Даже странно, подумал он про себя, что на самом деле окружающие ни в чем таком его не подозревают.
— Джаспер говорит, он за ним хвостом ходит и все старается взглянуть на его член.
— Хм… знаешь, милая, по-моему, он выдает желаемое за действительное. Я вот заметил, что Джаспер за мной хвостом ходит и все старается показать мне свой член. — Нет, пожалуй, этого говорить не стоило. — Согласись, он любит выставлять себя напоказ, — добавил Ник, сам удивленный собственным хладнокровием.
— А Уани тебе ничего не говорил? О Джасе? Видишь ли, если он педик и скрывается, то от тебя должен это скрывать особенно тщательно — а то вдруг ты сделаешь неправильные выводы! — продолжала Кэтрин.
Ник покраснел, но не отвел глаз.
— Я не знаю, милая, — ответил он и прикусил губу. — Кстати, где они сейчас? Кажется, вдвоем в бассейне. Вот и прекрасный случай проверить теорию Джаса.
— Сегодня Джас розовых плавок не надевал, — сообщила Кэтрин.
— Нет, но… — Ник решил спрятаться за грубой шуткой. — Если они вдвоем отправятся переодеваться…
Кэтрин бросила на него быстрый взгляд и чуть покраснела. Она знала: Ник знает, что они с Джаспером трахаются в пляжном домике, но, разумеется, не могла знать, что сегодня ночью, после кошмарного ужина, Ник там же делал то же самое с Уани.
— Боже мой, — сказала она, — не говори мне об этом домике!
— Почему?
— Джеральд из-за него мне такой концерт устроил! Набросился на меня, как горилла!
— A-а… Да, я слышал, как вы ссорились. — Нику представился Джеральд, распекающий дочь: нахмуренный, с гневно поднятыми плечами — в самом деле, похож на гориллу.
— Видишь ли, ее милость леди Типпер обнаружила в унитазе использованную резинку. Представляешь, как она расстроилась! Утреннее омовение оказалось безнадежно испорчено!
— Ура! — проговорил Ник и широко улыбнулся ей, судорожно просчитывая в уме различные вероятности.
— Так что Джеральд был нами очень недоволен.
— Удивительно, как она догадалась, что это такое!
— Кошмар какой-то, — продолжала Кэтрин. — В самом деле, мы же все взрослые люди!
— Конечно…
— А в доме этим заниматься нельзя, там все слышно.
— Да, понимаю, это… гм… это проблема.
— И знаешь, что особенно странно?
Кэтрин устремила на него загадочный взгляд, и Ник заерзал, чувствуя, как тает и испаряется на глазах его маскировка. На губах его выдавилась жалкая улыбка — улыбка пойманного преступника.
— Мы ведь вчера этим занимались без презерватива.
— Презерватив нужно использовать всегда, — сказал Ник. — Какой в нем смысл, если иногда его надевать, а иногда нет? Ты же не можешь знать…
— О, Ник, Джаспер — совершенно невинный мальчик. У него никого нет и не было, кроме меня.
— Но если вдруг…
— Во всяком случае, это был не наш презерватив, — решительно вернулась к теме Кэтрин.
— Может быть, с прошлого раза остался… — пролепетал Ник; он видел, как Кэтрин, подобно героям Агаты Кристи, перебирает в уме всех возможных и невозможных подозреваемых — и не сомневался, что она, как Пуаро, уже входя в комнату, знала имя виновного. Однако, когда она повернулась к нему, он прочел на ее лице изумление, недоверие, почти отвращение.
— Боже, какая же я дура! — проговорила она.
Ник смотрел на нее, а она — на него. Стыд в нем боролся с гордостью — гордостью за искусный обман.
— Согласись, он и вправду классный парень, — сказал он.
Кэтрин снова села; вид у нее был возмущенный.
— Я больше так не думаю, — отрезала она.
— Он тебе нравился, пока ты считала, что он обманывает меня, — осторожно начал Ник, — но сразу разонравился, когда оказалось, что он обманывает тебя.
У него промелькнула мысль, что за хитроумным обманом непременно должно скрываться что-то очень простенькое, возможно, даже грязное, а нечто неожиданное, удивительное и прекрасное, напротив, должно маскироваться самыми простыми средствами. К какому разряду относится их с Уани роман, он додумать не успел.
— Конечно, это все ради него, — пояснил он.
— Не понимаю, как он это выносит?
— Секретность? Или меня?
— Ха-ха.
— Ну, что касается секретности… — Как правило, Ник был не слишком хорош в спорах — не умел приводить логические доводы и аргументы даже в пользу своей позиции, не говоря уж о чужой; но доводы в пользу Уани он повторял себе неоднократно, пытаясь убедить самого себя, и поэтому теперь отчеканил без запинки: — Он — миллионер, он — ливанец, единственный ребенок в семье, у него есть невеста, а отец его — настоящий психопат.
— А как все это началось? — продолжала расспрашивать Кэтрин; от его ответа она отмахнулась, видимо сочтя доводы слишком очевидными или, напротив, чересчур сложными. — И сколько уже продолжается? Я хочу сказать… боже мой, Ник!..
— Э-э… около шести месяцев.
— Полгода! — Ник не понял, слишком много это или слишком мало. — А эта бедная француженка, она-то ждет… Надо ей написать!
— Ничего подобного ты не сделаешь. Пройдет год, и эта бедная француженка выйдет замуж за одного из самых завидных женихов в Англии.
— Ага, за ливанского гомика с отцом-психопатом…
— Нет, дорогая. За очень красивого и очень богатого молодого человека, который сделает ее очень счастливой и подарит ей много-много чудесных детей, — твердо ответил Ник.
— А ты?
— Что я?