя затрагиваю?
- Да. Поцелуй меня!
- Но, говоришь, не глубоко?
- Йоханнес, если вдуматься, ну не бессмысленно ли, что мы - что мы вот так вот лежим здесь вдвоем? Ведь из этого ничего не выйдет, я тебя знаю. И потом, мы слишком долго избегали друг друга. До ужаса долго. Хотя, наверное, в этом был какой-то смысл. Нет, я решительно уже ничего не понимаю. Вдруг появляешься ты. С ружьем. Говоришь, что собрался на охоту. На охоту! - подумала я. Как бы не так!
- Но ведь я и в самом деле отправился за вальдшнепами. У меня и в мыслях ничего не было. Просто я вошел - и увидел тебя. Увидел, какая ты чудесная.
- Стоит мужчине потерять голову, и женщина сразу становится чудесной. Ты же потерял голову.
- Нет, ты - чудесная.
- Друг мой, друг мой...
- Кто это там ходит по чердаку?
- Да это служанка, пошла за луком. Сюда никто не войдет. Все знают гостевая заперта. А как мы поднимались наверх, никто не видел.
- Ты уверена?
- А это имеет какое-нибудь значение?
- Никакого, раз это говоришь ты.
- Йоханнес, скажи мне лучше... Мне так хорошо с тобой. Мы избегали друг друга донельзя долго. Ты стал почти чужим. Но ведь у тебя это несерьезно, мой друг. Несерьезно.
- Напротив. Все, что я ни делаю, я делаю всерьез. Все заносится в протокол. Мотается на ус. Дабы воздать каждому по путям его.
- Это ужасно, но я права, у тебя это несерьезно.
- Да нет же, говорю тебе.
- Йоханнес, ничем плохим это не кончится, не настолько все у нас серьезно. Плохо кончается у тех, кто все принимает всерьез. Но быть может, у нас все-таки получится что-то большое и настоящее.
- Кто сказал, что все это не кончится плохо?
- Я. Ведь все останется по-прежнему. Вот она, бессмысленность. Фредерик ни о чем не подозревает. А если вдруг что-то и обнаружит, или я сама расскажу ему, он просто-напросто в один прекрасный день приищет новый повод поплакаться, а еще он немножко разозлится и начнет похваляться своими любовными похождениями. Фредерик ни за что не станет ревновать, терять голову. Его кредо - свободомыслие. Но ты? - я не верю, что у тебя это всерьез.