– Давайте сюда ногу… – И я опустилась на снег.
– Насовсем? – насмешливо спросил лётчик.
– Послушайте, – прогудел за моей спиной бас, – ему ногу недавно перевязали. Его надо в госпиталь везти, а не перебинтовывать на морозе.
– Для этого я и приехала, чтобы в госпиталь везти, – сказала я. – Кто ему ногу перевязывал?
– Тот самый, который вас сюда прислал, – ответил бас.
– Меня? – Я даже удивилась. – Меня никто не присылал. То есть прислал, конечно, но… мы сами видели, как самолёт сел, и я поехала.
– А-а! – протянул бас. – Ну всё равно, надо его везти в госпиталь.
– Ну ладно, – сказал внезапно лётчик. – Ехать так ехать. Куда шагать-то?
Он сделал резкое движение, пробуя подняться, и попытался встать на ноги, держась за крыло самолёта, но тут же упал.
– Лежите, – крикнула я, – мы вас понесём!
– Это вы-то? – сквозь зубы выдавил лётчик. – Во мне восемьдесят кило. Это вам не сумка-авоська.
– У машины шофёр, – сказала я. – Сейчас я его приведу.
– Не надо, – буркнул лётчик и, повернувшись к бойцам, сказал: – А ну, ребята, подмогните.
Бойцы разом взяли лётчика под руки, и он встал.
– Куда идти? – спросил лётчик, опираясь на бойцов.
Я пошла вперёд, указывая путь к машине. Мы прошли несколько метров молча, потом лётчик вдруг остановился и сказал:
– Нет, так не годится. Кто же у самолёта останется?
– Да они же вернутся через десять минут, – ответила я, кивая на бойцов. – Машина рядом на трассе.
– Нет, – упрямо замотал головой лётчик. – Их прислали с батареи охранять самолёт. Никуда они не пойдут.
– Ну хорошо. Вот вы, – кивнула я длинному человеку в полушубке, – берите его под руку.
Тот подошёл и взял лётчика под руку, отстранив бойца. Я подошла к лётчику с другой стороны.
– Идите к самолёту, – приказала я.
Бойцы растерянно переминались с ноги на ногу. Лётчик пристально посмотрел мне в лицо. Я крепко держала его под руку обеими руками.
Он медленно повернул голову к бойцам и сказал:
– Идите к самолёту.
И те ушли.
Мы пошли к трассе. Буран утих, и я ясно видела нашу машину. Мы были от неё метрах в трёхстах. Идти было очень трудно. Лётчик был действительно ужасно тяжёлым, и мне казалось, что он всей тяжестью опирался именно на мои руки.
– Вам очень больно? – спросила я.
– Ничего мне не больно, – с прежним раздражением ответил он.
Я в душе уже давно злилась на него. Не я же в самом деле была виновата в том, что его ранили. И рана-то, очевидно, у него не такая опасная. Мне пришлось видеть однажды, как у человека ногу отнимали без наркоза, и он молчал. А этот, видно, неженка. А ещё лётчик!
– Вам тяжело? – вдруг спросил лётчик.
– Нет, не очень, – ответила я.
– Всё-таки восемьдесят кило, – пробормотал он и усмехнулся.
Я ничего не ответила, но после слов лётчика мне стало легче его вести.
– Скоро дойдём, – вслух подумала я. – Вот и машина.
Семён увидал нас. Он уже бежал навстречу, увязая в сугробах.
– Ну как, всё в порядке? – крикнул он, подбегая.
– Тебе бы такой порядок, – буркнул лётчик.
Семён хотел сменить меня, но я решила, что дойду. Он пожал плечами и пошёл вперёд. Так подошли мы к машине.
– Вы сядете в кабину, – сказала я лётчику, открывая дверцу. – Сидеть можете?
Лётчик ничего не ответил. Мы усадили его в кабину.
– Ну, а вы куда? – обратилась я к человеку в полушубке.
– Вы ведь в Ленинград? – в свою очередь спросил он. Я кивнула. – Ну, пожалуй, поеду и я с вами, раз так получилось. Бой над Ладогой, пожалуй, годится, а?
– Что такое? – не поняла я.
– Ничего, – пробасил человек в полушубке. – Это я про себя. Как говорится, в сторону.
Встаю на колесо и перешагиваю в кузов машины через борт. Следом за мной – он. Стучу по верху кабины и кричу:
– Всё в порядке!
…Мы двигаемся…
Сидим на куче брезента, прижавшись спинами к стенке кабины. Дует резкий, холодный ветер, и, если повернуться к нему лицом, можно сейчас же обморозить щёки.