Лила, дорогая моя!
Девятнадцать месяцев одиннадцать дней девять часов тридцать две минуты и пятнадцать, шестнадцать, семнадцать секунд минуло с тех пор, когда мне пришлось выпустить твою руку и смотреть, как ты еще раз оглянулась у киоска на Кельтенплац, помахала мне и навсегда исчезла за афишной тумбой.
Иногда я хожу к этому киоску и представляю себе, как ты опять появляешься из-за этой афишной тумбы. Неожиданно возникаешь передо мною с той улыбкой, какую приберегаешь для сюрпризов.
Джекки потянулся к бокалу с вином на ночном столике, отпил глоток и поперхнулся. Когда он прокашлялся, Тамара велела:
– Дальше.
Она лежала на животе, голая, подперев голову рукой. В другой руке у нее была перепачканная губной помадой сигарета. Джекки положил ладонь на ее пышную ягодицу и стал читать дальше:
Иногда я захожу в кондитерскую «Штаубер» и заказываю двух «мавров» – по одному для тебя и для меня, как всегда.
– Два «шоко», – поправила Тамара, – «мавр» больше не говорят.
– Действие происходит в пятидесятые годы, тогда эти пирожные назывались так.
– Вон оно что. Читай дальше.
В обеденный перерыв я иногда хожу в Олений парк и съедаю на нашей скамейке бутерброд с ветчиной. А в минувшее воскресенье снова побывал в зоопарке. Гана, детеныш шимпанзе, отпраздновал свой второй день рождения и шлет тебе привет. Он тоже ждет не дождется, когда ты вернешься домой.
– Какая прелесть.
Ах, Лила, в такие дни, как нынче, мне кажется, я не выдержу.
Люблю тебя.
P.S. Получила ли ты три моих последних письма?
Тамара вздохнула.
– Насчет детеныша шимпанзе было лучше всего. Ну и что, она их получила?
– Кого?
– Три письма?
– Да. Но оставила без ответа.
– Почему? – Тамара затушила сигарету в пепельнице, которая стояла на подушке.
– Она его разлюбила.
– Вот дрянь.
Джекки отложил книгу, взял бокал и допил вино. Встал, в нижнем белье подошел к креслу, где лежал халат. Надев его, отыскал бутылку с бургундским и налил себе еще.
– Э-эй! – окликнула с кровати Тамара, протягивая ему пустой бокал от шампанского.
Он забрал у нее бокал, подошел к ведерку со льдом и налил шампанского из маленькой бутылки «Тэттинжера». Большую бутылку Джекки посчитал излишней роскошью, сам-то он пил красное.
Был серый, дождливый день в начале декабря. Один из тех, какие он совсем не так давно, зябко поеживаясь, начинал «кофе-шнапсом» у закусочного киоска на Главном вокзале, сразу после завтрака в «Санкт-Йозефе».
Погода и воспоминания о тех днях привели его в такое уныние, что после обеда он позвонил Тамаре. Она не была настоящей девушкой по вызову, держала салон – индивидуальное женское предприятие, как она говорила, – неподалеку от гостиницы «Каравелла». В тамошнем баре Джекки с ней и познакомился в один из тех дней, когда дела шли из рук вон плохо. С той поры он иной раз вызывал ее, если чувствовал себя одиноко. Она здорово умела себя показать, и он с удовольствием за нею наблюдал.
Теперь он редко выходил из гостиницы среди дня. Близилось Рождество, и, на его взгляд, кругом шастало слишком много народу из Армии спасения. А они напоминали ему о тех временах, когда он сам был клиентом бесплатных столовых. Вдобавок кое-кто из них мог узнать его да еще и разговор затеять.
Он передал Тамаре бокал, чокнулся с нею.
– Вот бы с ним познакомиться! – сказала Тамара.
– С кем?
– С тем, кто написал эту книжку.
Джекки едва не брякнул: «Ты уже с ним знакома». В последнее время сей соблазн донимал его все чаще. Но ответил он иначе:
– Что ж, это можно устроить.
– Ты его знаешь? – Поверх бокала Тамара с изумлением посмотрела на него.
– Знаю, и даже очень хорошо.
– Тогда познакомь нас.
Идея пришлась Джекки по вкусу: Давид и Тамара. В первую очередь из-за этой цацы Мари. Да, он непременно их познакомит. Вызовет Давида сюда, они решат деловые вопросы, а через часок явится Тамара, и Джекки деликатно удалится. Поглядим, что тогда будет.
– Согласен, познакомлю.