С утра пораньше я был в Шереметьево и, часа через полтора — уже здоровался за руку с Лумиэлем, тактично уклонившись от дружеских объятий. Ибо нефиг. Возле выхода из аэропорта нас ожидало заказное заранее такси — так что ещё немного — и мы гуляли по одной из центральных улиц города — как сказал сам Лумиэль, — неприлично приходить заранее. А то они подумают ещё, что мы их жаждем. А мы не жаждем. Мы просто хотим купить их продукт за свою цену. На условиях взаимной выгоды.
— А что за продукт-то?
Лумилэль замялся. — Ну… в общем это некие инструкции. Методики управления, так сказать…
— Управления фирмой?
— Да нет, скорее обществом. Технологии регулирования…программы так сказать…Fahrplan.
— Понятно. Программы коренного переустройства общества. Помню-помню. Ещё в школе проходил — про социализм и всё остальное, что было потом. Вот уж не думал, что этим можно торговать можно. Ты что у нас, оказывается — революционер?
— Ну, в некотором смысле можно… — по ходу разговора мы уже практически прошли к месту назначения, — но причём тут революция? Революция — это, как раз когда программа не срабатывает. Авост, так сказать…
С этими словами Лумиэль покосился на часы, висящие над входом в отель, и заявив, что “у нас ещё пятнадцать минут”, предложил идти пешком.
Мы неспешно поднялись на третий этаж и вышли на балкончик.
Перед нами открывались висячие конструкции громадного зимнего сада…
Дай-ка я на тебя взгляну последний раз перед выходом на сцену… — Лумиэль бесцеременно начал пялиться на мой внешний вид. — очень важно, чтобы мы выглядели просто супер. Тогда нам все дадут. Всё. Да-да-да-да… — сейчас он явно цитировал какого-то литературного персонажа, но я так и не понял, кого именно.
Придраться в моей внешности, на мой взгляд, было не к чему. Памятуя о том, что Лумиэль специально просил меня обратить внимание на внешний вид, я надел свой единственный приличный для таких случаев костюм. Но костюм был оглушителен — поскольку куплен был без скупости, специально для тех мест, где надо было производить впечатление внешним видом. Впрочем, надевать куда-то мне его до сих пор приходилось раз пять, не более — по таким местам я стараюсь просто не ходить.
— Так, это что у нас. Наглый паршивец потянулся к моему карману и вытянул оттуда фоншталевскую ручку.
Мгновенная злоба передёрнула меня до глубины души. Есть пределы фамильярности, в самом деле!
Я не успел и сообразить, что происходит толком, но рефлекторно выдернул блестящий предмет из пальцев нахала.
— Да ладно тебе? Чего ты злишься? Лумиэль улыбнулся очаровательно и проникновенно, глядя мне прямо в глаза… мгновение спустя я и сам уже не понимал причин своей столь бурной реакции. — Дай посмотреть? Стильная штука, мне очень нравится.
— Да пожалуйста. Это… — я протянул ему ручку и, желая пояснить происхождения предмета, осёкся на полуслове.
Только что вроде бы отданная, ручка, по прежнему была в моей ладони.
— Ээээ…. только и смог извлечь из себя я растерянный скрежет, — а ну-ка, возьми её.
Лумиэль, ничуть не удивляясь, взял серебряный стержень — неуловимый момент, в который всё как — будто расфокусировалось — и секундой спустя я обнаружил себя сжимающим в кулаке всё тот же будто заколдованный пишущий агрегат.
— Ладно, некогда, потом с ней разберёмся — я уже хотел было отложить вопрос на потом, но Лумиэль неожиданно настойчиво остановил меня.
— Просто протяни в мою сторону раскрытую ладонь с ней, попросил он, и смотри внимательно.
Я так и сделал.
Мгновение спустя Лумиэль со всей силы вдарил меня снизу по руке и бывшая собственность фон Шталя полетела за борт балкончика. Описав крутую дугу она ухнула куда-то вниз и оттуда громко — так что мы отчётливо услышали это на нашем третьем этаже, булькнуло водой.
Повторный приступ злости я быстро погасил — тем более, что Лумиэль успокаивающе развёл свои руки в стороны и с интонацией врача после неприятной процедуры начал бормотать “всё-всё-всё, вот уже и закончилось, успокойся, успокойся”.
— Что это было? — спросил я, пытаясь восстановить душевное равновесие.
— Гипноглиф. Есть такое вот дерьмо… Чисто на тактильные ощущения воздействует. На каком-то периферическом уровне нервной системы. Ты в Разметке или без неё — всё равно ничего не разглядишь, если не знаешь как смотреть…возьмёшь вот так вот и будешь охранять, пока у тебя её не отнимут.
Лумиэль опёрся ладонью на бортик и глянул вниз.
После минутной паузы он осторожно спросил:
— Ты…. давно это таскаешь?
— Да со вчерашнего дня. Мне фон Шталь твой дал ей подписаться за деньги.
— Деньги? — этот момент моего общения со Шталем Лумиэлю я не объяснял, и теперь чувствовал себя по уродски, выглядело всё как-то некрасиво.
— Ну да, он мне всучил пачку во время второй встречи, типа за беспокойство. Я, кстати, эту хреновину был уверен что дома оставил — подумал, что заранее тебе не стоит отдавать, потому что…
— Ага, ага. Вот так оно и работает. Это ладно, главное, что ты недолго её носил. А то, бывает, навесят человеку такое вот колечко или там браслетик — он и ходит, мучается годами, пока у него окончательно крышу не сорвёт.
— А…зачем это?
— Типа маяка. Чтобы всегда можно было знать, где его носитель. И потом, постоянное давление на психику — ты большую часть своей души только и тратишь на то, чтобы следить за тем, как бы её не испортить, не потерять.
Эта здоровая совсем была — может там и передатчик какой внутри стоял… может слушал нас твой фон Шталь, и уж точно — знает, где мы с тобой сейчас находимся.
Мерзкая технология. — Лумиэля передёрнуло — в своё время очень эффективно работала, мы с ней не сразу научились бороться. Ладно, сейчас некогда уже, мы минут на пять опаздываем, пошли, что ли…
И мы двинулись дальше, вверх по лестнице…