— Товарищи, знакомьтесь — майор Казаков, — представил меня сразу всем Салицкий.
Пришлось знакомиться. Откровенно говоря, эту процедуру я планировал на завтра, в общей сутолоке и неразберихе парада. Но и ладно, грех отказываться, если само привалило. Сегодня, значит сегодня. Завтра пойдёт живее.
Начальник отдела городского хозяйства по фамилии Брюханенко был среди присутствующих. Он обильно потел и непрерывно обтирал носовым платком лоб и шею. Долго жал мне руку своими пухлыми влажными ладонями.
— Очень рад, товарищ майор. Откровенно говоря, вы нас здорово выручили.
— Пустяки, — махнул я, раздумывая, какую тактику избрать применительно к нему.
С одной стороны, мужик проштрафился. Это же его траншея пролегла на пути парадного шествия. В лучшем случае нарушение сроков по выполнению работ, в худшем — всё украдено до нас. Материалы, горючее, запчасти, экскаватор и бульдозер. С другой стороны, мне никак нельзя ударить в грязь лицом. Особенно сейчас, на первом же заметном деле. Поэтому придётся договариваться тихо и быстро.
Оглянувшись, нет ли кого в пределах слышимости, я уже открыл рот, чтобы огорошить его прискорбным недоразумением, случившимся с ни в чём не повинной соседней траншеей, но он оказался быстрее.
— Мне бы в хозяйство таких бравых ребят, — усмехнулся он и махнул головой на солдатиков. — А то ещё одна траншея неподалёку ждёт своей очереди.
Да ладно! Мужик, ну ты меня прямо балуешь. Надо же как-то дозировать, этак вы всем горсоветом мне окажетесь должны.
— Это на Третьей Советской? — уточнил я для порядка, едва удерживая серьёзную мину. Губы так и норовили разъехаться в широкой улыбке. — Так мы её уже закопали.
— Правда? — обрадовался чиновник. — Но откуда вы узнали?
— Работа такая — всё знать и действовать на опережение. Сочтёмся, — значительно посмотрел я на собеседника.
— Да-да, конечно, — уверил меня в полной лояльности Брюханенко, потея с удвоенной силой. — Всё, что в наших силах.
— Не сомневаюсь. Взаимовыручка — залог успеха в нашей работе!
Мы ещё раз пожали руки, и я пошёл восвояси, на ходу вытирая липкую ладонь. Неприятный тип, но отложу его в копилочку. Будет пользу приносить. Пусть пока погуляет. Как только придумаю, что с него получить, так и расквитаюсь сразу за всё.
Ну, Васильев, везучий ты сукин сын. Мог уже кубарем катиться вниз по карьерной лестнице, увлекая за собой и меня и Салицкого. Надо же так умудриться подобрать исполнителя, чтобы даже косячный косяк оказался таким удачным. Вуаля! — мы оба на коне, в белом и с шашкой наголо. Такие фартовые мне нужны. Беру.
Осталось дождаться самого виновника и передать ему с рук на руки вверенное подразделение. Отправлять Воробьёва без присмотра в обратный путь было чревато. И надо подумать, чем отблагодарить всех причастных.
— Ну как разговор? — спросил Салицкий.
— Всё пучком, — ответил я.
— Как-как?
— В порядке, говорю. Взгляните на этих ребят пристальнее. Думаете, это тупые солдаты, которые думают не головой, а противоположным местом? А это богатыри земли русской! Ещё и приказ не поступил, а они его уже выполнили.
— Это вы о чём?
— О траншеях, Юрий Михайлович, о них, родимых.
— То есть?..
— То есть всё пучком. Всё закопано в нужное время и в нужном месте.
— Что, и та тоже?
— Именно.
— Но как?
— А чёрт его знает. Спросите товарища Брюханенко. Распустили вы своих руководителей, я гляжу. Если уж парад для него не повод, чтобы расшибиться в лепёшку, но закончить работы в срок, что уж о каких-то там перекопанных Советских улицах говорить.
— Они не мои. Некоторые «товарищи» давно напрашиваются на самую жёсткую критику, — зло сощурился Салицкий.
Что, товарищ комсомолец, достали тебя? Ну значит правильно я мужика взял на карандаш. Но в открытую дела с ним иметь нежелательно, не то можно упасть в глазах общества, не успев подняться. Как по мне, тут не критикой дело пахнет, а пинком под зад с должности.
Через полчаса к нам присоединилась областная комиссия. Пришлось знакомиться по второму кругу, запоминать имена, жать руки разной степени липкости, присматриваться к глазам и лицам. Моя записная книжка пополнилась ещё десятком номеров, пока не приехал мой добрый фей. Васильев прибыл к шапочному разбору, но кто ему виноват, что все сливки достались мне. Не будет сваливать с места проведения работ.
— Ты где был-то? — поинтересовался я.
— Есть у меня одна женщина в пригороде… — понизив голос, признался он.
— Понимаю. Только ты так больше не делай, не то уедешь однажды к своей крале майором, а к жене вернёшься капитаном.
Я кратко просветил его, как лейтенант Воробьёв со своей тимуровской командой чуть не подвёл нас всех под монастырь, а вместо этого оказал городу неоценимую услугу в двойном размере. Замполит заметно напрягся, но быстро справился с собой и обещал сначала на губу лейтенанта отправить, а потом уже объявить ему благодарность от лица командования. Юрий Михайлович в свой черёд обещал не забыть добровольных помощников и поощрить пацанов. На этом я счёл свою миссию выполненной и собрался домой. Часть чинов оставалась для проведения репетиции парада, на которую уже начали съезжаться военные. Соблазн остаться был и у меня. Однако, представив, какой бедлам сейчас начнётся, я отказался от мысли потолкаться среди вояк. Завтра успею.
Домой я отправился тем же порядком, что и утром. Машину для этого мне предоставили с радостью. С площади нас выпустили без вопросов, а с той стороны все подъезды оказались перекрыты. Прибывала военная техника, выгружались добры молодцы в парадной форме — гордость и краса советских вооружённых сил.
Выгрузившись из волги, заметил устремлённые взгляды бабок со скамейки и мамочек с детской площадки.
— Здравствуйте, — громко поздоровался я сразу со всеми.
— Здравствуйте, — нестройно отозвались голоса.
— Здравствуйте, товарищ майор, — поздоровались две пигалицы в белых фартуках и отутюженных красных галстуках, с которыми я уже не раз сталкивался в подъезде. Молодцы, подкованные девчонки. Не иначе, спросили у старших про звание.
Вот я уже и свой в профессорском доме. А в первый наш с Борькой приход, помнится, косились на новый потенциальный источник шума. Как мало людям надо — тишина за стенкой и майорские погоны сверху.
— Это куда вы такие нарядные? — полюбопытствовал я у школьниц после приветствия.
— На репетицию парада. Нас от школы, как лучших учениц выбрали завтра стихи читать и цветы ветеранам вручать, — гордо приосанились пионерки.
— Молодцы. Значит, завтра увидимся на площади.
— А как же мы вас найдём?
— Я вам с трибуны помашу.
— Ого! Вы командующий?
— Пока нет, но надеюсь вскоре стать.
— Ой, как здорово. Ни у кого из наших ребят нет знакомых генералов.
— Ну бегите, не опаздывайте, — посторонился я, посмеиваясь. Надо было мне сразу идти в генералы. Народ не против.
Борис ради моего прихода даже вынырнул из кипы конспектов и умной литературы.
— Ну что?
— Лимит добрых дел выполнен и перевыполнен. Кто молодец? Я молодец!
— Ты нашёл свой потерянный взвод?
— А ты сомневался? Парад спасён. Ура, товарищи.
— Какой ещё парад?
— Военный, в честь дня Победы, который завтра всё-таки состоится.
— Подожди, парад, который парад? Из-за тебя он мог не состояться?
— Ты всё перепутал. Благодаря мне он состоится, а без меня они бы до сих пор выясняли, кто виноват, и что делать.
И я в красках поведал Борису о своей скромной лепте в деле проведения парада. Парень сперва подвис, а потом отчаянно спросил:
— Ну как, как у тебя это получается⁈
— Да всё просто. Находишь людей, заинтересованных друг в друге, и сводишь их лицом к лицу.
— А без тебя они не могли?
— Получается, не могли. Люди, Боря, вообще странные существа, иногда они проявляют редкостную слепоту и недальновидность. А после встречи со мной чудесным образом прозревают.
— Не удивительно. Ты умеешь всё переврать и перевернуть с ног на голову.
— Но ведь хорошо выходит. Иногда и слова неправды не скажешь, а все вокруг уже осознают и перевоспитываются. Кому от этого плохо? Или скажешь, что сегодня я тоже всё перевернул вверх ногами для своей выгоды?
— Этого я не говорил.
— Ещё бы! Ну а ты меня чем-нибудь порадуешь?
— Да, — надулся от гордости Борис. — Я Беляеву нашёл.
— Ну так с этого надо было начинать! В каком музее работает? И как нам с ней устроить рандеву?
— Устроим легко, если пообещаешь что-нибудь исполнить на гитаре.
— Мелкий вымогатель!
— Ты же только что сам учил — находишь двух людей, заинтересованных друг в друге… Она тебе за каким-то чёртом понадобилась, а её впечатлила твоя музыка.
— Зови! Обещай, что хочешь. Она мне очень срочно нужна для консультации по одному делу.
— Тогда завтра?
— Какие завтра? Сегодня! Сейчас.
— Ну ладно, если ты так настаиваешь…
— Боря, не буди во мне зверя. Звони скорее.
— А ты мне расскажешь, зачем тебе консультация музейного работника?
— Расскажу. Потом.
— А почему не сейчас? Я каждый раз силюсь угадать, что ты задумал, и каждый раз фантазии не хватает.
— Угадалка не отросла.
— Как же я буду тебе помогать, если ты мне ничего не рассказываешь?
— Тоже верно. Только, понимаешь, не всем я с тобой могу поделиться.
— Почему? Начальство совершенно секретного почтового ящика не разрешает? — ехидно ввернул Борис.
Я развернулся к нему и внимательно осмотрел снизу вверх и сверху вниз. Эх, парень, если бы я тебе всё рассказал…
— А ты язва, Боренька. Так с виду и не скажешь.
— Ну а чего ты меня вечно за сопляка держишь.
— Ладно, слушай сказочку, студент. Жил-был один начинающий журналист, молодой и любопытный, совсем как ты. Сунул он свой нос в какое-то стрёмное дело и обзавёлся очень дорогой и, как выяснилось, опасной вещицей. Вот она, — продемонстрировал я перстень.
— Что это? — протянул Борис свои загребущие ручонки.
Я позволил ему взвесить на ладони корявое, неправильной формы изделие древнего мастера, проникнуться духом старины и ароматом потускневшего от времени золота. Предсказуемо, реакция на вещицу оказалась сродни моей — удивление и недоумение. Не зная истории перстня, нечем там особо восхищаться.
— Вот об этом я и хочу узнать у твоей знакомой Беляевой Л. Г. Позвони ей, будь другом. Только не вздумай упоминать перстень. Просто скажи, что мы её удостоверение нашли и хотим вернуть. Дальше я сам.
— Так что это за перстень?
— На первый взгляд, ничего особого. Так, неумелая поделка. Вот мне и хочется узнать, что в нём такого ценного?
— А у журналиста спрашивал?
— Не получится. Его больше нет.
— Как нет?
— Никак нет. Добрые люди постарались избавиться. Так обычно бывает с теми, чьё любопытство не обеспечено силовой поддержкой.
— И ты так спокойно об этом говоришь?
— Я не впечатлительная девица, чтобы биться в истерике. Да и знаком я с ним лишь заочно. А вот наказать тех, кто парня погубил, постараюсь.
— Как перстень оказался у тебя?
— Мне его отдали. Девушка этого журналиста.
— И что ты с ним будешь делать? Продашь? Он же золотой, как я понимаю.
— Нет, я хочу вернуть его государству.
— А тебе какая в том выгода?
— Моральное удовлетворение от того, что справедливость восторжествует. Зло будет наказано. Чем не достойная цель?
Борис метнул на меня острый взгляд и поднял руки, будто сдаваясь.
— Ты самый странный и непредсказуемый человек, Сэв. Невозможно предугадать, что в следующий раз придумаешь или сделаешь.
— Да, я знаю. На том и стою. Звони.
Лариса Беляева, девушка неопределённого возраста в огромных очках, оказалась сотрудницей Краеведческого музея. Она долго и пространно благодарила нас за удостоверение и отказывалась проходить в квартиру. Пришлось чуть не силком втаскивать её внутрь, забалтывать, хохмить и играть на гитаре. Через полчаса я рискнул перевести беседу на профессию девушки.
Мой интерес к скифскому золоту она трактовала по-своему.
— Какой вы разносторонний человек, Всеволод. Обычно неспециалистам скучно слушать о музейных редкостях. А вы так искренне интересуетесь тонкостями нашей работы.
— Люблю загадки истории. Так в вашем музее тоже хранятся скифские артефакты? Это очень интересно. Где их можно увидеть?
— Как раз сейчас с ними активно работают, готовят статью в журнал. Может выставку устроят, а может и в институт Истории повезут. Представляете, до недавнего времени никто и не знал об их существовании, и ещё долго бы не узнал, если бы не журналисты.
— Да вы что? Расскажите, как это случилось?
— Там такая запутанная история. Эту коллекцию извлекли при археологических раскопках в тридцатые годы, и долго решали её судьбу — передавать ли в местный музей или отправить в столицу. До самой войны тянулось. А потом след коллекции затерялся. Не удивительно — началась война, не до того стало. Считалось, что всё ушло в Москву. И вдруг с месяц назад раздался звонок из «Правды», так и так, кто может рассказать о той давней истории? Ну мы им дали номер старой сотрудницы Авдотьи Никифоровны, ровесницы столетия, которая давно на пенсии. А она и вспомнила, что скифо-сарматское золото не повезли в Москву осенью сорок первого. Поступил приказ законсервировать ценности до особого распоряжения. А оно так и не поступило. Где-то в нашем хранилище и лежит, стало быть. Кинулись искать — в учётной документации ничего нет, по книгам поступления коллекция не зафиксирована, а в хранилищах сто тысяч предметов, где там найдёшь. Мы снова к Авдотье Никифоровне — вспомните, во что упаковано было, в каких коробках, особые приметы какие-нибудь. И что вы думаете? Ведь нашли! Правда, не всю коллекцию, только часть, но ведь не верил никто. Сейчас остальное ищут, по старой описи втрое больше должно быть. Представляете, какая сенсация! У нас — и такие редкости! Ну ничего, раз часть нашли, значит и остальное где-то благополучно лежит.
Я с таким восторгом смотрел на Ларису, что она, наверное, решила, что я влюбился. Обожаю такие моменты в работе, когда после десятка-другого опрошенных впустую человек наконец находится та жемчужина, ради которой ты просеял тонну мусора. Осталось понять, кто и когда похитил золото из музея, и как в эту компанию затесался Волох? На первый вопрос я постараюсь получить ответ у своей ценной осведомительницы, а уж если выявлю преступника, у него и про Егора спрошу.
— Вот это история! Хоть кино снимай. А как это вообще могло получиться, что о коллекции забыли на столько лет?
— Всякое бывает. Сотрудники менялись, старый не успел передать по описи, а нового работой загрузили, некогда было сверку делать. Ну и всегда есть ряд неучтённых коллекций, которые лежат в хранилищах до лучших времён, ждут, когда до них руки дойдут. Вы не думайте, у нас ничего не теряется, просто хорошо запрятано, задвинуто, надпись на коробке другая сделана и всё — ищи ветра в поле. Сколько раз такое было, ищем-ищем предмет по запросу, а искомое потом совсем в другом месте обнаружится.
— И как ваши поиски? Продвигаются? Когда выставку можно будет увидеть?
— Я понимаю ваше нетерпение, но быстро такие дела не делаются. Через годик приходите.
— Это очень долго. А можно по-дружески прийти к вам в гости и частным порядком посмотреть на эти удивительные вещи?
— Я была бы рада, но всё хранится в отделе фондов, нужно спросить у хранителей.
— Вы же спросите? Всё это ужасно интересно.
— Могу спросить, только не знаю, разрешат ли. У нас очень строгие порядки.
— А скажите, кто у вас хранит и изучает эту коллекцию? Вдруг я знаю этого человека? Мы бы полюбовно договорились.
— Этим целая команда занимается. Вы знаете кого-то из хранителей? Давайте через него и договоримся! Так больше шансов попасть в фонды.
— Не то чтобы знаю, просто довелось столкнуться на мероприятии. А фамилию конечно забыл. Давайте вы мне всех назовёте, может вспомню я своего знакомого.
— Это мужчина? У нас мужчин в фондах нет.
— Нет-нет, женщина, конечно. Это я оговорился.
Давай, детка, расскажи мне обо всех подозреваемых! Это позволит максимально сузить круг поисков.
— А, ну тогда смотрите. Всего их у нас пятеро. Главный хранитель фондов, она же заведующая отделом — Римская Наталья Валентиновна. Очень строгая и умная женщина. Я ею восхищаюсь, такой порядок в делах.
— Римская, Римская, — задумался я.
Не фигурировала ли эта фамилия среди записок Егора, которые встречались мне в его квартире? Почему-то казалось, что встречалась.
— А как она выглядит?
— Около тридцати, кудрявая брюнетка, в очках. Всегда аккуратная, на каблучках, хоть и работа у них пыльная, и много всего таскать приходится.
— Нет, вроде не она. Кто там дальше?
— Две пожилые сотрудницы — Марья Савельевна Гончарова и Изольда Витальевна Лисицына. Везде ходят вдвоём. Если вы где-то с одной встречались, вторая тоже должна была быть рядом.
— Нет, не они, — отмёл я кандидаток. Вряд ли пожилые музейные дамы могли таскать экспонаты на чёрный рынок.
— Светлана Максимова, она в декрет собирается, ни о чём другом уже не думает, но это и понятно, никто не ругается. Полная, миловидная. Ямочки на щеках.
— Не она. И последняя?
— Студентка Яна. Как же её фамилия? Она у нас недавно работает. Полозова или Полухина? Как-то так. Рыженькая, вертлявая.
Вот эта подойдёт. Ради крупного куша могли и своего человечка заслать. Итого получается двое. Хотя…
— А кто ещё имеет доступ к коллекциям?
— Больше никто.
— Сторожа, уборщицы…
— Только в сопровождении сотрудников фондов. Даже директор без них в хранилища не войдёт.