Я тоже встала, но задержалась, заметив, что в дверях кто-то стоит. Приглядевшись, увидела двоих военных в полушубках и валенках. Я стояла очень близко к двери, но в темноте они не замечали меня.
– Танцуют, – сказал один.
– Танцуют, – отозвался другой.
– А я думал, надули, – заявил первый, – так, подумал, шутят… Какие сейчас танцы.
– Так что же, пойдём или нет?
– Погоди.
Они замолчали. Как я ни старалась рассмотреть их лица, мне это не удавалось: слишком было темно. Судя по голосам, они были молоды.
Мною овладело любопытство.
«Как они попали сюда? – думала я. – Они пришли одни, без девушек, – значит, их никто не пригласил».
– Смотри, и саксофон, – сказал один из военных.
– Всё в порядке, – ответил другой. – И девчат много.
– И свет.
Они всё ещё стояли у двери, невидимые для танцующих, но потом начали медленно продвигаться вдоль стены, пока один из них не наткнулся на меня.
– Простите, – извинился он, чуть отступая, но тут же протянул руку. – Потанцуем?
И я тоже протянула ему руку. И он увлёк меня в полосу света и повёл в танце. Только теперь я рассмотрела его лицо. Ему было самое большее лет двадцать, курносый нос задорно сидел на большом, чуть рябоватом лице. На барашковом воротнике в луче света искрился снег.
– Младший лейтенант Никонов. Знакомые девушки зовут меня Колей. А вы кто?
Он произнёс это с такой наивной серьёзностью, что мне захотелось рассмеяться. Но я побоялась обидеть его и ответила так же серьёзно:
– А меня звали Лидой, когда я была помоложе. А чин у меня совсем небольшой, о нём не стоит и говорить.
Никонов посмотрел на меня очень внимательно, точно желая проверить, сколько же мне в самом деле лет, сбился с танца и наступил мне на ногу.
– Простите, – смутился он.
На нас уже смотрели все танцующие, – вернее, на Никонова. Его товарища я не видела, – очевидно, он всё ещё стоял в темноте.
Танец кончился. Никонов взял меня под руку и повёл к скамейке. Мы сели и снова оказались почти в темноте.
Никонов сказал:
– А мы думали, девчата надули нас… Получили с лейтенантом отпуск в город на пять часов… Ну, пошли, тут ведь от передовой-то рядом… К заставе подходим – девчата идут. «Куда?» – спрашиваем. «На танцы». – «Бросьте, говорим, девчата, разыгрывать, какие сейчас танцы!» – «Ничего, говорят, не разыгрываем, самые настоящие танцы». И объяснили, где будут. Ну, нам с лейтенантом кое-куда надо было зайти, неподалёку. Потом выходим, смотрим – ещё три часа впереди. А идти-то некуда. «Зайдём, говорю, на эти самые танцы». А он смеётся: «Верь, говорит, им больше, нашёл тоже танцы». А всё-таки пошли… Ну вот и пришли.
– Ну и нравится? – спросила я.
– А как же? – ответил Никонов, и в темноте мне показалось, что он улыбнулся. – Тут свет, девчата, поговорить можно… А то сидишь-сидишь в блиндаже – и хоть ты и в городе, а будто за тысячу вёрст от него.
– А куда же ваш приятель пропал?
– Тут где-нибудь. У нас такое правило: где девушки – друг другу не мешать.
Никонов произнёс всё это с серьёзной небрежностью, – видимо, он очень хотел казаться бывалым ухарем-парнем, но ему это плохо удавалось. Снова заиграл оркестр.
– Что ж, продолжим? – предложил он, вставая.
Я положила ему руку на плечо, и мы начали танцевать. Теперь оркестр играл что-то медленное. Мимо меня проплыла Ирина в паре с какой-то девушкой, а затем я увидела лейтенанта, друга Никонова. Он танцевал с Катей.
– Вот и мой орёл появился! – кивнул головой Никонов.
Мы танцевали ещё долго, Никонов не отходил от меня, и это было мне очень приятно. Я даже не спрашивала себя, почему. Я чувствовала себя старухой перед ним. Но именно потому, что он был так заразительно молод и так вдохновенно предан «своей даме», мне стало радостно и весело.
Когда музыканты перестали играть и начали складывать свои инструменты, стало тоскливо. Никонов растерянно опустил руки.
– Ну вот… и всё.
Он произнёс это с такой грустью, что мне стало его жалко. Именно поэтому я и задала ему нелепый вопрос:
– Вам в какую сторону идти?
– Нам одна сторона, – ответил он и пожал плечами, – где воюют.
– В часть?
– В часть. Сейчас придём, ребята в блиндаже сидят… Начнут спрашивать, где были, что делали… Для них ведь тоже про город узнать – вроде отпуска. Ну, расскажу, что на танцах был… С девушкой танцевал, по имени Лида… Спросят какая… Расскажу. Спросят: «Адрес взял, писать будешь?» Скажу: «Взял, буду»… Только всё это обман, потому что сейчас разойдёмся мы с вами – и… всё.
Я взяла его за руку и спросила:
– А разве вам некому писать? И разве вам никто не пишет?
Никонов покачал головой:
– Нет… Один. Некому. Не успел.
Скольких людей война застала вот так же, на пороге жизни, когда они ко всему стремились, но ещё ничего не успели!
– Вот что, Коля, – сказала я, в первый раз называя его по имени, – вы всё-таки запишите мой адрес и, если будет желание, напишите.
– Правда? – удивился Никонов.
Он вытащил из планшета блокнот, и я записала в нём мой адрес.
Мы вышли из зала. Уходя, я задержалась на секунду и оглянулась. Зал тонул во мраке, и трудно было представить себе, что тут только что было светло и весело.