— Как твоя жизнь?
Архиепископ Верон снова оторвался от своих бумаг и, взглянув на Иримию, вздохнул. Но терпеливо отвечал:
— Все хорошо.
И снова углубился в бумаги.
Сколько его зналИримия, он всегда занимался какими-то делами.
— Как труды во славу бога?
Верон улыбнулся и посмотрел на своего друга, которого знал уже много лет, начиная со школьной скамьи. Потом решительно отложил в сторону свои многочисленные бумаги.
— Давай я кое-что сам скажу, чем наверняка ускорю дело. Иримия, я тебя знаю почти так же хорошо, как и себя. За все последние годы мы, к большому сожалению, виделись не так и много, и большей частью на очередных официальных встречах. Повторюсь, это весьма и весьма печально, конечно же. И вот ты неожиданно просишь меня срочно встретиться. Я говорю: приезжай, — и вот ты здесь. Не находишь интересным мой рассказ? Не нужно заканчивать высшую Церковную академию, чтобы понять — тебе что-то нужно. Но вот какая интересная штука. За все годы нашей дружбы ты никогда ничего не просил. Я тебе сколько раз предлагал свою помощь. Предлагал пристроить тебя и многое, многое другое. Но ты упорно отказывался и все делал сам. Что ж, ты отличился на войне и теперь получил сан епископа и все, что прилагается к этому. Что же еще желать? Если бы у тебя были какие-то обычные проблемы, ты обратился бы к кому-то другому, кто ближе. Но ты попросил о встрече меня. Значит, тебе нужно что-то очень серьезное. Настолько серьезное, что ты решил обратиться с ПРОСЬБОЙ. Хотя это само по себе звучит как гром среди ясного неба. И сейчас просто тянешь время, собираясь с духом. Ты уже выспросил, как у меня дела и на службе, и там-то, и там-то. И спрашивал, как здоровье. Так что ближе к делу, — он выжидающе посмотрел на своего друга, а потом спохватился: — Ах да, забыл сказать: ты слишком горд чтобы просить для себя. Значит, хочешь попросить для кого-то другого. И этот кто-то очень дорог тебе. Что ж, вот видишь, я все рассказал и сэкономил и тебе, и себе кучу времени. Ты здорово поможешь, если просто дополнишь мой рассказ тем, что я пока не знаю. Итак, кто это?
— Инквизиция, — доверчиво сообщил ему Иримия, смиренно сложив руки на груди.
Архиепископ Верон удивленно поднял брови:
— Ты что хочешь просить за поборников?!
— Да нет, это у меня проблема с Инквизицией.
— Знаешь, из всех возможных проблем ты выбрал тех, с кем они наименее желаемы. Сайрос сильно поднялся. Настолько сильно, что Патриарх уже не контролирует то, что, по идее, должно служить Церкви. Более того, он весьма недоволен как Инквизицией, так и действиями Сайроса. Но сейчас война, и вступать в противостояние с ними никто не хочет. Знаешь, почему-то никому не хочется начинать.
— Ну, если всё так плохо, я, пожалуй, пойду. — Иримия начал подниматься с кресла, но архиепископ его быстро остановил:
— Но я же не сказал, что никто не будет. Что у тебя там с ними? Вернее, не у тебя, а у кого? А то ты так и не сказал. Это тайна?
— Нет, не тайна. Это один колдун.
Если Верон до этого был донельзя удивлен всем происходящим, то теперь понял, что это был далеко еще не предел.
— Знаешь, Иримия, я тебе признаюсь. Видишь вот все эти бумаги у меня на столе? Это, по сути, ворох проблем, большая часть которых вызывает удивление тем, как они вообще могли возникнуть и почему их должен решать я, вместо того чтобы с ними легко разобрались на местах. Просто немного подумав. И так вот каждый божий день почти. И я тебе так скажу: за весь год я не удивлялся и толики от того, как удивляюсь сегодня и сейчас. А, поверь мне на слово, иной раз здесь вычитаешь и не такое. Ты просишь за колдуна? Мой друг, если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты сошел с ума. Чем этот колдун…
— Это мой друг, — перебил его Иримия, потому что архиепископ начал горячиться, поднимаясь из-за стола.
Верон устало снова сел.
— Не помню, чтобы ты вообще про кого-то, кроме меня, так говорил.
— Именно поэтому я и пришел к тебе.
— Да, теперь понимаю. Что ж, расскажи мне все по порядку.
Иримия согласно кивнул. Он уже понял, что Верон сдался и теперь готов работать.
— Мы вместе служили в армии маршала Диогена. В одном полку.
— А, так этот тот колдун, который на суде Чести одолел инквизитора! Теперь я понял, о ком ты. Та история стала известна многим, так как нечасто кому-то удается победить человека покойного Лехора. Что, Инквизиция его все-таки достала? Впрочем, это и так было ясно.
— Слушай, ты почти все рассказал сам.
— Ха! Не ерничай. Давай дальше. — В глазах архиепископа впервые разгорелся неприкрытый интерес. Все оказалось куда более любопытным и необычным, чем он себе мог представить. Пока новоиспеченный епископ тянул время, собираясь с силами, Верон успел передумать много чего, гадая, какова причина этого визита, но такого…
— Ты всегда говорил много. Если не сказать больше.
— Поэтому я архиепископ, а ты только стал епископом. Продолжай, я буду слушать.
— Хорошо.
Иримия по-доброму улыбнулся, глядя на своего друга:
— Колдун попал в руки Инквизиции по обвинению в убийстве одного из поборников в городе Карагоне. При захвате у герцога Крода он, правда, убил еще дюжину. Но Инквизиция это обвинение ему не предъявляет.
— Это как раз понятно. Кому охота выглядеть в таком неприглядном свете? Ты смотри: колдун — настоящий убийца поборников!
— Его вынудили к этому.
— Колдуна? Это конечно. Их всегда принуждают обстоятельства.
— Ты напрасно так говоришь, — голос Иримии стал строг. — Разве я мог бы назвать другом убийцу? Такого, какими обычно являются колдуны?
— Уверен, что нет. Ты другом вообще никого не называешь. Да общаешься хорошо со многими, и так поглядеть — друзей у тебя масса, но вот ты сам другом называешь только меня. И вот, выходит, этого колдуна. Подожди-ка, сейчас вспомню: по-моему, его имя Чернояр. Да, точно.
— Твоя память, как всегда, работает отлично.
— Покопался бы ты с мое с такими вот кипами «важных» бумаг, научился бы запоминать и не такое. Так чем этот колдун особенен? Знаешь, меня просто раздирает любопытство.
— Любопытство — не порок, — философски заметил Иримия. — Просто это такой человек, каких, наверное, больше нет. Да, он очень жесток, бог дал ему столько испытаний, сколько не давал никому из живых, кого я знаю или знал когда-то. Они ожесточили его.
— Он стоит на стороне Зла?
— Чернояр? Знаешь, у него своя собственная сторона. Которую он отстаивает, не считаясь ни с чем.
— Кажется, я тебя понимаю. Инквизиторы напали на него, и он их убил.
— Он убивает всех, кто причиняет ему зло.
— Боже. Иримия! Тебя послушать, это прямо какой-то маньяк. Если бы так делал каждый, на всем Империале не осталось бы уже никого, кроме отшельников.
— Он убежден, что имеет на это право. У него своя философия. За добро он платит добром, за зло — злом. Этот колдун натерпелся в жизни столько, что у него выработалась крайне резкая и нетерпимая реакция на любое зло в свою сторону. Раньше, когда он был слаб, то стойко сносил все, потом начал отвечать. Теперь он беспощадно карает.
— И ты просишь меня за такого человека?!
— Да, мой друг, прошу. И очень надеюсь, что ты мне поможешь. Чернояр стал таким, я понимаю, это очень плохо, но посмотри на это с другой стороны. Он же не перешел на сторону зла. Он не убивает просто так, не творит сам какое-то зло еще. Хотя, ты знаешь, иногда мне кажется, что он буквально на грани. Видимо, где-то в самой глубине души, о чем он и сам верно не знает, еще теплится огонек веры. Возможно, уже и не в бога, но огонек есть, который не дает ему стать воистину страшным человеком. А он может. И если это, не дай бог, когда-нибудь произойдет, зло получит настоящего демона, который не будет знать пощады. Родится истинное Зло. А с его возможностями, умом, силой, а главное — жгучим желанием все окажется поистине страшно. Он просто станет творить всяческое зло всем и везде, где только сможет. Именно из таких получаются самые знаменитые и страшные представители Зла. Он будет просто мстить жизни, богу, уж не знаю кому, как своему кровному врагу. За все, что с ним случилось. А мстить он умеет.
— Я тебя не понимаю, — растерянно произнес архиепископ Верон. — Если все так и есть, тогда колдуна нужно тем более изолировать. И в данном случае Инквизиция сделала воистину благое дело.
— Но он же им не стал. Пойми. Сколько времени, но колдун держится. Подумай, что должно быть в человеке, чтобы все это время держаться. Жизнь была с ним очень жестока, но он не сломался.
— Значит, он очень сильный. Духом, прежде всего.
— Да, у него есть стержень, которого нет у подавляющего большинства.
— Но это не говорит еще о том, что колдун не станет воплощением Зла.
— Не говорит. Но при всех испытаниях, выпавших ему в жизни, он не перешел грань. Да, он отгородился от светлой стороны, считая ее неким подобием зла и несправедливости, но и не перешел на другую сторону. Он просто сам по себе. И без раздумий убивает всё, что угрожает ему.
Верон откинулся на спинку своего высокого кресла и задумчиво поджал губы:
— Кажется, теперь я начинаю тебя понимать. Ты хочешь сказать, у нас есть шанс вернуть его в нормальное состояние?
— Я думаю, будет настоящим преступлением с нашей стороны, если мы отдадим такого человека. И не сделаем все возможное, чтобы исправить ситуацию и помочь ему. Он сильнее всех, кого я знаю, и даже не своей силой, а тем, кто он есть. И еще: в душе Чернояр все равно все еще хороший. Ему не чуждо сострадание, он может помочь, если посчитает нужным. В нем еще есть частичка добра. Если мы дадим ей угаснуть, это станет большой ошибкой.
— Иримия, это твой друг и знаешь ты его куда лучше, чем я. Даже после твоего рассказа я не уверен, что понял хоть частицу всей глубины этого человека. Ты один из тех людей, которых называют святыми. И если ты печешься об этом колдуне, значит, на то есть очень важная причина. Как я понимаю, он сейчас в Чистилище?
— Да. Четвертый день. Я слишком поздно об этом узнал.
— Его очень скоро казнят.
— Поэтому нужно спешить.
— Да, я понимаю. Чистилище — это очень страшная вещь. Кто попадает в него, обычно в первый же день сходит с ума. Инквизиция верит, что безумие освобождает от зла. На самом деле оно просто ломает человека, делая его пустым звуком. Как я понимаю, ты уверен, что колдун выстоит?
— Я уверен. Он уже перенес столько зла, что выдержит и это.
— Ой ли? Нет, я верю тебе, его разум может выстоять. Но кто выйдет из Чистилища? Не выйдет ли то чудовище, которое ты описал? Не станет ли Чистилище тем шагом, который все изменит и переведет его на сторону зла?
— Остается только надеяться, что нет. Я буду сам говорить с ним. Он послушает меня.
— Он также считает тебя другом?
— Чернояр практически не видел в жизни добра для себя. Он очень ценит тех, кто, по его мнению, несёт добро.
— Я тебя понимаю, мой друг. Ты в любом случае не можешь поступить иначе, даже если этот колдун и стал уже олицетворением Зла. Но неисповедимы пути господни. И бог видит, что и я не могу поступить никак иначе.
Архиепископ Верон решительно встал:
— Что ж, бог благоволит нам. Сайрос сейчас отбыл в армию, высшие чины Инквизиции тоже сейчас не здесь, в Храмовом городе. Но если я обращусь к Реатору напрямую, это ничего не даст. Нужно слово Патриарха. Думаю, против его указа они не пойдут. В любом случае у нас есть шанс.
— Ты хорошо знаком с Патриархом?
— К сожалению, нет. Но я знаю того, кто нам поможет. Однако учти: колдун вовсе не будет освобожден, он лишь окажется переведен под нашу юрисдикцию. А дальше…
— Я о большем и не прошу, — смиренно заверил его Иримия.