Конечно, я думал о прошлом своего тела. Откуда-то же оно взялось в том вытрезвителе. С первого дня чутьё кричало, что моё молодое тело, радующее меня отменным здоровьем, ещё преподнесёт сюрприз. Вот и он. Сейчас поглядим, к добру ли, к худу.
— Садись, Гена, в ногах правды нет.
Гена, мужичок неопределённого возраста в засаленном пиджаке и протёртых на заднице брюках, повесил авоську со стеклотарой на спинку стула и приземлился, настороженно глядя на меня. Генина небритая физиономия выражала неподдельный интерес.
— По пиву? — спросил я.
— А, давай, — махнул он рукой. Я взял две кружки пенного, и вернулся за столик.
— Так что с тобой приключилось? — спросил он, отпивая и стирая пену с усов.
— Понятия не имею, — честно признался я. — А что со мной приключилось? Расскажи, что знаешь, а то я не в курсе.
— Ты что, в запое, что ли?
— Говорю тебе, ничего не помню. Пришёл в себя в вытрезвителе неделю назад, кто я, откуда, ничего не помню.
— Ну ты даёшь, парень, — цокнул он языком. — А жил-то это время где?
— Мир не без добрых людей. Ну ты рассказывай, как там без меня, кто чего говорит?
— Да чёрт его знает. Неделю назад это было, что ли. В общем, накануне первого мая ты вроде с работы не вернулся. А потом приходила женщина. Сказала, из редакции, тебя искала, вроде ты и на работе не появился. Потом ещё Андрюха-участковый приходил, опрашивал жильцов, кто и когда тебя в последний раз видел. Я и сказал, что трёшку у тебя занял до получки, аккурат в тот день. Выходит, я тебя последним и видел дома. Ты ещё такой весёлый был, при деньгах, трёшку дал и сказал, что скоро прославишься, в Москву уедешь. Андрюха про Ирину ещё спросил, ну, мать твою, значит, известить хотел. А я её адрес и не знаю. Что в Москве, так то все знают, а адрес бабоньки ему нашли. Ну, телеграмму, значит, он отбил и просил любые новости сразу ему сообщать. И ушёл. Степанида к нему ходила, спрашивала, нет ли вестей, и нам рассказывала, что удалось узнать. На работе ты последний раз был двадцать девятого. Уехал вроде как по текущему заданию, собирать материал и опосля того пропал. Обзвонили больницы, морги. Никого похожего по описанию не поступало.
— Вытрезвители забыли.
— Так ты ж не пьёшь, с чего бы.
— Может и не курю? — усмехнулся я, вытаскивая сигареты.
— Не куришь, — потрясённо смотрел на меня Гена. — Может, это и правда не ты?
— Сейчас проверим. Во что я был одет в тот день?
— Коричневые брюки, клетчатая рубаха, светлая куртка.
— Особые приметы есть?
— Родинка за ухом, вот тут, — показал Гена.
— Всё сходится. Одежда та самая. Родинка имеется.
Я приподнял волосы и продемонстрировал родинку.
Дело принимает интересный оборот. Тело-то моё вполне себе поживало, не пило, не курило, на работу ходило в загадочную редакцию, квартиру имело и мать в Москве.
— Совсем ничего не помнишь?
— Неа. Я у нас кто?
— Кто? — глупо переспросил Гена.
— Это я спрашиваю. По профессии я кто? Работаю где?
— В газете. Кор… коррепс… журналист, в общем.
— Годится, — кивнул я.
Журналист, это очень даже неплохо. Это дополнительные возможности. В сочетании с моей специальностью это может дать нехилые плоды.
— Так ты теперь домой-то пойдёшь?
— Ещё бы я знал, где живу.
— Так я провожу.
— Это совсем другое дело. Веди.
— Только там у тебя милиция хозяйничала, перевернули всё вверх дном.
— Вот как? А чего хотели?
— Да кто их разберёт? Что-то искали.
— Дверь взламывали?
— Да нет. У тёти Маши же ключ запасной. Она открыла, и закрыла опосля. Прибрала немножко, но всё равно не пугайся сильно.
Пугаться я не собираюсь, а ситуация всё более любопытная. Что милиции понадобилось искать в квартире пропавшего журналиста? В принципе, мне вообще по барабану. Но нет, не по барабану. Они же с меня спросят, а я вовсе не жажду рассказывать о своей предполагаемой амнезии. Но аромат тайны, будь он неладен. Моя внутренняя ищейка уже сделала стойку и рвётся в бой. Что милиция могла искать? Пропал я не из дома, это очевидно. Так какого лешего они искали в квартире?
Ладно, доберёмся до места, гляну, стоит ли связываться с этим журналистом и его делами.
Дом оказался типовой советской панелькой.
— Совсем не помнишь? — Гена обвёл рукой двор. — Красота-то какая!
Двор был бы неплох, особенно сейчас, когда зацвели яблони и весёлые одуванчики желтели на обочине. Вид портила раскопанная посередине огромная яма.
— Баба Нюра, Степанида, вы смотрите, кого я привёл! — заорал Гена ещё от крайнего подъезда.
— Замолкни, придурок, ты чего, всю округу оповестить решил? — шикнул я на него.
— Ну конечно, такое событие.
— Ещё расскажи всем, что я память потерял.
— У Егорки с гол… — тут же заорал этот дебил.
Договорить я ему не дал. Поставил подножку, и он на полуслове полетел носом в землю, тут же забыв, что собирался сказать.
— Эй, ты чего? — обиженно посмотрел он на меня снизу вверх.
Я протянул ему руку и помог встать. Отряхивая без того замызганный костюм, я тихо сообщил Геннадию:
— Ты чего меня позоришь? Промолчать не мог? Они же теперь не отстанут, да ещё матери донесут потом, а у неё слабое сердце, ей волноваться нельзя.
— Не подумал, — брякая своими бутылками, почесал он в голове.
— Думай в следующий раз, хорошо?
— Ой, Егорушка вернулся, живой, — подтянулись тётки из разных углов двора, беря нас в кольцо. Ещё пара сверху, с балконов.
— Всё нормально, всё хорошо, правда, — отбивался я, как мог, бочком отступая к подъезду.
— Где ж ты пропадал? В больнице, что ли? Похудел-то как, — обступили они нас.
Генка хвастливо выпятил грудь и всех толкал в бок, смотрите, мол, я каков.
— Человек пропал, а я нашёл. Милиция искала, журналисты всей редакцией искали, а кто в итоге нашёл — Генка. А вы — непутёвый, непутёвый, — пояснял он по третьему кругу. — Главное, сидит себе за столиком, и меня не признаёт. Ой, я хотел сказать — не видит.
Похоже, гиблое это дело, сохранить придуманный налету факт с потерей памяти в тайне. А если это станет всеобщим достоянием, остаётся одно — использовать этот факт на пользу себе.
— Я потом расскажу, не могу сейчас. Попозже. Гена, идём, — потянул я разглагольствующего приятеля к подъезду. — Нам сюда?
— Да-да, вон твои окна на втором этаже.
Я задрал голову, всмотрелся в предлагаемые к использованию хоромы. Даже балкон есть. Беру.
— Вот! — торжественно подвёл меня Генка к неприметной двери со следом от номерка «восемь».
— Прекрасно. Теперь веди к тёте Маше за ключом.
— А у тебя разве нету?
— Нет, — пожал я плечами. — При себе только кошелёк был. Потерял, наверное.
— Ну тогда конечно, — кивнул Гена и позвонил в дверь напротив.
— Генка, ты, окаянный? Нет у меня денег, и не дам, — показалась из-за двери дородная женщина со скалкой.
Генка предусмотрительно подпихнул меня вперёд и спрятался за мою широкую спину.
— Здравствуйте, тётя Маша, мне бы ключик.
— Егор! Вернулся, негодник!
— Это я его нашёл, — высунулся Генка.
— Где же ты пропадал? Мы тут с ума сходили.
— Долгая история. Можно мне ключ, я устал, отдохнуть хочу.
— Сейчас принесу. Заходи, не стой на пороге.
Я вежливо сделал шаг внутрь.
— А свой куда девал? Потерял, что ли?
— Украли, — брякнул я и тут же прикусил язык.
— Как — украли? — ахнула тётя Маша, выплывая из комнаты. — Так тебе тогда надо менять замок. Это же всё повынесут из квартиры. Я, конечно, не теряю бдительности, и приглядывать буду, но могу и отлучиться. А эти знаешь, какие шустрые. Нет, ты как хочешь, а замок срочно меняй. Вызывай слесаря дядю Лёшу, пусть сменит замок, у него есть, я знаю.
— Сменю, — пообещал я, вытягивая ключ из цепких пальцев.
— Давеча-то милиция приходила. Вижу — наладились дверь ломать. Я к ним. Что ж вы делаете, говорю. Хозяин вернётся, а тут всё нараспашку. Не мешайте следствию, гражданка, отвечают. Строго так. Стойте, говорю. Есть же ключ, зачем ломать-то. Так что спасла я твою дверь. А уж беспорядка навели, страсть. Шагу ступить негде было. Ну, я прибрала маленько. А дальше уж сам. По шкафам да комодам не полезла, извини. И проверь заодно, всё ли на месте, а то мало ли. Народу-то потопталось прилично. Хоть и милиция, а кто их знает. Да и соседи толклись. Кабы не пропало чего ценного. Тьфу-тьфу, что я говорю.
— Спасибо. Я пойду.
— Иди-иди. Матери-то телеграмму отбей, что нашёлся. А то ведь сердце не на месте.
— Обязательно.
Я раскланялся с соседкой и поспешил свалить. Бдительная тётя Маша — это хорошо. Возможно, ещё побеседую с ней на досуге. Когда решу, надо ли мне привалившее счастье или обойдусь.
Ключ застрял на половине оборота.
— Ты её приподыми слегка, — посоветовал Генка, — она проседает по весне.
Ты глянь, какие все внимательные. И всё-то все знают. Кроме меня, разумеется. Я-то тут в первый раз. А замок, конечно, надо сменить. Желательно вместе с дверью.
Переступив порог, я понял, что сменить придётся не только дверь, но и всё, что за ней находится. Квартира была явно кого-то из старших родственников. И не противно моему предшественнику было жить в таком отстойном интерьере? Не, раз уж теперь это моё, я сделаю из этого конфетку. Не буду я тут делать уборку. Сразу всё барахло на свалку. Тут ещё какие-то бабкины вещи на диване и в шкафу валяются. Комод, буфет, сантехника из прошлого века. Полы дощатые. Долой всё! Конечно, рынок стройматериалов практически отсутствует, но с этим я как-нибудь разберусь. И мебель на заказ. Главное стены есть, и находится практически в центре. Беру!
А вот и работа моя — печатная машинка, бумаги вокруг. Так, о чём это оно? Надеюсь, не сводки с полей. Но нет, тут что-то про искусство. Разберёмся. И вишенка на торте — удостоверение журналиста на имя Волоха Егора Владимировича и с моей фотографией. Ценная вещь. Надо и другие документы поискать.
Я свалил с дивана груду тряпья и закурил. Взвесим все «за» и «против». Своя квартира — это хорошо. Любопытные соседи — это плохо. Удостоверение журналиста — это хорошо, даже отлично. Работа, которая прилагается к этому удостоверению — это плохо. Пока два-два, ничья. А теперь рассмотрим детали. Моё внезапное попадание в вытрезвитель, при том, что я «не пью», подозрительно весьма и весьма. Милиция, которая устраивает обыск в отсутствие пропавшего хозяина, ещё подозрительнее. Мне бы сейчас прихватить документы и сделать ноги. Самый правильный выбор. Но это дело пахнет загадкой, а загадки — моя слабость. В принципе, квартиру можно и обменять и даже продать, если изловчиться. Ну, это когда соседи достанут. А пока стоит выжать из них максимум информации, показаться на работе, покрутиться в редакции и попробовать понять, над каким-таким материалом я работал до того как. Потому что чутьё твердит, что дело нечисто.