Но он их не пригласил.
"Дорогая Юлечка! Пишу тебе в новогоднюю ночь!
Мы с Аллой были разные. Каждая - несгибаема в своем решении. Я бесконечно мучиться своей драгоценной любовью к Егору. Алла - сжечь ее и заледенить. Она выбрала свечу потолще, чтобы магической силы в ней было побольше. Я стояла в отдалении, отсчитав восемь шагов, хотя сама не знаю, почему - восемь... Так я была уверена, что непонятная сила не заденет меня. А в окне Крутывусов глухо задернуты шторы, и я даже подумала, что в мире будет меньше тепла после того, как свеча Аллы сгорит...
Видимо, в это время Егор получил приказ мамы вынести мусор (оказывается, у них никто не собрался, потому что умер дед Егора).
- Свеча горела на снегу, свеча горела! Привет! А вы чего тут делаете?
Алла молчит, а я спросила:
- Что ты будешь делать сегодня ночью?
- Предки уснут, а я собираюсь провести опыт. Исследование необычных состояний психики. Выпью вина, включу самонаблюдение. И все буду записывать. Потом напечатаю "Протокол опьянения" на машинке. В четырех экземплярах. Но вы никому ...ни слова!
Так мы долго еще бы стояли, но в форточку высунулась мама Егора:
- Егор-маленький! Где ты так долго?
Оказывается, папу Егора тоже зовут Егором! Он Егор Егорович! И мама зовет его "Егор-маленький". Это в семнадцать-то лет!.. Но я тут вот от чего, Юлечка, огорчилась. Моя мама тоже, если я на минуту опаздываю с прогулки, кричит в форточку: "Немедленно домой!" Но не потому, что опасается за меня, маленькую, а потому что я должна быть взрослой и точной, как взрослые!.."
3. Университет
1
Первого сентября университет показался Лидии пустыней, где стоит посреди песков памятник - Ленин, денно и нощно объясняющий Горькому основы материализма.
Прошедшее лето - одна вспышка прошлого и больше ничего. Как сдавала экзамены, что делали родители... Впрочем, про родителей вот что запомнила: перед мамой стоял на коленях сам Александр Юрьевич Грач! В коридоре филфака. Мама вычитала его докторскую диссертацию и сделала более тысячи поправок, а он за это на колени, при всех... Эффектно, ничего не скажешь... Вдруг Лидия из-за постамента услышала знакомый едкий голос:
- А когда Кант сказал, что времени и пространства не существует, то все мистики - во главе с Вивеканандой - встали и зааплодировали.
Лидия увидела, что памятник вообще-то утопает в зелени: купы деревьев тут и там украшали пустыню где-то внутри сознания Лидии. Она была рада, что может подойти, увидеть Егора, ощутить, что жизнь едина, что нет полного разрыва между школьной жизнью и новой, университетской.
Лидия вспомнила, что вчера Алла говорила: Егор помог поступить и Фае Фуфаевой, написал за нее сочинение. Конечно, с сочинением помочь можно нужно лишь рядом сесть. Но как же Фая сдала устный экзамен? Она ведь все читала по диагонали и искренне полагала, что Печорин убил Ленского...
Юноша, стоявший рядом с Егором, блистал крахмальной красотой. Лицо Егора казалось благополучным и очень здоровым рядом с лицом его собеседника. Лидия уже не видела лепестковости в чертах Егора-маленького то ли он взрослеет, то ли она уже может замечать у него всякие недостатки. Чувство освобождения такое. Она подошла к беседующим:
- Привет! А Фая где? Я - Лидия Шахецкая, а вы кто?
- Привет-привет, сказал Егор. - Фая сейчас должна подойти.
- А я Евгений Бояршинов. Просто - Эжен. Так что Кант?..
- Здесь не кантовать, - попросила Лидия.
- У! Твоя фраза - как волшебное северное сияние над бескрайней бедной тундрой, где карликовые деревца жалко жмутся к земле, - восхитился вдруг Эжен.
Егор сделал оскорбленное лицо: это он тундра?!. Или Кант? Эжен смотрел на кипение Егора и думал: ага, теперь я буду знать, на какую кнопку нажать, чтобы воздействовать на тебя, эта кнопка - интеллект. Похвалю за ум - одно, не похвалю - другое.
Чтобы как-то выйти из тупика молчания, Лидия сказала:
- Может, наоборот: Егор - северное сияние, а мои слова - тундра?
- Может быть, и так, - легко согласился Эжен. Он давно понял в своей почти бесконечной семнадцатилетней жизни, что, провоцируя собеседника, легко раскрыть в нем интересные глубины.
В колхоз, на уборку картошки ехали в одной машине . Егор решил сесть рядом с Эженом. А Лидию движения студенческих тел притиснули почти вплотную к Эжену с другой стороны. Справа от Лидии сидела ярко накрашенная девушка, которая сходу предложила следующим летом вместе поехать на целину или в стройотряд. "Надя", - представилась она после этого. Вдруг под парусными выстрелами тента Лидия увидела, что кузов окружен зелеными купами деревьев, и сама не заметила, как призналась Наде:
- Я поклялась неизвестно кому, что если поступлю в университет, поеду по распределению, куда Родина пошлет - хоть в самую глушь!
При этом она так и думала: "РОДИНА". Ведь речь шла о судьбе, а судьба примерно такой же величины, как и Родина.
Похожий на молодого хозяйственного мужичка Витька Шиманов, сидевший напротив Нади, спросил у нее:
- Ты веришь в алые паруса?
Половина кузова подумала, что этот Витька Шиманов безнадежный дурак, другая половина одобрила его за тонкий юмор.
Егор смотрел на Шиманова: парень, конечно, пошире костями, чем остальные, но не такой здоровяк, чтобы над ним брать шефство интеллектуальное. Они, здоровяки, обычно придавлены своими мясами, они нуждаются... Жаль, Володя Пилипенко все еще болтается в десятом классе. Ладно, хорошо, что родители дали на всякий случай много денег. Егор чувствовал, что этот "всякий случай" сведется к определенному случаю и он купит себе и окружающим много вина для знакомства. Он тут же громко процитировал Омара Хайяма в том смысле, что вино помогает извлекать квинтэссенцию смыслов из жизни.
Вечером они извлекли квинтэссенцию, но этот момент для всех слишком быстро промелькнул - не успели они осознать его, как уже их тела лежали в различных сочетаниях внутри сухого крепкого сарая, в котором их поселил бригадир Семиколенных. Засыпая, Егор думал, что запах сена такой вкусный, как будто лежишь в салате и им можно закусить...
Лидия и Бояршинов почти не пили. Лидия - потому что у нее и так была врожденная эйфория, а потом - наоборот - затошнило от грозящей прогулки с Бояршиновым. Никуда не денешься, если здесь, в колхозе, он ей начал нравиться. Бояршинов выпил немножко, чтобы совсем-то уж не выпадать из этой толпы, но решил вернуть себе нормальное состояние.
- Лидия, хотите...хочешь...прогуляться до церкви, я тут ее заметил, когда мы въезжали в село. Красивая - на крыше, вместо разрушенного купола венцом растут деревца, - он говорил с надсадой, словно боялся, что его здесь не оценят, и заранее страдал, что не поймут его во всем блеске - или тонкости.
- Женя, подождите минутку, - сказала она, чувствуя, что в животе все тяжело заворочалось в предчувствии тонких отношений. - Подожди меня.
Возле конторы стоял раскрашенный под бронзу бюстик Ильича. В трещине ушной раковины жутковато белело гипсовое мясо.
- Гениально! - пылко вскричал Бояршинов. - Настоящий поп-арт! В жизни тоже у него все сосуды были заизвесткованы. Это теперь все знают - он выработался до конца.
Лидия ждала, что сейчас Бояршинов заговорит о сифилисе Ленина, ведь тогда много слухов носилось про сифилис: у Есенина якобы был сифилис, у Маяковского, у Блока, у Инессы Арманд и так далее. Отец Лидии обронил однажды, что сифилис в материалистическом сознании - замена всемирного греха. Грех пронизывает весь мир, но - в виде сифилиса.
- Я тебе, Женя, по секрету скажу, папа тоже где-то по секрету слышал: Ленин в конце жизни буквы не узнавал и не выговаривал. Когда ему принесли конверт с буквами, он ни одной не узнал, но радостно улыбался и весь конверт положил себе в карман.
- Три-то буквы Ленин все-таки выучил перед смертью, - неприятно скривился Женя, но вдруг увлекся. - Буквы - это только знаки, а не сущности. Хотя как сказать! Наверное, они развились из сакральных значков, которые и были одновременно сущностями. А - Алеф - альфа - на иврите это понятие "тысяча". То есть первая буква как бы открывает бесконечность сущностей...
Лидия и Женя миновали перелесок.
- Хочешь, я преподнесу тебе самое красивое, что здесь есть?
Ветер обвис в воздухе в ожидании удивительного подарка. Лидия приятно испугалась и по-украински вытаращилась. Подстегнутый ее распахнутым взглядом, Бояршинов побежал по краю капустного поля и вывинтил из земли кочан.
- Видишь, это самая большая роза на свете!
В самом деле, кочан был похож на гигантский бутон - растрепанные лепестки с сине-зелеными сосудами. Осторожно косясь на Женю: не издевается ли, Лидия положила капусту в придорожный бурьян. Выходка Бояршинова была слишком рассудочной, а ей хотелось чего-то другого.