Бориса я отправил провожать Ларису Беляеву и заодно в магазин за продуктами. После их ухода я открыл свой телефонный справочник и внимательно изучил телефоны Управления Внутренних дел. Позвонить сейчас или отработать самому все доступные версии? Выходной, завтра парад, а откуда меня в вытрезвитель привезли, так и не выяснилось. По озвученным именам музейных подозреваемых дам тоже хотелось пробежаться. И конечно, Алла. Но её я оставлю на сладкое. Подумал я хорошенько и набрал номер Николаича.
Николаич мне ответил, но тут же зашептал в трубку, что перезвонит через десять минут, и отключился. Я послушал короткие гудки и достал записную книжку Егора, которую забрал из квартиры в надежде когда-нибудь расшифровать записи из неё. Римская нашлась сразу же на положенном ей месте — под буквой «Р». Я же помню, что видел эту фамилию! И что это значит? А ничего не значит, по большому счёту. Тётка — заведующая фондами, Егор мог держать через неё связь с музеем. И скорее всего так и было. Плохо то, что остальные четыре сотрудницы, включая пенсионерок и беременную, среди контактов не встречались. Один плюсик напротив этой кандидатуры я поставлю, но остальных вычёркивать рано. Придётся ещё раз внимательно изучить бумаги Волоха, тем более мне нужны его рукописи для лекций в нархозе. Дождусь звонка от Николаича и съезжу до квартиры. Или сначала позвоню Алле? Зудело услышать её голос, даже если она снова меня пошлёт.
Стёпа перезвонил спустя пятнадцать минут, голос был слегка запыхавшимся, будто он совершил пробежку.
— Здорово! У меня там Барсуков рядом отирался, при нём не мог говорить.
— Про него отдельно доложишь. А пока скажи мне, какого чёрта ты по моему запросу молчишь?
— Я не молчу. Ещё позавчера отчитался.
— Ты звонил? Ну Борька, паршивец! Прости, дружище. У меня тут практикант дежурит, в голове ветер. Раз уж мы на проводе, повтори мне, что выяснил.
— Забирали тебя из сквера при ресторане «Северное сияние». Вызов поступил от персонала, которому посетители нажаловались, что у них на газоне пьяный валяется. Обычное дело. Документов при тебе не обнаружилось, поэтому привезли в ближайший вытрезвитель.
— Больше ничего?
— Вроде как официантка тебя опознала.
— Вроде?
— Её никто не спрашивал, но она выразилась в духе «а с виду такой интеллигентный молодой человек был».
— Спасибо за информацию, дружище. Найти бы эту официантку да расспросить.
— У меня смена закончится через два часа, могу забежать.
— Буду благодарен. А теперь давай про Барсукова. Что наш друг поделывает?
А поделывал наш друг интересные дела. На первый взгляд Барсук совершенно перевоспитался. Выполнял свой служебный долг, клиентов хоть поругивал, но кто их не ругает? Это ангельское терпение надо, чтобы в ответ на пьяное хамство и дебош отвечать лаской и добротой. Зато вчера прилетела ещё одна ласточка в пользу версии, что Барсук перенёс свой маленький бизнес за пределы вытрезвителя. Больно уж убивался поутру один мужик, какую сумму он умудрился пропить или потерять накануне.
Нужен человечек, последить за нашим Михаилом свет Игнатьевичем. Глядишь и прищучим на горячем.
Положив трубку, я поколебался, набрать Аллу сразу или попозже? Мучительно тянуло позвонить сейчас. Значит, обойдусь. Увязнет коготок — всей птичке конец. Вот доберусь до квартиры Егора, оттуда и позвоню. Именно так и никак иначе. Я сказал! Как раз мозги проветрю.
Перстню я нашёл хорошее место. В Борькиных хоромах он отлично себя чувствует. Вон бронзовые напольные часы, как родной среди завитков обрамления. Пусть тут повисит, пока я мотаюсь по разным делам.
Написав Борису записку, что объявляю ему выговор за забывчивость, поехал к Волоху домой. Может ещё успею к Розочке заскочить. Чую, после разговора с Аллой понадобится.
Вечерок обещал быть чудным — тепло, всё цветёт и благоухает. В такой хорошо гулять в обнимку с девушкой и говорить о чём-нибудь молодом и глупом. Решено, на обратном пути позову Розиту на вечерний моцион. Ночевать конечно не останусь, завтра предстоит рано вставать и весь день посвятить наведению мостов между моим почтовым ящиком и разными структурами как гражданскими, так и военными. Ещё предстоит подумать по форме одежды. Даже если бы я добыл парадный мундир, наград на нём не будет. А их не может не быть у майора. Можно было подсуетиться и купить, да совесть и честь не позволяют носить чужие награды. Вот и колебался до сих пор, как объяснить людям свой простецкий вид? Не рассказывать же всем подряд про коварную жену. Этак я не бравым разведчиком прослыву, а подкаблучником и рохлей.
В квартире я первым делом расчистил место на письменном столе. Принёс блюдце в качестве пепельницы. Потом стащил бумаги и сел их разбирать. Напечатанное на машинке отдельно, рукописи отдельно. Черновики, на которых встречались номера телефонов — изучить, не отходя от кассы. Номера в большинстве своём не были подписаны. Не будь я уверен в простом разгильдяйстве Волоха, подумал бы, что работал разведчик. Тоже разгильдяистый, но всё же. Минимум имён, минимум улик. Не то, всё не то. А может и правда преступница Римская, и не придётся ничего выдумывать?
Надо всё-таки взяться за хламьё и на помойку вынести. Привлеку-ка я к выполнению этой миссии… да хоть девчонок-комсомолок. А силовую поддержку им окажут замполитовские солдатики. Взвод мне сюда не нужен, а отделение попрошу. Мальчики перед девочками покрасуются, девочки мальчикам глазки построят. А я им ещё совместный культурный выход устрою и кафе-мороженое. Всем хорошо. И кстати, Брюханенко по кумполу настучу, какого хрена яма посередь двора красуется. Я дважды на этой неделе здесь был и не видел, чтобы кто-то что-то рядом с ней делал. Пусть зилок мне подгонит для вывоза барахла. Дам мебельщикам заказ, пусть потрудятся. И будет у меня нормальная берлога, а не это убожество, куда девушку стыдно привести.
Кстати, о девушке. Пока я набирал номер Аллы, рука вспотела не хуже сегодняшнего Брюхана. Моё персональное проклятие всё ещё в силе.
— Редакция газеты «Правда», — раздался её голос.
Я прикрыл глаза и прислушался к внутренним ощущениям. Пульс и давление нифига не в норме.
— Говорите, — настойчиво потребовала женщина на том конце провода.
— Это я, — с трудом протолкнулись слова из горла.
— Егор? Как хорошо, что ты позвонил. Извини, я вчера вспылила, наговорила тебе… Когда мы сможем встретиться? Кажется, ты был прав, в отделе по культуре кое-что известно про твой последний материал.
— Не по телефону. Сейчас приеду, — пообещал я.
С Розочкой не погуляю, но дело прежде всего. Общение с Аллой идёт в довесок, причём непонятно, в плюс или в минус.
Дорога до остановки проходила через пустырь. С одной стороны помойка, с другой глухая стена гаражного кооператива. Был и приличный путь вокруг ограды детского сада, через перекрёсток с магазинами, но когда это наши люди ходили в обход там, где можно срезать? Тем более бояться в стране Советов некого. Детные родители ходили через детский сад, если кому за хлебушком — через магазины. Мне надо было побыстрее — поэтому через помойку.
На пустыре стоял рафик характерной окраски медицинской службы. Скорая. На первый взгляд машина и машина. А если подумать, что скорой делать в таком месте? Кому это стало плохо на помойке? Нехорошее предчувствие сжало сердце. Кто? Генка? Соседки? А с фига ли мне расстраиваться из-за случайных людей? Алла мне только что отвечала из редакции, а тем, с кем я знаком как майор Казаков, на этом пустыре делать нечего. Как и самой скорой. Пока я шёл с ней на сближение, успел придумать пяток вариантов объяснения. Но тревога всё не уходила.
— Здравствуй, Егор, — окликнул меня мужик из салона, когда я поравнялся с рафиком. — Не узнаёшь?
Я аж приостановился. Опаньки! А этот тут что делает? И где коренные обитатели скорой?
— Здорово. Какими судьбами? — постаравшись не выдать себя голосом, быстро оглянулся я. От дальнего угла пустыря ковыляла бабка с мусорным ведром, а больше никого. Вечером, как назло, все прогуливаются по парадным улицам.
— Садись, поговорить надо.
— Говори, раз есть, что сказать, — вынес я встречное предложение.
Мужик был ни кто иной, как тот самый хрен из приёмной председателя областного совета. Который был очень удивлён при встрече со мной в форме майора. Я прямо чувствовал, что неспроста он тогда сбежал. И что такое хотела мне сообщить Алла? Не про него ли?
— Садись по-хорошему, — повторил мужик напряжённо, пытаясь что-то достать из кармана. Он явно нервничал, а искомое доставаться не хотело.
Острое чувство опасности плеснуло одновременно с тем, как я сделал шаг навстречу. Немного не успел дотянуться, как из кармана показался ствол. Нервно дёрнув рукой, мужик показал на сиденье напротив.
— Ух ты! Настоящий? — не двинулся я с места, просчитывая варианты. Не пристрелил сразу, значит есть шанс. Дайте мне только этот ствол в руки.
— Садись, кому сказано. Не доводи до греха, — с паникой в глазах повторил мужик.
Он отчаянно трусил, но на нервах мог и пальнуть. Однако ему не труп мой нужен, а я живой. Иначе к чему эти разговоры. А я тоже не пальцем делан. Мне бы только на миг его отвлечь, а там посмотрим, кто кого.
— Ну если так настаиваешь, конечно. Ты его хоть с предохранителя снял? — усмехнулся я, плавно придвигаясь и заглядывая сбоку, а сам внимательно отслеживая его реакцию.
В ту секунду, когда против воли его взгляд переместился на руку, я кинулся вперёд. Грянул выстрел, взрывая плечо болью, но мне хватило инерции броска, чтобы вцепиться в его кисть и заломить её, заставляя разжать пальцы. Всё, мы на равны…
Удар сзади по голове стал решающим в схватке. Добрый доктор подоспел? Череп, может, и не проломил, но боеспособности мне не прибавил.
И тут на пустыре заверещала бабка:
— Караул! Человека убивают! Милиция!
— Чего застыл? Помоги мне, пока сюда полгорода не сбежалось, — раздался незнакомый голос, обладатель которого втаскивал меня в машину. Я успел садануть по нему ногой, но тут чья-то рука схватила меня за самую рану. Темнота залила всё вокруг, и меня просто вырубило.
В себя я пришёл от возни и ругани, которая разразилась надо мной почему-то шёпотом. Больно, млин! Помирать было легче, етить-колотить. Ругались два уже знакомых голоса из машины.
— Чего ты трясёшься, как баба? За ноги хватай и потащили в дом.
— Я не могу, он весь в крови, меня сейчас стошнит. Может он уже мёртвый.
— Напомнить, кто в него стрелял? Возьми себя в руки и помоги мне.
— Я не хотел. Это случайно получилось. Он мне едва пальцы не переломал. Кажется вывих.
— Кончай ныть. Давай его затащим в дом, пока кто-нибудь не увидел.
— А где хозяева? Пусть Жора тебе поможет.
— Сейчас он нам так поможет, мало не покажется. Тебе ещё с Калыгиным объясняться, почему мы журналиста в таком состоянии привезли.
— Давай-ка ты останешься, вместе будем думать, что теперь делать.
— Нет, Петя, машину надо срочно отогнать в гараж. Хватит и того, что та полоумная бабка всё видела: и нас с тобой, и скорую на пустыре.
— Да она слепая наверняка. Мало ли скорых в городе.
— Много. Но когда их придут считать, надо, чтобы эта стояла на своём месте. Ясно?
— Чего вы копаетесь? — раздался новый голос — прокуренный и какой-то лающий. — Хрена себе! Что с ним?
— Жора, тут так получилось. Пётр в него выстрелил.
— Он живой? Несём в дом, там все разговоры.
И моё бренное тело понесли, нещадно встряхивая и беспокоя без того наболевшие раны. Мудаки, вы чего творите? Совсем конченные? Я даже глаза открыл, хотя собирался подольше послушать их разговоры, пока они думают, что я без сознания. В первый миг мне показалось, что сейчас снова вырублюсь — до того было черно перед глазами. А потом дошло, что на улице уже стемнело. Это сколько же мы сюда добирались? И где мне повезло очутиться? Какой-то частный сектор, в отдалении лают собаки. Деревня? Хреново. Но могло быть хуже. Могли вывезти в лес и закопать. А так, похоже, я им всё ещё для чего-то нужен.
— Не сюда, налево давай. Осторожнее, тазик. — пролаял всё тот же неприятный голос, когда что-то грохотнуло железным тоном. — Не на кровать. Всё кровью уделаете. На пол клади.
— Одеяло хоть какое кинь.
— Я тебе как кину! Вы… лять… мать… о*ели! Привезли ко мне полутруп, и ещё указывать будете?
— Ну как знаешь. Я пошёл машину отгонять, разбирайтесь сами.
— Куда это ты намылился? Что с ним делать теперь?
— Может, мы его в больницу лучше увезём?
— Ага, а сами в милицию сдаваться. Ты соображаешь вообще? Огнестрельное ранение.
— А что было делать, если он не стал садиться в машину.
— Тебе, ска, ствол не для того в руки дали. И что мы будем делать, если он сдохнет?
— Да ну, что с ним сделается, живучий, падаль. В прошлый раз вы нас уверяли, что всё. И что? Вот он, голубчик, живее всех живых.
— Это ты называешь, живой⁈ Да у тебя вся машина в кровище, и сам ты в ней с головы до ног! И этот того и гляди концы отдаст. А если не отдаст, его придётся добить, потому что такой свидетель нам точно не нужен.
— Так вы и так вроде его того… кончить хотели.
Воцарилась неловкая тишина. Вот это номер.
— Проверь лучше, он там дышит ещё?
Меня обдало вонью из чьего-то рта, в ответ на что меня чуть не стошнило.
— Дышит. И кажется, пришёл в себя.
Это спорное утверждение. Перед глазами плясали цветные пятна, голову ломило, плечо дёргало болью, так что хотелось обратно в темноту. Где-то скреблась мысль, что умирать второй раз уже совсем не страшно, но почему-то всё ещё не хочется.
— Что делать-то будем? Может перевязать его?
— Где я тебе бинты возьму?
— Алё, ты на скорой приехал. В машине наверняка есть. Не нравится он мне. Того и гляди откинется. А Калыгин сам хотел с ним поговорить.
— Так давай прямо сейчас всё спросим, пока живой.
— Валяй.
— Эй ты, где перстень? — прогудело мне в самое ухо. — Перстень, сука, где!
Даже звон слегка потише стал и мир относительно прояснился.
— М-м… — пробуя пошевелить пальцами простреленной руки, изобразил я стон умирающего.
Рука онемела, шевелилась с большим трудом и через боль. И шум в голове не разберёшь от чего — от кровопотери или удара. Только сейчас всё это было вторично, в первую очередь меня волновал разговор этих отмороженных. Надо выбираться в ближайшее время, пока они не решили, что пора мне на тот свет. С их установкой в живых меня не оставлять я категорически не согласен.
— Как хотите, я принесу аптечку, — не выдержал нервный Петя.
— Сам принесу. А ты покарауль его, пока мы сходим.
— Я? Почему я? Я крови боюсь.
— Потому что ты у нас такой меткий стрелок.
— Петя, имей совесть. Жора, идём. Мне бы по-быстрому отмыться, и машину надо вернуть.
Судя по воцарившейся тишине вслед за хлопком двери, надо мной остался один сторож. И это мой шанс на спасение. Я снова рискнул открыть глаза и оглядеться, где вообще нахожусь, и что можно предпринять в моём положении. Действовать придётся быстро. Мне бы хоть что-нибудь в руку.
Тянуло холодом и сыростью. Перед глазами был дощатый облупленный местами пол, массивная круглая столешница, накрытая клеёнчатой скатертью, покосившийся стул на разъезжающихся ножках. На окнах задёрнутые занавески. Не похоже это на деревенский дом, скорее на дачный домик. На стуле, стараясь не смотреть в мою сторону, сидел мужик в плаще и резиновых сапогах. Что, выгляжу не очень? Неэстетичное зрелище, согласен. Но изнутри оно мне тоже не очень, поверь. А просто вырубиться не вариант.
Наконец я заметил в углу жестяную банку из-под компота с гвоздями разного калибра и молоток. Тут же лежал один из перевёрнутых стульев. Кто-то хотел сделать доброе дело — починить мебель. А вместо этого оставил мне отличное оружие. Мне бы только дотянуться до него, пока не вернулся лекарь с аптечкой. Нет, я вовсе не против, чтобы меня перевязали, но с двоими я точно не справлюсь в таком состоянии. Третий, надеюсь, свалит сам. Вот одного при помощи молотка, пожалуй, одолею. А если ствол всё ещё при нём, то и со вторым без проблем разберусь.