— Здравствуйте, Алла Викторовна. Вызывали? — подпустил я ехидства в голос, переступая порог редакции.
— Зачем ты так? — устало потёрла переносицу моя жертва.
Зачем я так? Есть причины, госпожа Темникова. У меня на твой счёт масса планов, один интереснее другого. Хочу, понимаешь, взяться за твоё перевоспитание. Глядишь, и не посмеешь баловаться коррупционными схемами в будущем. Хочу также использовать тебя и твои связи для сугубо личных и немножко общественных целей. Хочу тебя кинуть и подставить, можно одновременно, чтобы и на бабки, и в глазах общества уронить ниже плинтуса. Чтобы точно не взлетела и не получила власть в руки. Хочу тебя…
Меня раздирало от противоречивых чувств. Я ненавидел эту женщину и в то же время боялся заглядывать ей в глаза. Эти глаза выворачивали мне душу. Сказать, что вчера я испугался — ничего не сказать. Не ожидал такого предательства от собственного тела. Руки трясутся, загривок вспотел, во рту пересохло. А сегодня так и тянуло оказаться рядом, схватить в охапку, повторить тот вчерашний удар молнии, чтобы до самых печёнок проняло. Докатился.
Сколько через мои руки прошло бытовухи на почве отношений между мужчиной и женщиной — не счесть. И каждый раз я дивился, как можно потерять разум и человеческий облик из-за безответной любви или измены.
Ничего лучше не могли придумать? Что за бредни⁈ — думал я, выслушивая показания убийц и насильников о помутнении рассудка, потемнении в глазах и трясущихся руках. Да вы просто конченые уроды, а не вот это всё, что красочно живописуете, давя на жалость.
А сейчас поймал себя на сравнении симптомов и сам охренел. Один-в-один! Вот так оно, значит, бывает? Это реально так и работает? Да ну нахрен. Я на такое не подписывался. Да было бы из-за кого! А то Темникова.
Пришлось даже напомнить себе, что с этого знакомства я хочу получить профит, а значит, слабину давать нельзя. Поэтому сегодня в мою задачу входило держаться на расстоянии и понаблюдать за ответной реакцией. Если она обнаружится, это упростит мне жизнь. А если нет? Если выяснится, что Волох сох по Темниковой в одностороннем порядке, так сказать? Тогда я в заднице.
Выкручусь, конечно. Можно общаться через посредника. Или вовсе забыть адрес редакции, так оно надёжнее будет. Вершить свои дела из-за кулис даже удобнее.
Не дождавшись ответа, Алла вздохнула и спросила в лоб:
— И во что ты влез?
— Самому интересно. Я же сказал, не помню.
— Сегодня приходил человек, спрашивал про тебя.
— Кто⁈ — подался я вперёд.
— Представился как товарищ Иванов из органов. Но я ему не поверила.
— Почему?
— Профессиональное чутьё. Да и всех, кто занимался твоими поисками, я выучила за эти дни.
— Чего он хотел?
— Список всех, с кем ты контактировал в последние два дня перед пропажей, и осмотреть твоё рабочее место.
— А ты?
— А я соврала ему, что в редакции в эти дни ты не появлялся.
— Напрасно. Проверить эту информацию ничего не стоит.
— Дурак! Я же тебя пыталась защитить! — вскочила вдруг Алла. И в прекрасных глазах вот такенные слёзы.
— С чего бы это?
— Егор, что с тобой? Ты правда ничего не помнишь?
— Правда.
— И Катю не помнишь?
— Однокурсницу? Саша вчера что-то говорил про неё. Нет, не помню.
— Но меня ты вспомнил?
— Это как-то само собой получилось.
— Ох, Егор.
— А что не так?
— Всё не так. С чего вдруг тебе терять память? Да ещё так выборочно. Будет лучше, если ты всё мне расскажешь. Может, тебе помощь нужна?
— Нужна, очень нужна, — согласно кивнул я и потёр про себя руки.
Есть контакт! Что же, радует. Я не Волох, и продолжать сохнуть не планирую. А вот Алла, Алла — попалла. Вот этой линии и будем держаться. Как-нибудь совладаю я со своими странными реакциями. Пойду подымлю, глядишь и полегчает.
— Ты куда? Мы же разговариваем, — растерялась Темникова, подавшись вслед за мной.
А вот этого не надо. Не приближайся, женщина!
— Извини, отойду на пять минут.
Я сбежал курить. Выхватил Сашу Милюкова из группы товарищей и повёл его за угол здания.
— За мной! — махнул я ему, доставая непослушными руками сигареты.
— Ты что, начал курить? — недоверчиво спросил тот, глядя на меня.
Первые две спички сломались о черкаш, и только тогда я осознал неприглядную истину — у меня руки трясутся. Снова. И внутри всё подпрыгивает и требует немедленно вернуться поближе к предмету вожделения. Просто катастрофа. Как я должен работать в таких условиях?
— А, — отмахнулся я от дыма и любопытного приятеля, — фигня вопрос. Ты лучше ответь: что у меня с Аллой?
— С Аллой? Почему ты спрашиваешь? Ничего, просто коллеги.
— Хорошенькое ничего. А это что?
— Что?
— Вот это вот что? — продемонстрировал я свою трясучку. — Какого чёрта у меня на неё
такая реакция?
— Я думал, всё давно в прошлом. Ты же с Катей. И у Аллы жених.
— У меня ещё и Катя? — хохотнул я.
Вместо ответа Саша отвёл глаза и кивнул. А чего это мы глазоньки прячем? Имеем виды на чужую Катю? Так может она и не моя вовсе?
— Кстати, а где она?
— Катя? Я же говорил вчера — в отпуске.
— Интересное кино. Парень пропал, неделю его с ментами искали, а девушка где? По курортам разгуливает?
— Ты что! У неё же мама больная. Она в деревню уехала.
— Мама — это святое, — покивал я. — А ключики от кабинета она почему тебе оставила, напомни?
Сашка покраснел весь и сразу. Только голубые виноватые плошки мелькнули из-под бровей.
— Понятно.
— Да нет же, Егор, ты всё неправильно понял. Вы поссорились, и когда она уезжала, то не стала тебе звонить.
— Расслабься. Бывает.
— Ты не злишься?
— Я её даже не помню, с чего мне злиться? Может она косая, кривая и стерва редкостная в придачу.
— Да ты что! Катя, она знаешь какая! Ты же портрет видел. Красавица, умница…
— Ну да, спортменка, комсомолка… Посмотрим. Сейчас меня больше Алла волнует. Что ты там про прошлое сказал?
— Да это я так.
— Ну нет, договаривай уж. Что там в прошлом осталось?
— Я и не знаю толком. Ты, когда только пришёл в том году, какой-то шальной ходил. И все разговоры на Аллу сводил. И она как-то странно себя вела. Потом слухи пошли, мол, как она может, при живом женихе, а ты вчерашний студент. Бабский трёп, ерунда. А потом всё устаканилось, но в штат тебя не взяли, так что ты не каждый день приходил, и материалы сдавать старался при всех. И с Катей у вас всё хорошо было. Я думаю, ничего такого у вас с Аллой не было.
Конечно не было. Только жених до сих пор в категорию мужей не перешёл, Катя оказалась у мамы, несмотря на пропажу Егора, а по соседям и милициям бегала Алла.
— Спасибо, дружище. Ты меня успокоил, — затушил я окурок и похлопал по плечу Сашку.
— А что, она тебе и правда нравится? Ну, Алла.
— Вообще-то скорее наоборот, она мне напоминает одного человека, которого я жутко ненавижу. Поэтому надо что-то делать, пока меня шиза не накрыла.
— Так не бывает, — крикнул мне в спину Милюков. — Человек или нравится, или нет.
— Я тоже думал — не бывает, — буркнул я, не оборачиваясь.
Сейчас будет второй акт пьесы. Посмотрим, кто кого.
— Ты что, курил? — принюхалась Алла, стоило мне войти.
— Успокаивал нервы, — поправил я.
— С каких пор ты нервы сигаретами успокаиваешь?
— С недавних.
— Не узнаю тебя, Егор. Что происходит? Может, тебе помощь нужна? Так ты говори.
— Очень нужна. Но сначала ответь на один вопрос. Что это за слухи про нас с тобой? Сам-то я ничего не помню, но добрые люди поделились.
Ух ты! Как она краснеет лихо! В общем-то ответ мне уже не требовался, но было интересно услышать версию второй стороны.
— Слухи⁈ Кто болтает?
— Что за еврейская привычка отвечать вопросом на вопрос. Ты по существу ответь. Правда, нет?
— О таком не принято говорить. Тем более девушке.
— Я тебя что, соблазнил и бросил?
— Пошляк. Никто меня не соблазнял и не бросал.
— Тогда тем более не понимаю.
— Вот и забудь. Мало ли болтают.
— Ясно, — не удержался я от улыбки.
— Чего ты лыбишься?
— Нет, ничего.
— Нет, ты лыбишься.
— Да нет же. Что ж мне, и улыбнуться нельзя?
— Улыбнуться можно.
— Я тоже так думаю.
— А ухмылку эту спрячь, будь добр.
— Так ты мне поможешь?
— Наговорил гадостей, а теперь о помощи просишь?
— Ты сама предложила. Так поможешь?
— Смотря чем.
— У меня в голове сейчас полная каша, писать не могу. Обидно терять из-за этого работу. Прикроешь по профилю культуры и искусства? А я бы пока пришёл в себя, глядишь и восстановил профессиональные навыки.
— Прикрою, конечно. А тебе надо показаться врачу. Если всё так плохо, как ты говоришь, могут быть серьёзные последствия.
— Некогда мне сейчас по врачам бегать. В этом деле замешаны какие-то мутные личности. Надо выяснить, кому я дорогу перешёл в областной культуре. Предполагаю, что это связано с музейными ценностями. Будь добра, наведи справки по своим каналам, где я засветился за последнее время. Желательно окольными путями и через надёжных людей.
— Ну хорошо, узнаю. А ты…
— А для меня, пожалуйста, позвони на химкомбинат, скажи, что приедет журналист, нужен материал по шефской помощи детям. Скоро день защиты детей, все дела.
— Помощь детям? А это откуда?
— Так, личное.
— Очень, очень странная у тебя амнезия. Выборочная какая-то.
— Причём тут амнезия? Это никак не связано. Хочу детям помочь, что в этом плохого?
— Это хорошо. Благородно даже.
— Но ты мне не веришь?
— Не знаю.
И вот плевать мне, вроде, а стало досадно. Распушил хвост, дурень. Нужны-то мне твои звонки, Темникова. И без связей проживу, своих хватит.
— Дело твоё, — пожал я плечами. — Счастливо оставаться.
— Постой, Егор. Ты что, обиделся?
— Нет. Мне пора. Если товарищ Иванов ещё заглянет, передавай мой пламенный привет.
Я ушёл, не оглядываясь. Ну её, чёртову бабу. Поеду к Розочке, на ту хоть посмотреть приятно. И подержаться есть за что. Да, без искр в глазах, но сдались бы мне эти искры. Вот разберусь с Барсуком, и для этой придумаю что-нибудь особое. У меня ещё Малиновский на очереди.
Розочка, как всегда, была мила и шикарна. Даже мешковатый банный халат и полотенце на волосах не испортили её красоты. Вот это женщина по мне, никакая Алла и близко с ней не сравнится.
— Привет, цветочек, — протянул я коробку с пирожными.
— Ты совсем про меня забыл, — укорила она в ответ, но внутрь пустила.
— Замотался перед праздником.
— Устал? Давай, накормлю ужином.
— Потом, всё потом! — потянул я пояс её халата.
Эта женщина способна излечить меня от всяких дурных мыслей. Пусть лечит, — решил я и впервые остался ночевать. Зря, конечно, жить я у неё не планировал, но разово можно. Утром она предложила остаться досыпать и закрыть потом дверь на запасной ключ, но я отказался.
— Ключ не возьму, и не проси, — поцеловал я её на прощание.
Надо купить ей что-нибудь приятное. Закажу хороший импортный парфюм, у неё на трюмо стоит флакон «Шанели», практически пустой.
— Это мне Саша — муж, — дарил, — пояснила она, когда я спросил про дивный аромат, который окутал мою прелестницу, стоило мне отлучиться на минутку из спальни. — Почти кончился. Экономь — не экономь, а скоро придётся переходить на что-то попроще.
— Последние капли на меня тратишь. Не стоит.
— Я тебя так завлекаю и отгоняю соперниц. Будешь пахнуть мной, чтобы никто не покусился.
— О, коварная соблазнительница! — рассмеялся я, а про себя подумал, как тонко она почуяла мой душевный раздрай.
Чувствительные существа, эти женщины. Надо будет выдать её замуж за хорошего человека. Потом, когда всё у нас закончится. А пока она мне самому нужна. Лекарство вполне подействовало. В новый день я входил с готовым планом и без всяких Темниковых в голове.
На химкомбинате меня встречали. Завком так и брызгал радушием и оптимизмом, хотя я даже не вытащил удостоверение. Ни одно, ни другое. Действовать я собирался по ситуации. Станут права качать — получат майора Казакова, по нормальному отнесутся — лайтового журналиста Волоха.
«Хорошо, — решил я. — Очко в пользу журналиста».
И потянул из кармана удостоверение Волоха.
— Ни-ни, — замахали на меня руками. — Телефонограмму получили. Предупреждены. Идёмте, продемонстрируем вам нашу гордость — альбомы с фотографиями. Сможете переснять для статьи.
— А интервью?
— Пока смотрите альбомы, подойдёт наша Людочка. Она ответственная за шефство над детским домом.
— Отлично. Показывайте вашу гордость.
Неужто Алла всё-таки подсуетилась? Скорее всего, да. Не то шиш бы мне предъявили, а не альбомы и полную готовность к сотрудничеству.
Альбомы были парадно-выходные, соответственно, выше всяческих похвал. На такой вот случай и заготовлены. Пудовые талмуды в коленкоровых зелёных переплётах, внутри аккуратно вклеенные и подписанные по трафарету фотографии.
Дед Мороз с посохом и румяная Снегурка в кругу детей. Под ёлочкой слушают стихи. Они же достают из мешка подарки. А дальше у нас что? Вот так неожиданность, и снова те же лица. Пролистав первые два альбома, я познакомился с репертуаром новогодних утренников лет за десять, а скорее больше. Снегурка постарела, дед Мороз набрал с полцентнера веса. На последних страницах кушак едва сдерживал рвущееся на волю пузо и норовящие расползтись полы шубы.
— Прекрасно! — с чувством захлопнул я третий альбом. — Но для статьи маловато. Дети не только на Новый год живут.
— Вы дальше смотрите. Есть ещё альбомы.
— Смотрю, смотрю. А вы мне комментируйте, что ли, в процессе, одних картинок будет недостаточно.
— Давайте уж дождёмся Людочку. Она вам всё изложит.
— А вы совсем ни на что не годитесь?
— Почему не гожусь? — обиделся завком. — Я руковожу. Есть исполнитель, с него и спрос. Придёт Людочка, она вам всё обскажет красиво.
— Товарищ руководитель, время тратим. Мне не надо красиво, можно сухие факты — в каком объёме, как часто. Я творчески переработаю.
— О, а вот и наша Людочка. Людмила, тут товарищ из прессы интересуется шефской помощью трудящихся нашего комбината детскому дому номер пять. Нужно всё обстоятельно рассказать. Областная «Правда», — строго посмотрел на вошедшую начальник.
Людочка комплекцией как Дед Мороз из альбома, сладко улыбнулась, и запела про великие дела на ниве благотворительности. Невооружённым взглядом в ней было видно прожжённую циничную бабу, которой я бы лично и рубля не доверил. Как такую допустили к работе с деньгами — тайна. Чья-то родственница наверняка. Сам начальник не показался мне вором или главарём преступной шайки по предварительному сговору. Жидковат для таких дел. А вот Людочка на эту роль вполне годилась.
— У нас все так пекутся, так пекутся. Вот Эдик с каждой зарплаты в кассу сдаёт на деток. И другие работники отчисляют.
— То есть существует некий фонд помощи детям, в котором накапливаются средства?
— Конечно, — подбоченилась Людмила. — И это, заметьте, на постоянной основе! Не все сразу понимают, но мы проводим большую разъяснительную работу, убеждаем. Люди проникаются. А какие мы Новогодние утренники устраиваем!
Я заметил, да. Трудно не заметить, когда процентов так семьдесят всех фотографий сделаны на Новогодних утренниках. Ещё и слушать про них желания не было. Я попытался вернуть беседу в интересное мне русло:
— И много собираете?
— Чего?
— Средств в шефский фонд.
— Прилично. Так вот нам и руководство всегда идёт навстречу, машину даёт, костюмы пошили… — как ни в чём ни бывало продолжила она о своём.
Да иди ты нахрен со своим Новым годом! Расскажи, сколько денег в фонд собираешь и сколько из них в карман кладёшь.
— Ну сколько? — клонил я в свою сторону. — Тысячу, пять, сто рублей? И мне нужна общая статистика за период. Представьте заголовок: «Миллион рублей передали рабочие химкомбината сиротам из детского дома!»
— Миллион, эка загнули.
— Это я так, для красного словца. А на самом деле сколько?
— Я так не помню. Отчётность смотреть надо, — замялась сладкоголосая активистка.
— Так давайте посмотрим?
— Кассира нет на месте.
Думает, выкрутилась. Ладно.
— И что с этими средствами дальше происходит?
— Дальше? — запнулась Людочка.
Одухотворённость во взоре сменилась недовольством. Губы сжались в куриную гузку.
— Ну да. Вот собрали вы некую сумму, что с ней дальше? В сумке несёте в детдом? Через банк перечисляете? Или покупаете сладости детишкам?
— По-разному, — сказала как отрезала женщина, учуяв подвох в моём тоне.
Любезности в ней не осталось и грамма. Ну и мне надоело валандаться. Я же вижу, что ворует. Значит, пора сворачивать журналиста.
— Да вы не волнуйтесь так. Я же вас прославить хочу, чтобы статья вышла душевная и с огоньком.
— Всем до вас было достаточно альбомов.
— Так ведь я не все, — понизив голос, сообщил я. — А если вы не в состоянии ответить на элементарные вопросы, то спрошу по-другому.
Я вынул из кармана второе удостоверение и сунул его под нос собеседнице.
— Так сколько денег вы собираете и как распоряжаетесь суммами?