Арсений Анатольевич протягивает мне руку. Она тверда и пожатие её крепко.
Я тянусь к нему, но не чувствую присутствия Инстанций. Ни малейших колебаний.
Наш гость мимолётно усмехается мне — почувствовал моё внимание что ли?
Он обувает протянутые мною тапки и мы проходим на кухню.
В руках у него — пластиковый пакет из которого действительно выглядывают апельсины и какие-то коробки — похоже, и про сок он не пошутил.
— Ну здравствуйте, здравствуйте, — бодро говорит он Алёне — вижу, уже пошла на поправку.
— Да уж. Присаживайтесь — Самая Прекрасная указывает ему на стул и Арсений Анатольевич оказывается во главе стола.
— Раз уж я пришёл Вас проведать, то по такому случаю — хотел бы извиниться за свою невинную шутку.
— Да уж, шуточка была так себе — хмыкает в ответ Алёна.
— Ну, если честно, ты же первая начала. Чего стоило прийти ко мне по-человечески — мы бы порешали его вопрос — посетитель косится в мою сторону — в рабочем порядке.
— Ну…эээ. были причины — произносит Алёна невнятно, — и я довольно быстро соображаю, что основной причиной тут могло быть именно нежелание раскрыться передо мною полностью. Соображаю, но, понятное дело, ничего не говорю.
— А что с моим вопросом? — судьба В.И., да и прочих бывших сослуживцев продолжает меня волновать, но за последние дни все мои попытки дозвониться до них не увенчались успехом — либо выключенные коммуникаторы, либо никто не отвечал на вызов.
— Да всё у них нормально будет. Ты же сам процесс и затянул — если бы не погром, который вы устроили в Минобороны, мы бы давно всё уже урегулировали. А так — вытащим их, не волнуйся. Через неделю, наверное, закроем тему. И, замечу — он поворачивается к Алёне — всё это потому, что я пришёл сюда с твёрдым намереньем дружить.
Алёна смотрит на него с непонятным мне раздражением.
— Я Вас лично — последнее слова она подчёркивает особо — конечно, очень уважаю. Но, простите, какая может быть дружба с вашей организацией? После того как..
— … после того, как мы проиграли Холодную Войну.
— после того, как вы проиграли Холодную Войну. Вы, а не мы — Алёна явно начала заводиться. И после того, как вы слили моего деда американцам.
— Ну..
— Ну что ну? Он же всё сделал, как договаривались. Вам оставалось всего ничего — достроить свои десять атомных ледоколов, сами же орали, что до конца века, до конца века — всё успеете. И европейцы могли бы уже прощаться со своим Гольфстримом.
И что? И вместо этого — сначала бессмысленная сдача позиций, за год до включения вашего же… вашего же экспортного газопровода, потом — совсем уже тухлая игра. Алёна сморкается, и я вижу слёзы, подступающие к её глазам.
— Ну что он вам сделал-то? Что вы его в спину ударили?
— Ты пойми, пожалуйста, решение принимал не я — Арсений Анатольевич показывает пальцем в направлении потолка — ну и ты сама знаешь, почему тогда мы всё это затеяли. Никто не хотел воевать ради войны — а так, ну не дотянули мы до прорыва блокады. Не дотянули. Потеряли контроль над ситуаций — ты девушка умная, университет закончила, сама знаешь, что бывает, когда фахрплан падает. Скажи ещё спасибо — что нас всех тогда не перемочили восставшие народные массы, отделались малой кровью — а то был бы тут сплошной Афганистан с Таджикистаном. И то хлеб, что успели отстрелить нестабильные территории…
И заметь — дед твой пострадал, а тебя мы пальцем не тронули. Хотя могли — и нас очень, очень просили.
— Спасибо и на этом… — Самая Прекрасная, успокоившись, делает паузу — ну и конкретно. О чём у нас сейчас с вашими может быть дружба. Где предмет отношений?
— Ну, для начала — у нас есть что тебе предложить.
— И что же? — спрашивает она с нескрываемой иронией.
— А как ты думаешь? — Арсений Анатольевич внимательно смотрит на ней, и, не дождавшись ответа, произносит каким-то странным тоном — Колокольчик с веретеном.
Алёна некоторое время молчит и, наконец, отвечает далёким, чужим голосом:
— Не верю. Что же думаете, не искала я его?
— А зря не веришь. Ты ж искать его начала — не раньше чем через месяц, пока в Россию то прилетела.
— Мне Вам на слово…?
— Да зачем же на слово? Сейчас и покажу — гость тянется рукою к сумке и на мгновение в глазах Алёны вспыхивает бешеная надежда. Секундой позже она берёт себя в руки и внимательно глядит на извлекаемые из пакета предметы.
Арсений Анатольевич заваливает стол апельсинами, достаёт, вслед за ними, пару коробок с апельсиновым же соком — оригинальненькие у него взгляды на то, чем надо кормить и поить больных и, наконец, водружает на стол прозрачную пластиковую капсулу кубической формы.
Грани и углы капсулы скруглены, никаких отверстий и щелей. Внутри колыхается зелёное, неприятного вида желе, мерцающее какими-то золотыми точечками.
— Это что? — вид у Алёны удивлённый, я вижу, что она старательно сдерживает разражение.
— Чудо оборонной техники. Экспериментальный образец мнемографа. Просто смотрите на него и как бы пытаетесь увидеть, что там внутри. Квазикристалл проигрывает запись. Да, впрочем — чего я объясняю — просто попробуй и всё.
Я немедленно следую совету, мимолётно успев подумать, что наверное не стоило бы вот так вот доверять этому странному артефакту. Алёна так же всматривается вглубину коробки.
“…Спецназовец в теплозащитном скафандре и с инфракрасным сканером на лице похож на причудливую глубоководную рыбу… в наушниках раздаётся“ Подход”, командир повторяет команду и, махнув, через навесную защиту термоокопчика, чуть пригнувшись, идёт вперёд. Я выскакиваю следом и краем глаза замечаю, что рядом со мною, спокойно сжимая терморужьё, двигается ****. Лицо его не различимо за стеклом скафандра, но все движения собраны, и я седьмым чувством ощущаю, что в нём нет ни капли мандража.
Мы давим ногами замёрзшую траву, и, внезапно, из серого сплоха ледяной пыли, повисшей в воздухе, навстречу командиру несётся белая полоса замерзающего воздуха. Мы палим по её источнику — в ледяном тумане цель не видна, но несколько месяц пахоты на тренажерах научили нас попадать в устье холода почти вслепую.
Командир падает, но мы видим, что летевшая к нему белая смерть с шуршанием обсыпается, не достав где-то на пол метра. **** встаёт, выпускает себе под ноги тепловой заряд и жестом даёт команду следовать за ним.
Мы двигаемся, стараясь не оскользнуться на покрывающей почву ледяной корке, усыпанной какими-то обломками. Белая взвесь обрывает видимость на расстоянии приблизительно десяти метров.
Командир нагибается, подбирает какой-то тёмный кусок и, с видимым усилием обрывает с него золотистую кривую полосу, согнутую в полукружие. Хорош сувенир, думаю — я, надо бы и мне что-то **** принести. Просто на память. Через несколько шагов я натыкаюсь на полурасколотую деревянную дугу — покрытая чёрной копотью, с обрывками каких-то верёвок, она лежит на дороге и я собираюсь отбросить её ногой. Серебристый блеск привлекает моё внимание. Я нагибаюсь, дёргаю серебро ладонью. Пальцы, одетые в синтетическую перчатку, почти не гнутся на этом лютом холоде. В руке моей серебряный колокольчик. Вместо язычка его — колеблется туманное, как будто бы нематериальное, но при этом почти чёрное веретено…”
Ну имена и некоторые детали я там подредактировал — говорит Арсений Анатольевич, во избежание… — ну сами понимаете.
— И где оно сейчас?
— Ну где-где. У нас. Ты не смогла его потом засечь, поскольку офицер, от большого ума, спрятал его в служебный сейф. А как раз тогда начала внедряться серия с дополнительной экранировкой. В свете новейших веяний. Хорошо хоть, этому другу хватило ума не тащить его домой любимой дочери в подарок. А то не хорошо могло бы получиться.
— Да уж. Ну а дальше?
— А дальше он таким макаром продержал его в этом своём сейфе до конца службы. Потому что положение было насквозь неудобное — не мог же он признаться, что колокольчик стырил прям на поле боя — американцы ж забрали себе всё до последнего гвоздя. Его бы по голове за такое не погладили бы.
Командир его, кстати, как потом выяснилось, утащил подкову золотую — УСБ всё спустила на тормозах, все прекрасно понимали ситуацию.
Ну а потом, лет через семь он ушёл в отставку, ну и к нам — как это принято. Сейчас работает в одном из ЧОПов, довольный жизнью как слон. Но там он проболтался. И мы с ним побеседовали — сама понимаешь, ему по штату не положено такое хранить.
Разговор прерывается — на коммуникатор нашего визитёра поступает вызов. Арсений Анатольевич пытается сказать звонившему, что мол, “позже”. Затем он несколько минут слушает собеседника, и, наконец, ещё несколькими фразами прекращает разговор.
— Ну и чего конкретно Вы хотите в обмен? — Возвращается к разговору Алёна — сразу говорю, что есть вещи, на которые…
— А мы их с тебя и не попросим. Хотя, замечу, что если бы ты взглянула беспристрастно — ничего такого ужасного мы не делаем.
— Ну да. Всего лишь впускаете это в людей…
— Ты же сама видела — я и в себя его пускал. Это на самом деле безопасно абсолютно, если знать как с ними обращаться. Пойми пожалуйста, Инстанции по своему менталитету — это дети. Реальные маленькие дети, на наши годы — лет пяти-шести. Ну да, они бывают жестокими к окружающим. И это очень сильные дети… — лицо Арсения Анатольевича смягчается и неожиданно озаряется какой-то мечтательной улыбкой — но ты же не воюешь с человеческими детьми.
— Да я не понимаю, что Вы в них нашли, — говорит Самая Прекрасная, — зачем искусственно выводить всяких монстров?
— Если мы их не будем, как ты сказала, выводить — наш гость начинает распаляться, и я вдруг понимаю, что тема для него выстрадана и очень важна — они от этого никуда не денутся. Объективный процесс… Вызванный известными тебе обстоятельствами.
Этих уничтожим — другие возникнут. Те же самые Лица — он кивает в мою сторону, — появились самостоятельно, мы их только пытаемся сейчас подобрать, как беспризорников с улицы. Они ж дикие совсем и очень наивные.
Ни хрена не понимают — устроили тут войну в песочнице. Через которую, кстати — визитёр снова смотрит на меня — и твоя Контора пострадала. Заметим, что если всё это держать под контролем — эксцессов было бы намного меньше.
И ты подумай сама, что лучше — иметь союзников. Сильных союзников — или рисковать тем, что вместо них вокруг нас заведётся невесть что, причём узнаем мы о нём в тот момент, когда оно нас сожрёт неожиданно.
Инстанции по своему развитию — я уже сказал на каком уровне. И культура у них, по сути наша, человеческая, своей то нет в принципе… для них то мы можем сыграть роль Наставников. — Это слово он произносит с особым выражением. Мне кажется, что если бы его напечатать — то исключительно с большой буквы.
— Ну да. И я даже знаю, против кого Вы собираетесь дружить с этими союзниками. Меня лично как-то не прельщает…
— Не будем обсуждать.
— Ну хорошо… — Алёна держит паузу… — я, в принципе, готова с Вами работать, сами понимаете мой интерес.
— Понимаю.
— Но от этих… я всё-таки намерена держаться подальше. Не втягивайте.
— Не будем без необходимости. И его вопрос — Арсений Анатольевич смотрит на меня — решим в ближайшее время.
— Что Вы хотите чтобы я сделала сейчас? — Алёна явно пытается оговорить чёткие условия.
— Ну, самое главное — мы хотим вернуть в игру твоего Деда. Мы ценим старых союзников и хотим, чтобы ты его уговорила забыть… недоразумение.
— Я понимаю вашу добрую волю. И постараюсь его убедить. Но, сами понимаете, какие тут нужны ресурсы…
— В ближайшее время решим вопрос. А пока, разумеется, в рабочем порядке, я хочу мелкого технического сотрудничества. У меня совершенно не хватает квалифицированных кадров на этой территории — я просто задыхаюсь уже. Тем более твоего, Алёна, уровня. У нас по сравнению с восьмидесятым годом штат втрое сократился в результате известных тебе событий…
— И?
— Да вот, например. Только что звонил мне Солодов — ну вы его знаете.
— Знаем, конечно, — Алёна пожимает плечами
— Ну так у него какая-то невнятная ситуация со Звездой. Чего хотят от него — непонятно, но следить за ним пытались и сейчас заманивают встречаться. Завтра мне придётся проконтролировать этот вопрос, а положение насквозь неудобное — не хочу делу давать официальное развитие — так что я просил бы вашей с Кириллом — тут он впервые называет меня по имени — помощи. Я так понимаю, что интересы совпадают?
— Ну уж после вчерашнего — Алёна нехорошо улыбается, я эту суку не то что проконтролировать..
— Ну, ты аккуратнее всё же. Силы то не равны.
— Это ещё вопрос. Завтра во сколько?…