Пока я тянулся в угол, нервный Петя резко встал со скрипнувшего стула, опасливо покосился в мою сторону, но так и не повернувшись толком, ушёл к плитке, щёлкнул переключателем конфорки, налил воду, водрузил чайник. Страшно хочется пить. Пока он сосредоточился на чайнике, я вытянул здоровую руку и почти дотянулся до молотка. Почти, но не совсем. Незаметно зажать в ладони удалось лишь одинокий гвоздь, что валялся рядом с банкой на полу. Чёрт! Мужик принялся мерить шагами комнату, изредка бросая взгляды в мою сторону. Пришлось смирно лежать, изображая умирающего. Ну выйди из комнаты хоть на минутку. Но нет, этот говнюк трусливо приблизился и подёргал меня за руку:
— Эй, Волох, ты живой?
Мычал я на этот раз вполне себе искренне, хотя орать хотелось в голос. Сука, ты себе прострели чего-нибудь и двигай раненой конечностью поактивнее!
Петру, однако, оказалось достаточно и того, что я открыл глаза. Он уселся на стул, вызвав ещё один протяжный скрип раздолбанной мебели, и наклонился ко мне ближе:
— Слушай, ты бы сказал, где этот перстень, а? Пообещаешь, что в милицию не пойдёшь, мы бы тебя перевязали и отпустили. Не звери всё же.
— Пить, — попросил я пересохшим горлом.
— А? Да, конечно, — отвернулся он к ковшу, к которому потянулся не вставая.
Да что ж ты ленивый такой, зад оторвать лишний раз от сиденья не можешь! Стул снова угрожающе заскрипел под весом человека, а я в один миг изменил свой план, подтянул ноги и от души саданул по кривой ножке стула, окончательно доламывая её. Колченогий стул немедленно опрокинулся вместе с мужиком, а я воспользовался тем, что было в руке и с размаху чиркнул по его лицу, метя попасть в глаз. Силы свои я конечно переоценил, поэтому выпад получился так себе, едва оцарапал кожу на щеке и виске. Но Пете и этого хватило. Взвизгнув по-бабьи, он отшатнулся и схватился за царапину, а я поспешил развить успех, нависнув над ним и наставив гвоздь на его глазницу.
— Дёрнешься — останешься без глаза, — прохрипел я.
Петя мелко судорожно закивал, что, пожалуй, должно было означать, что он меня понял. Капля крови, которая шлёпнулась аккурат посередь его лба с моего плеча, доконала оппонента.
— Я не хотел, — плачущим голосом пожаловался он мне. — Меня заставили.
— Заткнись и медленно поднимайся, — приказал я.
— Хорошо, я встану, только ты убери эту штуку немного подальше, а то вдруг случайно ткнёшь.
— Размечтался, — ещё ближе, к самому его зрачку поднёс я гвоздь. — Встаём медленно и нежно. Только учти, у меня от потери крови рука трясётся, одно неосторожное движение — и тебе пропишут инвалидность по зрению.
Пока мы поднимались по стеночке, я раздумывал, что дальше.
— Ствол где? — поинтересовался на всякий случай.
А вдруг? Хотя уже и так ясно, что не у него, иначе он бы хоть попытался воспользоваться им. На месте подельников, я бы после сегодняшнего финта не доверил ему оружие.
— У Жоры, — кивнул он за окно.
Хреново. Жора, это не Петя. И рука у меня одна. То есть их две, но левую можно не считать, она на больничном.
Я ещё раз огляделся. Если взять молоток, так гвоздь нечем будет держать. А угрожать я ему чем буду? Молотком? Тьфу, толку с этих угроз, если сейчас те двое вдруг вернутся. Запереть Петю в комнате? Так там такая хлипкая дверца, что даже в нынешнем состоянии я бы её вынес с разбега. Вместе с перегородкой. Использовать в качестве заложника разве? И куда я с ним? Они тут ещё какого-то большого босса ждут, а с тем наверняка тоже люди прибудут. Нет, надо разрешать ситуацию кардинально. О! Подпол! Есть идея. Только надо отлипнуть от стены и пересечь комнату.
— Открывай! — показал я подбородком на дверцу люка и буквально повис на Пете.
— Егор, подожди.
— Живее! — снова приблизил я гвоздь к самому Петиному глазу.
— Хорошо, хорошо, я открою. Но можно я скажу?
— Одно другому не мешает. Рот у тебя не занят.
— Послушай, они тебя всё равно не выпустят. Что тебе с этого перстня? Сенсации не будет, только уголовное дело, тебе не дадут о нём написать. Отдай побрякушку. Я упрошу, чтобы тебя отпустили. Ты такое осиное гнездо разворошил, что только и остаётся…
С улицы раздался звук отъезжающего рафика, а за ним шаги и маты. Мы замерли.
— Жора возвращается, — зашептал мой заложник, так и удерживая крышку люка. — Решайся.
— Вниз! — скомандовал я. — Сидеть тише мыши. Пикнешь — достану и этот ржавый гвоздь тебе в башку по самую шляпку вобью!
Петю будто ветром сдуло. Я прихлопнул люк и понял, что никакое оружие поискать уже не успеваю, даже за молотком не успеваю. Туда может и доберусь, обратно нет, прямо отличная мишень получится. Оставалось полагаться на эффект неожиданности и скрытые резервы молодого организма. На веранде послышался грохот — видимо, Жора всё-таки уронил тазик.
Отшатнувшись к двери, я нашарил выключатель и прижался к стенке.
Щелчок — и комната погрузилась в темноту.
Через томительно долгое мгновение дверь открылась, и на пороге появилась человеческая фигура, которая отлично просматривалась на фоне неба. Не таким уж оно было и чёрным, каким казалось при включенной лампочке.
— Что со светом? — спросила фигура и потянулась к выключателю, то есть в мою сторону.
Сейчас! Отработанным за долгие годы службы движением, я поймал его кисть и выкрутил в болевой захват на максимум. Жора завопил и дёрнулся, тем самым сделав себе ещё больнее. Саданув его кулаком по затылку, я включил свет и выдернул из-за ремня его брюк вожделенный Макаров. В тот же миг он вырвался из захвата, потому что пистолет я хватал конечно же правой рукой. Левая, которую я задействовал на автомате, отказалась совершать подвиги в одиночку.
Жора немедленно кинулся в атаку, но мы с Макаровым оказались быстрее. Пока мне в лицо летел кулак, я выстрелил мужчине в ногу пониже колена. Молча. Никаких уговоров. Никаких предупреждений и выстрелов в воздух. Так, как всегда мечтал при задержании преступников.
— Ну что, герой, теперь и поговорим, — предусмотрительно отодвинувшись подальше, пообещал я.
— Кто ты такой? — процедил он сквозь судорожно сведённые зубы после того как проорался.
— Не признал? Волох. Егор Владимирович. Журналист и филолух.
— Журналист уже сдох бы.
— А он и сдох, я его призрак. Страшно? Когда вы его травили, не думали, что за него будет, кому отомстить? Вот и настал ваш судный день. Всех вас тут и положу, кто ещё сунется. Тебя первого. Только сначала ты мне всё расскажешь: и про перстень, и про Егора, и про вашего Калыгина.
Больно, тварь? Помучайся сполна. А я пока похозяйничаю. Петя так и сидел в подполье молча, что настораживало. Бережёного бог бережёт.
Пока двигал стол на люк, мушки в глазах увеличились в размерах. Кыш пошли! Зачерпнув попавшейся на глаза кружкой восхитительно холодной воды из ведра, напился и плеснул в лицо. Практически рухнул на единственный целый стул. Притянул ногой молоток, подобрал его и аптечку, которую, как оказалось, всё-таки принёс Жорик. Надо бы выбираться, но в таком состоянии я далеко не уйду. Из-за боли ничего не придумывается.
Распотрошив медикаменты, я нашёл металлический контейнер со стеклянными шприцами и ампулы анальгетика, и тупо пялился на такое доступное и недоступное лекарство. Я вообще такой допотопной хренью никогда не пользовался. Одноразовыми, с уже набранным лекарством доводилось, а это диво ещё кипятить надо? Или оно готово к использованию? И как эту ампулу вскрыть? Медсёстры её так ловко ломают. Попробовал и я. Никак. А если этой пластинкой процарапать бороздку? Один хрен.
Однозначно, с одной рукой не получится вскрыть ампулу. Раздавлю разве что. Придётся идти на сделку.
— Эй, Жорик, — позвал я. — Хочешь обезболивающее?
Затих. Перестал цедить воздух сквозь зубы. Но смолчал.
— Ну ладно, как знаешь, мне больше достанется.
— Хочу!
— Тогда сломай ампулу, — протянул я ему лекарство.
Смотри-ка, двумя руками ломается. Какой я молодец, что прострелил ему не верхнюю, а нижнюю конечность.
— Давай сюда, — потребовал я вожделенное спасение.
— Это моё.
— Дурень, это для инъекций, шприцы у меня.
А вы знаете, что набрать в шприц лекарство одной рукой тоже надо исхитриться? Не то чтобы невыполнимо, но повозиться пришлось.
— Дай! — не утерпел он, глядя на мою возню.
— Подождёшь, — сосредоточился я, чтобы проткнуть штанину.
Ещё и игла тупая! Вот непруха. Снимать брюки сил не было. Наконец, слегка покривившись, иголка вошла в бедро, обещая мне скорое блаженство. Как мало надо человеку для счастья! Всего лишь чтобы боль перестала рвать его на куски, как голодная собака.
— Мне коли! Урою, сука! — заорал Жора, не дав мне расслабиться.
— Не заслужил, — отрезал я, снова отодвигаясь. — С фига ли я должен помогать мудаку, который собирался меня убивать в скором времени? Чтобы дать ему шанс завершить своё грязное дело?
Пусть побесится. Сейчас мне станет чуть полегче, найду ещё антибиотик какой-нито, вот и бинт в бумажной обёртке есть, как-нибудь пристрою его и тогда смогу подумать о перспективах. Жорин труп мне не нужен. Он конечно, затихнет, прекратит материться и убить меня уж точно не сможет, но источником неприятностей быть не перестанет. К тому же, мне нужна информация, и за инъекцию он её продаст.
— Предлагаю обмен — я тебе жгут и лекарство, ты мне рассказ, кто вы, и что за история с этим перстнем?
— Пошёл ты.
— Так что, предпочтёшь сдохнуть?
— Сам вперёд не сдохни. Калыгин вот-вот приедет и не один. Они тебя добьют.
— Всё может быть. Но тебе будет уже всё равно. Рана очень опасная, пуля внутри, раздроблена кость. С каждой минутой ты теряешь всё больше крови. Если не наложить жгут, минут пять тебе осталось, — соврал я для большей убедительности.
Меня начало наконец отпускать, и я снова поверил в хороший исход дела. Осталось немного дожать его.
— Знаешь, я в общем-то против тебя ничего не имею. Ты в меня не стрелял, не похищал, даже вон медикаменты принёс, лечить собирался. А если ещё дашь чистосердечные признания, так лёгким испугом отделаешься. Но если тебе так принципиально сдохнуть здесь и сейчас, то я, пожалуй, спрошу Петю. В него и стрелять не придётся, я покажу ему гвоздь, и он всех вас сдаст.
— Стой! Я согласен. Давай лекарство.
— Я спрашиваю — ты отвечаешь. После этого получаешь помощь. Чем быстрее, тем лучше, сам понимаешь. Итак, кто такой Калыгин?
— Коллекционер, — простонал Жора. — Давай лекарство.
— Слишком мало информации. Вот тебе жгут, накладывай выше колена и продолжай отвечать, если хочешь всё остальное.
— Я всё скажу, дай лекарство!
— Поверю на слово. Лови, — бросил я шприц и ампулу.
Жора рассказал поучительную историю, даже удивительно, что я в своё время о такой и не слышал.
Начиналось, как водится, совершенно невинно. Жила-была хорошая девушка Света. Закончила школу, вуз, пришла на работу в музей. Да не просто в музей, а в святая-святых — в отдел фондов. Девушка быстро поняла, что сокровищ ей вряд ли доведётся сыскать, потому как за ценности у них почиталось совсем не золото-брильянты. И барахло это приходилось таскать, мыть, протирать, и так без края и конца.
Потом Светлана вышла замуж, и стала привлекать мужа для помощи по работе. Начальство смотрело сквозь пальцы и даже поощряло волонтёрский труд на благо музея. Так спустя три года муж освоился в отделе, его безбоязненно оставляли наедине с коробками и их содержимым.
И вот, помогая в очередной генеральной уборке беременной жене, наткнулся наш герой на старую коробку с выцветшими надписями. Совершенно непримечательную, страшненькую и пыльную. Он и заглядывать-то в неё не собирался, да при попытке поднять у коробчонки вывалилось дно, а через него груда каких-то тяжёлых и непонятных вещей. Ещё и ногу зашиб. Первым делом он помянул чёрта и подумал о чугуне. Вторым — как бы чего не сломалось. А потом наклонился и начал рассматривать. Когда жена прибежала на грохот, с вопросом — что уронил, он так и сидел рядом, вертя в руках странные предметы. Здесь были фрагменты упряжи, посуда, украшения. А потом они протёрли от пыли одну детальку, и проницательный супруг заподозрил, что это золото. Старое, потемневшее и растерявшее свой блеск. Возможно ли ему лежать вот так, без сейфа, задвинутым между другими такими же давно пылящимися коробками без опознавательных знаков? Светлана как музейный работник была уверена, что этого не может быть, и максимум найденное тянет на бронзу. Мало ли археологических находок передавалось в музей.
Она выбрала что-то небольшое в виде рельефной пластинки с изображением оленя с длинными витыми рогами и людей, тычущиих в него копьями, пообещала взять с собой в кабинет и спросить у коллег, может ли кто-нибудь определить, что это такое странное обнаружилось в дальнем закоулке. Достать-то достала, а забрать забыла. Закрутилась с уборкой, устала, и не стала возвращаться. А потом и вовсе стало не до того. Конец квартала. А вот муж не забыл и пластинку совершенно беспрепятственно вынес в кармане. На ближайших посиделках показал пластинку двоюродному брату Петру, который кичился своей должностью в областном отделе культуры — целый заместитель начальника, важный человек. Мол, раз ты такой образованный, так угадай, что это? Тот и задумался, что где-то подобное уже встречал. Обещал показать знакомому коллекционеру и сказать точнее. А коллекционер по фамилии Калыгин аж взвился, откуда такой раритет взялся? Оказалось — действительно золото, да не простое, а очень даже древнее, археологическая редкость. Скифо-сарматская культура. Сказал, купит за любую цену. А кому же деньги не нужны? Правильно — всем нужны. Тем более, что в музее о коллекции и слыхом не слыхивали и никто даже не хватился утраты. С месяц спустя наш герой вернулся в хранение под предлогом помощи, и из знакомой уже коробки вынул ещё пригоршню таких интересных штучек. Калыгин забрал всё, и отвалил немалые деньги. Аппетит как известно приходит во время еды. Так и здесь, братья почуяли большое богатство и остановиться уже не смогли. И никто бы не узнал об этой прискорбной истории, если бы однажды не проигрался господин Калыгин в карты. А карточный долг — он и в стране Советов долг святой. Так и попал один из раритетов — перстень, что Калыгин оставил себе и носил, гордясь украшением, не в те руки.
Мда, правду говорят, в тихом омуте черти водятся. Волох ещё и игрок, оказывается. Калыгин просил отыграться, предлагал выкупить перстень и ещё сверху приплатить за молчание, но журналиста понесло по кочкам. С кем уж он консультировался, Жора не знал, но сенсацию из скифского золота решил сделать во что бы то ни стало. Когда он добрался до музея, Калыгин понял, что журналиста пора убирать.
Что ж, картина ясна.
— Одно мне в этой истории непонятно — ты-то к ней каким боком?
— Я был должен Калыгину. Он сказал, как разберусь с Волохом и верну перстень, мы в расчёте.
— И ты объединил усилия с Петей и его брательником?
— Калыгин нас свёл. Им тоже свою шкуру надо было спасать.
— Это вы были с Волохом в ресторане «Северное сияние»? Да ладно, чего уж теперь. Я и без твоих откровений докопался бы до всего.
— Значит, это тебя Пётр видел при погонах?
— Меня, — не стал я отрицать очевидное.
— Ты не Волох.
— Волох, Волох, — рассмеялся я. — Убьют тебя разок, ещё и не так изменишься.
Жора уставился на меня странным взглядом и перекрестился.
И тут в окно постучали. Кажется, это по мою душу. Всем-то я сегодня нужен.
— Георгий, ты дома? — спросили с улицы.
Судя по затихшему Жоре, не те, на кого он так рассчитывал.
— Опять барагозишь? Сколько можно. А ну-ка выходи на крыльцо! Не то я сам зайду.
— А ты кто? — спросил я в ответ, потому что хозяин молчал как рыба об лёд.
— Зиновий я, сосед. А ты, мил человек, кто? И где Жора?
— Майор Казаков. И Георгий ваш тут. Заходи, отец, подсобишь немного, — пригласил я его в дом, опуская руку со стволом в карман.
— Что ж, зайду, — после некоторой заминки ответил сосед.
Не робкого десятка дед. Или в этом доме часто стреляют, что ему не привыкать? Или ещё один из шайки?
Когда Зиновий возник на пороге, я пожалел, что не встретил его как Жору перед этим.
Хорошо так за семьдесят, худощавый, остатки всклокоченных волос, на впалых щеках седая щетина. Взгляд цепкий, колючий. И главное, в руках охотничье ружьё, дуло которого поочерёдно смотрит то на меня, то на Жору.
— Руки вверх! — скомандовал дедок. — Кто тут майор?
Я помахал поднятой рукой.
— Вторую поднять не могу, уж извини, отец.
— Кто его так? — показал он небритым подбородком на Жорика.
— Я.
Понятливо кивнул.
— А тебя? Он?
— Нет. Там ещё один, в подполе.
— Что, Георгий, допрыгался?
— Да пошёл ты!
— Эх, Жора, Жора, мать твоя не видит, до чего её сын докатился. Царствие небесное.
— Мать не трожь!
— А я и не трогаю. Святая женщина была. Не чета тебе, весь в батьку, тьфу, паршивый был человек.
Жора дёрнулся навстречу, но был остановлен красноречивым покачиванием ствола.
— А ну! — сурово сдвинул кустистые брови дед. — Парни, заходите.
В комнату вошли ещё двое. Причём один из них в милицейской форме и тоже с пистолетом в руках.